18+
Автор всех работ и владелец сообщества [Lucie Snowe]
Автор всех работ и владелец сообщества [Lucie Snowe]
Внимание!
четверг, 17 сентября 2020
Dream On, Dreamer
Пэйринг и персонажи:
Дайки Аомине, Рёта Кисе, Сацуки Момои, Тайга Кагами
Размер:
планируется Миди, написано 13 страниц, 2 части
Жанры:
AU
Романтика
Предупреждения:
ООС
Другие метки:
Депрессия
Истинные
Описание:
Альтернативный мир, где у каждого есть своя ДНК-пара. Это может быть кто угодно - и твой лучший друг, и незнакомец, который живет на другом конце света. А еще, это может быть не самый приятный в мире человек.
Примечания автора:
Фик написан по мотивам романа "The one" автора Джона Маррса. Идея просто отличная, я не могла ее проигнорировать.
Суть в том, что у каждого человека на Земле есть генетически идеальная для него пара, и специальный тест помогает людям в поисках партнеров.
Книга сама по себе мне не понравилась, у нее слабый сюжет, неинтересные герои и плохой авторский стиль, читать не советую))
читать дальшеМомои Сацуки всегда верила, что ей судьбой предначертано быть с Куроко Тецуя. Стоило их взглядам встретиться, как она поняла, что с этим парнем связано ее будущее. Конечно, сам Куроко относился к ней ровно, но Сацуки с нетерпением ждала совершеннолетия, чтобы задокументировать нерушимую с ним связь. Нельзя было логически объяснить, что же именно так привлекло ее в молчаливом, невзрачном парне с блеклыми голубыми глазами, если только не полной их генетической совместимостью.
С двенадцати лет она лелеяла мечту сдать анализы на тест и с чистой совестью заявить законные права на сердце Куроко Тецуя. И впереди их ждали годы, наполненные тихой спокойной любовью.
В день совершеннолетия Момои Сацуки переступила порог клиники «ДНК-пара», сняла ярко-синий плащ, надела бахилы и после заполнения горы бумаг последовала за медсестрой в процедурную. Там ей еще раз объяснили суть анализа, напомнили, что компания не несет никакой ответственности за решения, которые пример Сацуки после получения результатов. Получив утвердительный кивок, медсестра взяла у нее соскоб со слизистой щеки ватной палочкой и поместила биометериал в стерильную пробирку.
На ресепшене администратор еще раз уточнила номер телефона и электронную почту, куда они отправят данные. Трепетавшая от волнения Сацуки с трудом перепроверила свои данные, сердце стучало так громко, что она едва слышала свой голос.
Выйдя из клиники в дождливое майское утро, Сацуки распахнула над головой зонтик и, осторожно обходя лужи, повторяла про себя: «Две недели. Всего лишь две недели».
Но будто нарочно, время тянулось бесконечно, Сацуки рано ложилась спать, чтобы быстрее закончился день, но теперь вставала до рассвета и до звонка будильника таращилась в темный потолок. Присутствовавшее в первые дни нервное возбуждение постепенно начало переходить в тревогу, от которой не спасали ни учеба, ни занятия в баскетбольном клубе. Куроко если что-то и подозревал, то виду не подавал и вел себя как раньше. Хотя он не мог не знать, на самом деле, ведь любой японец по достижению восемнадцати лет обязан был пройти процедуру установления ДНК-пары.
Эта технология в свое время спасла страну от кризиса рождаемости и падения института брака. Стремительно стареющая нация как за спасательную соломинку уцепилась за возможность создавать семьи согласно генетической совместимости людей, и вскоре эта услуга вошла в медицинскую страховку.
Не имея близких подружек, Сацуки даже не знала, с кем делиться переживаниями. Братьев и сестер у нее не было, родители казались ей бесконечно далекими и занятыми людьми, и единственным человеком, кому она могла довериться, был Аомине.
Чтобы в очередной раз пожаловаться ему на медленно тянущиеся дни, Сацуки отправилась на поиски друга на крышу школы, потому что уроки классической японской литературы он предпочитал отсыпаться там. Но ее это нисколько не смущало.
— Сколько можно, — Аомине недовольно нахмурился. Его разбудило назойливое нытье подруги о тяжкой женской доле. Один раз потерпеть можно, но не каждые же полчаса!
— Ты так говоришь, потому что еще сам не сдавал тест. Посмотрю на тебя, когда будешь ждать результаты, — Сацуки надула губы.
— Я и не буду сдавать, — неожиданно ответил ей Аомине.
Не поверив собственным ушам, она уточнила:
— Ты серьезно? Но так нельзя. Все обязаны пройти тестирование.
— Да плевать, — он зевнул и перевернулся на бок.
Сацуки смотрела в темный затылок и думала… как же глупо рассуждает Аомине Дайки. Разве не мечтают люди найти того единственного, предназначенного им судьбой?
Через две недели пришел долгожданный ответ.
— Ничего не понимаю.
Сацуки сосредоточенно перечитала письмо, отправленное клиникой «ДНК-пары». Ей казалось, она что-то упускает, какую-то важную деталь, спрятанную в официальных фразах, составленных роботом.
Но, в конце концов, ей пришлось признать, что и в первый раз она все поняла правильно: у нее нет ДНК-пары. Уму непостижимо, как за несколько секунд вдребезги разбилась ее детская мечта, как любовно выстроенное будущее рассеялось подобно утреннему туману.
— Ты уверен, что Куроко сдавал тест? — На другом конце провода повисло долгое молчание, но Аомине все же ответил:
— Да, точно сдавал. Мы еще вместе туда ходили. — Сердце больно сжалось в груди. Сацуки прикусила губу и сдержала разочарованный вздох. — Только не реви.
— Ага… — Она прислушалась к звукам на первом этаже: мама пришла, — я пойду. Посмотрим, как ты запоешь, когда твоя пара окажется какой-нибудь страшилой.
В ответ он засмеялся.
***
Повторное письмо на электронную почту пришло в середине августа. В нем представитель компании «ДНК-пара» сообщил, что найдена ее вторая половинка. Полностью сосредоточенная на сдаче выпускных экзаменом Сацуки задвинула мысли о злосчастном тесте на задний план и смирилась с мыслью, что Куроко Тецуя не предназначен ей судьбой. Теперь же, боясь столкнуться с правдой лицом к лицу, она нарочно смотрела только на начало сообщения и не опускала взгляд туда, где были написаны данные ее избранника. А вдруг он окажется страшным? Или крашеным блондином (ей такие категорически не нравились)?
Закрыв письмо, она несколько раз прошла по комнате, собираясь с силами. Не так просто это оказалось — узнать имя того, с кем свяжет жизнь.
Наконец, набравшись мужества, она вернулась к письменному столу, дрожащей рукой кликнула на почту и открыла электронное письмо. Пропустив приветственную часть, она прокрутила экран на самый конец, где обычно размещалось имя ДНК-пары и не поверила глазам.
«Кагами Тайга. 18 лет. Соединенные Штаты Америки, штат Нью-Йорк, Нью-Йорк».
Сердце забилось, как бешеное. Сацуки еще раз проверила, правильно ли прочитала имя и фамилию избранного, место его пребывания, номер телефона и адрес электронной почты. Почему-то она совершенно не подумала о том, что они могут жить на разных концах планеты, эта мысль просто не приходила ей в голову. Разве не означало это, что кому-то из них придется поменять место жительства? Она не представляла себе, что оставит родителей в Японии и умчится за океан строить личную жизнь?
Позабыв о конспектах и домашнем задании, Сацуки полезла в фейсбук, нашла страничку Кагами и до поздней ночи рассматривала каждую фотографию, каждый пост на странице. Ее разбирало любопытство, что же за человек ее ДНК-пара, о чем он думает, о чем мечтает. Внешность его показалась ей приятной, хотя он сильно отличался от Куроко, по которому она сохла шесть лет. Кагами, в отличие от Куроко, был высоким, мужественным и улыбчивым. Долистав до последней фотографии, Сацуки откинулась на кровать и громко вздохнула. Мысли — бестолковые, обрывочные, грустные — роились в голове. Она вспомнила, как планировала поступить в Токийский университет, выучиться на факультете менеджмента и открыть собственное рекламное агентство, неужели ей придется отказаться от этого? Или, может, он прилетит к ней? Ведь такой вариант тоже возможен. Варианты… их было не очень много, но все они предполагали радикальных действий — переезжать ей или ему, или вообще не встречаться.
Часы показывали половину третьего утра, когда Сацуки выключила ноутбук, погасила ночник и залезла под одеяло, но сон еще некоторое время к ней не шел. Как-то все произошло внезапно, она всего несколько часов назад получила электронное сообщение, а уже чувствовала себя загнанной в угол. В конце концов, бесконечные думы и тяжелый день измотали ее, и она уснула. Что делать дальше она решит, когда посоветуется с родителями.
***
Однако, решать ей не пришлось — Кагами сам ей написал на следующий день, поздоровался в первом сообщении и спросил, как дела. Жуткая банальщина, но что еще можно написать своей истинной паре, когда тебе восемнадцать лет? Разговор завязался быстро, темы находились сами собой. Первые несколько дней они знакомились, а потом подружились с такой легкостью, что Сацуки сама себе удивилась.
Виртуальная дружба переросла в роман на расстоянии, но планы строились сами собой. Сацуки не верилось, что поначалу ее смущало разделявшее их расстояние — теперь же это казалось сущей мелочью, просто небольшой помехой.
Выпускные экзамены она сдавала в родной школе, а колледж выбрала в Нью-Йорке.
***
От невеселых мыслей ее отвлек звук начавшегося дождя. С самого утра тяжелые серые тучи лениво плыли по небу, дул холодный резкий ветер. Сацуки поправила шарфик на шее и попросила таксиста убрать громкость звучавшей в салоне музыки. Ребенок в ее руках беспокойно завозился и коротко хныкнул в знак недовольства, но быстро успокоился, когда мама прижала теснее к груди.
В последний раз она навещала родной город еще до рождения младшего сына, и вот теперь печальные события вынудили ее вернуться. Семь лет назад ее лучший друг похоронил отца, и она стояла рядом с ним, плечом к плечу, и полностью разделила с ним боль потери. В то холодное дождливое лето они почти не разговаривали, погруженные в организации похоронной церемонии, да и о чем было говорить? Аомине с детства терпеть не мог, когда его жалели, находил это оскорбительным, он разве что тихо утешал плачущую мать и взял на себя все хлопоты о похоронах.
И вот теперь он хоронил маму…
В отчем доме с последнего ее визита — она здесь была почти три года назад — ничего не поменялось, даже ее комната осталась в первозданном виде, каком она ее покинула в восемнадцать лет, разве что сейчас родители поставили туда люльку для ребенка. После ужина Сацуки вызвала такси и вместе с сыном поехала к Аомине.
— Извини, у меня нет детских стульев, — на ребенка Аомине смотрел, как на пришельца. Дети пугали его, до сих пор, то казались ему хрупкими, как фарфор, то монстрами со стальными прутьями вместо голосовых связок. Он их и в руках-то никогда не держал.
— Ничего страшного, парочки подушек вполне достаточно.
Соорудив на диване подобие гнезда, Сацуки уместила туда сына и села рядом для подстраховки. Краем глаза она отметила свежий ремонт в квартире, новую мебель и полупустую бутылку портвейна на барной стойке. К алкоголю у Аомине было ровное отношение, любителем он никого не был, но сейчас, видимо, не справлялся.
— Ты могла бы не приезжать. Я сам справлюсь.
— Ну конечно, кончай глупости говорить, — Сацуки нахмурилась, — зачем еще нужны друзья.
— Спасибо, — поблагодарил Аомине после некоторого молчания.
Нечасто ей приходилось слышать от него слова благодарности… ни в школе, ни во взрослой жизни он не любил трепаться попусту, а все свои чувства выражал исключительно поступками: провожал после уроков, встречал по дороге на учебу, защищал от назойливых кавалеров, а на ее свадьбе обещал сломать Кагами нос, если тот посмеет обидеть его лучшую подругу.
Вскоре ребенок начал недовольно хныкать и проситься маме на ручки. Сацуки усадила сына к себе на коленки и начала мерно его покачивать.
— А вы и не думаете останавливаться, а? — Аомине смотрел на мальчика, так походившего на своего отца: такие же темные волосы, очерченные брови и серьезный взгляд, ну копия Кагами, в отличие от старших, те были в мать.
— Тебе тоже стоит попробовать, — Аомине закатил глаза, — я серьезно. Ты никогда не пытался создать семью.
— Это не для меня, — завел он любимую песню, что неимоверно бесило Сацуки. Каждый раз он произносил эту фразу и заканчивал разговор.
С одной стороны, конечно, лезть в чужую личную жизнь не очень правильно, но он был ей почти братом, как она вообще могла спокойно смотреть, как он обрекает себя на одиночество. И если поначалу она думала, что он в итоге остановит выбор на одной из своих пассий, то в последствии поняла, что девушки так и будут сменять друг друга, а Аомине останется вечным холостяком. Сейчас, когда он остался без родителей, совсем один, ей хотелось, чтобы он тоже нашел свое счастье, как почти восемнадцать лет назад нашла она.
— Ты даже не попытался! Не подумал о своей половинке, уверена, бедная женщина устала тебя ждать и вышла замуж за другого человека.
— Желаю ей счастья, в таком случае.
— Ты мог хотя бы дать ей понять, что существуешь. Знаешь, это не очень честно по отношению к ней. А может, она все еще ждет свою половинку? Ты не подумал об этом? — Поняв, что зашла слишком далеко, Сацуки стушевалась. — Извини. Просто… я не хочу, чтобы ты остался один.
В этот раз, осознав, что так просто не отделается, Аомине приготовился отбивать все нападки со стороны Сацуки. Он всегда был против идеи предначертанности друг другу судьбой и биологией, но так и не смог убедить в этом лучшую подругу — ему просто не верили. А он ведь прекрасно видел — не все пары жили долго и счастливо, некоторые такие семьи разбивало горе, трагедия. Аомине даже не знал, что будет делать, если самого дорогого в мире человека заберет смерть, двоих важных людей ведь уже забрала.
Что тогда с ним станет?
— Мое мнение ты знаешь.
Прозвучало немного сухо. Сацуки вздохнула и встала с места.
— Мне надо в ванную. Подержи Нацуки пару минут, — не боясь за жизнь и безопасность собственного ребенка, Сацуки вручила его немного ошалевшему Аомине и ушла.
Младший Кагами смены положения не оценил и грустно свел брови, готовый разреветься в любую секунду. Аомине же в ужасе смотрел на ребенка и молился, чтобы Сацуки вернулась до того, как он заорет на всю мощь своих легких.
— Ну все, нам пора.
Аомине держал Нацуки на руках, пока обувалась Сацуки, помог ей одеть ребенка и попрощался до завтра.
***
На прощании с покойной пришло много ее подруг с семьями — мама была очень общительным и дружелюбным человеком, в числе пришедших проститься были также ее коллеги и даже одноклассницы.
Несмотря на последний год жизни, когда болезнь превращала яркую и жизнерадостную женщину в скелет, тень самой себя, Аомине будет помнить ее исключительно улыбчивой, нежной и любящей мамой.
В храме стоял легкий гул, священник раскуривал благовония и начал читать сутру. В городе шел сильный дождь, холодный и злой, ветер прогибал к земле молодые деревья и срывал рекламу с остановок. Аомине с ужасом начал осознавать, что вернется в квартиру, а отчий дом останется пустовать, и… все. Ему больше не нужно будет приезжать туда на Новый год или день рождения, и в этом огромном мире у него больше никого не осталось.
Сердце сжала тоска. Он оглянулся, там — незнакомые, чужие, по сути, люди. Завтра они уже забудут Иоко Аомине, и его жизнь пойдет новым чередом, но там он уже будет один. Школьные и университетские друзья остались позади, с коллегами крепких отношений он не построил, ни с одной бывшей после расставания связи не держал.
На заднем плане заканчивалась церемония, люди подходили к нему и говорили слова поддержки и начали расходиться, а он стоял неподвижно у маминого тела, утопавшего в цветах, и не мог думать больше ни о чем — только о своей потере.
***
Вечером того же дня Аомине вместе с Сацуки забрали прах и поместили его в урну, в полном молчании.
Эту ночь Аомине решил провести не в квартире, а дома, там, где он родился и вырос. Конечно, комнаты ремонтировали и не раз, но все равно родные стены были увешаны фотографиями самого Аомине, в одиночестве и с родителями, со школьными приятелями, Сацуки… В своей квартире он никаких фотографий не хранил.
Мамина спальня была закрыта и больше напоминала больничную палату, там она провела последние месяцы жизни. Он пока не решился там что-либо разбирать, да и вряд ли сможет в ближайшее время.
В голове роились сотни мыслей, важных и абсурдных, но ни одну он не мог сформировать до конца, они просто проносились в голове и исчезали. Лежа в кровати в своей комнате, Аомине смотрел в серый потолок.
Часы отсчитали половину пятого утра, в окна бился промозглый осенний дождь.
***
Решение найти свою ДНК-пару далось ему очень не просто. Он не привык признавать своих ошибок и за всю жизнь сделал это один раз — перед Куроко Тецуя, в средней школе, за то, что был козлом, в остальных же случаях Аомине гнул свою линию.
Конечно, дело было не только в принципах, он банально боялся. Восемнадцать лет назад его семье пришлось заплатить большой штраф из-за его нежелания делать тест, но он в итоге добился своего и взял судьбу в свои руки — никакой предопределенности, никаких планов на всю жизнь. А сейчас его грызли сомнения, правильно ли он тогда поступил? Ведь Сацуки права, его вторая половинка скорее всего устала ждать и вышла замуж за другого человека, у них, наверное, даже есть дети… или она старая немощная бабулька, которой требуется не муж, а круглосуточная сиделка, или она вообще умерла.
Чем ближе он подходил к клинике, тем чудовищнее становились его страхи, тем больше он сомневался.
Он очень долго листал страницы договора, подсунутого ему администратором клиники, пытался вчитаться в написанное, но с трудом улавливал их смысл, возвращался к началу и все равно не мог понять, о чем речь. Путанный бюрократический и медицинский язык.
Наконец, подписав контракт во всех нужных местах, он последовал за медсестрой в процедурную. Ощущения были, как в детстве, когда он шел сдавать кровь — шум в ушах, слабость в ногах и грохот сердца в ушах, только ему никто не собирался вводить в вену иголку, просто провели специальной палочкой, похожей на ушную, во рту и широко улыбнулись напоследок.
Неделя тянулась бесконечно долго. Вся из ветра, дождя и тумана, она слила все дни в унылые серые сумерки. Аомине мотался по тренировкам, с утра и до вечера пропадая в клубе, часами отрабатывая ведение мяча и броски, а перед сном гипнотизировал телефон, ожидая заветного сообщения.
В последнюю пятницу сентября он узнал имя своей идеальной пары: Кисе Рёта, 23 года, Япония. Токио.
Дайки Аомине, Рёта Кисе, Сацуки Момои, Тайга Кагами
Размер:
планируется Миди, написано 13 страниц, 2 части
Жанры:
AU
Романтика
Предупреждения:
ООС
Другие метки:
Депрессия
Истинные
Описание:
Альтернативный мир, где у каждого есть своя ДНК-пара. Это может быть кто угодно - и твой лучший друг, и незнакомец, который живет на другом конце света. А еще, это может быть не самый приятный в мире человек.
Примечания автора:
Фик написан по мотивам романа "The one" автора Джона Маррса. Идея просто отличная, я не могла ее проигнорировать.
Суть в том, что у каждого человека на Земле есть генетически идеальная для него пара, и специальный тест помогает людям в поисках партнеров.
Книга сама по себе мне не понравилась, у нее слабый сюжет, неинтересные герои и плохой авторский стиль, читать не советую))
читать дальшеМомои Сацуки всегда верила, что ей судьбой предначертано быть с Куроко Тецуя. Стоило их взглядам встретиться, как она поняла, что с этим парнем связано ее будущее. Конечно, сам Куроко относился к ней ровно, но Сацуки с нетерпением ждала совершеннолетия, чтобы задокументировать нерушимую с ним связь. Нельзя было логически объяснить, что же именно так привлекло ее в молчаливом, невзрачном парне с блеклыми голубыми глазами, если только не полной их генетической совместимостью.
С двенадцати лет она лелеяла мечту сдать анализы на тест и с чистой совестью заявить законные права на сердце Куроко Тецуя. И впереди их ждали годы, наполненные тихой спокойной любовью.
В день совершеннолетия Момои Сацуки переступила порог клиники «ДНК-пара», сняла ярко-синий плащ, надела бахилы и после заполнения горы бумаг последовала за медсестрой в процедурную. Там ей еще раз объяснили суть анализа, напомнили, что компания не несет никакой ответственности за решения, которые пример Сацуки после получения результатов. Получив утвердительный кивок, медсестра взяла у нее соскоб со слизистой щеки ватной палочкой и поместила биометериал в стерильную пробирку.
На ресепшене администратор еще раз уточнила номер телефона и электронную почту, куда они отправят данные. Трепетавшая от волнения Сацуки с трудом перепроверила свои данные, сердце стучало так громко, что она едва слышала свой голос.
Выйдя из клиники в дождливое майское утро, Сацуки распахнула над головой зонтик и, осторожно обходя лужи, повторяла про себя: «Две недели. Всего лишь две недели».
Но будто нарочно, время тянулось бесконечно, Сацуки рано ложилась спать, чтобы быстрее закончился день, но теперь вставала до рассвета и до звонка будильника таращилась в темный потолок. Присутствовавшее в первые дни нервное возбуждение постепенно начало переходить в тревогу, от которой не спасали ни учеба, ни занятия в баскетбольном клубе. Куроко если что-то и подозревал, то виду не подавал и вел себя как раньше. Хотя он не мог не знать, на самом деле, ведь любой японец по достижению восемнадцати лет обязан был пройти процедуру установления ДНК-пары.
Эта технология в свое время спасла страну от кризиса рождаемости и падения института брака. Стремительно стареющая нация как за спасательную соломинку уцепилась за возможность создавать семьи согласно генетической совместимости людей, и вскоре эта услуга вошла в медицинскую страховку.
Не имея близких подружек, Сацуки даже не знала, с кем делиться переживаниями. Братьев и сестер у нее не было, родители казались ей бесконечно далекими и занятыми людьми, и единственным человеком, кому она могла довериться, был Аомине.
Чтобы в очередной раз пожаловаться ему на медленно тянущиеся дни, Сацуки отправилась на поиски друга на крышу школы, потому что уроки классической японской литературы он предпочитал отсыпаться там. Но ее это нисколько не смущало.
— Сколько можно, — Аомине недовольно нахмурился. Его разбудило назойливое нытье подруги о тяжкой женской доле. Один раз потерпеть можно, но не каждые же полчаса!
— Ты так говоришь, потому что еще сам не сдавал тест. Посмотрю на тебя, когда будешь ждать результаты, — Сацуки надула губы.
— Я и не буду сдавать, — неожиданно ответил ей Аомине.
Не поверив собственным ушам, она уточнила:
— Ты серьезно? Но так нельзя. Все обязаны пройти тестирование.
— Да плевать, — он зевнул и перевернулся на бок.
Сацуки смотрела в темный затылок и думала… как же глупо рассуждает Аомине Дайки. Разве не мечтают люди найти того единственного, предназначенного им судьбой?
Через две недели пришел долгожданный ответ.
— Ничего не понимаю.
Сацуки сосредоточенно перечитала письмо, отправленное клиникой «ДНК-пары». Ей казалось, она что-то упускает, какую-то важную деталь, спрятанную в официальных фразах, составленных роботом.
Но, в конце концов, ей пришлось признать, что и в первый раз она все поняла правильно: у нее нет ДНК-пары. Уму непостижимо, как за несколько секунд вдребезги разбилась ее детская мечта, как любовно выстроенное будущее рассеялось подобно утреннему туману.
— Ты уверен, что Куроко сдавал тест? — На другом конце провода повисло долгое молчание, но Аомине все же ответил:
— Да, точно сдавал. Мы еще вместе туда ходили. — Сердце больно сжалось в груди. Сацуки прикусила губу и сдержала разочарованный вздох. — Только не реви.
— Ага… — Она прислушалась к звукам на первом этаже: мама пришла, — я пойду. Посмотрим, как ты запоешь, когда твоя пара окажется какой-нибудь страшилой.
В ответ он засмеялся.
***
Повторное письмо на электронную почту пришло в середине августа. В нем представитель компании «ДНК-пара» сообщил, что найдена ее вторая половинка. Полностью сосредоточенная на сдаче выпускных экзаменом Сацуки задвинула мысли о злосчастном тесте на задний план и смирилась с мыслью, что Куроко Тецуя не предназначен ей судьбой. Теперь же, боясь столкнуться с правдой лицом к лицу, она нарочно смотрела только на начало сообщения и не опускала взгляд туда, где были написаны данные ее избранника. А вдруг он окажется страшным? Или крашеным блондином (ей такие категорически не нравились)?
Закрыв письмо, она несколько раз прошла по комнате, собираясь с силами. Не так просто это оказалось — узнать имя того, с кем свяжет жизнь.
Наконец, набравшись мужества, она вернулась к письменному столу, дрожащей рукой кликнула на почту и открыла электронное письмо. Пропустив приветственную часть, она прокрутила экран на самый конец, где обычно размещалось имя ДНК-пары и не поверила глазам.
«Кагами Тайга. 18 лет. Соединенные Штаты Америки, штат Нью-Йорк, Нью-Йорк».
Сердце забилось, как бешеное. Сацуки еще раз проверила, правильно ли прочитала имя и фамилию избранного, место его пребывания, номер телефона и адрес электронной почты. Почему-то она совершенно не подумала о том, что они могут жить на разных концах планеты, эта мысль просто не приходила ей в голову. Разве не означало это, что кому-то из них придется поменять место жительства? Она не представляла себе, что оставит родителей в Японии и умчится за океан строить личную жизнь?
Позабыв о конспектах и домашнем задании, Сацуки полезла в фейсбук, нашла страничку Кагами и до поздней ночи рассматривала каждую фотографию, каждый пост на странице. Ее разбирало любопытство, что же за человек ее ДНК-пара, о чем он думает, о чем мечтает. Внешность его показалась ей приятной, хотя он сильно отличался от Куроко, по которому она сохла шесть лет. Кагами, в отличие от Куроко, был высоким, мужественным и улыбчивым. Долистав до последней фотографии, Сацуки откинулась на кровать и громко вздохнула. Мысли — бестолковые, обрывочные, грустные — роились в голове. Она вспомнила, как планировала поступить в Токийский университет, выучиться на факультете менеджмента и открыть собственное рекламное агентство, неужели ей придется отказаться от этого? Или, может, он прилетит к ней? Ведь такой вариант тоже возможен. Варианты… их было не очень много, но все они предполагали радикальных действий — переезжать ей или ему, или вообще не встречаться.
Часы показывали половину третьего утра, когда Сацуки выключила ноутбук, погасила ночник и залезла под одеяло, но сон еще некоторое время к ней не шел. Как-то все произошло внезапно, она всего несколько часов назад получила электронное сообщение, а уже чувствовала себя загнанной в угол. В конце концов, бесконечные думы и тяжелый день измотали ее, и она уснула. Что делать дальше она решит, когда посоветуется с родителями.
***
Однако, решать ей не пришлось — Кагами сам ей написал на следующий день, поздоровался в первом сообщении и спросил, как дела. Жуткая банальщина, но что еще можно написать своей истинной паре, когда тебе восемнадцать лет? Разговор завязался быстро, темы находились сами собой. Первые несколько дней они знакомились, а потом подружились с такой легкостью, что Сацуки сама себе удивилась.
Виртуальная дружба переросла в роман на расстоянии, но планы строились сами собой. Сацуки не верилось, что поначалу ее смущало разделявшее их расстояние — теперь же это казалось сущей мелочью, просто небольшой помехой.
Выпускные экзамены она сдавала в родной школе, а колледж выбрала в Нью-Йорке.
***
От невеселых мыслей ее отвлек звук начавшегося дождя. С самого утра тяжелые серые тучи лениво плыли по небу, дул холодный резкий ветер. Сацуки поправила шарфик на шее и попросила таксиста убрать громкость звучавшей в салоне музыки. Ребенок в ее руках беспокойно завозился и коротко хныкнул в знак недовольства, но быстро успокоился, когда мама прижала теснее к груди.
В последний раз она навещала родной город еще до рождения младшего сына, и вот теперь печальные события вынудили ее вернуться. Семь лет назад ее лучший друг похоронил отца, и она стояла рядом с ним, плечом к плечу, и полностью разделила с ним боль потери. В то холодное дождливое лето они почти не разговаривали, погруженные в организации похоронной церемонии, да и о чем было говорить? Аомине с детства терпеть не мог, когда его жалели, находил это оскорбительным, он разве что тихо утешал плачущую мать и взял на себя все хлопоты о похоронах.
И вот теперь он хоронил маму…
В отчем доме с последнего ее визита — она здесь была почти три года назад — ничего не поменялось, даже ее комната осталась в первозданном виде, каком она ее покинула в восемнадцать лет, разве что сейчас родители поставили туда люльку для ребенка. После ужина Сацуки вызвала такси и вместе с сыном поехала к Аомине.
— Извини, у меня нет детских стульев, — на ребенка Аомине смотрел, как на пришельца. Дети пугали его, до сих пор, то казались ему хрупкими, как фарфор, то монстрами со стальными прутьями вместо голосовых связок. Он их и в руках-то никогда не держал.
— Ничего страшного, парочки подушек вполне достаточно.
Соорудив на диване подобие гнезда, Сацуки уместила туда сына и села рядом для подстраховки. Краем глаза она отметила свежий ремонт в квартире, новую мебель и полупустую бутылку портвейна на барной стойке. К алкоголю у Аомине было ровное отношение, любителем он никого не был, но сейчас, видимо, не справлялся.
— Ты могла бы не приезжать. Я сам справлюсь.
— Ну конечно, кончай глупости говорить, — Сацуки нахмурилась, — зачем еще нужны друзья.
— Спасибо, — поблагодарил Аомине после некоторого молчания.
Нечасто ей приходилось слышать от него слова благодарности… ни в школе, ни во взрослой жизни он не любил трепаться попусту, а все свои чувства выражал исключительно поступками: провожал после уроков, встречал по дороге на учебу, защищал от назойливых кавалеров, а на ее свадьбе обещал сломать Кагами нос, если тот посмеет обидеть его лучшую подругу.
Вскоре ребенок начал недовольно хныкать и проситься маме на ручки. Сацуки усадила сына к себе на коленки и начала мерно его покачивать.
— А вы и не думаете останавливаться, а? — Аомине смотрел на мальчика, так походившего на своего отца: такие же темные волосы, очерченные брови и серьезный взгляд, ну копия Кагами, в отличие от старших, те были в мать.
— Тебе тоже стоит попробовать, — Аомине закатил глаза, — я серьезно. Ты никогда не пытался создать семью.
— Это не для меня, — завел он любимую песню, что неимоверно бесило Сацуки. Каждый раз он произносил эту фразу и заканчивал разговор.
С одной стороны, конечно, лезть в чужую личную жизнь не очень правильно, но он был ей почти братом, как она вообще могла спокойно смотреть, как он обрекает себя на одиночество. И если поначалу она думала, что он в итоге остановит выбор на одной из своих пассий, то в последствии поняла, что девушки так и будут сменять друг друга, а Аомине останется вечным холостяком. Сейчас, когда он остался без родителей, совсем один, ей хотелось, чтобы он тоже нашел свое счастье, как почти восемнадцать лет назад нашла она.
— Ты даже не попытался! Не подумал о своей половинке, уверена, бедная женщина устала тебя ждать и вышла замуж за другого человека.
— Желаю ей счастья, в таком случае.
— Ты мог хотя бы дать ей понять, что существуешь. Знаешь, это не очень честно по отношению к ней. А может, она все еще ждет свою половинку? Ты не подумал об этом? — Поняв, что зашла слишком далеко, Сацуки стушевалась. — Извини. Просто… я не хочу, чтобы ты остался один.
В этот раз, осознав, что так просто не отделается, Аомине приготовился отбивать все нападки со стороны Сацуки. Он всегда был против идеи предначертанности друг другу судьбой и биологией, но так и не смог убедить в этом лучшую подругу — ему просто не верили. А он ведь прекрасно видел — не все пары жили долго и счастливо, некоторые такие семьи разбивало горе, трагедия. Аомине даже не знал, что будет делать, если самого дорогого в мире человека заберет смерть, двоих важных людей ведь уже забрала.
Что тогда с ним станет?
— Мое мнение ты знаешь.
Прозвучало немного сухо. Сацуки вздохнула и встала с места.
— Мне надо в ванную. Подержи Нацуки пару минут, — не боясь за жизнь и безопасность собственного ребенка, Сацуки вручила его немного ошалевшему Аомине и ушла.
Младший Кагами смены положения не оценил и грустно свел брови, готовый разреветься в любую секунду. Аомине же в ужасе смотрел на ребенка и молился, чтобы Сацуки вернулась до того, как он заорет на всю мощь своих легких.
— Ну все, нам пора.
Аомине держал Нацуки на руках, пока обувалась Сацуки, помог ей одеть ребенка и попрощался до завтра.
***
На прощании с покойной пришло много ее подруг с семьями — мама была очень общительным и дружелюбным человеком, в числе пришедших проститься были также ее коллеги и даже одноклассницы.
Несмотря на последний год жизни, когда болезнь превращала яркую и жизнерадостную женщину в скелет, тень самой себя, Аомине будет помнить ее исключительно улыбчивой, нежной и любящей мамой.
В храме стоял легкий гул, священник раскуривал благовония и начал читать сутру. В городе шел сильный дождь, холодный и злой, ветер прогибал к земле молодые деревья и срывал рекламу с остановок. Аомине с ужасом начал осознавать, что вернется в квартиру, а отчий дом останется пустовать, и… все. Ему больше не нужно будет приезжать туда на Новый год или день рождения, и в этом огромном мире у него больше никого не осталось.
Сердце сжала тоска. Он оглянулся, там — незнакомые, чужие, по сути, люди. Завтра они уже забудут Иоко Аомине, и его жизнь пойдет новым чередом, но там он уже будет один. Школьные и университетские друзья остались позади, с коллегами крепких отношений он не построил, ни с одной бывшей после расставания связи не держал.
На заднем плане заканчивалась церемония, люди подходили к нему и говорили слова поддержки и начали расходиться, а он стоял неподвижно у маминого тела, утопавшего в цветах, и не мог думать больше ни о чем — только о своей потере.
***
Вечером того же дня Аомине вместе с Сацуки забрали прах и поместили его в урну, в полном молчании.
Эту ночь Аомине решил провести не в квартире, а дома, там, где он родился и вырос. Конечно, комнаты ремонтировали и не раз, но все равно родные стены были увешаны фотографиями самого Аомине, в одиночестве и с родителями, со школьными приятелями, Сацуки… В своей квартире он никаких фотографий не хранил.
Мамина спальня была закрыта и больше напоминала больничную палату, там она провела последние месяцы жизни. Он пока не решился там что-либо разбирать, да и вряд ли сможет в ближайшее время.
В голове роились сотни мыслей, важных и абсурдных, но ни одну он не мог сформировать до конца, они просто проносились в голове и исчезали. Лежа в кровати в своей комнате, Аомине смотрел в серый потолок.
Часы отсчитали половину пятого утра, в окна бился промозглый осенний дождь.
***
Решение найти свою ДНК-пару далось ему очень не просто. Он не привык признавать своих ошибок и за всю жизнь сделал это один раз — перед Куроко Тецуя, в средней школе, за то, что был козлом, в остальных же случаях Аомине гнул свою линию.
Конечно, дело было не только в принципах, он банально боялся. Восемнадцать лет назад его семье пришлось заплатить большой штраф из-за его нежелания делать тест, но он в итоге добился своего и взял судьбу в свои руки — никакой предопределенности, никаких планов на всю жизнь. А сейчас его грызли сомнения, правильно ли он тогда поступил? Ведь Сацуки права, его вторая половинка скорее всего устала ждать и вышла замуж за другого человека, у них, наверное, даже есть дети… или она старая немощная бабулька, которой требуется не муж, а круглосуточная сиделка, или она вообще умерла.
Чем ближе он подходил к клинике, тем чудовищнее становились его страхи, тем больше он сомневался.
Он очень долго листал страницы договора, подсунутого ему администратором клиники, пытался вчитаться в написанное, но с трудом улавливал их смысл, возвращался к началу и все равно не мог понять, о чем речь. Путанный бюрократический и медицинский язык.
Наконец, подписав контракт во всех нужных местах, он последовал за медсестрой в процедурную. Ощущения были, как в детстве, когда он шел сдавать кровь — шум в ушах, слабость в ногах и грохот сердца в ушах, только ему никто не собирался вводить в вену иголку, просто провели специальной палочкой, похожей на ушную, во рту и широко улыбнулись напоследок.
Неделя тянулась бесконечно долго. Вся из ветра, дождя и тумана, она слила все дни в унылые серые сумерки. Аомине мотался по тренировкам, с утра и до вечера пропадая в клубе, часами отрабатывая ведение мяча и броски, а перед сном гипнотизировал телефон, ожидая заветного сообщения.
В последнюю пятницу сентября он узнал имя своей идеальной пары: Кисе Рёта, 23 года, Япония. Токио.
@темы: слэш, Kuroko no basket, Ао/Кис
четверг, 20 августа 2020
Dream On, Dreamer
Название: Вереск
Автор: Люси
Бета:
Жанр: романтика
Рейтинг: Р
Предупреждение: омегаверс
От автора:
читать дальшеВинсенте на секунду остановил взгляд на перебегавшем дорогу в неположенном месте юноше в легкой летней футболке, хотя который день в городе стояла довольно неприятна погода. Осень, как-никак. Отвлек его шум за спиной.
Он обернулся и обнаружил утреннего ассистента, имя которого, естественно, не запомнил, но запомнил глаза — прозрачные и холодные, как горная река. Сейчас, воспользовавшись случаем, Винсенте внимательнее изучил нового помощника своего компаньона и в очередной раз удивился, какие прекрасные кадры идут к нему работать. Прежний тоже был красавчиком и, как оказалось позже, очень сообразительным, поэтому его без колебаний повысили до менеджера по связям с общественностью, освободив вакансию.
Ассистент что-то искал на рабочем столе. Движения его были резкими, но не хаотичными. Осознав, что переборщил с разглядыванием, Винсенте отвернулся к окну и продолжил следить за оживленной улицей. Про себя он отметил, что лицо помощника показалось ему смутно знакомым, но так и не вспомнил, где и когда мог его видеть.
— Вам помочь? — Разговор с чего-то нужно начинать, так почему бы не предложить помощь. Винсенте окончательно потерял интерес к происходящему за окном и сосредоточил все внимание на молодом человеке, заинтересовавшем его с первого взгляда.
— Спасибо, — отозвался он, — вы, случайно, не видели часы мистера Саммерса? Он снял их утром и забыл, куда положил.
— К сожалению, нет. Не видел.
Винсенте поймал тень недовольства на его лице и восхитился пропорциональностью и симметричностью юных черт. Омега точно был моложе двадцати пяти. Интересно, какими путями его занесло на должность ассистента, потому что с такой внешностью можно легко стать натурщиком или фотомоделью. Если только Саммерс не…
Нет, не может быть, у Саммерса свадьбы была прошлым летом.
— Посмотрите под бумагами слева, — улыбнувшись, подсказал Винсенте, — вы составите нам сегодня вечером компанию?
— О, — ассистент поднял стопку исписанных листов и обнаружил пропажу. Вопрос Винсенте немного озадачил его, — мистер Саммерс… не давал никаких указаний на сегодняшний вечер.
Жаль, очень жаль, подумал про себя Винсенте, он планировал познакомиться с омегой поближе и, может, даже заиметь в его лице близкого друга (ха-ха).
— Что ж, увидимся в понедельник, мистер?.. Как мне к вам обращаться?
— Мари.
Фамилии не назвал, ну и ладно.
— А я Винсенте Коста. Приятно познакомиться.
Рукопожатие вышло на удивление крепким, Винсенте даже удивился. Впервые омега жал ему руку так сильно, но без явного желания что-то доказать.
— Приятно познакомиться, сеньор Коста. До свидания.
Мари вышел из кабинета значительно позже Винсенте, потому что закрывал окна, опустил жалюзи, выключил компьютер, принтер, убрал явно ненужные бумажки и только потом закрыл дверь.
Ключи забрал мистер Саммерс на первом этаже. Он расслабил узел галстука и позволил себе расстегнуть верхние пуговицы рубашки. С раннего утра он переговаривал то с одним поставщиком, то с другим, в обед провел срочное совещание и выглядел уставшим. Рядом что-то явно забавное рассказывал сеньор Коста, потому что Саммерс тихо смеялся. Напоследок Винсенте мазнул жадным взглядом по ладной фигуре Мари, еще раз попрощался с ним и вместе с Саммерсом, взяв такси (потому что не планировал заканчивать вечер трезвым), двинулись в заранее зарезервированный ресторан.
Винсенте признавал за собой слабость перед хорошенькими омегами. Еще подростком он понял, что из-за милой мордашки может потерять голову и наделать глупостей, что он и делал на протяжении пятнадцати лет, но с возрастом научился отделять работу от личной жизни, семью и любовь от секса. Поэтому отношениями он себя не обременял, а весело проводил время то с одним, то с другим, чаще всего крутил интрижки со своими моделями. Чувства горели ярко, но недолго, и Винсенте мирно (иногда не очень) расставался с одним омегой, а через пару недель охмурял следующего. И всегда — всегда — был с ними честен. И его интерес к личному ассистенту Майкла Саммерса был вполне понятен: молодой и красивый, Винсенте его, пожалуй, рассмотрел бы даже в качестве натурщика для классической картины или модели дорогих солнцезащитных очков из-за идеального овала лица. К тому же, последнюю неделю никто не грел его постель.
Пятничный вечер отмечал весь город, так что тихо посидеть в ближайшем баре оказалось неосуществимым, ассистент Майкла нашел свободный столик только в очень старом, вычурном и дорогом ресторане на другом конце города, и ситуацию спасало лишь то, что час пик они пропустили: дорога была длинной, но относительно свободной, добрались за сорок минут.
Винсенте здесь еще не был, в прошлые разы Майкл возил его по модным и свежим заведениям, рестораны сменялись клубами, клубы — караоке, а очередная встреча заканчивалась нетрезвым разговором в четыре утра в круглосуточной забегаловке, где компанию им составляли прыщавые бомжеватого вида студенты или конченные алкаши. Саммерс и Коста в дорогих деловых костюмах в относительной тишине полупустой столовой заедали голод картошкой фри, запивая ее стремным кофе, и вели душевные разговоры о личном. Или обсуждали грядущую выставку.
Просмотрев меню, Винсенте выбрал легкий салат с морепродуктами, стейк средней прожарки и коньяк, Майкл остановился на красной рыбе и попросил к ней белое вино, но пообещал градус догнать. Пока официант делал заказ, Винсенте оглядел ресторан и остался доволен. Да, немного вычурно, с претензией, но у владельца со вкусом все было отлично, заведение не выглядело пышной подделкой. И музыка играла замечательная, тихая, классическая. Нечастое явление в общественных местах.
Саммерс в последний раз потыкал в телефон и отложил его в портфель.
— Джесс не приедет. Сказал, что плохо себя чувствует.
— Если что-то серьезное, можем встретиться в другой день.
— Нет, — с некоторым сомнением ответил Майкл. Его можно было понять: первая беременность супруга, волнение и вечные страхи, — думаю, все не так страшно.
Ну, а с другой стороны, Винсенте своего давнего друга и компаньона никогда таким заботливым не видел. Они познакомились на секции волейбола, куда ходили убивать свободное от школы время и всегда знали, что серьезно заниматься спортом не будут, сдружились после матча с командой из другого клуба, поступили в один университет, но разные факультеты, а потом скрепили связь бизнесом. Винсенте фотографировал, а Майкл держал галерею.
Винсенте хорошо знал Майкла и очень удивился, когда в прошлом году получил от него приглашение на свадьбу. Пышную, шумную, с кучей гостей, фотосессией, лучшими друзьями жениха в одинаковых темно-синих костюмах и большим букетом белых и розовых душистых роз. Майкл всю жизнь такие терпеть не мог, но в день своего бракосочетания выглядел самым счастливым человеком на земле. Захмелевший от игристых вин Винсенте в конце вечера, когда усталые пары лениво покачивались в такт романтичной музыке, смотрел на избранника лучшего друга, невысокого светловолосого омегу с невыразительным лицом, абсолютно посредственной фигурой и в первый раз подумал о том, что красота необязательна. Приятный бонус, да, но не главное.
Однако, перебороть привычки сложнее, чем кажется на первый взгляд.
Кстати, о привычках.
— Почему все твои ассистенты такие красавчики? Твой эйчар их по модельным агентствам ищет что ли?
— Ты про Мари? Такой тупица, Господи. Я сто раз пожалел, что согласился взять его на работу.
Саммерсу явно было неприятно говорить о своем помощнике. Но Винсенте явно заинтриговался.
— Тебе его кто-то подкинул?
— Да, — с неохотой признался он, — попросили за него, так сказать.
Воображение нарисовало картинку, как заботливый папаша просит взять на работу нерадивого сына, надеясь на родственные или иные связи.
К этому времени принесли выпивку и легкие закуски. Мужчины выпили за успех грядущей выставки. Через три рюмки коньяка и два бокала вина разговор пошел резвее. История оказалась банальнее некуда, сейчас даже сопливых сериалов про такое не снимают: парня Саммерсу подкинул приятель, точнее, сильно просил принять на работу «очень способного и исполнительного» молодого омегу в трудной жизненной ситуации. Что там скрывалось за расплывчатым определением трудностей остается только гадать, но Саммерс подозревал интрижку начальника и секретаря. Но супруг у этого знакомого не невинная овечка и вполне мог отжать половину бизнеса и настроить детей против отца, поэтому, когда все стало немного серьезнее секса в обеденный перерыв, парня списали в утиль.
Банальщина, в общем. Винсенте слегка даже разочаровался в Мари и поумерил пыл. Глупая красота — доступна, иногда горда и тщеславна, но он чаще ловил себя на желании зайти дальше и попробовать себя в отношениях.
— Значит, идиот? Ну так уволь.
По выражению лица стало понятно, что эта мысль Саммерсу не давала покоя, но…
— Не могу. Хочу, но мне его жалко. Первую неделю он прорыдал в туалете. С утра и до вечера. Я не шучу.
Красивый, глупый и наивный. В такие сети легко попасть, если внутри живет нереализованный герой. В Саммерсе Винсенте был уверен, в себе — не очень из-за скрываемого тщеславия. Всегда приятно становиться чьим-нибудь спасителем и видеть в чужих глазах благодарность и даже восхищение.
К концу вечера Винсенте уже ждал понедельника.
Автор: Люси
Бета:
Жанр: романтика
Рейтинг: Р
Предупреждение: омегаверс
От автора:
читать дальшеВинсенте на секунду остановил взгляд на перебегавшем дорогу в неположенном месте юноше в легкой летней футболке, хотя который день в городе стояла довольно неприятна погода. Осень, как-никак. Отвлек его шум за спиной.
Он обернулся и обнаружил утреннего ассистента, имя которого, естественно, не запомнил, но запомнил глаза — прозрачные и холодные, как горная река. Сейчас, воспользовавшись случаем, Винсенте внимательнее изучил нового помощника своего компаньона и в очередной раз удивился, какие прекрасные кадры идут к нему работать. Прежний тоже был красавчиком и, как оказалось позже, очень сообразительным, поэтому его без колебаний повысили до менеджера по связям с общественностью, освободив вакансию.
Ассистент что-то искал на рабочем столе. Движения его были резкими, но не хаотичными. Осознав, что переборщил с разглядыванием, Винсенте отвернулся к окну и продолжил следить за оживленной улицей. Про себя он отметил, что лицо помощника показалось ему смутно знакомым, но так и не вспомнил, где и когда мог его видеть.
— Вам помочь? — Разговор с чего-то нужно начинать, так почему бы не предложить помощь. Винсенте окончательно потерял интерес к происходящему за окном и сосредоточил все внимание на молодом человеке, заинтересовавшем его с первого взгляда.
— Спасибо, — отозвался он, — вы, случайно, не видели часы мистера Саммерса? Он снял их утром и забыл, куда положил.
— К сожалению, нет. Не видел.
Винсенте поймал тень недовольства на его лице и восхитился пропорциональностью и симметричностью юных черт. Омега точно был моложе двадцати пяти. Интересно, какими путями его занесло на должность ассистента, потому что с такой внешностью можно легко стать натурщиком или фотомоделью. Если только Саммерс не…
Нет, не может быть, у Саммерса свадьбы была прошлым летом.
— Посмотрите под бумагами слева, — улыбнувшись, подсказал Винсенте, — вы составите нам сегодня вечером компанию?
— О, — ассистент поднял стопку исписанных листов и обнаружил пропажу. Вопрос Винсенте немного озадачил его, — мистер Саммерс… не давал никаких указаний на сегодняшний вечер.
Жаль, очень жаль, подумал про себя Винсенте, он планировал познакомиться с омегой поближе и, может, даже заиметь в его лице близкого друга (ха-ха).
— Что ж, увидимся в понедельник, мистер?.. Как мне к вам обращаться?
— Мари.
Фамилии не назвал, ну и ладно.
— А я Винсенте Коста. Приятно познакомиться.
Рукопожатие вышло на удивление крепким, Винсенте даже удивился. Впервые омега жал ему руку так сильно, но без явного желания что-то доказать.
— Приятно познакомиться, сеньор Коста. До свидания.
Мари вышел из кабинета значительно позже Винсенте, потому что закрывал окна, опустил жалюзи, выключил компьютер, принтер, убрал явно ненужные бумажки и только потом закрыл дверь.
Ключи забрал мистер Саммерс на первом этаже. Он расслабил узел галстука и позволил себе расстегнуть верхние пуговицы рубашки. С раннего утра он переговаривал то с одним поставщиком, то с другим, в обед провел срочное совещание и выглядел уставшим. Рядом что-то явно забавное рассказывал сеньор Коста, потому что Саммерс тихо смеялся. Напоследок Винсенте мазнул жадным взглядом по ладной фигуре Мари, еще раз попрощался с ним и вместе с Саммерсом, взяв такси (потому что не планировал заканчивать вечер трезвым), двинулись в заранее зарезервированный ресторан.
Винсенте признавал за собой слабость перед хорошенькими омегами. Еще подростком он понял, что из-за милой мордашки может потерять голову и наделать глупостей, что он и делал на протяжении пятнадцати лет, но с возрастом научился отделять работу от личной жизни, семью и любовь от секса. Поэтому отношениями он себя не обременял, а весело проводил время то с одним, то с другим, чаще всего крутил интрижки со своими моделями. Чувства горели ярко, но недолго, и Винсенте мирно (иногда не очень) расставался с одним омегой, а через пару недель охмурял следующего. И всегда — всегда — был с ними честен. И его интерес к личному ассистенту Майкла Саммерса был вполне понятен: молодой и красивый, Винсенте его, пожалуй, рассмотрел бы даже в качестве натурщика для классической картины или модели дорогих солнцезащитных очков из-за идеального овала лица. К тому же, последнюю неделю никто не грел его постель.
Пятничный вечер отмечал весь город, так что тихо посидеть в ближайшем баре оказалось неосуществимым, ассистент Майкла нашел свободный столик только в очень старом, вычурном и дорогом ресторане на другом конце города, и ситуацию спасало лишь то, что час пик они пропустили: дорога была длинной, но относительно свободной, добрались за сорок минут.
Винсенте здесь еще не был, в прошлые разы Майкл возил его по модным и свежим заведениям, рестораны сменялись клубами, клубы — караоке, а очередная встреча заканчивалась нетрезвым разговором в четыре утра в круглосуточной забегаловке, где компанию им составляли прыщавые бомжеватого вида студенты или конченные алкаши. Саммерс и Коста в дорогих деловых костюмах в относительной тишине полупустой столовой заедали голод картошкой фри, запивая ее стремным кофе, и вели душевные разговоры о личном. Или обсуждали грядущую выставку.
Просмотрев меню, Винсенте выбрал легкий салат с морепродуктами, стейк средней прожарки и коньяк, Майкл остановился на красной рыбе и попросил к ней белое вино, но пообещал градус догнать. Пока официант делал заказ, Винсенте оглядел ресторан и остался доволен. Да, немного вычурно, с претензией, но у владельца со вкусом все было отлично, заведение не выглядело пышной подделкой. И музыка играла замечательная, тихая, классическая. Нечастое явление в общественных местах.
Саммерс в последний раз потыкал в телефон и отложил его в портфель.
— Джесс не приедет. Сказал, что плохо себя чувствует.
— Если что-то серьезное, можем встретиться в другой день.
— Нет, — с некоторым сомнением ответил Майкл. Его можно было понять: первая беременность супруга, волнение и вечные страхи, — думаю, все не так страшно.
Ну, а с другой стороны, Винсенте своего давнего друга и компаньона никогда таким заботливым не видел. Они познакомились на секции волейбола, куда ходили убивать свободное от школы время и всегда знали, что серьезно заниматься спортом не будут, сдружились после матча с командой из другого клуба, поступили в один университет, но разные факультеты, а потом скрепили связь бизнесом. Винсенте фотографировал, а Майкл держал галерею.
Винсенте хорошо знал Майкла и очень удивился, когда в прошлом году получил от него приглашение на свадьбу. Пышную, шумную, с кучей гостей, фотосессией, лучшими друзьями жениха в одинаковых темно-синих костюмах и большим букетом белых и розовых душистых роз. Майкл всю жизнь такие терпеть не мог, но в день своего бракосочетания выглядел самым счастливым человеком на земле. Захмелевший от игристых вин Винсенте в конце вечера, когда усталые пары лениво покачивались в такт романтичной музыке, смотрел на избранника лучшего друга, невысокого светловолосого омегу с невыразительным лицом, абсолютно посредственной фигурой и в первый раз подумал о том, что красота необязательна. Приятный бонус, да, но не главное.
Однако, перебороть привычки сложнее, чем кажется на первый взгляд.
Кстати, о привычках.
— Почему все твои ассистенты такие красавчики? Твой эйчар их по модельным агентствам ищет что ли?
— Ты про Мари? Такой тупица, Господи. Я сто раз пожалел, что согласился взять его на работу.
Саммерсу явно было неприятно говорить о своем помощнике. Но Винсенте явно заинтриговался.
— Тебе его кто-то подкинул?
— Да, — с неохотой признался он, — попросили за него, так сказать.
Воображение нарисовало картинку, как заботливый папаша просит взять на работу нерадивого сына, надеясь на родственные или иные связи.
К этому времени принесли выпивку и легкие закуски. Мужчины выпили за успех грядущей выставки. Через три рюмки коньяка и два бокала вина разговор пошел резвее. История оказалась банальнее некуда, сейчас даже сопливых сериалов про такое не снимают: парня Саммерсу подкинул приятель, точнее, сильно просил принять на работу «очень способного и исполнительного» молодого омегу в трудной жизненной ситуации. Что там скрывалось за расплывчатым определением трудностей остается только гадать, но Саммерс подозревал интрижку начальника и секретаря. Но супруг у этого знакомого не невинная овечка и вполне мог отжать половину бизнеса и настроить детей против отца, поэтому, когда все стало немного серьезнее секса в обеденный перерыв, парня списали в утиль.
Банальщина, в общем. Винсенте слегка даже разочаровался в Мари и поумерил пыл. Глупая красота — доступна, иногда горда и тщеславна, но он чаще ловил себя на желании зайти дальше и попробовать себя в отношениях.
— Значит, идиот? Ну так уволь.
По выражению лица стало понятно, что эта мысль Саммерсу не давала покоя, но…
— Не могу. Хочу, но мне его жалко. Первую неделю он прорыдал в туалете. С утра и до вечера. Я не шучу.
Красивый, глупый и наивный. В такие сети легко попасть, если внутри живет нереализованный герой. В Саммерсе Винсенте был уверен, в себе — не очень из-за скрываемого тщеславия. Всегда приятно становиться чьим-нибудь спасителем и видеть в чужих глазах благодарность и даже восхищение.
К концу вечера Винсенте уже ждал понедельника.
Dream On, Dreamer
- У тебя глаза что ли накрашены?
Только они закрыли за собой дверь, Аомине скинул ботинки, куртку и начал помогать одубевшему Кисе избавляться от верхней одежды, а в ярком искусственном свете заметил коричневую дымку вокруг светлых глаз.
- Ну да, - Кисе слегка смутился, хотя и привык к тому, что на показах и для фотографий всегда наносится макияж. Это Аомине еще толстого слоя тонального крема не увидел, - надо стереть.
Только очутившись в теплом помещении Кисе почувствовал, как сильно замерз. Начали покалывать руки, щеки, нос, ног он вообще не чувствовал. Он начал растирать ладони, подышал на них, но безрезультатно.
- Ничего, сходи в душ, там отогреешься.
Аомине развесил свою и его куртки и, пока Кисе умывал лицо от косметики, достал чистые футболку и спортивные штаны и оставил их у раковины.
- Блин, водостойкая какая-то, - пожаловался Кисе и повернул лицо с темными разводами карандаша под глазами, делавшими из него жертву пьяных вечеринок и недельной бессонницы, - у тебя нет молочка для лица?
- Чего? Нет.
- Ну, может какая из твоих пассий и оставляла косметику.
Разозлившись, Аомине пихнул ему в руки обычное жидкое мыло:
- На вот, этим мой лицо, - и вышел из ванной комнаты. Следом прилетело:
- Извини, Аомине-чи!
Под приглушенные звуки льющейся воды Аомине раскладывал запасной футон, подушку и теплое одеяло, на свою развороченную и теперь уже остывшую постель он посмотрел с тоской. Вскоре отписалась доехавшая до дома Сацуки, и одной проблемой стало меньше. Аомине пожелал ей спокойной ночи и принялся ждать Кисе.
читать дальше
Утро следующего дня началось с мелкого снега и заунывного ветра, небо было затянуто грузными серо-белыми облаками, сквозь которые тускло просвечивало солнце. Аомине монотонно листал новости в телефоне, пока остывал свежезаваренный кофе, а Кисе размешивал сахар в своей кружке. На краю сознания мелькнула мысль о том, что телефон он так и забыл в отеле, но тут же пропала, стоило вспомнить, что вчера произошло. Отодвинув от себя кофе, он опустил голову на сложенные на столе руки и тяжко вздохнул.
- И почему никто не предупреждает, что взрослеть так отстойно?
Аомине оторвался от телефона и долго посмотрел на Кисе. Эта фраза показалась ему неуместной, но все равно забавной. Думал ли он так же? Нет, скорее. Ему нравилось год за годом отвоевывать у мира самостоятельность, но и Кисе тоже можно было понять. Страх перед ответственностью и взрослыми проблемами, ошибки, которых не избежать, и вероятность однажды стать тем, кем ни за что не хотел бы быть.
- Что-то серьезное?
- Просто… - забормотал Кисе в стол, - устал, наверное. Все так бесит. Я сам себя бешу. Не знаю, чего хочу, а чего – нет, а всем вокруг нужна определенность от меня. Родители с будущей профессией достали. Извини, что гружу.
Аомине, подпиравший голову рукой, молча смотрел на светлую макушку. Позабытый телефон отложил в сторону: утренние новости теперь не казались такими уж интересными.
- На твоем месте я бы забил.
- Но ты не на моем месте.
- А что тебе мешает забить?
Кисе поднял голову и внимательно посмотрел на Аомине, серьезно тот говорит или шутит.
- Родители будут разочарованы во мне. Не хочу их расстраивать.
- Я всю жизнь делал, что хотел, и никого не огорчил. Тебе тоже стоит попробовать.
Кисе с грустной улыбкой приподнялся и откинулся на спинку стула. Теперь он смотрел прямо в окно, как ветер на улице гонял легкий, мелкий снег, а сосед из дома напротив пытался очистить лобовое стекло автомобиля маленькой щеткой.
- Мы разные, - просто ответил он.
Спорить дальше было бессмысленно, Кисе оказался прав – Аомине, в отличие от него, не попал в капкан идеальности и не стал заложником собственного имиджа. Улыбаться всем, нравиться, быт комфортным для всех, беспроблемным, а если что – сделать вид, будто все хорошо, где-то потерпеть, а потом, сидя на кухне у друга, понять, как бесконечно устал.
Аомине очень не нравилась эта сторона Кисе.
Неловкую тишину прервал звонок на телефон от Харуки.
- Думаю, она тебя ищет, - Аомине попытался спихнуть трубку Кисе, но тот с сестрой говорить категорически отказался, пришлось ответить самому. – Алло?
Кисе только уши навострил.
- Привет. Скажи, пожалуйста, ты не знаешь, где может быть Рёта? Мы со вчерашнего вечера не можем до него достучаться, - голос показался осипшим и очень взволнованным.
- Привет. Он у меня, спит.
На другом конце провода едва заметно вздохнули.
- С ним все хорошо? – Хорошо? Сацуки в подробности особо не вдавалась, но должно было произойти что-то крайне неприятное, чтобы такой человек, как Кисе, психанул и убежал. Аомине очень хотелось спросить у него, что вообще творится в модельном агентстве, но тактично держал язык за зубами.
- С ним все нормально. Не беспокойся.
- Передай, чтобы позвонил, как проснется. Пожалуйста, - теперь Харука была рассержена, хотя и старалась звучать как можно более спокойно, однако, Аомине хорошо ее знал.
- Обязательно. Пока.
- Пока.
- Зря ты отказался с ней говорить, хуже будет.
Кисе слегка нахмурился.
- Я сам разберусь, только позже.
Аомине пожал плечом: дело твое. Ему, по сути, было все равно.
С матерью Кисе говорил долго, тихо и в соседней комнате. Он старался не повышать голоса, не звучать слишком раздраженным или расстроенным, стоически снес все упреки, миллион раз извинился за то, что не отвечал на звонки и уверил, что ничего страшного с ним не произошло, просто очень сильно устал вечером, друзья его пригласили развеяться, а телефон с кошельком и ключами от квартиры он благополучно оставил в номере.
- Назови мне адрес, я за тобой приеду, и мы заберем твои вещи, - вздохнула она, - я не знаю, что с тобой происходит, но больше не заставляй меня беспокоить твою сестру на другом конце континента, чтобы найти тебя, хорошо?
Проглотив упрек, Кисе еще раз извинился за свое поведение и попрощался с матерью.
- Спасибо.
Кисе вернул телефон хозяину и сел на прежнее место. Пока он говорил в соседней комнате, Аомине успел нашинковать быстрый, ни на что не претендующий завтрак в европейском стиле, состоящий из простого салата, тостов и сока.
- И за вчерашнее тоже спасибо. Ну, что приютил посреди ночи.
- Расскажешь, что было?
- Ничего такого, - Кисе неопределенно дернул плечом и ненадолго замолчал. Он не любил делиться неприятными подробностями своей жизни, не важно, о какой части шла речь: моделинг, учеба, спорт или отношения. Было страшно наткнуться на жалость, но еще больше – на равнодушие, поэтому даже не пытался. – Просто… один козёл пристал.
- Ты врезал ему?
- Не все решается кулаками, Аомине-чи, - Кисе скис окончательно, - скажем так, менеджер очень сильно подвел меня.
Аомине усмехнулся:
- Понятно. Твоя сестра о чем-то таком рассказывала.
У Кисе на секунду перехватило дыхание, потому что он знал, какой отвратительно честной и одновременно чересчур категоричной может быть Харука, и можно только догадываться, что она успела ему наплести. Только правду или правду приукрашенную? И неизвестно, какие выводы сделал сам Аомине.
- Никто силком меня туда не тащил, поэтому глупо жаловаться. Да и все примерно в курсе, с чем придется столкнуться, - заупрямился Кисе, - а Харука, несмотря на все ужасы, о которых тебе рассказала, все равно продолжает сниматься для журналов. Странно, правда?
Через секунду добавил, не позволив Аомине ответить:
- Извини. Я не хотел грузить тебя своими проблемами. Давай закроем тему.
Пришлось согласиться.
Когда мама Кисе приехала за ним, солнце успело закатиться за горизонт, и небо потухло до темно-синего с пятнами серых облаков. Снега намело столько, сколько Аомине не видел за всю жизнь, даже кроссовки пришлось сменить на теплые ботинки, а заодно одолжить неудачливому другу запасную пару перчаток, шарф и шапку.
Масами Кисе проходить дальше прихожей отказалась и все время, что Кисе переодевался, простояла около овального зеркала в коридоре, напряженная, молчаливая. Сходство с сыном было ошеломляющим и немного даже пугающим, теперь Харука не казалась точной копией Кисе. Аомине стало слегка неловко в ее компании, и он посмешил в комнату помочь Кисе собраться.
- Спасибо, Аомине-кун, что позаботились о Рёте. Извините за предоставленные неудобства. До свидания - она поклонилась Аомине и, подхватив сына под руку, ушла.
Дорога до отеля прошла в полном молчании, Кисе провожал полусонным взглядом токийские заметенные снегом улицы и закутанных в дутые куртки прохожих, а мама время от времени переключала радиостанции и тихо выругивалась на нерасторопных водителей впереди. Он смотрел на собственное отражение с сохранившимся следами карандаша на глазах, несмотря на вчерашние старания все смыть. Почему-то из головы не выходил разговор с Аомине, точнее неприятный осадок от него, ощущение, будто его то ли обвиняли, то ли в нем разочаровались… Он и не играл роль идеального парня, не перед Аомине точно, но его все равно зацепили чужие слова.
Вещи из отеля они забрали без каких-либо проблем, Кисе проверил мобильный – как хорошо, что зарядка еще держалась, - и обнаружил около сорока семи пропущенных вызовов от матери, отца, сестер, даже придурка Йоши, кучу смс и голосовых сообщений, но прочитывать и прослушивать их не стал, только отписался Аомине, что наконец-то едет домой. И следом отправил: «Я бы не хотел, чтобы ты плохо обо мне думал. Я как-нибудь все объясню».
Ответ пришел не сразу, минут через десять: «Забей». Мама увидела, как нервно крутил он в руке телефон, и нахмурилась. Ей не нравилось, что он не сгорает со стыда за вчерашнее, а ведет с кем-то беседы.
- Надеюсь, ты понимаешь, что теперь наказан?
Её строгий голос вывел его из раздумий. Кисе повернул к ней голову и неохотно кивнул.
- Да, понимаю.
- И это все, что ты можешь сказать? – Она стала неприятно-колючей, совсем как Харука, когда хотела спровоцировать ссору.
Кисе негромко вздохнул, откидывая голову, и уставился прямо перед собой.
- Я уже миллион раз извинился. Что еще ты хочешь услышать?
- Ты не мог попросить телефон и потратить три минуты, чтобы сказать, что с тобой все в порядке?
- Я не подумал, прости. Вылетело из головы.
Масами стиснула руль, на лице заиграли желваки, она хотела сказать еще что-то, очень хотела, Кисе понял по тому, как зло и обиженно она поджала губы, но сдержалась. На миг ему показалось, что что-то нехорошее произошло, пока его не было, может, от волнения папе стало плохо или всякое такое, но скрывать этого от него вряд ли не стали бы.
- Дома тебя ждет серьезный разговор с отцом.
Ну, в этом он не сомневался. Оставалось надеяться, что все ограничится нотацией и запретом на всякую деятельность, кроме школьной, а с этим он как-нибудь справится, уж не впервой.
Дорога до дома заняла от силы сорок минут, поэтому окна на первом этаже все еще горели, темная фигура отца нервно и быстро перемещалась по всей гостиной. Кисе почувствовал укол совести: если к эмоциональности матери он привык, то отец переживал в исключительных случаях.
- Лиса, солнышко, поднимись в свою комнату.
Сестра под строгим отчим взглядом поднялась с кресла и, бросив умоляющий взгляд на мать, поднялась в свою комнату. На брата она даже не посмотрела. Две пары глаз внимательно проследили за тем, чтобы она плотно прикрыла за собой дверь и ничего не услышала.
- Не стой в дверях, - это уже сыну, - садись. У нас будет долгий разговор.
***
В половину первого ночи позвонила Харука. Кисе еще не ложился, просто лежал на кровати и рассматривал потолок, поэтому ответил сразу.
- Привет. Извини, что так поздно. Я не разбудила тебя?
- Нет, - убитым голосом ответил Кисе, - Хару… что ты им вчера наговорила?
Повисла тишина.
- Что они тебе сказали? – Взволнованно спросила она.
- Что хотят отправить меня в Саппоро, закончить там школу, а потом учиться в университете. Не знаю, что на них нашло, - он перевернулся на бок, чтобы было удобнее говорить. Родители еще обсуждали что-то внизу (скорее всего его скорый отъезд), так что он старался не шуметь.
- Черт…
- Ответь только честно.
- Я звонила тебе весь вечер, но ты не брал трубку, Йоши сказал, что ты вообще сорвался и убежал, никому ничего не сказав. Я маму уверила, что ты с друзьями, ничего лишнего я не говорила.
- Тогда я не знаю, что на них нашло, - Кисе выдохнул. От переживаний разболелась голова, он уже миллионный раз пожалел, что в тот проклятый вечер не кинулся за телефоном, но поделать уже ничего не мог, - я не хочу уезжать.
Он представил, как каждую осень, зиму и весну будет умирать от холода, снега и жутких ветров, и расстроился сильнее. В Хоккайдо жила бабушка и мамина родная сестра, и семья Кисе временами гостила у них, в большом традиционном доме с кучей пустовавших комнат и садом на заднем дворе, но он никогда не планировал жить там или учиться.
- Уверена, они сгоряча это сказали. На следующей неделе я прилечу и поговорю с ними. Пообещай, что не будешь делать глупости, спорить с ними, ссориться или убегать. Продержись несколько дней… Рёта, ты слышишь меня?
Он угукнул, они попрощались, и вскоре он уснул – как был, в одежде.
Глава 8.
Харука вернулась к началу зимних каникул. К этому времени наваливший снег растаял почти полностью, холодные и сумрачные дни сменились теплыми весенними, под ярким солнцем ожили городские улицы. Последнюю неделю февраля Кисе сдавал экзамены, зачеты и нормативы по выбранным предметам (не так успешно, как в прошлом году), закрывал долги, а с последним звонком попрощался с одноклассниками, втайне надеясь встретиться с ними в апреле.
Ребята конец учебного года планировали отпраздновать походом в клуб, но Кисе были строго запрещены подобные мероприятия, так что он пожелал им повеселиться от души, а сам весь вечер пересматривал старые горячо любимые дорамы. Телефон разрывался от сообщений и фотографий от одноклассников, поначалу он все прочитывал и отвечал, а ближе к полуночи перестал обращать внимание на оповещения. В тот день спать лег он поздно — не мог уснуть, а утром разбудили его громкие голоса с первого этажа. Вернулась Харука.
С подарками, новыми впечатлениями и умопомрачительным загаром. Она собрала вокруг себя всю семью и эмоционально пересказывала последние несколько недель своей жизни, хвалилась брендовыми туфлями, урванными на бешеных скидках, и обручальным кольцом. Родители молча переглянулись, им явно не понравилась идея с браком старшей дочери, но не сказали ни слова, только Лиса с завистью и восхищением смотрела на играющие в искусственном свете бриллианты, а Кисе безучастно сидел вдали от них и чувствовал себя незваным гостем на чужом празднике.
Дом с того вечера будто погрузился в холодную войну, увешанные картинами стены перестали слышать смех. Они словно стали чужими друг другу людьми, Кисе с родителями который день даже по утрам вместе не завтракал, а ужин проходил в гнетущем тяжелом молчании.
Харука, пока мать с отцом разбирали подарки, бросала в сторону брата встревоженные взгляды и хмурилась… не нравилось ей все это — ни его отрешенное лицо, ни неестественно прямая спина, ни чрезмерная радость младшей сестры. Она уже надеялась быстрее закончить с расспросами, подняться к себе в комнату и вытянуть правду из Кисе или на худой конец из Лисы.
— Какая красота, — мама покрутила в руках солнцезащитные очки Шанель и, полюбовавшись черной глянцевой оправой, водрузила их на нос, — спасибо, дорогая. Как раз искала подобную модель.
Лиса влюбленно смотрела на тонкие золотистые браслетики и не могла нарадоваться подарку, папа новым парфюмом тоже остался доволен, Кисе брючный ремень толком и смотреть не стал, но поблагодарил сестру. Харука еще немного посидела с семьей и пожаловавшись на усталость, ушла принимать душ, отец поднялся следом за ней и уехал на работу, Лиса убежала на тренировку, мама обещала встретиться с подругой и скрылась в спальне приводить себя в порядок, а Кисе заперся в комнате. Гостиная опустела.
В дверь постучали.
Кисе лежал на кровати и дочитывал детектив, к которым в последнее время пристрастился. Он отложил книгу и пригласил Харуку.
— Я не помешаю?
— Нет. Проходи.
Хару присела на кровать, мельком взглянула на книгу, которую читал брат, и похвалила его вкус.
— Говорят, очень интересная.
— Неплохая, — согласился он, — здорово отвлекает.
— Я ее хотела сесть читать, только руки все не доходили… ты с родителями так и не помирился?
— Я с ними и не ссорился, — пожал плечами Кисе, — если бы они нормально все объяснили, я хотя бы понимал, что натворил.
— Ты не ночевал дома и на звонки не отвечал, — напомнила сестра.
— Не в первый раз.
Хару вздохнула и уселась удобнее, подобрав под себя ноги. Кисе еще при телефонном разговоре почувствовал, что знает она больше, чем говорит, и сейчас понял это по ее лицу. Оно было виноватым. Он захлопнул книгу, не заботясь о том, что потеряет нужную страницу и выжидающе уставился на сестру. Была только одна вещь, которую Кисе скрывал от родителей и которой он стыдился. Тайна, о которой знали несколько человек. Он в первый же вечер, когда разгневанный отец читал часовую нотацию, а мать с укоризной смотрела на него, заподозрил, но постарался себя успокоить: если бы семьей стало известно, что он гей, простым разговором это бы не закончилось. Но теперь Кисе был практически уверен — они знают.
— Они знают, — прошептал он, — и это ты им рассказала.
Отпираться Харука не стала. И слава богу, Кисе не знал, как бы отреагировал на явную ложь.
Сестра опустила голову и не произнесла ни слова себе в оправдание, а Кисе не хотел с ней говорить. Наорать на нее имело смысл, когда все только случилось, но сейчас он настолько устал от того, что происходило вокруг, настолько ему опостылела роль какого-то партизана в плену, где врагами были собственные же родители, что он серьезно задумывался об отъезде в Хоккайдо как о спасении. Вполне возможно, отец не стал раскрывать причину, по которой отослал единственного сына на холодный остров, и Кисе надеялся на теплый прием у бабушки и тети.
Чтобы дать сестре понять, что разговор окончен, Кисе перевернул книгу и углубился в чтение.
Последующие дни мать с головой ушла в планирование свадьбы, и по этому поводу каждый день дома разворачивались громкие скандалы, потому что Харука с женихом (фотографом из Италии) были категорически против пышных церемоний, а родители с обеих сторон отказывались понимать эти новомодные веяния и по скайпу обговаривали количество гостей, дресс-код и цветовую гамму. Лиса мечтательно рассматривала в интернете каталоги платьев на свадьбу и совсем не понимала, почему сестра так упрямится и не хочет себе красивого праздника с великолепными фотографиями, чтобы запомнить его на всю жизнь.
Вся эта суматоха вынуждала Кисе прятаться в своей комнате и постепенно осваивать искусство тратить время в интернете. Раньше у него из-за учебы, дополнительных занятий, баскетбола и работы моделью не было возможности подолгу зависать в социальных сетях или форумах по интересам, но с отменой любой внешкольной деятельности и запрета на встречи с друзьями (любыми представителями мужского пола) пришлось постигать эту нехитрую науку. Первым делом Кисе зарегистрировался на форуме, посвященном баскетболу, но быстро перегорел и забыл никнейм и пароль, свежие фильмы обсуждать с киноманами ему тоже не понравилось (какие-то они там все агрессивные), зато раскрыл в себе дорамщика и с удовольствием перетирал с другими обитателями сайта сюжеты популярных сериалов.
Ленту в инстаграмме он просматривал с утра, по старой привычке, сам фотографии скидывать перестал (потому что выставлять сотую селфи из дома не хотел), вяло лайкал одноклассников и считал дни, когда же кончится заточение.
Только они закрыли за собой дверь, Аомине скинул ботинки, куртку и начал помогать одубевшему Кисе избавляться от верхней одежды, а в ярком искусственном свете заметил коричневую дымку вокруг светлых глаз.
- Ну да, - Кисе слегка смутился, хотя и привык к тому, что на показах и для фотографий всегда наносится макияж. Это Аомине еще толстого слоя тонального крема не увидел, - надо стереть.
Только очутившись в теплом помещении Кисе почувствовал, как сильно замерз. Начали покалывать руки, щеки, нос, ног он вообще не чувствовал. Он начал растирать ладони, подышал на них, но безрезультатно.
- Ничего, сходи в душ, там отогреешься.
Аомине развесил свою и его куртки и, пока Кисе умывал лицо от косметики, достал чистые футболку и спортивные штаны и оставил их у раковины.
- Блин, водостойкая какая-то, - пожаловался Кисе и повернул лицо с темными разводами карандаша под глазами, делавшими из него жертву пьяных вечеринок и недельной бессонницы, - у тебя нет молочка для лица?
- Чего? Нет.
- Ну, может какая из твоих пассий и оставляла косметику.
Разозлившись, Аомине пихнул ему в руки обычное жидкое мыло:
- На вот, этим мой лицо, - и вышел из ванной комнаты. Следом прилетело:
- Извини, Аомине-чи!
Под приглушенные звуки льющейся воды Аомине раскладывал запасной футон, подушку и теплое одеяло, на свою развороченную и теперь уже остывшую постель он посмотрел с тоской. Вскоре отписалась доехавшая до дома Сацуки, и одной проблемой стало меньше. Аомине пожелал ей спокойной ночи и принялся ждать Кисе.
читать дальше
Утро следующего дня началось с мелкого снега и заунывного ветра, небо было затянуто грузными серо-белыми облаками, сквозь которые тускло просвечивало солнце. Аомине монотонно листал новости в телефоне, пока остывал свежезаваренный кофе, а Кисе размешивал сахар в своей кружке. На краю сознания мелькнула мысль о том, что телефон он так и забыл в отеле, но тут же пропала, стоило вспомнить, что вчера произошло. Отодвинув от себя кофе, он опустил голову на сложенные на столе руки и тяжко вздохнул.
- И почему никто не предупреждает, что взрослеть так отстойно?
Аомине оторвался от телефона и долго посмотрел на Кисе. Эта фраза показалась ему неуместной, но все равно забавной. Думал ли он так же? Нет, скорее. Ему нравилось год за годом отвоевывать у мира самостоятельность, но и Кисе тоже можно было понять. Страх перед ответственностью и взрослыми проблемами, ошибки, которых не избежать, и вероятность однажды стать тем, кем ни за что не хотел бы быть.
- Что-то серьезное?
- Просто… - забормотал Кисе в стол, - устал, наверное. Все так бесит. Я сам себя бешу. Не знаю, чего хочу, а чего – нет, а всем вокруг нужна определенность от меня. Родители с будущей профессией достали. Извини, что гружу.
Аомине, подпиравший голову рукой, молча смотрел на светлую макушку. Позабытый телефон отложил в сторону: утренние новости теперь не казались такими уж интересными.
- На твоем месте я бы забил.
- Но ты не на моем месте.
- А что тебе мешает забить?
Кисе поднял голову и внимательно посмотрел на Аомине, серьезно тот говорит или шутит.
- Родители будут разочарованы во мне. Не хочу их расстраивать.
- Я всю жизнь делал, что хотел, и никого не огорчил. Тебе тоже стоит попробовать.
Кисе с грустной улыбкой приподнялся и откинулся на спинку стула. Теперь он смотрел прямо в окно, как ветер на улице гонял легкий, мелкий снег, а сосед из дома напротив пытался очистить лобовое стекло автомобиля маленькой щеткой.
- Мы разные, - просто ответил он.
Спорить дальше было бессмысленно, Кисе оказался прав – Аомине, в отличие от него, не попал в капкан идеальности и не стал заложником собственного имиджа. Улыбаться всем, нравиться, быт комфортным для всех, беспроблемным, а если что – сделать вид, будто все хорошо, где-то потерпеть, а потом, сидя на кухне у друга, понять, как бесконечно устал.
Аомине очень не нравилась эта сторона Кисе.
Неловкую тишину прервал звонок на телефон от Харуки.
- Думаю, она тебя ищет, - Аомине попытался спихнуть трубку Кисе, но тот с сестрой говорить категорически отказался, пришлось ответить самому. – Алло?
Кисе только уши навострил.
- Привет. Скажи, пожалуйста, ты не знаешь, где может быть Рёта? Мы со вчерашнего вечера не можем до него достучаться, - голос показался осипшим и очень взволнованным.
- Привет. Он у меня, спит.
На другом конце провода едва заметно вздохнули.
- С ним все хорошо? – Хорошо? Сацуки в подробности особо не вдавалась, но должно было произойти что-то крайне неприятное, чтобы такой человек, как Кисе, психанул и убежал. Аомине очень хотелось спросить у него, что вообще творится в модельном агентстве, но тактично держал язык за зубами.
- С ним все нормально. Не беспокойся.
- Передай, чтобы позвонил, как проснется. Пожалуйста, - теперь Харука была рассержена, хотя и старалась звучать как можно более спокойно, однако, Аомине хорошо ее знал.
- Обязательно. Пока.
- Пока.
- Зря ты отказался с ней говорить, хуже будет.
Кисе слегка нахмурился.
- Я сам разберусь, только позже.
Аомине пожал плечом: дело твое. Ему, по сути, было все равно.
С матерью Кисе говорил долго, тихо и в соседней комнате. Он старался не повышать голоса, не звучать слишком раздраженным или расстроенным, стоически снес все упреки, миллион раз извинился за то, что не отвечал на звонки и уверил, что ничего страшного с ним не произошло, просто очень сильно устал вечером, друзья его пригласили развеяться, а телефон с кошельком и ключами от квартиры он благополучно оставил в номере.
- Назови мне адрес, я за тобой приеду, и мы заберем твои вещи, - вздохнула она, - я не знаю, что с тобой происходит, но больше не заставляй меня беспокоить твою сестру на другом конце континента, чтобы найти тебя, хорошо?
Проглотив упрек, Кисе еще раз извинился за свое поведение и попрощался с матерью.
- Спасибо.
Кисе вернул телефон хозяину и сел на прежнее место. Пока он говорил в соседней комнате, Аомине успел нашинковать быстрый, ни на что не претендующий завтрак в европейском стиле, состоящий из простого салата, тостов и сока.
- И за вчерашнее тоже спасибо. Ну, что приютил посреди ночи.
- Расскажешь, что было?
- Ничего такого, - Кисе неопределенно дернул плечом и ненадолго замолчал. Он не любил делиться неприятными подробностями своей жизни, не важно, о какой части шла речь: моделинг, учеба, спорт или отношения. Было страшно наткнуться на жалость, но еще больше – на равнодушие, поэтому даже не пытался. – Просто… один козёл пристал.
- Ты врезал ему?
- Не все решается кулаками, Аомине-чи, - Кисе скис окончательно, - скажем так, менеджер очень сильно подвел меня.
Аомине усмехнулся:
- Понятно. Твоя сестра о чем-то таком рассказывала.
У Кисе на секунду перехватило дыхание, потому что он знал, какой отвратительно честной и одновременно чересчур категоричной может быть Харука, и можно только догадываться, что она успела ему наплести. Только правду или правду приукрашенную? И неизвестно, какие выводы сделал сам Аомине.
- Никто силком меня туда не тащил, поэтому глупо жаловаться. Да и все примерно в курсе, с чем придется столкнуться, - заупрямился Кисе, - а Харука, несмотря на все ужасы, о которых тебе рассказала, все равно продолжает сниматься для журналов. Странно, правда?
Через секунду добавил, не позволив Аомине ответить:
- Извини. Я не хотел грузить тебя своими проблемами. Давай закроем тему.
Пришлось согласиться.
Когда мама Кисе приехала за ним, солнце успело закатиться за горизонт, и небо потухло до темно-синего с пятнами серых облаков. Снега намело столько, сколько Аомине не видел за всю жизнь, даже кроссовки пришлось сменить на теплые ботинки, а заодно одолжить неудачливому другу запасную пару перчаток, шарф и шапку.
Масами Кисе проходить дальше прихожей отказалась и все время, что Кисе переодевался, простояла около овального зеркала в коридоре, напряженная, молчаливая. Сходство с сыном было ошеломляющим и немного даже пугающим, теперь Харука не казалась точной копией Кисе. Аомине стало слегка неловко в ее компании, и он посмешил в комнату помочь Кисе собраться.
- Спасибо, Аомине-кун, что позаботились о Рёте. Извините за предоставленные неудобства. До свидания - она поклонилась Аомине и, подхватив сына под руку, ушла.
Дорога до отеля прошла в полном молчании, Кисе провожал полусонным взглядом токийские заметенные снегом улицы и закутанных в дутые куртки прохожих, а мама время от времени переключала радиостанции и тихо выругивалась на нерасторопных водителей впереди. Он смотрел на собственное отражение с сохранившимся следами карандаша на глазах, несмотря на вчерашние старания все смыть. Почему-то из головы не выходил разговор с Аомине, точнее неприятный осадок от него, ощущение, будто его то ли обвиняли, то ли в нем разочаровались… Он и не играл роль идеального парня, не перед Аомине точно, но его все равно зацепили чужие слова.
Вещи из отеля они забрали без каких-либо проблем, Кисе проверил мобильный – как хорошо, что зарядка еще держалась, - и обнаружил около сорока семи пропущенных вызовов от матери, отца, сестер, даже придурка Йоши, кучу смс и голосовых сообщений, но прочитывать и прослушивать их не стал, только отписался Аомине, что наконец-то едет домой. И следом отправил: «Я бы не хотел, чтобы ты плохо обо мне думал. Я как-нибудь все объясню».
Ответ пришел не сразу, минут через десять: «Забей». Мама увидела, как нервно крутил он в руке телефон, и нахмурилась. Ей не нравилось, что он не сгорает со стыда за вчерашнее, а ведет с кем-то беседы.
- Надеюсь, ты понимаешь, что теперь наказан?
Её строгий голос вывел его из раздумий. Кисе повернул к ней голову и неохотно кивнул.
- Да, понимаю.
- И это все, что ты можешь сказать? – Она стала неприятно-колючей, совсем как Харука, когда хотела спровоцировать ссору.
Кисе негромко вздохнул, откидывая голову, и уставился прямо перед собой.
- Я уже миллион раз извинился. Что еще ты хочешь услышать?
- Ты не мог попросить телефон и потратить три минуты, чтобы сказать, что с тобой все в порядке?
- Я не подумал, прости. Вылетело из головы.
Масами стиснула руль, на лице заиграли желваки, она хотела сказать еще что-то, очень хотела, Кисе понял по тому, как зло и обиженно она поджала губы, но сдержалась. На миг ему показалось, что что-то нехорошее произошло, пока его не было, может, от волнения папе стало плохо или всякое такое, но скрывать этого от него вряд ли не стали бы.
- Дома тебя ждет серьезный разговор с отцом.
Ну, в этом он не сомневался. Оставалось надеяться, что все ограничится нотацией и запретом на всякую деятельность, кроме школьной, а с этим он как-нибудь справится, уж не впервой.
Дорога до дома заняла от силы сорок минут, поэтому окна на первом этаже все еще горели, темная фигура отца нервно и быстро перемещалась по всей гостиной. Кисе почувствовал укол совести: если к эмоциональности матери он привык, то отец переживал в исключительных случаях.
- Лиса, солнышко, поднимись в свою комнату.
Сестра под строгим отчим взглядом поднялась с кресла и, бросив умоляющий взгляд на мать, поднялась в свою комнату. На брата она даже не посмотрела. Две пары глаз внимательно проследили за тем, чтобы она плотно прикрыла за собой дверь и ничего не услышала.
- Не стой в дверях, - это уже сыну, - садись. У нас будет долгий разговор.
***
В половину первого ночи позвонила Харука. Кисе еще не ложился, просто лежал на кровати и рассматривал потолок, поэтому ответил сразу.
- Привет. Извини, что так поздно. Я не разбудила тебя?
- Нет, - убитым голосом ответил Кисе, - Хару… что ты им вчера наговорила?
Повисла тишина.
- Что они тебе сказали? – Взволнованно спросила она.
- Что хотят отправить меня в Саппоро, закончить там школу, а потом учиться в университете. Не знаю, что на них нашло, - он перевернулся на бок, чтобы было удобнее говорить. Родители еще обсуждали что-то внизу (скорее всего его скорый отъезд), так что он старался не шуметь.
- Черт…
- Ответь только честно.
- Я звонила тебе весь вечер, но ты не брал трубку, Йоши сказал, что ты вообще сорвался и убежал, никому ничего не сказав. Я маму уверила, что ты с друзьями, ничего лишнего я не говорила.
- Тогда я не знаю, что на них нашло, - Кисе выдохнул. От переживаний разболелась голова, он уже миллионный раз пожалел, что в тот проклятый вечер не кинулся за телефоном, но поделать уже ничего не мог, - я не хочу уезжать.
Он представил, как каждую осень, зиму и весну будет умирать от холода, снега и жутких ветров, и расстроился сильнее. В Хоккайдо жила бабушка и мамина родная сестра, и семья Кисе временами гостила у них, в большом традиционном доме с кучей пустовавших комнат и садом на заднем дворе, но он никогда не планировал жить там или учиться.
- Уверена, они сгоряча это сказали. На следующей неделе я прилечу и поговорю с ними. Пообещай, что не будешь делать глупости, спорить с ними, ссориться или убегать. Продержись несколько дней… Рёта, ты слышишь меня?
Он угукнул, они попрощались, и вскоре он уснул – как был, в одежде.
Глава 8.
Харука вернулась к началу зимних каникул. К этому времени наваливший снег растаял почти полностью, холодные и сумрачные дни сменились теплыми весенними, под ярким солнцем ожили городские улицы. Последнюю неделю февраля Кисе сдавал экзамены, зачеты и нормативы по выбранным предметам (не так успешно, как в прошлом году), закрывал долги, а с последним звонком попрощался с одноклассниками, втайне надеясь встретиться с ними в апреле.
Ребята конец учебного года планировали отпраздновать походом в клуб, но Кисе были строго запрещены подобные мероприятия, так что он пожелал им повеселиться от души, а сам весь вечер пересматривал старые горячо любимые дорамы. Телефон разрывался от сообщений и фотографий от одноклассников, поначалу он все прочитывал и отвечал, а ближе к полуночи перестал обращать внимание на оповещения. В тот день спать лег он поздно — не мог уснуть, а утром разбудили его громкие голоса с первого этажа. Вернулась Харука.
С подарками, новыми впечатлениями и умопомрачительным загаром. Она собрала вокруг себя всю семью и эмоционально пересказывала последние несколько недель своей жизни, хвалилась брендовыми туфлями, урванными на бешеных скидках, и обручальным кольцом. Родители молча переглянулись, им явно не понравилась идея с браком старшей дочери, но не сказали ни слова, только Лиса с завистью и восхищением смотрела на играющие в искусственном свете бриллианты, а Кисе безучастно сидел вдали от них и чувствовал себя незваным гостем на чужом празднике.
Дом с того вечера будто погрузился в холодную войну, увешанные картинами стены перестали слышать смех. Они словно стали чужими друг другу людьми, Кисе с родителями который день даже по утрам вместе не завтракал, а ужин проходил в гнетущем тяжелом молчании.
Харука, пока мать с отцом разбирали подарки, бросала в сторону брата встревоженные взгляды и хмурилась… не нравилось ей все это — ни его отрешенное лицо, ни неестественно прямая спина, ни чрезмерная радость младшей сестры. Она уже надеялась быстрее закончить с расспросами, подняться к себе в комнату и вытянуть правду из Кисе или на худой конец из Лисы.
— Какая красота, — мама покрутила в руках солнцезащитные очки Шанель и, полюбовавшись черной глянцевой оправой, водрузила их на нос, — спасибо, дорогая. Как раз искала подобную модель.
Лиса влюбленно смотрела на тонкие золотистые браслетики и не могла нарадоваться подарку, папа новым парфюмом тоже остался доволен, Кисе брючный ремень толком и смотреть не стал, но поблагодарил сестру. Харука еще немного посидела с семьей и пожаловавшись на усталость, ушла принимать душ, отец поднялся следом за ней и уехал на работу, Лиса убежала на тренировку, мама обещала встретиться с подругой и скрылась в спальне приводить себя в порядок, а Кисе заперся в комнате. Гостиная опустела.
В дверь постучали.
Кисе лежал на кровати и дочитывал детектив, к которым в последнее время пристрастился. Он отложил книгу и пригласил Харуку.
— Я не помешаю?
— Нет. Проходи.
Хару присела на кровать, мельком взглянула на книгу, которую читал брат, и похвалила его вкус.
— Говорят, очень интересная.
— Неплохая, — согласился он, — здорово отвлекает.
— Я ее хотела сесть читать, только руки все не доходили… ты с родителями так и не помирился?
— Я с ними и не ссорился, — пожал плечами Кисе, — если бы они нормально все объяснили, я хотя бы понимал, что натворил.
— Ты не ночевал дома и на звонки не отвечал, — напомнила сестра.
— Не в первый раз.
Хару вздохнула и уселась удобнее, подобрав под себя ноги. Кисе еще при телефонном разговоре почувствовал, что знает она больше, чем говорит, и сейчас понял это по ее лицу. Оно было виноватым. Он захлопнул книгу, не заботясь о том, что потеряет нужную страницу и выжидающе уставился на сестру. Была только одна вещь, которую Кисе скрывал от родителей и которой он стыдился. Тайна, о которой знали несколько человек. Он в первый же вечер, когда разгневанный отец читал часовую нотацию, а мать с укоризной смотрела на него, заподозрил, но постарался себя успокоить: если бы семьей стало известно, что он гей, простым разговором это бы не закончилось. Но теперь Кисе был практически уверен — они знают.
— Они знают, — прошептал он, — и это ты им рассказала.
Отпираться Харука не стала. И слава богу, Кисе не знал, как бы отреагировал на явную ложь.
Сестра опустила голову и не произнесла ни слова себе в оправдание, а Кисе не хотел с ней говорить. Наорать на нее имело смысл, когда все только случилось, но сейчас он настолько устал от того, что происходило вокруг, настолько ему опостылела роль какого-то партизана в плену, где врагами были собственные же родители, что он серьезно задумывался об отъезде в Хоккайдо как о спасении. Вполне возможно, отец не стал раскрывать причину, по которой отослал единственного сына на холодный остров, и Кисе надеялся на теплый прием у бабушки и тети.
Чтобы дать сестре понять, что разговор окончен, Кисе перевернул книгу и углубился в чтение.
Последующие дни мать с головой ушла в планирование свадьбы, и по этому поводу каждый день дома разворачивались громкие скандалы, потому что Харука с женихом (фотографом из Италии) были категорически против пышных церемоний, а родители с обеих сторон отказывались понимать эти новомодные веяния и по скайпу обговаривали количество гостей, дресс-код и цветовую гамму. Лиса мечтательно рассматривала в интернете каталоги платьев на свадьбу и совсем не понимала, почему сестра так упрямится и не хочет себе красивого праздника с великолепными фотографиями, чтобы запомнить его на всю жизнь.
Вся эта суматоха вынуждала Кисе прятаться в своей комнате и постепенно осваивать искусство тратить время в интернете. Раньше у него из-за учебы, дополнительных занятий, баскетбола и работы моделью не было возможности подолгу зависать в социальных сетях или форумах по интересам, но с отменой любой внешкольной деятельности и запрета на встречи с друзьями (любыми представителями мужского пола) пришлось постигать эту нехитрую науку. Первым делом Кисе зарегистрировался на форуме, посвященном баскетболу, но быстро перегорел и забыл никнейм и пароль, свежие фильмы обсуждать с киноманами ему тоже не понравилось (какие-то они там все агрессивные), зато раскрыл в себе дорамщика и с удовольствием перетирал с другими обитателями сайта сюжеты популярных сериалов.
Ленту в инстаграмме он просматривал с утра, по старой привычке, сам фотографии скидывать перестал (потому что выставлять сотую селфи из дома не хотел), вяло лайкал одноклассников и считал дни, когда же кончится заточение.
понедельник, 21 августа 2017
Dream On, Dreamer
Название: Номер семь. Глава 6
Автор: Люси
Бета: нет
Жанр: романтика
Рейтинг : R все-таки снизила
Персонажи: Ао/Кис, ОМП/Кис
Предупреждение: АУ
От автора: НЕ ПРОШЛО И ГОДА!
читать дальше
Аомине сначала бездумно открыл дверь и только потом сильно об этом пожалел: ему вцепились в плечи и толкнули в комнату быстрее, чем он успел сообразить. Взгляд, обращенный на него, не был ни злобным, ни агрессивным, а взволнованным.
— Это правда? То, что Момои-сан мне сказала сегодня, это правда?
Кисе заметил царапину на смуглой щеке и синяк на челюсти и резко оборвал себя на полуслове, прижал ладони к губам и с ужасом выдохнул, как сопливая девчонка, никогда не видавшая следов от драки. Аомине раздраженно цыкнул на него, обогнул и закрыл двери. Не желая сталкиваться с чужой жалостью, ушел в гостиную и вернулся к тому, от чего его оторвали — просмотру дорамы.
Кисе поплелся следом. Он громко возмущался, то и дело хватал Аомине за рукав, перетягивая на себя внимание. И то, что ему не хотят отвечать, его нисколько не смущало.
— Они не могли этого сделать, это против правил. К тому же, Хайзаки сам начал.
Аомине перевел взгляд с экрана телевизора на Кисе.
— Это я первый ударил.
Кисе беспомощно открыл рот и закрыл его, не зная, что сказать, сдулся. Пыл, с которым он напал на Аомине, испарился. Он присел на краешек дивана, молча уставился на свои руки, лежавшие на коленях. В голове не укладывалось, как один из лучших молодых баскетболистов Японии глупо попался на драке с другим игроком и был дисквалифицирован на весь сезон.
— Уверен, он заслужил, — наконец, тихо пробормотал Кисе.
Аомине спорить не стал.
— Заслужил.
Но не стал рассказывать, как его захлестнула волна ледяной ярости, когда Хайзаки, смеясь, пригрозил Кисе расправой. Матч с Сейрин вот-вот должен был закончиться, и одна только мысль, что эта мразь коснется уставшего и измотанного игрой Кисе, вспенила кровь. Интуитивно, повинуясь злым рефлексам, он кулаком проехался по ненавистной роже.
Хайзаки от удара отлетел на метр, не удержал равновесия и шлепнулся задом на мерзлый асфальт. Под гогот дружков поднялся на ноги и, сплюнув кровавую слюну, кинулся на Аомине. Завязалась драка, и один из сокомандников Хайзаки успел донести на Аомине.
С соревнований его вытурили сразу — доказательств его вины было предостаточно, плюс наложили штраф на Тоо, отчитали тренера за то, что тот не следит за своими подопечными. Самому Аомине вдогонку влетело и от капитана Имаеши, но он ни секунды не жалел о том, что сделал, и если бы ему выпал второй шанс, он бы только сильнее наподдавал Хайзаки.
— И когда ты вернешься к соревнованиям?
— Летом.
Кисе возмущенно вздохнул.
— Кошмар. Ты должен был…
Раздраженный взгляд Аомине оборвал его на полуслове. Почти двое суток ему полоскала мозг Момои и терпеть нотации от Кисе он не собирался. В любом случае, теперь уже поздно о чем-либо сожалеть, да он и не жалел. Только было немного обидно, что сволочь Хайзаки не получил сполна и отделался фингалом под глазом. Надо было сломать ему челюсть.
— А ты, кстати, что тут забыл? У тебя же игра сегодня.
— Все равно вечером… я от тебя на тренировку пойду.
— Тебе нельзя ходить одному, — заключил Аомине и протест, мелькнувший во взгляде Кисе, проигнорировал.
— Не нужно со мной нянчиться.
Аомине нахмурился:
— Ты не знаешь Хайзаки, Кисе. Он очень подлый и ничем не брезгует, чтобы добиться своей цели. Да ты и сам понял, наверное, только масштабов пока не осознал. Играет он тоже грязно, ему ничего не стоит еще раз тебя выждать где-нибудь за углом и покалечить просто… — он поморщился, — из мести.
— Ладно, — Кисе даже растерялся. Одно дело — потасовка после поражения, когда от адреналина не работает голова, и совсем другое — хладнокровное сведение счетов. Он и подумать не мог, что стал мишенью настолько опасного человека, хотя они и были одногодками, — я все равно поеду с ребятами из команды. Но буду осторожнее.
Кисе глянул на время и тихо ахнул: ему уже пора было бежать на тренировку, а вместо этого он два с лишним часа беспричинно топтался в чужой квартире. Поразительно, с какой скоростью он ломанулся к Аомине домой, когда Момои-сан рассказала о произошедшем. Он даже телефон оставил в номере отеля, в котором остановилась команда. И теперь время поджимало, и парни ждали его на площадке, а он сидел в гостиной Аомине и не хотел покидать ее. Ко всему прочему, он чувствовал некоторую долю ответственности за то, что произошло накануне, и это здорово сбивало с настроя: уже не так сильно была нужна победа.
Уходил он с тяжелым сердцем. С трудом перетерпел разминку, кое-как втянулся в процесс на тренировке и только под конец смог сконцентрироваться на игре. Он смотрел, как на противоположной стороне площадки разогревались игроки Сейрин, как их ас, Кагами Тайга, слишком высоко прыгал и слишком точно забивал голы.
Волнение поселилось в сердце, особенно когда он вспомнил, что так до конца и не вылечил колено — оно по-прежнему подводило в ответственные моменты, и сейчас особенно, когда на кону стояла победа в полуфинале. За несколько минут до начала матча, сидя на скамейке рядом с остальными игроками Кайджо, Кисе методично и скрупулезно искоренял лишние мысли, одну за другой, пока в голове не осталась разработанная капитаном накануне тактика игры.
Тренер напомнил о важности доверия внутри команды, о том, что нужно идти до конца. Касамацу-семпай еще раз прошелся по позиции каждого из игроков, дал по дельному совету. Кисе же было решено вернуть на скамью в середине матча и продержать его там до последних минут. Кисе послушно согласился, хотя в любой другой ситуации начал бы возмущаться, но сегодня не хотел жертвовать собой.
Когда судья позвал команды на построение, зал рассыпался в аплодисментах, возгласах и громких кричалках от поклонниц Кисе. Трибуны заиграли желтым, от белых семерках на плакатах зарябило в глазах. Вооружившись своей самой очаровательной и пленительной улыбкой, Кисе поднял руку вверх и поприветствовал фанаток, чем вызвал очередной шквал рукоплесканий. Девчонки слали ему воздушные поцелуйчики и прелестно краснели, стоило ему заметить.
Капитан медленно закипал и даже отвесил ему шуточный подзатыльник. Кисе, нисколько не обидевшись, потер пострадавшую голову, взъерошил волосы на макушке и еще раз взглядом окинул болельщиков. У самых перил стояла вся в розовом Момои-сан, а рядом с ней возвышалась мрачная фигура Аомине. Они смотрели на Кисе, и Момои, поддерживая, подняла вверх большой палец. Кисе помахал ей в ответ, на что Аомине усмехнулся.
По залу прошелся оглушительный звук свистка: матч между Сейрин и Кайджо начался.
***
— Отличная была игра, Кисе-кун. Уверена, в следующий раз вы выиграете.
Несмотря ни на что, тон Момои-сан не был издевательским, но выглядела она абсолютно счастливой и даже будто сияла изнутри.
— Это она радуется, что Тецу выиграл, — пояснил Аомине.
Они шли по пустынному тротуару вдоль огороженной сеткой спортивной площадки. Аомине и Момои в целях безопасности предложили Кисе проводить его до отеля, чтобы не ждать остальных из Кайджо. Каждый с поражением справлялся по-своему — в одиночестве или шумной посиделки, но Кисе предпочел менее расстроенную компанию, чтобы и самому перестать хандрить.
Из-за позднего времени суток горели уличные фонари, в их слабом желтом свете плясал мелкий снег, мигом собиравшийся в небольшие лужицы. Кисе старательно их обходил и дышал в замотанный вокруг шеи теплый шарф. Адреналин от игры уже рассеялся, оставив после себя ощущение усталости и боли в поврежденном колене. По левой от него стороне шла Момои-сан и оживленно пересказывала самые захватывающие моменты с прошедшего матча и делала довольно проницательные и дельные замечания по поводу ошибок каждой команды. Кисе тоже досталось, но больше из-за беспечности и наплевательского отношения к здоровью.
— Совсем как Дай-чан, — посетовала она.
— И вовсе нет, страшила — тут же ощерился Дай-чан.
На его оскорбление Момои состроила оскорбленную гримасу и показательно надулась. Привыкнув к такому формату их общения, Кисе решил в перебранку не вступать и позволил себе вернуться на полчаса назад, когда прозвенел финальный свисток, и Сейрин выхватил у него из-под носа победу. Он не мог не огорчиться поражению, но это был самый честный проигрыш на его памяти. И уступать Кагами Тайге оказалось не обидно. В отличие от Аомине.
— Ой. Мы дошли уже.
Они встали напротив отеля, в котором остановилась команда Кайджо, Кисе решил вернуться в номер и лечь спать пораньше, хотя можно было бы и не делать этого — соревнования проиграны, и впереди маячили несколько недель отдыха перед началом тренировок для нового сезона. Но он чувствовал себя на сто процентов измотанным, уставшим и опустошенным. И в разговоре Кисе особо не участвовал из-за этого.
Момои очаровательно улыбнулась и склонила голову в легком поклоне.
— Спокойной ночи, Кисе-кун. Надеюсь, скоро снова увидимся.
— Давай, Кисе. Приезжай поиграть как-нибудь.
Аомине на прощание протянул ему руку и Кисе ее пожал. Пообещал вернуться, но уже после Рождества, чтобы сыграть с ним еще раз.
Момои ушла вперед — вечерние сумерки быстро скрыли ее силуэт, и до Аомине доносился лишь приглушенный стук ее каблуков. Сам он стоял около высоких ворот, не понимая, какого, собственно, черта: чего он ждет? Что увидит знакомый профиль в одном из окон? Или Кисе передумает ночевать в гостиничном номере и попросится в гости, а он поведет его по длинной дороге, потянет время и поговорит с ним чуточку дольше?
Аомине сжал кулаки.
На что он вообще надеялся?..
***
Рождество Кисе встречал с семьей: подарки под высокой нарядной елкой, шампанское, прогулки по многолюдной улице под хохот ребятни, ужин в ресторане. Из-за баскетбола и работы моделью Кисе не часто удавалось вот так посидеть с родными людьми, поэтому такие моменты особенно ценил. И даже всегда ироничная Харука оттаивала в компании близких. Сестры сидели по обе стороны от Кисе и обсуждали своих бойфрендов, пока родители увлеченно слушали заигравшее пианино. Харука закрутила с фотографом с последней фотосессии, а Лиса только-только вступила в отношения с одногруппником. Сам Кисе в разговоре не участвовал и тоже пытался насладиться дивной мелодией.
Вскоре музыка стала тише и перестала привлекать внимание. Официант подал основное блюдо и незаметно скрылся.
Мама начала рассказывать, как они с отцом слетали на неделю в Венецию, отпраздновав годовщину свадьбы, и параллельно листала на планшете фотографии (они даже голубей покормили на площади Сан-Марко), архитектура города Кисе покорила с первого взгляда, и он согласился с матерью посетить весенний карнавал, сестры его энтузиазма не разделили. Отец спора не поддержал, но поездкой остался доволен и был не прочь повторить ее в феврале.
Официант разливал по бокалам шампанское, когда завибрировал телефон в кармане брюк Кисе. Он коротко извинился и вышел из зала в полупустой светлый холл, выбрал угловой диванчик, куда не добирались голоса и звуки живой музыки, и ответил на звонок.
— С Рождеством! Не сильно отвлекаю тебя?
Кисе улыбнулся, услышав знакомый голос: Аомине говорил тихо, на заднем фоне слышался заразительный девичий смех.
— Нет, не отвлек. Спасибо. Тебе тоже счастливого Рождества, Аомине-чи. Поздравь и Момои-сан тоже.
На другом конце провода хмыкнули.
— Конечно, — после короткой паузы, Аомине продолжил: — не знаю, слышал ли ты, но через месяц в Токио с концертом приезжают Linkin Park*. Они тебе, вроде, нравятся.
— Да, видел плакаты в студии. Думаю, схожу. А ты?
— Не ценитель.
Кисе откинулся на спинку дивана и с удовольствием вытянул ноги. Новые туфли по традиции были тесными, а галстук-бабочка неприятно обхватывал шею — его пришлось развязать.
— Ну да, слабо тебя представляю на концерте рок-звезды.
— Почему это? — беззлобно возмутился Аомине, — я бы неплохо вписался в интерьер. Да и обзор прекрасный.
В ответ тихо бархатисто рассмеялись.
— Да, можно будет не пробираться ближе к сцене.
Они начали говорить на отвлеченные темы, и Кисе поведал, что у него через две недели в Токио пройдет презентация новой одежды от бренда, с которым у него контракт, а потом будет обязательная афтепати.
— Не хочу идти, — признался он, — устал. Вообще думаю бросить все и сосредоточиться на учебе.
«И не знаю, зачем все это тебе говорю», — мысленно.
Ответил Аомине не сразу. Кисе подозревал, что ему не очень интересно слушать о модельном бизнесе и чужих проблемах.
— Не торопись все бросать, возьми тайм-аут до лета, чтобы потом не жалеть.
Совет был тошнотворно правильный, и от того совсем не годился — услышать хотелось другого.
Бросай все к черту. Ты никому ничего не должен. Это не твое. Приезжай, посидим на кухне… он чуть было не начал спорить с Аомине по телефону, но вовремя прикусил язык. Грузить его в Рождество, когда он просто позвонил поздравить, было бы свинством.
— Ты прав, — Кисе прилежно согласился, хотя в груди рождался иррациональный протест, — я так и поступлю, наверное. Ой, я тебя не задерживаю?
— Все в порядке. Это Сацуки изображает бурную деятельность. Но если тебе нужно бежать…
— Я в ресторане, — Кисе на секунду замялся, не зная, стоит ли уточнять, с кем, — с семьей.
— О, тогда желаю хорошо отпраздновать.
— Тебе тоже. Пока.
Он встретил заинтересованный сестрин взгляд: Хару села напротив и закинула ногу на ногу. Оставалось надеяться, что говорил он не слишком громко, и разговора она не слышала: по ее лицу ничего нельзя было определить.
Сестра выглядела немного уставшей, но, в целом, спокойной. Разговоры об Аомине и их разрыве были категорически запрещены, поэтому расслабляться Кисе не торопился.
— Что-то случилось? Почему ты здесь?
— Тебя долго не было, я и решила проверить. Родители обсуждают поездку, а ты исчез. Кто звонил?
— Да так. Одноклассник, мы с ним играем в одной команде.
— Оу, — не поверила. Наоборот — сощурилась сильнее, подалась вперед и вперила в него изучающий взгляд, — не хочешь поделиться с сестрой, что так тебя беспокоит? Ты в последнее время сам не свой, даже сниматься перестал.
— У меня снизилась успеваемость в школе, поэтому я взял небольшой перерыв.
Не желая продолжать, Кисе поднялся на ноги, поправил пиджак, будто тот не сидел на нем идеально, и пригладил слегка растрепавшиеся волосы. Но уйти ему не дали — Харука поймала его за манжету и слегка потянула на себя.
— Ну что еще? — он нахмурился. Любопытные глаза внимательно осматривали его лицо.
— Это из-за… него? Того парня. Я же говорила…
Кисе вскипел. Зло дернул руку, освобождаясь, и стиснул зубы.
— Избавь меня от нотаций.
Харука растерялась, и он, воспользовавшись ее замешательством, быстрыми шагами пересек холл и вышел из ресторана проветрить голову. Несмотря на поздний час, брать пальто он не стал и встал на крыльце, зябко поежившись. Его накрыли звуки праздничного города: людские голоса, детский смех, шуршание машин, приглушенные взрывы салюта на темном небе. Отсюда он даже мог видеть, как ярко горела елка на главной площади. Как хорошо, подумалось ему, что Харука не пошла следом и позволила ему насладиться одиночеством, пусть и на пять минут, пока холод не выстудил все тело.
Мимо прошел Санта Клаус в стандартном красном комбинезоне, колпаке и седой бороде, лучезарно улыбнулся и поздравил с Рождеством.
***
Отдохнуть на каникулах так и не получилось, дополнительно позаниматься химией и биологией тоже нет. К тому же, у него сильно хромала современная японская литература, но преподаватель к юному спортсмену относился вполне терпимо и общую успеваемость низкими оценками не портил.
О том, что стоит нанять репетитора по естественным наукам, Кисе думал, разглядывая собственное отражение. Стилист заканчивала укладывать волосы и в конце распылила половину баллона с фиксатором, над головой мгновенно образовалось влажное, резко пахнущее облачко. С лицом уже поработали, убрав синеву под глазами и выровняв тон лица, добавили немного сияющего крема — раз уж он не майская благоухающая роза, то пусть хотя бы выглядит как. Зато одежда была ничего так, он, может, и заберет удлиненный пиджак себе в качестве презента от компании.
— До выхода три минуты!
Как по команде, модели выстроились в ряд, те, кто не успевал с нарядом или мейком, засуетились. Напоследок Кисе провел пальцами по бровям, выравнивая их, и скептически осмотрел себя в зеркале. Вроде все нормально, нигде ничего не торчит, только все равно слегка дрожали колени. Сколько бы он ни дефилировал, привыкнуть к такому не получалось. Вот через несколько минут ему придется выйти на подиум, и все пятьсот приглашенных будут пялиться на него и заметят любой его промах.
«Успокойся», — прошептал он себе.
Все хорошо.
Ты делал это сотни раз.
И этот — не исключение. После презентации Кисе потягивал апельсиновый сок (менеджер ревностно следил, чтобы совершеннолетним не давали алкоголь), спрятавшись от навязчивого и нежелательного внимания. Одежду с показа, как он и думал, им разрешили оставить себе, это хоть как-то примиряло его с обязанностью приветливо всем улыбаться и глупо хихикать над шутками гостей.
Его «+1» была Момои-сан, в шикарном темно-синем платье, удивительно сочетавшемся с ее светлыми волосами. Парой они были, чего таить, очень яркой, поэтому то и дело ловили на себе внимательные взгляды. С ними пытались заговорить, но ни Кисе, ни Момои, должного энтузиазма не проявляли, и вскоре от них отстали.
— Твое предложение было очень неожиданным, Кисе-кун.
Кисе отпираться не стал, потому что сам себе удивился, когда пригласил именно Момои-сан. Обычно на вечеринки с ним ходила Харука, но с Рождества они так толком и не поговорили, и она смоталась в Испанию с бойфрендом, а Лиса подобные мероприятия не любила. Одному идти тоже не вариант — слишком скучно, да и велик риск стать жертвой какого-нибудь любителя поболтать.
И он не был уверен, что сюда не припрется Рэн.
— Я подумал, что мы с тобой будем неплохо смотреться, Момои-сан, — Кисе улыбнулся.
— Да… спасибо. Я в первый раз на подобном мероприятии. Сам понимаешь: я всю жизнь тусовалась с баскетболистами, не до гламурных вечеринок.
Кисе тихо рассмеялся:
— Ты не много потеряла. Поверь, здесь скучнее, чем кажется. Каждый раз одно и то же.
— Да уж, звучит совсем не весело. И долго это продлится?
— Обычно часа два-три, а потом все едут в клуб… для более неформального общения, — Кисе досадливо прикусил губу. Ему не нравилось врать Момои, но не говорить же ей, в самом деле, что в клуб моделей возят на съем. Сам он никогда туда не ездил, но очень многое знал от других парней и девушек, — но мы пойдем по домам.
Кажется, Момои-сан поняла больше, чем он сказал, и это его расстроило: Кисе не хотел, чтобы она… да и Аомине думали о нем плохо.
— Ну, что же, попытаемся продержаться, — она ободряюще улыбнулась и осушила стакан с соком, — как поживает твоя сестра? С тех пор, как они расстались, я с ней не разговаривала.
— Честно? Вроде хорошо. Сейчас отдыхает в Испании. С парнем. Только не говори этого Аомине-чи, пожалуйста. Ему, наверное, будет неприятно.
— Не думаю, — задумчиво сказала Момои, уставившись в потолок, — мне кажется, Дайки не переживает. После драки с Хайзаки у него появились проблемы посерьезнее.
Она не выдержала и прыснула в кулак. Хоть Кисе и не находил дисквалификацию Аомине смешным, настроение все равно приподнялось. Ему на удивление нравилось говорить об Аомине.
— Но я рада, что твоя сестра тоже не зацикливается на прошлом. Знаешь, некоторые отношения совсем не стоят того, чтобы о них переживали.
Кисе едва не поперхнулся апельсиновым соком и спрятал замешательство за натянутым смехом. На секунду почудилось, будто говорит Момои-сан вовсе не о Харуке, но мысль на сто процентов была безумной: он был уверен, что Аомине, единственный осведомленный о Рэне, секрета не раскрывал.
Продолжить разговор им помешал Йоши, один из менеджеров агентства, в котором работал Кисе, и сегодня именно он сопровождал моделей. Одет он был в строгий черный костюм с белоснежной рубашкой и темно-синим галстуком — скучная классика, от одного взгляда на него Кисе захотелось зевнуть.
— Добрый вечер, — он учтиво поздоровался с Момои и восхитился ее нарядом, на что девушка польщенно зарделась, — я украду у вас Кисе-куна на секундочку?
Кисе внутренне напрягся, и хотя по лицу менеджера ничего нельзя было прочесть, он приготовился защищаться.
— Я на секундочку, — Момои-сан кивнула и принялась изучать танцующие парочки.
Йоши увел его в тень другой комнаты, звуки вечеринки стали намного тише — это тоже не понравилось Кисе.
— Смотрю, тебе приглянулась одежда? — менеджер кивнул на пиджак, но ответа дожидаться не стал. — Я знаю, мы много раз это обговаривали… но один человек…
Кисе и слова не сказал, давая ему возможность закончить. Йоши замялся, не зная, как бы выразиться мягче, хотя в этом не было смысла, все и так стало понятно: Кисе захотели.
— Это очень уважаемый и важный для нас человек, добрый и необыкновенно щедрый…
Добрый и щедрый? Ну-ну.
У Кисе внутри закипала ярость пополам с чувством гадливости. Он был готов накинуться с кулаками на менеджера, а потом найти в толпе «доброго и уважаемого» и отдубасить еще и его.
— Он бы очень хотел познакомиться с тобой ближе. Сказал, что это будет ни к чему не обязывающая беседа. Вы просто… посидите в ресторане. И если… если тебе п-понравится…
— В смысле? — Кисе от такой наглости даже растерялся. — Понравится? Как мне это может понравиться?
Он схватил Йоши за лацканы пиджака и встряхнул.
— Я не шлюха! Ты не имеешь права договариваться о таких вещах за моей спиной!
Разговор не занял и пяти минут, но вымотал Кисе, как ни одна тренировка, он даже запыхался. Сердце громко ухало в груди.
— Не стоит так бурно реагировать, — недовольно заметил менеджер, поправляя смятую одежду, — тебя ни к чему принуждать не собираются.
— Только попробуй! — Кисе рявкнул. — И вообще. Иди к черту, ты и твое агентство. Я ухожу.
Спорить менеджер не стал, попыток удержать взбалмошную модель — тоже, их голоса могли привлечь излишне внимание, а портить имидж агентства ни в коем случае нельзя, поэтому самым верным решением в данной ситуации было отпустить Кисе и попытаться поговорить с ним позже, когда страсти улягутся. А старикану, который хотел его снять, придется довольствоваться кем-нибудь другим.
— У меня и в мыслях не было тебя как-то оскорбить, — примирительно добавил Йоши.
Если даже его услышали, то все равно проигнорировали.
***
Кисе стремительно пересек зал, по пути задев одну из парочек, и не посчитал нужным извиниться, схватил Момои за руку и потянул к выходу.
— Нам пора, — больше он ничего не сказал.
Сацуки позволила себя чуть ли не тащить через толпу. Для просто неприятного разговора Кисе был слишком расстроенным и растерянным, поэтому повод покинуть вечеринку, судя по всему, был очень веским.
— Куда мы идем?
Остановились они у дороги, далеко от отеля, в котором проходила вечеринка. Пальто не спасало от зимней стужи, Сацуки вскоре начала дрожать от холода и сильного встречного ветра.
Вопрос Кисе застал врасплох и расстроил еще больше — к своей большой досаде он все (деньги, документы, телефон) забыл в своем номере, но возвращаться туда уже было глупо. Обессилев, он привалился к фонарному столбу и задрал голову к небу. Нужно вызвать такси для Момои-сан и отправить ее домой, а себе поискать новый ночлег, а вместо этого он таскает бедную девушку по темной улице и ничего путного сделать не может. Сорвался, как дурак.
— Прости меня, — устало выдохнул Кисе, — обещал, что не будет скучно, а сам…
— Могло быть и хуже, — Момои усмехнулась, — к тому же, это был приятный опыт. Твоей вины здесь нет.
Она легко тронула его за рукав в наивной попытке его приободрить.
— Вызови такси, пожалуйста, я… — он запнулся и покраснел, — я потом тебе отдам деньги.
Через десять минут такси везло их по полупустой токийской дороге. В салоне было тепло, и они быстро отогрелись. Когда холод покинул тело, Кисе осознал, насколько сильно устал.
— К себе я тебя пригласить не могу, сам понимаешь. Но есть один человек, которому оказалось не в тягость приютить тебя.
У Кисе от вида знакомой улицы неприятно заныло в груди. В этом районе жил Аомине, а часы пять минут назад отсчитали половину первого ночи.
— Ты его специально для этого разбудила что ли?
Момои не поняла вопроса:
— Ну… да. А как бы ты зашел в квартиру?
— Не стоило, — от досады он прикусил нижнюю губу, — не нужно было его беспокоить. Я бы и в отеле переночевал.
— А зачем? — Момои пожала плечами. — Да и так безопаснее.
Последнее она прошептала, но Кисе все равно услышал, однако, возмутиться не успел. Такси завернуло во двор многоэтажки, где жил Аомине, и высокая тень, оторвавшись от общей темноты, медленно приблизилась к автомобилю.
Пока Аомине расплачивался с таксистом, Момои сжала его ладонь в своей — холодной.
— Все было не так уж плохо, Кисе-кун. Спасибо за вечер, — и коротко чмокнула его в щеку, глупо хихикнув, — ну все, передаю эстафету тебе.
Это она сказала уже Аомине. Тот придерживал дверь автомобиля открытой и ждал, когда Кисе выберется из салона, на слова подруги лишь кисло улыбнулся, но никак не ответил. Выглядел он помятым (еще один укол совести у Кисе), но ни тени недовольства на лице.
— Спокойной ночи, — они попрощались с Момои и, когда такси выехало из двора, побрели к дому.
— Любят тебя неприятности, — уже в лифте произнес Аомине.
Из его уст правда показалась совсем горькой. Кисе то и дело влипал в неприятные истории и неприятных людей, с легкостью наживал себе врагов и удивительно быстро терял друзей.
— Это я с рождения такой везучий, — отшутился он, — и вообще. Я решил уйти из модельного. Думаю заняться чем-нибудь еще.
— Давно пора. Что ж, — Аомине решил сменить тему, — нужно тебя разместить на ночь.
Он придержал дверь для Кисе, а потом запер ее на два замка.
Автор: Люси
Бета: нет
Жанр: романтика
Рейтинг : R все-таки снизила
Персонажи: Ао/Кис, ОМП/Кис
Предупреждение: АУ
От автора: НЕ ПРОШЛО И ГОДА!
читать дальше
Аомине сначала бездумно открыл дверь и только потом сильно об этом пожалел: ему вцепились в плечи и толкнули в комнату быстрее, чем он успел сообразить. Взгляд, обращенный на него, не был ни злобным, ни агрессивным, а взволнованным.
— Это правда? То, что Момои-сан мне сказала сегодня, это правда?
Кисе заметил царапину на смуглой щеке и синяк на челюсти и резко оборвал себя на полуслове, прижал ладони к губам и с ужасом выдохнул, как сопливая девчонка, никогда не видавшая следов от драки. Аомине раздраженно цыкнул на него, обогнул и закрыл двери. Не желая сталкиваться с чужой жалостью, ушел в гостиную и вернулся к тому, от чего его оторвали — просмотру дорамы.
Кисе поплелся следом. Он громко возмущался, то и дело хватал Аомине за рукав, перетягивая на себя внимание. И то, что ему не хотят отвечать, его нисколько не смущало.
— Они не могли этого сделать, это против правил. К тому же, Хайзаки сам начал.
Аомине перевел взгляд с экрана телевизора на Кисе.
— Это я первый ударил.
Кисе беспомощно открыл рот и закрыл его, не зная, что сказать, сдулся. Пыл, с которым он напал на Аомине, испарился. Он присел на краешек дивана, молча уставился на свои руки, лежавшие на коленях. В голове не укладывалось, как один из лучших молодых баскетболистов Японии глупо попался на драке с другим игроком и был дисквалифицирован на весь сезон.
— Уверен, он заслужил, — наконец, тихо пробормотал Кисе.
Аомине спорить не стал.
— Заслужил.
Но не стал рассказывать, как его захлестнула волна ледяной ярости, когда Хайзаки, смеясь, пригрозил Кисе расправой. Матч с Сейрин вот-вот должен был закончиться, и одна только мысль, что эта мразь коснется уставшего и измотанного игрой Кисе, вспенила кровь. Интуитивно, повинуясь злым рефлексам, он кулаком проехался по ненавистной роже.
Хайзаки от удара отлетел на метр, не удержал равновесия и шлепнулся задом на мерзлый асфальт. Под гогот дружков поднялся на ноги и, сплюнув кровавую слюну, кинулся на Аомине. Завязалась драка, и один из сокомандников Хайзаки успел донести на Аомине.
С соревнований его вытурили сразу — доказательств его вины было предостаточно, плюс наложили штраф на Тоо, отчитали тренера за то, что тот не следит за своими подопечными. Самому Аомине вдогонку влетело и от капитана Имаеши, но он ни секунды не жалел о том, что сделал, и если бы ему выпал второй шанс, он бы только сильнее наподдавал Хайзаки.
— И когда ты вернешься к соревнованиям?
— Летом.
Кисе возмущенно вздохнул.
— Кошмар. Ты должен был…
Раздраженный взгляд Аомине оборвал его на полуслове. Почти двое суток ему полоскала мозг Момои и терпеть нотации от Кисе он не собирался. В любом случае, теперь уже поздно о чем-либо сожалеть, да он и не жалел. Только было немного обидно, что сволочь Хайзаки не получил сполна и отделался фингалом под глазом. Надо было сломать ему челюсть.
— А ты, кстати, что тут забыл? У тебя же игра сегодня.
— Все равно вечером… я от тебя на тренировку пойду.
— Тебе нельзя ходить одному, — заключил Аомине и протест, мелькнувший во взгляде Кисе, проигнорировал.
— Не нужно со мной нянчиться.
Аомине нахмурился:
— Ты не знаешь Хайзаки, Кисе. Он очень подлый и ничем не брезгует, чтобы добиться своей цели. Да ты и сам понял, наверное, только масштабов пока не осознал. Играет он тоже грязно, ему ничего не стоит еще раз тебя выждать где-нибудь за углом и покалечить просто… — он поморщился, — из мести.
— Ладно, — Кисе даже растерялся. Одно дело — потасовка после поражения, когда от адреналина не работает голова, и совсем другое — хладнокровное сведение счетов. Он и подумать не мог, что стал мишенью настолько опасного человека, хотя они и были одногодками, — я все равно поеду с ребятами из команды. Но буду осторожнее.
Кисе глянул на время и тихо ахнул: ему уже пора было бежать на тренировку, а вместо этого он два с лишним часа беспричинно топтался в чужой квартире. Поразительно, с какой скоростью он ломанулся к Аомине домой, когда Момои-сан рассказала о произошедшем. Он даже телефон оставил в номере отеля, в котором остановилась команда. И теперь время поджимало, и парни ждали его на площадке, а он сидел в гостиной Аомине и не хотел покидать ее. Ко всему прочему, он чувствовал некоторую долю ответственности за то, что произошло накануне, и это здорово сбивало с настроя: уже не так сильно была нужна победа.
Уходил он с тяжелым сердцем. С трудом перетерпел разминку, кое-как втянулся в процесс на тренировке и только под конец смог сконцентрироваться на игре. Он смотрел, как на противоположной стороне площадки разогревались игроки Сейрин, как их ас, Кагами Тайга, слишком высоко прыгал и слишком точно забивал голы.
Волнение поселилось в сердце, особенно когда он вспомнил, что так до конца и не вылечил колено — оно по-прежнему подводило в ответственные моменты, и сейчас особенно, когда на кону стояла победа в полуфинале. За несколько минут до начала матча, сидя на скамейке рядом с остальными игроками Кайджо, Кисе методично и скрупулезно искоренял лишние мысли, одну за другой, пока в голове не осталась разработанная капитаном накануне тактика игры.
Тренер напомнил о важности доверия внутри команды, о том, что нужно идти до конца. Касамацу-семпай еще раз прошелся по позиции каждого из игроков, дал по дельному совету. Кисе же было решено вернуть на скамью в середине матча и продержать его там до последних минут. Кисе послушно согласился, хотя в любой другой ситуации начал бы возмущаться, но сегодня не хотел жертвовать собой.
Когда судья позвал команды на построение, зал рассыпался в аплодисментах, возгласах и громких кричалках от поклонниц Кисе. Трибуны заиграли желтым, от белых семерках на плакатах зарябило в глазах. Вооружившись своей самой очаровательной и пленительной улыбкой, Кисе поднял руку вверх и поприветствовал фанаток, чем вызвал очередной шквал рукоплесканий. Девчонки слали ему воздушные поцелуйчики и прелестно краснели, стоило ему заметить.
Капитан медленно закипал и даже отвесил ему шуточный подзатыльник. Кисе, нисколько не обидевшись, потер пострадавшую голову, взъерошил волосы на макушке и еще раз взглядом окинул болельщиков. У самых перил стояла вся в розовом Момои-сан, а рядом с ней возвышалась мрачная фигура Аомине. Они смотрели на Кисе, и Момои, поддерживая, подняла вверх большой палец. Кисе помахал ей в ответ, на что Аомине усмехнулся.
По залу прошелся оглушительный звук свистка: матч между Сейрин и Кайджо начался.
***
— Отличная была игра, Кисе-кун. Уверена, в следующий раз вы выиграете.
Несмотря ни на что, тон Момои-сан не был издевательским, но выглядела она абсолютно счастливой и даже будто сияла изнутри.
— Это она радуется, что Тецу выиграл, — пояснил Аомине.
Они шли по пустынному тротуару вдоль огороженной сеткой спортивной площадки. Аомине и Момои в целях безопасности предложили Кисе проводить его до отеля, чтобы не ждать остальных из Кайджо. Каждый с поражением справлялся по-своему — в одиночестве или шумной посиделки, но Кисе предпочел менее расстроенную компанию, чтобы и самому перестать хандрить.
Из-за позднего времени суток горели уличные фонари, в их слабом желтом свете плясал мелкий снег, мигом собиравшийся в небольшие лужицы. Кисе старательно их обходил и дышал в замотанный вокруг шеи теплый шарф. Адреналин от игры уже рассеялся, оставив после себя ощущение усталости и боли в поврежденном колене. По левой от него стороне шла Момои-сан и оживленно пересказывала самые захватывающие моменты с прошедшего матча и делала довольно проницательные и дельные замечания по поводу ошибок каждой команды. Кисе тоже досталось, но больше из-за беспечности и наплевательского отношения к здоровью.
— Совсем как Дай-чан, — посетовала она.
— И вовсе нет, страшила — тут же ощерился Дай-чан.
На его оскорбление Момои состроила оскорбленную гримасу и показательно надулась. Привыкнув к такому формату их общения, Кисе решил в перебранку не вступать и позволил себе вернуться на полчаса назад, когда прозвенел финальный свисток, и Сейрин выхватил у него из-под носа победу. Он не мог не огорчиться поражению, но это был самый честный проигрыш на его памяти. И уступать Кагами Тайге оказалось не обидно. В отличие от Аомине.
— Ой. Мы дошли уже.
Они встали напротив отеля, в котором остановилась команда Кайджо, Кисе решил вернуться в номер и лечь спать пораньше, хотя можно было бы и не делать этого — соревнования проиграны, и впереди маячили несколько недель отдыха перед началом тренировок для нового сезона. Но он чувствовал себя на сто процентов измотанным, уставшим и опустошенным. И в разговоре Кисе особо не участвовал из-за этого.
Момои очаровательно улыбнулась и склонила голову в легком поклоне.
— Спокойной ночи, Кисе-кун. Надеюсь, скоро снова увидимся.
— Давай, Кисе. Приезжай поиграть как-нибудь.
Аомине на прощание протянул ему руку и Кисе ее пожал. Пообещал вернуться, но уже после Рождества, чтобы сыграть с ним еще раз.
Момои ушла вперед — вечерние сумерки быстро скрыли ее силуэт, и до Аомине доносился лишь приглушенный стук ее каблуков. Сам он стоял около высоких ворот, не понимая, какого, собственно, черта: чего он ждет? Что увидит знакомый профиль в одном из окон? Или Кисе передумает ночевать в гостиничном номере и попросится в гости, а он поведет его по длинной дороге, потянет время и поговорит с ним чуточку дольше?
Аомине сжал кулаки.
На что он вообще надеялся?..
***
Рождество Кисе встречал с семьей: подарки под высокой нарядной елкой, шампанское, прогулки по многолюдной улице под хохот ребятни, ужин в ресторане. Из-за баскетбола и работы моделью Кисе не часто удавалось вот так посидеть с родными людьми, поэтому такие моменты особенно ценил. И даже всегда ироничная Харука оттаивала в компании близких. Сестры сидели по обе стороны от Кисе и обсуждали своих бойфрендов, пока родители увлеченно слушали заигравшее пианино. Харука закрутила с фотографом с последней фотосессии, а Лиса только-только вступила в отношения с одногруппником. Сам Кисе в разговоре не участвовал и тоже пытался насладиться дивной мелодией.
Вскоре музыка стала тише и перестала привлекать внимание. Официант подал основное блюдо и незаметно скрылся.
Мама начала рассказывать, как они с отцом слетали на неделю в Венецию, отпраздновав годовщину свадьбы, и параллельно листала на планшете фотографии (они даже голубей покормили на площади Сан-Марко), архитектура города Кисе покорила с первого взгляда, и он согласился с матерью посетить весенний карнавал, сестры его энтузиазма не разделили. Отец спора не поддержал, но поездкой остался доволен и был не прочь повторить ее в феврале.
Официант разливал по бокалам шампанское, когда завибрировал телефон в кармане брюк Кисе. Он коротко извинился и вышел из зала в полупустой светлый холл, выбрал угловой диванчик, куда не добирались голоса и звуки живой музыки, и ответил на звонок.
— С Рождеством! Не сильно отвлекаю тебя?
Кисе улыбнулся, услышав знакомый голос: Аомине говорил тихо, на заднем фоне слышался заразительный девичий смех.
— Нет, не отвлек. Спасибо. Тебе тоже счастливого Рождества, Аомине-чи. Поздравь и Момои-сан тоже.
На другом конце провода хмыкнули.
— Конечно, — после короткой паузы, Аомине продолжил: — не знаю, слышал ли ты, но через месяц в Токио с концертом приезжают Linkin Park*. Они тебе, вроде, нравятся.
— Да, видел плакаты в студии. Думаю, схожу. А ты?
— Не ценитель.
Кисе откинулся на спинку дивана и с удовольствием вытянул ноги. Новые туфли по традиции были тесными, а галстук-бабочка неприятно обхватывал шею — его пришлось развязать.
— Ну да, слабо тебя представляю на концерте рок-звезды.
— Почему это? — беззлобно возмутился Аомине, — я бы неплохо вписался в интерьер. Да и обзор прекрасный.
В ответ тихо бархатисто рассмеялись.
— Да, можно будет не пробираться ближе к сцене.
Они начали говорить на отвлеченные темы, и Кисе поведал, что у него через две недели в Токио пройдет презентация новой одежды от бренда, с которым у него контракт, а потом будет обязательная афтепати.
— Не хочу идти, — признался он, — устал. Вообще думаю бросить все и сосредоточиться на учебе.
«И не знаю, зачем все это тебе говорю», — мысленно.
Ответил Аомине не сразу. Кисе подозревал, что ему не очень интересно слушать о модельном бизнесе и чужих проблемах.
— Не торопись все бросать, возьми тайм-аут до лета, чтобы потом не жалеть.
Совет был тошнотворно правильный, и от того совсем не годился — услышать хотелось другого.
Бросай все к черту. Ты никому ничего не должен. Это не твое. Приезжай, посидим на кухне… он чуть было не начал спорить с Аомине по телефону, но вовремя прикусил язык. Грузить его в Рождество, когда он просто позвонил поздравить, было бы свинством.
— Ты прав, — Кисе прилежно согласился, хотя в груди рождался иррациональный протест, — я так и поступлю, наверное. Ой, я тебя не задерживаю?
— Все в порядке. Это Сацуки изображает бурную деятельность. Но если тебе нужно бежать…
— Я в ресторане, — Кисе на секунду замялся, не зная, стоит ли уточнять, с кем, — с семьей.
— О, тогда желаю хорошо отпраздновать.
— Тебе тоже. Пока.
Он встретил заинтересованный сестрин взгляд: Хару села напротив и закинула ногу на ногу. Оставалось надеяться, что говорил он не слишком громко, и разговора она не слышала: по ее лицу ничего нельзя было определить.
Сестра выглядела немного уставшей, но, в целом, спокойной. Разговоры об Аомине и их разрыве были категорически запрещены, поэтому расслабляться Кисе не торопился.
— Что-то случилось? Почему ты здесь?
— Тебя долго не было, я и решила проверить. Родители обсуждают поездку, а ты исчез. Кто звонил?
— Да так. Одноклассник, мы с ним играем в одной команде.
— Оу, — не поверила. Наоборот — сощурилась сильнее, подалась вперед и вперила в него изучающий взгляд, — не хочешь поделиться с сестрой, что так тебя беспокоит? Ты в последнее время сам не свой, даже сниматься перестал.
— У меня снизилась успеваемость в школе, поэтому я взял небольшой перерыв.
Не желая продолжать, Кисе поднялся на ноги, поправил пиджак, будто тот не сидел на нем идеально, и пригладил слегка растрепавшиеся волосы. Но уйти ему не дали — Харука поймала его за манжету и слегка потянула на себя.
— Ну что еще? — он нахмурился. Любопытные глаза внимательно осматривали его лицо.
— Это из-за… него? Того парня. Я же говорила…
Кисе вскипел. Зло дернул руку, освобождаясь, и стиснул зубы.
— Избавь меня от нотаций.
Харука растерялась, и он, воспользовавшись ее замешательством, быстрыми шагами пересек холл и вышел из ресторана проветрить голову. Несмотря на поздний час, брать пальто он не стал и встал на крыльце, зябко поежившись. Его накрыли звуки праздничного города: людские голоса, детский смех, шуршание машин, приглушенные взрывы салюта на темном небе. Отсюда он даже мог видеть, как ярко горела елка на главной площади. Как хорошо, подумалось ему, что Харука не пошла следом и позволила ему насладиться одиночеством, пусть и на пять минут, пока холод не выстудил все тело.
Мимо прошел Санта Клаус в стандартном красном комбинезоне, колпаке и седой бороде, лучезарно улыбнулся и поздравил с Рождеством.
***
Отдохнуть на каникулах так и не получилось, дополнительно позаниматься химией и биологией тоже нет. К тому же, у него сильно хромала современная японская литература, но преподаватель к юному спортсмену относился вполне терпимо и общую успеваемость низкими оценками не портил.
О том, что стоит нанять репетитора по естественным наукам, Кисе думал, разглядывая собственное отражение. Стилист заканчивала укладывать волосы и в конце распылила половину баллона с фиксатором, над головой мгновенно образовалось влажное, резко пахнущее облачко. С лицом уже поработали, убрав синеву под глазами и выровняв тон лица, добавили немного сияющего крема — раз уж он не майская благоухающая роза, то пусть хотя бы выглядит как. Зато одежда была ничего так, он, может, и заберет удлиненный пиджак себе в качестве презента от компании.
— До выхода три минуты!
Как по команде, модели выстроились в ряд, те, кто не успевал с нарядом или мейком, засуетились. Напоследок Кисе провел пальцами по бровям, выравнивая их, и скептически осмотрел себя в зеркале. Вроде все нормально, нигде ничего не торчит, только все равно слегка дрожали колени. Сколько бы он ни дефилировал, привыкнуть к такому не получалось. Вот через несколько минут ему придется выйти на подиум, и все пятьсот приглашенных будут пялиться на него и заметят любой его промах.
«Успокойся», — прошептал он себе.
Все хорошо.
Ты делал это сотни раз.
И этот — не исключение. После презентации Кисе потягивал апельсиновый сок (менеджер ревностно следил, чтобы совершеннолетним не давали алкоголь), спрятавшись от навязчивого и нежелательного внимания. Одежду с показа, как он и думал, им разрешили оставить себе, это хоть как-то примиряло его с обязанностью приветливо всем улыбаться и глупо хихикать над шутками гостей.
Его «+1» была Момои-сан, в шикарном темно-синем платье, удивительно сочетавшемся с ее светлыми волосами. Парой они были, чего таить, очень яркой, поэтому то и дело ловили на себе внимательные взгляды. С ними пытались заговорить, но ни Кисе, ни Момои, должного энтузиазма не проявляли, и вскоре от них отстали.
— Твое предложение было очень неожиданным, Кисе-кун.
Кисе отпираться не стал, потому что сам себе удивился, когда пригласил именно Момои-сан. Обычно на вечеринки с ним ходила Харука, но с Рождества они так толком и не поговорили, и она смоталась в Испанию с бойфрендом, а Лиса подобные мероприятия не любила. Одному идти тоже не вариант — слишком скучно, да и велик риск стать жертвой какого-нибудь любителя поболтать.
И он не был уверен, что сюда не припрется Рэн.
— Я подумал, что мы с тобой будем неплохо смотреться, Момои-сан, — Кисе улыбнулся.
— Да… спасибо. Я в первый раз на подобном мероприятии. Сам понимаешь: я всю жизнь тусовалась с баскетболистами, не до гламурных вечеринок.
Кисе тихо рассмеялся:
— Ты не много потеряла. Поверь, здесь скучнее, чем кажется. Каждый раз одно и то же.
— Да уж, звучит совсем не весело. И долго это продлится?
— Обычно часа два-три, а потом все едут в клуб… для более неформального общения, — Кисе досадливо прикусил губу. Ему не нравилось врать Момои, но не говорить же ей, в самом деле, что в клуб моделей возят на съем. Сам он никогда туда не ездил, но очень многое знал от других парней и девушек, — но мы пойдем по домам.
Кажется, Момои-сан поняла больше, чем он сказал, и это его расстроило: Кисе не хотел, чтобы она… да и Аомине думали о нем плохо.
— Ну, что же, попытаемся продержаться, — она ободряюще улыбнулась и осушила стакан с соком, — как поживает твоя сестра? С тех пор, как они расстались, я с ней не разговаривала.
— Честно? Вроде хорошо. Сейчас отдыхает в Испании. С парнем. Только не говори этого Аомине-чи, пожалуйста. Ему, наверное, будет неприятно.
— Не думаю, — задумчиво сказала Момои, уставившись в потолок, — мне кажется, Дайки не переживает. После драки с Хайзаки у него появились проблемы посерьезнее.
Она не выдержала и прыснула в кулак. Хоть Кисе и не находил дисквалификацию Аомине смешным, настроение все равно приподнялось. Ему на удивление нравилось говорить об Аомине.
— Но я рада, что твоя сестра тоже не зацикливается на прошлом. Знаешь, некоторые отношения совсем не стоят того, чтобы о них переживали.
Кисе едва не поперхнулся апельсиновым соком и спрятал замешательство за натянутым смехом. На секунду почудилось, будто говорит Момои-сан вовсе не о Харуке, но мысль на сто процентов была безумной: он был уверен, что Аомине, единственный осведомленный о Рэне, секрета не раскрывал.
Продолжить разговор им помешал Йоши, один из менеджеров агентства, в котором работал Кисе, и сегодня именно он сопровождал моделей. Одет он был в строгий черный костюм с белоснежной рубашкой и темно-синим галстуком — скучная классика, от одного взгляда на него Кисе захотелось зевнуть.
— Добрый вечер, — он учтиво поздоровался с Момои и восхитился ее нарядом, на что девушка польщенно зарделась, — я украду у вас Кисе-куна на секундочку?
Кисе внутренне напрягся, и хотя по лицу менеджера ничего нельзя было прочесть, он приготовился защищаться.
— Я на секундочку, — Момои-сан кивнула и принялась изучать танцующие парочки.
Йоши увел его в тень другой комнаты, звуки вечеринки стали намного тише — это тоже не понравилось Кисе.
— Смотрю, тебе приглянулась одежда? — менеджер кивнул на пиджак, но ответа дожидаться не стал. — Я знаю, мы много раз это обговаривали… но один человек…
Кисе и слова не сказал, давая ему возможность закончить. Йоши замялся, не зная, как бы выразиться мягче, хотя в этом не было смысла, все и так стало понятно: Кисе захотели.
— Это очень уважаемый и важный для нас человек, добрый и необыкновенно щедрый…
Добрый и щедрый? Ну-ну.
У Кисе внутри закипала ярость пополам с чувством гадливости. Он был готов накинуться с кулаками на менеджера, а потом найти в толпе «доброго и уважаемого» и отдубасить еще и его.
— Он бы очень хотел познакомиться с тобой ближе. Сказал, что это будет ни к чему не обязывающая беседа. Вы просто… посидите в ресторане. И если… если тебе п-понравится…
— В смысле? — Кисе от такой наглости даже растерялся. — Понравится? Как мне это может понравиться?
Он схватил Йоши за лацканы пиджака и встряхнул.
— Я не шлюха! Ты не имеешь права договариваться о таких вещах за моей спиной!
Разговор не занял и пяти минут, но вымотал Кисе, как ни одна тренировка, он даже запыхался. Сердце громко ухало в груди.
— Не стоит так бурно реагировать, — недовольно заметил менеджер, поправляя смятую одежду, — тебя ни к чему принуждать не собираются.
— Только попробуй! — Кисе рявкнул. — И вообще. Иди к черту, ты и твое агентство. Я ухожу.
Спорить менеджер не стал, попыток удержать взбалмошную модель — тоже, их голоса могли привлечь излишне внимание, а портить имидж агентства ни в коем случае нельзя, поэтому самым верным решением в данной ситуации было отпустить Кисе и попытаться поговорить с ним позже, когда страсти улягутся. А старикану, который хотел его снять, придется довольствоваться кем-нибудь другим.
— У меня и в мыслях не было тебя как-то оскорбить, — примирительно добавил Йоши.
Если даже его услышали, то все равно проигнорировали.
***
Кисе стремительно пересек зал, по пути задев одну из парочек, и не посчитал нужным извиниться, схватил Момои за руку и потянул к выходу.
— Нам пора, — больше он ничего не сказал.
Сацуки позволила себя чуть ли не тащить через толпу. Для просто неприятного разговора Кисе был слишком расстроенным и растерянным, поэтому повод покинуть вечеринку, судя по всему, был очень веским.
— Куда мы идем?
Остановились они у дороги, далеко от отеля, в котором проходила вечеринка. Пальто не спасало от зимней стужи, Сацуки вскоре начала дрожать от холода и сильного встречного ветра.
Вопрос Кисе застал врасплох и расстроил еще больше — к своей большой досаде он все (деньги, документы, телефон) забыл в своем номере, но возвращаться туда уже было глупо. Обессилев, он привалился к фонарному столбу и задрал голову к небу. Нужно вызвать такси для Момои-сан и отправить ее домой, а себе поискать новый ночлег, а вместо этого он таскает бедную девушку по темной улице и ничего путного сделать не может. Сорвался, как дурак.
— Прости меня, — устало выдохнул Кисе, — обещал, что не будет скучно, а сам…
— Могло быть и хуже, — Момои усмехнулась, — к тому же, это был приятный опыт. Твоей вины здесь нет.
Она легко тронула его за рукав в наивной попытке его приободрить.
— Вызови такси, пожалуйста, я… — он запнулся и покраснел, — я потом тебе отдам деньги.
Через десять минут такси везло их по полупустой токийской дороге. В салоне было тепло, и они быстро отогрелись. Когда холод покинул тело, Кисе осознал, насколько сильно устал.
— К себе я тебя пригласить не могу, сам понимаешь. Но есть один человек, которому оказалось не в тягость приютить тебя.
У Кисе от вида знакомой улицы неприятно заныло в груди. В этом районе жил Аомине, а часы пять минут назад отсчитали половину первого ночи.
— Ты его специально для этого разбудила что ли?
Момои не поняла вопроса:
— Ну… да. А как бы ты зашел в квартиру?
— Не стоило, — от досады он прикусил нижнюю губу, — не нужно было его беспокоить. Я бы и в отеле переночевал.
— А зачем? — Момои пожала плечами. — Да и так безопаснее.
Последнее она прошептала, но Кисе все равно услышал, однако, возмутиться не успел. Такси завернуло во двор многоэтажки, где жил Аомине, и высокая тень, оторвавшись от общей темноты, медленно приблизилась к автомобилю.
Пока Аомине расплачивался с таксистом, Момои сжала его ладонь в своей — холодной.
— Все было не так уж плохо, Кисе-кун. Спасибо за вечер, — и коротко чмокнула его в щеку, глупо хихикнув, — ну все, передаю эстафету тебе.
Это она сказала уже Аомине. Тот придерживал дверь автомобиля открытой и ждал, когда Кисе выберется из салона, на слова подруги лишь кисло улыбнулся, но никак не ответил. Выглядел он помятым (еще один укол совести у Кисе), но ни тени недовольства на лице.
— Спокойной ночи, — они попрощались с Момои и, когда такси выехало из двора, побрели к дому.
— Любят тебя неприятности, — уже в лифте произнес Аомине.
Из его уст правда показалась совсем горькой. Кисе то и дело влипал в неприятные истории и неприятных людей, с легкостью наживал себе врагов и удивительно быстро терял друзей.
— Это я с рождения такой везучий, — отшутился он, — и вообще. Я решил уйти из модельного. Думаю заняться чем-нибудь еще.
— Давно пора. Что ж, — Аомине решил сменить тему, — нужно тебя разместить на ночь.
Он придержал дверь для Кисе, а потом запер ее на два замка.
воскресенье, 27 ноября 2016
Dream On, Dreamer
Название: Яркие будни Персиваля Грейвса
Автор: Люси
Бета: нет
Жанр: драма, фантастика
Рейтинг: Р
Персонажи: Грейвс/Криденс, Гриндевальд/Криденс в прошлом. Оч много ОМП и ОЖП
Предупреждение: наверняка ООС, АУ, нецензурная лексика. Насилие, майнд-контрол и прочие неприятные вещи.
От автора: в судебной системе США я очень плохо шарю, поэтому не судите строго.
Глава 1
читать дальшеПерсиваль Грейвс отлеживал свой потом и кровью заработанный больничный отпуск, с головой зарывшись в бумаги: отчеты, доклады, жалобы (их было больше всего), записки от сотрудников с пожеланиями скорейшего выздоровления и письма от тех, кого он называл информаторами. Его секретарь, пятидесятилетняя ведьма по имени Мелоди, очень громко возмущалась молодыми колдомедиками в коротких белых халатиках, каждые пять минут проверявшими здоровье пережившего опаснейшие травмы дорогого всей Америке Главы департамента защиты магического правопорядка, чем сильно его бесила.
Еще его неимоверно раздражало то, что из-за своей должности и всеобщей народной любви больничная палата превратилась в гребанную оранжерею, и от убийственной смеси цветочных запахов – роз, лилий, ромашек, гвоздик и каких-то трав, от которой пухла голова. К тому же, мерзкий декабрьский сквозняк вместо того, чтобы отогнать удушливую вонь, только морозил спину.
И на языке по-прежнему чувствовался преотвратнейший привкус костероста. Лекарство помогало очень неохотно, и пришлось признать, что в сорок ребра срастаются не так резво, как в шестнадцать от удара бладжером в бок.
В общем, утро двадцатого декабря для мистера Грейвса, мягко говоря, не выдалось. Как предыдущие десять. А если точнее, его жизнь последние полгода превратились в сущий кошмар: сначала физически увечили, наложили сильное заклятье, держали в каком-то затхлом влажном подвале (и он, ко всему прочему, отхватил пневмонию и почти умер) и под его личиной чуть не устроили войну между магами и не-магами, и теперь держали в Центральном Госпитале и пичкали горой таблеток.
Мелоди дождалась, когда уйдет очередная хихикающая медсестра, и протянула ему свежий приказ от Президента. Грейвс посмотрел на печатные официальные строки и нахмурился, хотя, казалось бы, куда сильнее.
Госпожа Президент настоятельно рекомендовала ему заканчивать больничный отпуск и возвращаться к работе, потому что со дня на день должно было начаться судебное заседание против Криденса Бэрбоуна, обвинявшегося в нарушении Конституции магической Америки, Закона о секретности, в убийстве двух не-магов, сговоре с Гриндевальдом, укрывательстве его и терроризме. Подробностями его, конечно, не побаловали, только сухо доложили суть дела.
Грейвс даже присвистнул тихонько. Список получился внушительным, и то, что парня не прикончили сразу, означало, что все не так просто и не все тайны раскрыты, с чем и должен был разобраться Грейвс.
- Стоп. А Бэрбоун разве не умер шестого числа?
- Да, все это видели, - ответила Мелоди, - но его нашли в Портленде. Видимо, пытался перебраться в Европу. Наверное, его спасла магия. Природу обскуров никто никогда не изучал, мистер Грейвс.
Мерлин, вот что значит, лежать в больнице и пялиться в потолок, вместо того, чтобы нормально просматривать отчеты своих сотрудников. Они, видимо, могли оказаться полезными.
Он уже представлял, как нацепит на плечи привычное пальто, вольется в рабочий процесс и по маленьким кусочкам начнет складывать большую картину, как одну за другой раскроет тайны, восстановит события по минутам, и по рукам даже мурашки от удовольствия пробежали.
Грейвс посмотрел на настенные часы и отложил кипу бумаг, покоившуюся у него на коленях: время было раннее, он еще успевал в штаб-квартиру. Распорядившись, чтобы Мелоди позвала дежурного целителя, он принялся быстро переодеваться в гражданскую одежду, ибо форма ни на что не годилась. К счастью, личный секретарь работала с ним на протяжении шести последних лет и наизусть знала предпочтения своего босса, поэтому костюм выбрала вполне приличный.
- Мистер Грейвс, - вошедший целитель, старичок лет ста, смотрел с неодобрением, - вам нужны покой и тишина. Вы пережили…
- Да-да, - Грейвс перебил его, - я в порядке, честное слово. Мне некогда тут засиживаться, сами понимаете.
Он многозначительно посмотрел на колдомедика.
События двухнедельной давности здорово всполошили всю Америку, и не сыграть на этом было глупо. Персиваль Грейвс был одним из немногих, кто действительно мог вернуть порядок на улицы Нью-Йорка и защитить волшебников от угрозы разоблачения.
- Подождите, я выпишу вам рецепт на некоторые лекарства, которые помогут вам восстановить свое здоровье. А еще загляните к Эсмеральде и возьмите настой корня мандагоры. Должно хватить на месяц-другой.
Грейвс кивнул: хорошо, док, все сделаю.
Мелоди собрала все отчеты и спрятала их в зачарованную дамскую сумочку, засеменила за боссом. Сам Грейвс был очень рад покинуть госпитальную палату и вернуться, наконец, к нормальной жизни, наполненной ежедневной рутиной Главы департамента.
Коротко попрощавшись с сестрой на дежурном посту и забрав рецепт и лекарство, Грейвс остановился на крыльце больницы и окинул припорошенную снегом полупустую улицу внимательным взглядом.
Впервые за шесть месяцев он почувствовал себя живым.
***
В штаб-квартире МАКУСА творился полный беспредел: стоял жуткий гул и, казалось, все сотрудники разом хлынули в главный холл и обеспокоенно бегали туда-сюда. Грейвс на секунду замер на входе и поправил взмокшие от дождя волосы – он решил не аппарировать из Госпиталя, а пройтись пешком и проветрить голову, благо идти было минут пятнадцать, но начался снегопад с ветром, и прическа слегка подпортилась.
Сквозь толпу к нему направлялась Агапи, в руках держала увесистую папку, набитую бумажками. При виде начальника она сдержанно улыбнулась и поспешила проводить его в кабинет к Президенту.
- Все в полном замешательстве, мистер Грейвс. Госпожа Президент который день не выходит из кабинета, постоянно собирает советы и даже запретила каминную сеть. Вчера нескольких сотрудников Департамента международных отношений обвинили в государственной измене и взяли под стражу. Ходят слухи, они помогали Гриндевальду.
Грейвс слушал ее в пол-уха и даже не делал вид, будто ему интересна ее болтовня, все равно он услышит правду из первых уст. Отправив молодого автора по делам, он деликатно постучался в темные двери личного кабинета Серафины, но не стал дожидаться приглашения и прошел внутрь.
Президент стояла к нему спиной, но обернулась на звук. По всей видимости, она бесцельно смотрела в окно и пыталась собраться с мыслями, когда все вокруг летело в тартарары. Грейвс даже удивился, когда ему дали возможность восстановиться в такой сложный для Конгресса и всех волшебников момент, а не сразу кинули в пекло. Но небольшой отдых в Госпитале и надлежащий уход сделали свое дело – он чувствовал себя готовым к работе.
Серафина с ним всегда была предельно честной, вот и сегодня юлить не стала:
- Все плохо.
- Я догадался.
- Все очень плохо, - она решила уточнить, - ты обязан во всем этом разобраться. Гриндевальда уже передали в Европу, там его и будут судить. А нам осталось разобраться с тем, что он натворил. Дело над Бэрбоуном будут рассматривать в Верховном суде. Слишком все серьезно, Грейвс.
Новости оказались, конечно, дурные. Стоило ликвидировать его, Грейвса, как начались хаос и помешательство.
- Не могу поверить, что вы не заметили подмены.
Он решил начать с самого главного. Этот вопрос мучил его все полгода, и он даже не надеялся на ответ – сам факт того, что он озвучил его, здорово помог успокоиться.
Президент поджала губы.
- Ты всегда молчишь, он тоже молчал, - как бы упрекая и оправдываясь, - как ты теперь понял, мы за своими сотрудниками не следим.
- А зря.
- Зря, - она согласилась, - мы это уже исправили.
Немного помолчав, он уточнил:
- Что, все время молчал?
- Да. И смотрел недобро.
Он фыркнул.
Очень похоже на МАКУСА. Такая безалаберность, Мерлин великий, при реальной угрозе была вещью недопустимой, зато после катастрофы все ринулись ужесточать законы и порядки.
- Хорошо. В понедельник приступлю к работе. Сегодня я бы хотел уточнить, что ты сама думаешь насчет мальчишки Бэрбоуна. Какие у него шансы.
Почему сразу его не хлопнули, когда обнаружили у границы, как сделали это в первый раз, под землей, он спрашивать не стал. Задавать компрометирующие вопросы начальству в кризис очень глупо.
Серафина, устав смотреть на снежно-белый Нью-Йорк, села в кресло и устало прикрыла глаза. Грейвс с места не сдвинулся, только повернулся к ней, чтобы видеть ее лицо.
- Практически никаких. Ему светит смертная казнь. Законы очень суровы, да ты и сам знаешь.
- Зачем тогда я? – Удивился Грейвс. - Он ведь виноват.
- Виноват, - кивнула Президент, - разнес полгорода, убил двух не-магов, поставил под угрозу всех нас, чуть не спровоцировал второй Салем, Мерлин его дери, но обстоятельства таковы, что можно будет смягчить наказание. Мы приставили к нему юриста, но все пока безрезультатно, парень не идет на контакт. И вообще. Все в ужасе, еще никогда мы не были так близки к полному разоблачению. Накануне было решено ужесточить наказание за использование магии в присутствии не-магов и использовании магии несовершеннолетними. Готовится законопроект о запрете использования беспалочковой магии.
Грейвс подумал, что это не лучшая тактика, особенно когда под боком происходят революции, и уставшие прятаться маги идут в открытую против не-магов. Все чаще звучат призывы не прятаться и не прятать свою силу, и эти мысли были популярны среди волшебников, что не удивительно. С другой стороны, напуганные не-маги впадают в маразм и начинают искать ведьм среди своих – отличный политический ход, между прочим. Обвиняя в колдовстве, можно будет легко избавляться от ненужных людей.
- Хорошо, я все понял. Пойду поговорю с юристом Бэрбоуна.
Было непривычно расхаживать на рабочем месте в гражданской одежде и не вселять в сотрудников леденящий ужас, а видеть на их лицах сочувствие и унизительную, бесящую жалость. Грейвс спустился на лифте до третьего этажа и нырнул в узкий и почему-то темный коридор. Зато пустой – сюда мало кто захаживал, кроме тех, кто непосредственно здесь трудился. Естественно, занятые бумажной работой юристы не часто покидали собственные кабинеты.
Мистер Меркури нашелся в своем кресле, с головой погруженным в чтение ежедневной газеты. Грейвс решил не вызывать его к себе, а самому наведаться в гости. Во-первых, при знакомстве с человеком не хотел Грейвс тыкать в свое превосходство и высокую должность, во-вторых, решил попытаться втереться Меркури в доверие.
- Мистер Грейвс! – Распознав в своем неожиданном посетителе Главу Департамента, Меркури вскочил на ноги и широко, заискивающе заулыбался. – Какое счастье, что вы вернулись. Теперь волшебники и волшебницы Америки могут спать спокойно.
У Грейвса аж сахар в крови поднялся от его слащавого тона. Скрежетнув зубами, он выдавил из себя ответную улыбку, но она получилась кривой. Терпеть не мог подлиз, с самого детства так.
- Я тоже безмерно рад, - почти не соврал Грейвс, - вернуться к работе. Я к вам по делу, кстати. Слышал, вы и есть юрист, представляющий интерес мистера Бэрбоуна.
Меркури на его последние слова закатил глаза, мол, какой там представляющий интересы.
- Да, что вам нужно?
- Все, - очень просто ответил Грейвс и занял стул напротив Меркури, не спрашивая разрешения, - с самого начала.
Мистер Меркури улыбаться перестал, начал суетливо поправлять золотистые перышки в держателях, потом руки его переместились на газету и теперь мучили ее.
- Так нечего рассказывать, мистер Грейвс, Бэрбоун не идет на контакт. Ничего не говорит. Первое время вообще сидел все время, забившись в угол, и отказывался от еды.
- Воспоминания?
- Не дался, - Меркури пожал плечами.
Грейвс недовольно сжал губы. Эффективность судебной системы, конечно, поражала: они не просто не добрались до правды, они даже разговорить подозреваемого не смогли.
- Я бы хотел поговорить с ним лично.
Грейвс встал с места, направился к дверям. Меркури часто и мелко закивал, и его маленькие серые глаза льстиво заблестели.
- Конечно. Позвольте проводить вас.
Лифт спустил их до цокольного этажа, а дальше им пришлось спускаться в подвал самостоятельно. Лестница пряталась за старой картиной с изображением зимних не-магических зайцев. Меркури отодвинул тяжелую деревянную раму, и они нырнули в открывшийся проем в стене.
Они оказались в черном узком коридоре. Постовой проверил их документы и пропустил дальше. У поста охранника Меркури повернул обратно, а Грейвс доложил о цели визита и был проведен в камеру к Бэрбоуну Криденсу. За то время, что они шли, охранник успел поделиться впечатлениями о парне и не мог назвать их положительными. Было в нем что-то темное и пугающее, несмотря на то, что мальчик сам бы пуганым до невозможности: заикался, боялся посмотреть в глаза, уклонялся от любого вида контакта и первое время только и делал, что горько плакал. Правда, старался бесшумно.
Грейвс смотрел на темную мужскую фигуру через зачарованные решетки. Здесь не было окон, и единственным источником света был Люмос, которым они освещали себе дорогу. Он протянул руку вперед, попытавшись выхватить из темноты хоть кусочек чужого лица, но заключенный Криденс дернулся и нырнул глубже в тень. Головы он не поднимал, даже на голос аврора не реагировал.
Но когда заговорил Грейвс поблагодарил дежурного и попросил открыть камеру, Бэрбоун напрягся, подобрался и вперился немигающим взглядом ему в лицо.
Когда аврор вернулся на пост, Грейвс произнес короткое «Нокс», но палочку убирать не стал. Он не планировал задерживаться в подвале надолго, потому что официально приступал к обязанностям с понедельника. Тем не менее, он уже знал, что разговорить Криденса будет делом непростым.
- Не возражаешь? – Отдав дань приличиям, Грейвс прикрыл за собой решетчатую дверь, но вглубь проходить не стал. Ему не ответили, но очень внимательно слушали, на миг показалось, будто ловили каждое слово. Глава департамента протянул раскрытую ладонь с покоившейся на ней палочкой и спросил разрешения: - Можно?
Ему опять не ответили, и он принял молчание за согласие, заставил кончик палочки слегка засветиться и разогнать мрак. С некоторых пор он чувствовал себя крайне уязвимо в темноте.
Вопреки ожиданиям, Бэрбоун не ринулся в противоположную от света сторону, наоборот, вытянул шею и во все глаза смотрел на Грейвса. Взгляд у него был взволнованным, неверящим, потерянным… много чего мистер Грейвс успел разглядеть, прежде чем мальчик напротив вскочил на ноги, но приближаться побоялся, так и замер на месте, открыв рот.
- Вы!.. Но как?..
Грейвс успел получить от Президента быстрый пересказ последних событий. Конечно, в душе он бесился от того, что Гриндевальд расхаживал по городу с его внешностью и вводил запуганных юношей в заблуждение. Его вины в этом не было. Грейвс отчетливо понимал, что они оба оказались жертвами чужой манипуляции, но все равно почувствовал себя неуютно.
- Криденс. Можно называть тебя по имени? – Парень кивнул. – Хорошо. Тот человек, который обманывал тебя – задержан, он в Европе. И его будут судить.
Бэрбоун сдвинул брови, но ничего не сказал – переваривал услышанное, видимо. Грейвс бы хотел втянуть его в диалог и выпытать хоть что-нибудь, но напирать не стал. Давал парню время привыкнуть к новому формату их… отношений.
- Я никогда не хотел врать тебе или манипулировать тобой, это все Гриндевальд. Я сам, если ты не знаешь, около полугода провалялся в темноте и холоде под непростительным заклятьем. Непростительные заклятья, Криденс…
- Я знаю, - Бэрбоун перебил его. Он был похож на ученика, очень хорошо подготовившегося к уроку и спешившего поделиться своими знаниями, но опомнился и боязливо опустил голову. Приготовившись к удару, видимо, - п-простите.
- Все в порядке. Не стоит попусту извиняться. Ты не возражаешь? – Грейвс решил, что момент первого знакомства прошел вполне успешно. Так осторожничать с подозреваемыми не в его стиле, но с недавних пор он пересматривал свои взгляды на жизнь, особенно в больнице, где, кроме рефлексий, заняться было нечем.
Криденс последней его фразы не понял, поэтому пришлось уточнить:
- Ты не против, если я присяду? – Грейвс кивком указал на прибитую к влажно поблескивающей стене койку и чуть не засмеялся от того, каким удивленным стало лицо Криденса.
Мерлин знает, когда у него в последний раз спрашивали разрешения на что-либо.
Криденс кивнул, и только потом Грейвс позволил себе сесть. Оценить обстановку, состояние самого парня: он выглядел потрепанным, бесконечно усталым, тусклым и серым, как прибитая пыль. Тюремная мантия висела в плечах и открывала мертвенно-белые плечи. Грязные волосы спутались в клоки. Грейвз помимо воли начал его жалеть.
Положение парня тоже было весьма печальным – не смертная казнь, так пожизненное заключение. Ну как такое допустить?
- Скоро я должен буду уйти, но прежде скажу: мы доберемся до правды, и я хочу, чтобы ты нам в этом помог. Человек, которому ты доверял, пользовался тобой и твоей беспомощностью в корыстных целях, и мы докажем твою невиновность.
- Уйти?.. – Эхом отозвался Криденс, еле шевеля губами. Он нервно переминался с ноги на ногу и ежился, потому что здесь было, черт возьми, чудовищно холодно, Грейвс твердо решил приказать аврорам поделиться с парнем теплыми одеялами. – П-пожалуйста. Не уходите.
- Я еще вернусь.
Но Криденс не услышал его последних слов или нарочно пропустил мимо ушей, он рухнул перед Грейвсом на колени и с мольбой посмотрел в глаза.
- Позвольте. Прошу.
Грейвс нервно дернулся. Сначала проверил, действительно ли пуст коридор, потом опустил взгляд, но увидел только темную взлохмаченную макушку – Криденс держал голову низко опущенной, практически сидя у его ног.
Неприятные ощущения сдавили грудь, но Грейвс не торопился поднимать его или уговаривать не глупить. Еще от него ждали разрешения.
На что – Мерлин его знает. Озноб прошел по позвоночнику, но был списан на холод внутри камеры. Грейвс хрипло согласился. Голос и самообладание его подвели.
Первые минуты ничего такого не происходило, и Грейвс напряженно ждал, что же взбрело в голову Криденсу, потом почувствовал легкое прикосновение к руке.
Криденс сначала коснулся его, потом замер, проверяя реакцию. Не получил удара – повторил.
Грейвс ничего конкретного по этому поводу почувствовать не успел, только безграничное удивление. Он ожидал немного другой реакции от Криденса – неприязни, обиды, подозрительности, но уж точно не болезненной привязанности, пусть юноша и понимал, что перед ним совсем другой человек.
Через секунду все прекратилось. Криденс поднялся на ноги, отошел к противоположной стене и отвернулся, чтобы не видеть, какими глазами на него смотрел Грейвс.
Боялся прочесть в них отвращение? насмешку? В любом случае, Грейвс и не думал о таком.
2 глава в черновом варианте
читать дальше
Предупреждение к главе: физическое и эмоциональное насилие над несовершеннолетним, манипуляции и майнд-контрол, нецензурная лексика. Я хз сколько по канону Криденсу лет, в википедии написано, что не меньше 18, от этого и пляшу. Поэтому underage в предупреждениях не ставлю. Но на будущее предупреждаю.
Мужчину в дорогом костюме и идеально-ровной спиной в первый раз Криденс увидел в позапрошлом году перед самым Рождеством. Он стоял около магазина с мужской одеждой и раздавал листовки с призывами вычислять и выводить на чистую воду ведьм. Морозный ветер бил в лицо, холодил щеки, но матушка не разрешила ему взять с собой и пальто. Дрожа от холода, он протягивал куски опостылевшей бумаги проходившим мимо людям, пытался заговаривать с ними, просто вызвать жалость, чтобы быстрее расправиться с работой и уйти домой, но получал в ответ раздражение, издевки, сцеженные ядом советы найти нормальную работу.
Когда солнце начало закатываться за домами, ветер стал злее, кусачее. Скованные холодом руки перестали чувствовать гладкость листовок, Криденс выпустил облачко пара и запрокинул голову, любуясь закатным небом.
Появилась дикая по своей дерзости идея выбросить бумагу в урну у бутика через дорогу и вернуться в приют, чтобы отогреться, но страх, что матушка узнает – а она всегда каким-то образом была в курсе всех его ошибок и ослушаний – парализовывал. Измученные ладони еще помнили жар от ударов ремня и последующую режущую боль, которую запрещалось снимать. Терпеть – он должен был терпеть.
Он заметил приближающийся силуэт и твердо вознамерился избавиться от оставшихся листовок, всунув их ему в карман. Сглотнув вязкую слюну, Криденс попытался расправить плечи, но от пробравшего спину мороза снова скукожился в слабой попытке сохранить хоть иллюзию тепла. В голове вихрем пронеслись примерные слова, которые можно было бы сказать незнакомому человеку, но стоило тому подойти ближе, Криденс растерялся.
Шедший ему навстречу мужчина был странным. Не из-за одежды – она была дорогой и красивой, не из-за внешности или чего-то такого, наоборот, на вид он был вполне похожим на остальных, но стоило их взглядам пересечься, внутри Криденса будто что-то ожило и зашевелилось.
Так он реагировал на еду, когда был очень голодным.
В общем, что-то необъяснимое и непонятное.
Мужчина, заметив Криденса, даже замедлил шаг, подошел ближе и посмотрел на листовки, которые тот держал в руке.
БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ ВЕДЬМЫ СРЕДИ НАС!!!
Глазами пробежавшись по напечатанным строчкам, усмехнулся краешком губ. По привычке Криденс опустил голову так низко, что заболела шея, уткнулся взглядом в до блеска начищенные ботинки незнакомца и застенчиво спрятал бумагу к себе в карман. Стыд перед неизвестным мужчиной залил жаром щеки. Он пробормотал извинения за то, что помешал пройти, и чуть ли не убежал за угол, спасаясь от яркого, ликующего чувства внутри.
То, что он ненавидел, то, чего он боялся с самого детства, то, что жило в нём и было омерзительным, неправильным, на миг перестало мучить его и пытать, сладко замерло где-то в груди и потянулось к другому человеку.
Криденс не был знаком с подобными ощущениями – словно встретить в толпе знакомое лицо. Внутри уютно свернулось тепло. Он и не заметил, что с мечтательной улыбкой прошел всю улицу до дома, но, увидев мрачные ворота и всегда темные окна, вернулся в привычную тоску.
Робкую весну согнал один-единственный порыв стылого ветра.
Он осознал непростительность собственной ошибки, тот великий грех, который поневоле совершил из-за минутной встречи с незнакомцем. Его прошиб холодный пот, ладони взмокли.
Мэри Лу узнает. Господи, она всегда все знала.
Криденс старался открыть дверь бесшумно, даже света включать не стал, чтобы ненароком не привлечь внимания, но его ждали. Она сидела за обеденным столом, прямая, как струна, и буравила его мрачным, не предвещающим ничего хорошего взглядом.
- Ты поздно, - раздалось в мертвой тишине.
Страх парализовал голосовые связки. Криденс беспомощно переминался с ноги на ногу у порога, втайне мечтая развернуться и убежать, потому что он прекрасно понимал, что последует за этим обманчиво-нейтральным вопросом.
- Д-да. Простите.
Она встала с места и мрачной холодной тенью приблизилась к нему. Темнота скрывала ее, но не злые глаза.
Они жгли, делали больно. Она будто смотрела на врага, а не человека, которого растила и воспитывала.
В конце концов, она заметила, что он не все листовки успел раздать, взгляд стал совсем ненавидящим.
- Снимай ремень, Криденс.
От ее голоса дрогнули колени. От того, как разочарованно он прозвучал, Криденс снова запутался. Он не понимал – никогда не мог понять – любят его или презирают. Что бы он ни делал, ей было мало, она умудрялась находить ошибки и наказывать за них. Сначала он думал, что так она пытается спасти его, сделать лучше, правильно воспитать. Потом накрывала дикая тоска от осознания того, что ей просто нравилось его бить и мучить.
Но иногда она говорила о любви – о том, как ей важен и нужен Криденс, как она боится за его душу и всеми силами пытается помочь ему.
Горячие слезы хлынули раньше, чем он встал перед ней на колени и протянул зажатый в кулаке потрепанный кожаный ремень. Криденс распахнул ладони, ожидая наказания, но Мэри Лу не спешила с ударами. Она смотрела на него сверху вниз и начала бережно перебирать спутавшиеся от ветра короткие волосы. С жестокой нежностью, как готовый покарать грешника ангел.
- Снимай рубашку, Криденс. Сегодня ты провинился особенно сильно.
Криденс зажмурился до белых пятен, пытался отвлечся, но все равно не мог заставить себя не слышать ее скорбный шепот о падшей душе, о том, какой мерзкой потаскухой была его мать, как ее покупали мужчины в переулке, и с одним из них она зачала его, Криденса, как он должен быть благодарен за то, что такая благочестивая и благородная женщина, как Мэри Лу, приютила его, фактически спасла. Что могла шлюха дать ребенку? Именно, Криденс, ничего из того, что ты имеешь сейчас.
Продевая пуговицы через прорези в рубашке, Криденс думал совсем не о своей падшей матери, бросившей его еще младенцем, и он не думал, что Мэри Лу злилась на него из-за опоздания или оставшихся листовок. Внутри он был уверен, что Мэри Лу знает о том большом и темном, что живет в нем. О магии.
И про крохотное счастье, испытанное от встречи с таким же, тоже знает. Про затеплившуюся в груди надежду. Про лелеемую мечту – однажды взмахнуть рукой и согнать прочь уродливые шрамы с ладоней.
Первый удар вышиб из него жалобный писк. Болью обожгло голые бока – ремень прошелся по ребрам, потом начали вспухать шрамы на плечах и лопатках. Тонкая кожа вспарывалась, обнажая слабенькие мышцы. С каждым жалящим прикосновением Криденс кричал все громче, хотя изо всех сил старался подавить свой голос, даже в руку собственную впился зубами, чтобы рыданиями не перебудить сестер и братьев. Начавшая с редких, но болезненных ударов Мэри Лу вошла во вкус, закончила рассказывать о мерзостях, что вытворяла его мать, и просто пыхтела над ухом, занося руку снова и снова.
Наказание длилось несколько минут, но для Криденса они растянулись на бесконечность. Ни секунды он не выскальзывал из сознания и прочувствовал каждый удар, каждую каплю боли, которую дарила Мэри Лу. Во рту стало горячо и солоно от крови, хлынувшей из прокушенной раны, слезы нескончаемым потоком лились по лицу и стекали по подбородку на беззащитную, уже покрасневшую шею.
Мэри Лу остановилась так же резко, как и начала, брезгливо отбросила от себя ремень и, не говоря ни слова, вышла из комнаты прочь. Криденс стоял на коленях, боясь шевельнуться – если она вернется и не обнаружит его в той же позе, нового наказания не избежать. И только когда звуки от шагов стихли, и негромко хлопнула дверь в конце коридора, он позволил себе опереться на руки, чтобы стало легче онемевшим, задеревеневшим ногам.
Кровь стекала по бокам и капала на пол. Криденс заставил себя подняться и разогнуть спину, игнорируя жгучую боль, доковылял до заправленной кровати и лицом вниз рухнул на нее. От одной мысли о том, как он проведет ночь и наутро будет вынужден, как ни в чем не бывало, надеть рубашку с жилеткой, спуститься на завтрак и поблагодарить матушку и Господа за еду и тепло, к горлу подступала тошнота.
Морально истощенный, Криденс перестал плакать и только дрожал всем телом каждый раз, когда измученной обнаженной спины касался сквозняк сквозь старенькое окно.
Еще тогда, когда Мэри Лу заставила его опуститься на колени и снять одежду, он поклялся себе, что больше никогда – никогда! – даже в мыслях не позволит себе прикоснуться к миру, о котором столько грезил. И если еще раз увидит человека, подобного сегодняшнему незнакомцу, то бросится бежать прочь, вернется домой и будет горячо вымаливать прощение у Господа за грешные желания.
Но днем, когда ему пришлось снова выйти на снежные улицы Нью-Йорка со стопкой новых листовок, ноги сами понесли его магазину с мужской одеждой, около которого он стоял вчера.
Ветер стал еще злее, холоднее, начал сыпать мелкий колючий снег, быстро облепивший одежду. Проходившие мимо люди не обращали на него внимания, или слишком грубо отталкивали его руки каждый раз, когда он протягивал им ненавистную листовку. Спина горела, будто ее полосовали огнем. Но Криденс упрямо стоял на месте и боялся пропустить момент, когда вчерашний мужчина снова пройдет по улице и остановится напротив.
Но в этот раз ему, конечно, не повезло – до позднего вечера он вглядывался в лица прохожих, старательно игнорировал пробравший до костей холод и боль от полученных ран. В конце концов, ему пришлось вернуться домой.
В этот раз его не наказали – он свалился с тяжелейшей пневмонией и два месяца не выходил из комнаты. Старшие сестры помогали ему: приносили еду и лекарства, чистое, но уже старенькое потрепанное белье, а также новости из внешнего мира. Мэри Лу ни разу его не навестила, и он был счастлив.
Потому что иногда в горячечном бреду он видел того мужчину. Звал его.
Он еще несколько раз встречал людей, в которых признавал таких же, к которым рвалась сила, сидевшая внутри. А однажды ему посчастливилось заметить то самое черное пальто с широкими рукавами и серебристые виски, но толпа была слишком плотной, а Мэри Лу дышала в затылок, чтобы он позволил себе последовать за незнакомцем.
И дни его оставались серыми, болезненными, страшными и безнадежными.
Мечты становились блеклыми, невыразительными. В детстве он мог придумать место, куда убегал и где был нужен и любим, но с возрастом, живя в доме, наполненном тоской, разучился воображать.
Мрачная безысходность поглощала его все сильнее, засасывала в себя, и чем глубже он погружался, тем чернее становилось и внутри него самого. То, чему он боялся давать имя, и что вселяло животный страх в таких, как Мэри Лу, становилось сложнее контролировать – оно росло, крепло, злилось. Просило дать ему выход.
Оно жаждало.
На улице стояла кошмарная жара. Июньское солнце ярко светило на безоблачной голубизне высокого летнего неба. Даже асфальт плавился под ногами.
Народу на площади собралось довольно много – по крайней мере, еще ни разу до сегодняшнего дня он не видел, чтобы столько человек одновременно внимало тому, что говорила матушка. Мэри Лу, стоя на небольшой сцене, говорила. Громко, с чувством, активно жестикулируя. И если сначала речь ее была связной, логичной, то под конец, поддавшись эмоциям, она начала кричать.
Криденс механически протягивал каждому из толпы по буклетику и старался не смотреть им в глаза: чужие взгляды пугали, и больше всего на свете он боялся увидеть в них отвращение. Он не слушал того, что говорила Мэри Лу, и только думал о том, как противно липла к спине взмокшая от пота одежда.
Какая бы жара ни стояла на улице, он всегда был одет в застегнутую на все пуговицы рубашку, жилет и пиджак. Туго стянутый галстук давил на кадык.
НЕ БОЙТЕСЬ ГОВОРИТЬ, КТО ВЕДЬМА
МЫ ДОЛЖНЫ ДЕРЖАТЬСЯ ВМЕСТЕ
Какая-то женщина в сером неприглядном платье взяла у него из рук листовку и спросила:
- А вы действительно в это верите?
Она указала на плакат, на который то и дело показывала Мэри Лу – на руки, ломавшие древко метлы.
Криденс откровенно растерялся. Он действительно не знал, что ответить этой женщине: что он верит в существование магов? Или считает правильным ненавидеть их и бояться?
На ум начали приходить фразы, вызубренные в приюте: они опасны, они существуют, они среди нас. Будьте осторожны, даже ваша дочь или обувщик могут оказаться ими. Криденс говорил все тише и тише, чтобы избавиться от нежелательного внимания, начал отступать, но спиной столкнулся с еще одним слушателем.
Он сначала нутром понял, кто это был, а потом уже обернулся и убедился в этом – напротив стоял знакомый-незнакомый маг и прятал хитрую улыбку в уголках сухих губ. Криденс отчетливо понял, что никто больше не видит его, и они как бы наедине в середине толпы.
Мужчина усмехнулся и прошептал:
- Жалкое зрелище, не так ли?
Это он говорил о Мэри Лу и ее выступлении. Своим низким, хриплым голосом.
Криденс, будто зачарованный, поддакнул ему. Ладони мгновенно вспотели, листовки показались неподъемной ношей. Мужчина выдернул их из его рук и выбросил на землю.
- Они тебе не понадобятся, Криденс. Я знаю, что ты особенный. Как я. А то, что говорит твоя матушка, не имеет к реальности никакого отношения.
У Криденса перехватило дыхание, он перестал обращать внимание на мокрую одежду и весь превратился в слух. Голос Мэри Лу затих на заднем фоне, и сейчас существовали только он и маг напротив. Человек, озвучивающий самые смелые его желания и мечты. Что внутри Криденса живет магия, и никакой он не урод.
И все это происходило под носом беснующейся Мэри Лу, а значит, волшебство куда сильнее ее, значит, и он тоже. Она ведь продолжала говорить и не замечала, как у нее на глазах человек колдовал. Его охватил чистейший восторг, как от внезапного подарка на Рождество. Он даже удивиться не смог тому, что человек знал его имя.
Последние зрители расходились нехотя – лениво переставляли ноги, некоторые останавливались около Мэри Лу и задавали уточняющие вопросы, будто им было интересно, а Мэри Лу подробно им все объясняла, приводила множество примеров из истории и собственной жизни и не забывала повторять, как опасны маги. Сестры и братья разбились по парам и терпеливо ждали матушку у сцены. Криденс смотрел, как горячий ветер гонял по земле выброшенные буклеты.
В голове зрел план, как остаться одному хотя бы на пять минут – им бы хватило. Как, не вызывая подозрений, избавиться от матушки? Взгляд скользил по улице, пытаясь найти зацепку, но ничего не приходило на ум. Он никогда не врал Мэри Лу, да и в принципе не умел этого делать, считая смертным грехом.
Сердце начинает колотиться, как бешеное: а вдруг он не успеет, вдруг волшебник устанет ждать его, посчитает трусом и больше никогда не посмотрит на него, и останется Криденс просто Криденсом до конца своих дней?
- Совсем забыла, сегодня нужно будет забрать ткань у миссис Парротт, - Мэри Лу распрощалась с последними слушателями и в хорошем настроении из-за всеобщего внимания вернулась к своим сироткам.
Не успела она закончить вопрос, Криденс вызвался добровольцем. Он надеялся выкроить пять минут, сославшись на усталость от многочасового стояния под палящим солнцем. Мэри Лу, не заподозрив ничего плохого, просто согласилась с ним и сказала, что ждать они его не будут и сразу пойдут домой.
Криденс дождался, пока они не скрылись за углом, и перебежал через дорогу. Они заранее не договаривались о том, где именно встретятся, но он был уверен, что волшебник его найдет. В голове грохотало, он даже собственных мыслей не слышал, весь превратившись в напряженный нерв.
Сейчас должна была измениться его жизнь.
Он пропустил автомобиль и пересек соседнюю улицу – там прятался тупик. Он нашел его, когда маленьким потерялся в городе. Там его и ждал маг.
Автор: Люси
Бета: нет
Жанр: драма, фантастика
Рейтинг: Р
Персонажи: Грейвс/Криденс, Гриндевальд/Криденс в прошлом. Оч много ОМП и ОЖП
Предупреждение: наверняка ООС, АУ, нецензурная лексика. Насилие, майнд-контрол и прочие неприятные вещи.
От автора: в судебной системе США я очень плохо шарю, поэтому не судите строго.
Глава 1
читать дальшеПерсиваль Грейвс отлеживал свой потом и кровью заработанный больничный отпуск, с головой зарывшись в бумаги: отчеты, доклады, жалобы (их было больше всего), записки от сотрудников с пожеланиями скорейшего выздоровления и письма от тех, кого он называл информаторами. Его секретарь, пятидесятилетняя ведьма по имени Мелоди, очень громко возмущалась молодыми колдомедиками в коротких белых халатиках, каждые пять минут проверявшими здоровье пережившего опаснейшие травмы дорогого всей Америке Главы департамента защиты магического правопорядка, чем сильно его бесила.
Еще его неимоверно раздражало то, что из-за своей должности и всеобщей народной любви больничная палата превратилась в гребанную оранжерею, и от убийственной смеси цветочных запахов – роз, лилий, ромашек, гвоздик и каких-то трав, от которой пухла голова. К тому же, мерзкий декабрьский сквозняк вместо того, чтобы отогнать удушливую вонь, только морозил спину.
И на языке по-прежнему чувствовался преотвратнейший привкус костероста. Лекарство помогало очень неохотно, и пришлось признать, что в сорок ребра срастаются не так резво, как в шестнадцать от удара бладжером в бок.
В общем, утро двадцатого декабря для мистера Грейвса, мягко говоря, не выдалось. Как предыдущие десять. А если точнее, его жизнь последние полгода превратились в сущий кошмар: сначала физически увечили, наложили сильное заклятье, держали в каком-то затхлом влажном подвале (и он, ко всему прочему, отхватил пневмонию и почти умер) и под его личиной чуть не устроили войну между магами и не-магами, и теперь держали в Центральном Госпитале и пичкали горой таблеток.
Мелоди дождалась, когда уйдет очередная хихикающая медсестра, и протянула ему свежий приказ от Президента. Грейвс посмотрел на печатные официальные строки и нахмурился, хотя, казалось бы, куда сильнее.
Госпожа Президент настоятельно рекомендовала ему заканчивать больничный отпуск и возвращаться к работе, потому что со дня на день должно было начаться судебное заседание против Криденса Бэрбоуна, обвинявшегося в нарушении Конституции магической Америки, Закона о секретности, в убийстве двух не-магов, сговоре с Гриндевальдом, укрывательстве его и терроризме. Подробностями его, конечно, не побаловали, только сухо доложили суть дела.
Грейвс даже присвистнул тихонько. Список получился внушительным, и то, что парня не прикончили сразу, означало, что все не так просто и не все тайны раскрыты, с чем и должен был разобраться Грейвс.
- Стоп. А Бэрбоун разве не умер шестого числа?
- Да, все это видели, - ответила Мелоди, - но его нашли в Портленде. Видимо, пытался перебраться в Европу. Наверное, его спасла магия. Природу обскуров никто никогда не изучал, мистер Грейвс.
Мерлин, вот что значит, лежать в больнице и пялиться в потолок, вместо того, чтобы нормально просматривать отчеты своих сотрудников. Они, видимо, могли оказаться полезными.
Он уже представлял, как нацепит на плечи привычное пальто, вольется в рабочий процесс и по маленьким кусочкам начнет складывать большую картину, как одну за другой раскроет тайны, восстановит события по минутам, и по рукам даже мурашки от удовольствия пробежали.
Грейвс посмотрел на настенные часы и отложил кипу бумаг, покоившуюся у него на коленях: время было раннее, он еще успевал в штаб-квартиру. Распорядившись, чтобы Мелоди позвала дежурного целителя, он принялся быстро переодеваться в гражданскую одежду, ибо форма ни на что не годилась. К счастью, личный секретарь работала с ним на протяжении шести последних лет и наизусть знала предпочтения своего босса, поэтому костюм выбрала вполне приличный.
- Мистер Грейвс, - вошедший целитель, старичок лет ста, смотрел с неодобрением, - вам нужны покой и тишина. Вы пережили…
- Да-да, - Грейвс перебил его, - я в порядке, честное слово. Мне некогда тут засиживаться, сами понимаете.
Он многозначительно посмотрел на колдомедика.
События двухнедельной давности здорово всполошили всю Америку, и не сыграть на этом было глупо. Персиваль Грейвс был одним из немногих, кто действительно мог вернуть порядок на улицы Нью-Йорка и защитить волшебников от угрозы разоблачения.
- Подождите, я выпишу вам рецепт на некоторые лекарства, которые помогут вам восстановить свое здоровье. А еще загляните к Эсмеральде и возьмите настой корня мандагоры. Должно хватить на месяц-другой.
Грейвс кивнул: хорошо, док, все сделаю.
Мелоди собрала все отчеты и спрятала их в зачарованную дамскую сумочку, засеменила за боссом. Сам Грейвс был очень рад покинуть госпитальную палату и вернуться, наконец, к нормальной жизни, наполненной ежедневной рутиной Главы департамента.
Коротко попрощавшись с сестрой на дежурном посту и забрав рецепт и лекарство, Грейвс остановился на крыльце больницы и окинул припорошенную снегом полупустую улицу внимательным взглядом.
Впервые за шесть месяцев он почувствовал себя живым.
***
В штаб-квартире МАКУСА творился полный беспредел: стоял жуткий гул и, казалось, все сотрудники разом хлынули в главный холл и обеспокоенно бегали туда-сюда. Грейвс на секунду замер на входе и поправил взмокшие от дождя волосы – он решил не аппарировать из Госпиталя, а пройтись пешком и проветрить голову, благо идти было минут пятнадцать, но начался снегопад с ветром, и прическа слегка подпортилась.
Сквозь толпу к нему направлялась Агапи, в руках держала увесистую папку, набитую бумажками. При виде начальника она сдержанно улыбнулась и поспешила проводить его в кабинет к Президенту.
- Все в полном замешательстве, мистер Грейвс. Госпожа Президент который день не выходит из кабинета, постоянно собирает советы и даже запретила каминную сеть. Вчера нескольких сотрудников Департамента международных отношений обвинили в государственной измене и взяли под стражу. Ходят слухи, они помогали Гриндевальду.
Грейвс слушал ее в пол-уха и даже не делал вид, будто ему интересна ее болтовня, все равно он услышит правду из первых уст. Отправив молодого автора по делам, он деликатно постучался в темные двери личного кабинета Серафины, но не стал дожидаться приглашения и прошел внутрь.
Президент стояла к нему спиной, но обернулась на звук. По всей видимости, она бесцельно смотрела в окно и пыталась собраться с мыслями, когда все вокруг летело в тартарары. Грейвс даже удивился, когда ему дали возможность восстановиться в такой сложный для Конгресса и всех волшебников момент, а не сразу кинули в пекло. Но небольшой отдых в Госпитале и надлежащий уход сделали свое дело – он чувствовал себя готовым к работе.
Серафина с ним всегда была предельно честной, вот и сегодня юлить не стала:
- Все плохо.
- Я догадался.
- Все очень плохо, - она решила уточнить, - ты обязан во всем этом разобраться. Гриндевальда уже передали в Европу, там его и будут судить. А нам осталось разобраться с тем, что он натворил. Дело над Бэрбоуном будут рассматривать в Верховном суде. Слишком все серьезно, Грейвс.
Новости оказались, конечно, дурные. Стоило ликвидировать его, Грейвса, как начались хаос и помешательство.
- Не могу поверить, что вы не заметили подмены.
Он решил начать с самого главного. Этот вопрос мучил его все полгода, и он даже не надеялся на ответ – сам факт того, что он озвучил его, здорово помог успокоиться.
Президент поджала губы.
- Ты всегда молчишь, он тоже молчал, - как бы упрекая и оправдываясь, - как ты теперь понял, мы за своими сотрудниками не следим.
- А зря.
- Зря, - она согласилась, - мы это уже исправили.
Немного помолчав, он уточнил:
- Что, все время молчал?
- Да. И смотрел недобро.
Он фыркнул.
Очень похоже на МАКУСА. Такая безалаберность, Мерлин великий, при реальной угрозе была вещью недопустимой, зато после катастрофы все ринулись ужесточать законы и порядки.
- Хорошо. В понедельник приступлю к работе. Сегодня я бы хотел уточнить, что ты сама думаешь насчет мальчишки Бэрбоуна. Какие у него шансы.
Почему сразу его не хлопнули, когда обнаружили у границы, как сделали это в первый раз, под землей, он спрашивать не стал. Задавать компрометирующие вопросы начальству в кризис очень глупо.
Серафина, устав смотреть на снежно-белый Нью-Йорк, села в кресло и устало прикрыла глаза. Грейвс с места не сдвинулся, только повернулся к ней, чтобы видеть ее лицо.
- Практически никаких. Ему светит смертная казнь. Законы очень суровы, да ты и сам знаешь.
- Зачем тогда я? – Удивился Грейвс. - Он ведь виноват.
- Виноват, - кивнула Президент, - разнес полгорода, убил двух не-магов, поставил под угрозу всех нас, чуть не спровоцировал второй Салем, Мерлин его дери, но обстоятельства таковы, что можно будет смягчить наказание. Мы приставили к нему юриста, но все пока безрезультатно, парень не идет на контакт. И вообще. Все в ужасе, еще никогда мы не были так близки к полному разоблачению. Накануне было решено ужесточить наказание за использование магии в присутствии не-магов и использовании магии несовершеннолетними. Готовится законопроект о запрете использования беспалочковой магии.
Грейвс подумал, что это не лучшая тактика, особенно когда под боком происходят революции, и уставшие прятаться маги идут в открытую против не-магов. Все чаще звучат призывы не прятаться и не прятать свою силу, и эти мысли были популярны среди волшебников, что не удивительно. С другой стороны, напуганные не-маги впадают в маразм и начинают искать ведьм среди своих – отличный политический ход, между прочим. Обвиняя в колдовстве, можно будет легко избавляться от ненужных людей.
- Хорошо, я все понял. Пойду поговорю с юристом Бэрбоуна.
Было непривычно расхаживать на рабочем месте в гражданской одежде и не вселять в сотрудников леденящий ужас, а видеть на их лицах сочувствие и унизительную, бесящую жалость. Грейвс спустился на лифте до третьего этажа и нырнул в узкий и почему-то темный коридор. Зато пустой – сюда мало кто захаживал, кроме тех, кто непосредственно здесь трудился. Естественно, занятые бумажной работой юристы не часто покидали собственные кабинеты.
Мистер Меркури нашелся в своем кресле, с головой погруженным в чтение ежедневной газеты. Грейвс решил не вызывать его к себе, а самому наведаться в гости. Во-первых, при знакомстве с человеком не хотел Грейвс тыкать в свое превосходство и высокую должность, во-вторых, решил попытаться втереться Меркури в доверие.
- Мистер Грейвс! – Распознав в своем неожиданном посетителе Главу Департамента, Меркури вскочил на ноги и широко, заискивающе заулыбался. – Какое счастье, что вы вернулись. Теперь волшебники и волшебницы Америки могут спать спокойно.
У Грейвса аж сахар в крови поднялся от его слащавого тона. Скрежетнув зубами, он выдавил из себя ответную улыбку, но она получилась кривой. Терпеть не мог подлиз, с самого детства так.
- Я тоже безмерно рад, - почти не соврал Грейвс, - вернуться к работе. Я к вам по делу, кстати. Слышал, вы и есть юрист, представляющий интерес мистера Бэрбоуна.
Меркури на его последние слова закатил глаза, мол, какой там представляющий интересы.
- Да, что вам нужно?
- Все, - очень просто ответил Грейвс и занял стул напротив Меркури, не спрашивая разрешения, - с самого начала.
Мистер Меркури улыбаться перестал, начал суетливо поправлять золотистые перышки в держателях, потом руки его переместились на газету и теперь мучили ее.
- Так нечего рассказывать, мистер Грейвс, Бэрбоун не идет на контакт. Ничего не говорит. Первое время вообще сидел все время, забившись в угол, и отказывался от еды.
- Воспоминания?
- Не дался, - Меркури пожал плечами.
Грейвс недовольно сжал губы. Эффективность судебной системы, конечно, поражала: они не просто не добрались до правды, они даже разговорить подозреваемого не смогли.
- Я бы хотел поговорить с ним лично.
Грейвс встал с места, направился к дверям. Меркури часто и мелко закивал, и его маленькие серые глаза льстиво заблестели.
- Конечно. Позвольте проводить вас.
Лифт спустил их до цокольного этажа, а дальше им пришлось спускаться в подвал самостоятельно. Лестница пряталась за старой картиной с изображением зимних не-магических зайцев. Меркури отодвинул тяжелую деревянную раму, и они нырнули в открывшийся проем в стене.
Они оказались в черном узком коридоре. Постовой проверил их документы и пропустил дальше. У поста охранника Меркури повернул обратно, а Грейвс доложил о цели визита и был проведен в камеру к Бэрбоуну Криденсу. За то время, что они шли, охранник успел поделиться впечатлениями о парне и не мог назвать их положительными. Было в нем что-то темное и пугающее, несмотря на то, что мальчик сам бы пуганым до невозможности: заикался, боялся посмотреть в глаза, уклонялся от любого вида контакта и первое время только и делал, что горько плакал. Правда, старался бесшумно.
Грейвс смотрел на темную мужскую фигуру через зачарованные решетки. Здесь не было окон, и единственным источником света был Люмос, которым они освещали себе дорогу. Он протянул руку вперед, попытавшись выхватить из темноты хоть кусочек чужого лица, но заключенный Криденс дернулся и нырнул глубже в тень. Головы он не поднимал, даже на голос аврора не реагировал.
Но когда заговорил Грейвс поблагодарил дежурного и попросил открыть камеру, Бэрбоун напрягся, подобрался и вперился немигающим взглядом ему в лицо.
Когда аврор вернулся на пост, Грейвс произнес короткое «Нокс», но палочку убирать не стал. Он не планировал задерживаться в подвале надолго, потому что официально приступал к обязанностям с понедельника. Тем не менее, он уже знал, что разговорить Криденса будет делом непростым.
- Не возражаешь? – Отдав дань приличиям, Грейвс прикрыл за собой решетчатую дверь, но вглубь проходить не стал. Ему не ответили, но очень внимательно слушали, на миг показалось, будто ловили каждое слово. Глава департамента протянул раскрытую ладонь с покоившейся на ней палочкой и спросил разрешения: - Можно?
Ему опять не ответили, и он принял молчание за согласие, заставил кончик палочки слегка засветиться и разогнать мрак. С некоторых пор он чувствовал себя крайне уязвимо в темноте.
Вопреки ожиданиям, Бэрбоун не ринулся в противоположную от света сторону, наоборот, вытянул шею и во все глаза смотрел на Грейвса. Взгляд у него был взволнованным, неверящим, потерянным… много чего мистер Грейвс успел разглядеть, прежде чем мальчик напротив вскочил на ноги, но приближаться побоялся, так и замер на месте, открыв рот.
- Вы!.. Но как?..
Грейвс успел получить от Президента быстрый пересказ последних событий. Конечно, в душе он бесился от того, что Гриндевальд расхаживал по городу с его внешностью и вводил запуганных юношей в заблуждение. Его вины в этом не было. Грейвс отчетливо понимал, что они оба оказались жертвами чужой манипуляции, но все равно почувствовал себя неуютно.
- Криденс. Можно называть тебя по имени? – Парень кивнул. – Хорошо. Тот человек, который обманывал тебя – задержан, он в Европе. И его будут судить.
Бэрбоун сдвинул брови, но ничего не сказал – переваривал услышанное, видимо. Грейвс бы хотел втянуть его в диалог и выпытать хоть что-нибудь, но напирать не стал. Давал парню время привыкнуть к новому формату их… отношений.
- Я никогда не хотел врать тебе или манипулировать тобой, это все Гриндевальд. Я сам, если ты не знаешь, около полугода провалялся в темноте и холоде под непростительным заклятьем. Непростительные заклятья, Криденс…
- Я знаю, - Бэрбоун перебил его. Он был похож на ученика, очень хорошо подготовившегося к уроку и спешившего поделиться своими знаниями, но опомнился и боязливо опустил голову. Приготовившись к удару, видимо, - п-простите.
- Все в порядке. Не стоит попусту извиняться. Ты не возражаешь? – Грейвс решил, что момент первого знакомства прошел вполне успешно. Так осторожничать с подозреваемыми не в его стиле, но с недавних пор он пересматривал свои взгляды на жизнь, особенно в больнице, где, кроме рефлексий, заняться было нечем.
Криденс последней его фразы не понял, поэтому пришлось уточнить:
- Ты не против, если я присяду? – Грейвс кивком указал на прибитую к влажно поблескивающей стене койку и чуть не засмеялся от того, каким удивленным стало лицо Криденса.
Мерлин знает, когда у него в последний раз спрашивали разрешения на что-либо.
Криденс кивнул, и только потом Грейвс позволил себе сесть. Оценить обстановку, состояние самого парня: он выглядел потрепанным, бесконечно усталым, тусклым и серым, как прибитая пыль. Тюремная мантия висела в плечах и открывала мертвенно-белые плечи. Грязные волосы спутались в клоки. Грейвз помимо воли начал его жалеть.
Положение парня тоже было весьма печальным – не смертная казнь, так пожизненное заключение. Ну как такое допустить?
- Скоро я должен буду уйти, но прежде скажу: мы доберемся до правды, и я хочу, чтобы ты нам в этом помог. Человек, которому ты доверял, пользовался тобой и твоей беспомощностью в корыстных целях, и мы докажем твою невиновность.
- Уйти?.. – Эхом отозвался Криденс, еле шевеля губами. Он нервно переминался с ноги на ногу и ежился, потому что здесь было, черт возьми, чудовищно холодно, Грейвс твердо решил приказать аврорам поделиться с парнем теплыми одеялами. – П-пожалуйста. Не уходите.
- Я еще вернусь.
Но Криденс не услышал его последних слов или нарочно пропустил мимо ушей, он рухнул перед Грейвсом на колени и с мольбой посмотрел в глаза.
- Позвольте. Прошу.
Грейвс нервно дернулся. Сначала проверил, действительно ли пуст коридор, потом опустил взгляд, но увидел только темную взлохмаченную макушку – Криденс держал голову низко опущенной, практически сидя у его ног.
Неприятные ощущения сдавили грудь, но Грейвс не торопился поднимать его или уговаривать не глупить. Еще от него ждали разрешения.
На что – Мерлин его знает. Озноб прошел по позвоночнику, но был списан на холод внутри камеры. Грейвс хрипло согласился. Голос и самообладание его подвели.
Первые минуты ничего такого не происходило, и Грейвс напряженно ждал, что же взбрело в голову Криденсу, потом почувствовал легкое прикосновение к руке.
Криденс сначала коснулся его, потом замер, проверяя реакцию. Не получил удара – повторил.
Грейвс ничего конкретного по этому поводу почувствовать не успел, только безграничное удивление. Он ожидал немного другой реакции от Криденса – неприязни, обиды, подозрительности, но уж точно не болезненной привязанности, пусть юноша и понимал, что перед ним совсем другой человек.
Через секунду все прекратилось. Криденс поднялся на ноги, отошел к противоположной стене и отвернулся, чтобы не видеть, какими глазами на него смотрел Грейвс.
Боялся прочесть в них отвращение? насмешку? В любом случае, Грейвс и не думал о таком.
2 глава в черновом варианте
читать дальше
Предупреждение к главе: физическое и эмоциональное насилие над несовершеннолетним, манипуляции и майнд-контрол, нецензурная лексика. Я хз сколько по канону Криденсу лет, в википедии написано, что не меньше 18, от этого и пляшу. Поэтому underage в предупреждениях не ставлю. Но на будущее предупреждаю.
Мужчину в дорогом костюме и идеально-ровной спиной в первый раз Криденс увидел в позапрошлом году перед самым Рождеством. Он стоял около магазина с мужской одеждой и раздавал листовки с призывами вычислять и выводить на чистую воду ведьм. Морозный ветер бил в лицо, холодил щеки, но матушка не разрешила ему взять с собой и пальто. Дрожа от холода, он протягивал куски опостылевшей бумаги проходившим мимо людям, пытался заговаривать с ними, просто вызвать жалость, чтобы быстрее расправиться с работой и уйти домой, но получал в ответ раздражение, издевки, сцеженные ядом советы найти нормальную работу.
Когда солнце начало закатываться за домами, ветер стал злее, кусачее. Скованные холодом руки перестали чувствовать гладкость листовок, Криденс выпустил облачко пара и запрокинул голову, любуясь закатным небом.
Появилась дикая по своей дерзости идея выбросить бумагу в урну у бутика через дорогу и вернуться в приют, чтобы отогреться, но страх, что матушка узнает – а она всегда каким-то образом была в курсе всех его ошибок и ослушаний – парализовывал. Измученные ладони еще помнили жар от ударов ремня и последующую режущую боль, которую запрещалось снимать. Терпеть – он должен был терпеть.
Он заметил приближающийся силуэт и твердо вознамерился избавиться от оставшихся листовок, всунув их ему в карман. Сглотнув вязкую слюну, Криденс попытался расправить плечи, но от пробравшего спину мороза снова скукожился в слабой попытке сохранить хоть иллюзию тепла. В голове вихрем пронеслись примерные слова, которые можно было бы сказать незнакомому человеку, но стоило тому подойти ближе, Криденс растерялся.
Шедший ему навстречу мужчина был странным. Не из-за одежды – она была дорогой и красивой, не из-за внешности или чего-то такого, наоборот, на вид он был вполне похожим на остальных, но стоило их взглядам пересечься, внутри Криденса будто что-то ожило и зашевелилось.
Так он реагировал на еду, когда был очень голодным.
В общем, что-то необъяснимое и непонятное.
Мужчина, заметив Криденса, даже замедлил шаг, подошел ближе и посмотрел на листовки, которые тот держал в руке.
БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ ВЕДЬМЫ СРЕДИ НАС!!!
Глазами пробежавшись по напечатанным строчкам, усмехнулся краешком губ. По привычке Криденс опустил голову так низко, что заболела шея, уткнулся взглядом в до блеска начищенные ботинки незнакомца и застенчиво спрятал бумагу к себе в карман. Стыд перед неизвестным мужчиной залил жаром щеки. Он пробормотал извинения за то, что помешал пройти, и чуть ли не убежал за угол, спасаясь от яркого, ликующего чувства внутри.
То, что он ненавидел, то, чего он боялся с самого детства, то, что жило в нём и было омерзительным, неправильным, на миг перестало мучить его и пытать, сладко замерло где-то в груди и потянулось к другому человеку.
Криденс не был знаком с подобными ощущениями – словно встретить в толпе знакомое лицо. Внутри уютно свернулось тепло. Он и не заметил, что с мечтательной улыбкой прошел всю улицу до дома, но, увидев мрачные ворота и всегда темные окна, вернулся в привычную тоску.
Робкую весну согнал один-единственный порыв стылого ветра.
Он осознал непростительность собственной ошибки, тот великий грех, который поневоле совершил из-за минутной встречи с незнакомцем. Его прошиб холодный пот, ладони взмокли.
Мэри Лу узнает. Господи, она всегда все знала.
Криденс старался открыть дверь бесшумно, даже света включать не стал, чтобы ненароком не привлечь внимания, но его ждали. Она сидела за обеденным столом, прямая, как струна, и буравила его мрачным, не предвещающим ничего хорошего взглядом.
- Ты поздно, - раздалось в мертвой тишине.
Страх парализовал голосовые связки. Криденс беспомощно переминался с ноги на ногу у порога, втайне мечтая развернуться и убежать, потому что он прекрасно понимал, что последует за этим обманчиво-нейтральным вопросом.
- Д-да. Простите.
Она встала с места и мрачной холодной тенью приблизилась к нему. Темнота скрывала ее, но не злые глаза.
Они жгли, делали больно. Она будто смотрела на врага, а не человека, которого растила и воспитывала.
В конце концов, она заметила, что он не все листовки успел раздать, взгляд стал совсем ненавидящим.
- Снимай ремень, Криденс.
От ее голоса дрогнули колени. От того, как разочарованно он прозвучал, Криденс снова запутался. Он не понимал – никогда не мог понять – любят его или презирают. Что бы он ни делал, ей было мало, она умудрялась находить ошибки и наказывать за них. Сначала он думал, что так она пытается спасти его, сделать лучше, правильно воспитать. Потом накрывала дикая тоска от осознания того, что ей просто нравилось его бить и мучить.
Но иногда она говорила о любви – о том, как ей важен и нужен Криденс, как она боится за его душу и всеми силами пытается помочь ему.
Горячие слезы хлынули раньше, чем он встал перед ней на колени и протянул зажатый в кулаке потрепанный кожаный ремень. Криденс распахнул ладони, ожидая наказания, но Мэри Лу не спешила с ударами. Она смотрела на него сверху вниз и начала бережно перебирать спутавшиеся от ветра короткие волосы. С жестокой нежностью, как готовый покарать грешника ангел.
- Снимай рубашку, Криденс. Сегодня ты провинился особенно сильно.
Криденс зажмурился до белых пятен, пытался отвлечся, но все равно не мог заставить себя не слышать ее скорбный шепот о падшей душе, о том, какой мерзкой потаскухой была его мать, как ее покупали мужчины в переулке, и с одним из них она зачала его, Криденса, как он должен быть благодарен за то, что такая благочестивая и благородная женщина, как Мэри Лу, приютила его, фактически спасла. Что могла шлюха дать ребенку? Именно, Криденс, ничего из того, что ты имеешь сейчас.
Продевая пуговицы через прорези в рубашке, Криденс думал совсем не о своей падшей матери, бросившей его еще младенцем, и он не думал, что Мэри Лу злилась на него из-за опоздания или оставшихся листовок. Внутри он был уверен, что Мэри Лу знает о том большом и темном, что живет в нем. О магии.
И про крохотное счастье, испытанное от встречи с таким же, тоже знает. Про затеплившуюся в груди надежду. Про лелеемую мечту – однажды взмахнуть рукой и согнать прочь уродливые шрамы с ладоней.
Первый удар вышиб из него жалобный писк. Болью обожгло голые бока – ремень прошелся по ребрам, потом начали вспухать шрамы на плечах и лопатках. Тонкая кожа вспарывалась, обнажая слабенькие мышцы. С каждым жалящим прикосновением Криденс кричал все громче, хотя изо всех сил старался подавить свой голос, даже в руку собственную впился зубами, чтобы рыданиями не перебудить сестер и братьев. Начавшая с редких, но болезненных ударов Мэри Лу вошла во вкус, закончила рассказывать о мерзостях, что вытворяла его мать, и просто пыхтела над ухом, занося руку снова и снова.
Наказание длилось несколько минут, но для Криденса они растянулись на бесконечность. Ни секунды он не выскальзывал из сознания и прочувствовал каждый удар, каждую каплю боли, которую дарила Мэри Лу. Во рту стало горячо и солоно от крови, хлынувшей из прокушенной раны, слезы нескончаемым потоком лились по лицу и стекали по подбородку на беззащитную, уже покрасневшую шею.
Мэри Лу остановилась так же резко, как и начала, брезгливо отбросила от себя ремень и, не говоря ни слова, вышла из комнаты прочь. Криденс стоял на коленях, боясь шевельнуться – если она вернется и не обнаружит его в той же позе, нового наказания не избежать. И только когда звуки от шагов стихли, и негромко хлопнула дверь в конце коридора, он позволил себе опереться на руки, чтобы стало легче онемевшим, задеревеневшим ногам.
Кровь стекала по бокам и капала на пол. Криденс заставил себя подняться и разогнуть спину, игнорируя жгучую боль, доковылял до заправленной кровати и лицом вниз рухнул на нее. От одной мысли о том, как он проведет ночь и наутро будет вынужден, как ни в чем не бывало, надеть рубашку с жилеткой, спуститься на завтрак и поблагодарить матушку и Господа за еду и тепло, к горлу подступала тошнота.
Морально истощенный, Криденс перестал плакать и только дрожал всем телом каждый раз, когда измученной обнаженной спины касался сквозняк сквозь старенькое окно.
Еще тогда, когда Мэри Лу заставила его опуститься на колени и снять одежду, он поклялся себе, что больше никогда – никогда! – даже в мыслях не позволит себе прикоснуться к миру, о котором столько грезил. И если еще раз увидит человека, подобного сегодняшнему незнакомцу, то бросится бежать прочь, вернется домой и будет горячо вымаливать прощение у Господа за грешные желания.
Но днем, когда ему пришлось снова выйти на снежные улицы Нью-Йорка со стопкой новых листовок, ноги сами понесли его магазину с мужской одеждой, около которого он стоял вчера.
Ветер стал еще злее, холоднее, начал сыпать мелкий колючий снег, быстро облепивший одежду. Проходившие мимо люди не обращали на него внимания, или слишком грубо отталкивали его руки каждый раз, когда он протягивал им ненавистную листовку. Спина горела, будто ее полосовали огнем. Но Криденс упрямо стоял на месте и боялся пропустить момент, когда вчерашний мужчина снова пройдет по улице и остановится напротив.
Но в этот раз ему, конечно, не повезло – до позднего вечера он вглядывался в лица прохожих, старательно игнорировал пробравший до костей холод и боль от полученных ран. В конце концов, ему пришлось вернуться домой.
В этот раз его не наказали – он свалился с тяжелейшей пневмонией и два месяца не выходил из комнаты. Старшие сестры помогали ему: приносили еду и лекарства, чистое, но уже старенькое потрепанное белье, а также новости из внешнего мира. Мэри Лу ни разу его не навестила, и он был счастлив.
Потому что иногда в горячечном бреду он видел того мужчину. Звал его.
Он еще несколько раз встречал людей, в которых признавал таких же, к которым рвалась сила, сидевшая внутри. А однажды ему посчастливилось заметить то самое черное пальто с широкими рукавами и серебристые виски, но толпа была слишком плотной, а Мэри Лу дышала в затылок, чтобы он позволил себе последовать за незнакомцем.
И дни его оставались серыми, болезненными, страшными и безнадежными.
Мечты становились блеклыми, невыразительными. В детстве он мог придумать место, куда убегал и где был нужен и любим, но с возрастом, живя в доме, наполненном тоской, разучился воображать.
Мрачная безысходность поглощала его все сильнее, засасывала в себя, и чем глубже он погружался, тем чернее становилось и внутри него самого. То, чему он боялся давать имя, и что вселяло животный страх в таких, как Мэри Лу, становилось сложнее контролировать – оно росло, крепло, злилось. Просило дать ему выход.
Оно жаждало.
На улице стояла кошмарная жара. Июньское солнце ярко светило на безоблачной голубизне высокого летнего неба. Даже асфальт плавился под ногами.
Народу на площади собралось довольно много – по крайней мере, еще ни разу до сегодняшнего дня он не видел, чтобы столько человек одновременно внимало тому, что говорила матушка. Мэри Лу, стоя на небольшой сцене, говорила. Громко, с чувством, активно жестикулируя. И если сначала речь ее была связной, логичной, то под конец, поддавшись эмоциям, она начала кричать.
Криденс механически протягивал каждому из толпы по буклетику и старался не смотреть им в глаза: чужие взгляды пугали, и больше всего на свете он боялся увидеть в них отвращение. Он не слушал того, что говорила Мэри Лу, и только думал о том, как противно липла к спине взмокшая от пота одежда.
Какая бы жара ни стояла на улице, он всегда был одет в застегнутую на все пуговицы рубашку, жилет и пиджак. Туго стянутый галстук давил на кадык.
НЕ БОЙТЕСЬ ГОВОРИТЬ, КТО ВЕДЬМА
МЫ ДОЛЖНЫ ДЕРЖАТЬСЯ ВМЕСТЕ
Какая-то женщина в сером неприглядном платье взяла у него из рук листовку и спросила:
- А вы действительно в это верите?
Она указала на плакат, на который то и дело показывала Мэри Лу – на руки, ломавшие древко метлы.
Криденс откровенно растерялся. Он действительно не знал, что ответить этой женщине: что он верит в существование магов? Или считает правильным ненавидеть их и бояться?
На ум начали приходить фразы, вызубренные в приюте: они опасны, они существуют, они среди нас. Будьте осторожны, даже ваша дочь или обувщик могут оказаться ими. Криденс говорил все тише и тише, чтобы избавиться от нежелательного внимания, начал отступать, но спиной столкнулся с еще одним слушателем.
Он сначала нутром понял, кто это был, а потом уже обернулся и убедился в этом – напротив стоял знакомый-незнакомый маг и прятал хитрую улыбку в уголках сухих губ. Криденс отчетливо понял, что никто больше не видит его, и они как бы наедине в середине толпы.
Мужчина усмехнулся и прошептал:
- Жалкое зрелище, не так ли?
Это он говорил о Мэри Лу и ее выступлении. Своим низким, хриплым голосом.
Криденс, будто зачарованный, поддакнул ему. Ладони мгновенно вспотели, листовки показались неподъемной ношей. Мужчина выдернул их из его рук и выбросил на землю.
- Они тебе не понадобятся, Криденс. Я знаю, что ты особенный. Как я. А то, что говорит твоя матушка, не имеет к реальности никакого отношения.
У Криденса перехватило дыхание, он перестал обращать внимание на мокрую одежду и весь превратился в слух. Голос Мэри Лу затих на заднем фоне, и сейчас существовали только он и маг напротив. Человек, озвучивающий самые смелые его желания и мечты. Что внутри Криденса живет магия, и никакой он не урод.
И все это происходило под носом беснующейся Мэри Лу, а значит, волшебство куда сильнее ее, значит, и он тоже. Она ведь продолжала говорить и не замечала, как у нее на глазах человек колдовал. Его охватил чистейший восторг, как от внезапного подарка на Рождество. Он даже удивиться не смог тому, что человек знал его имя.
Последние зрители расходились нехотя – лениво переставляли ноги, некоторые останавливались около Мэри Лу и задавали уточняющие вопросы, будто им было интересно, а Мэри Лу подробно им все объясняла, приводила множество примеров из истории и собственной жизни и не забывала повторять, как опасны маги. Сестры и братья разбились по парам и терпеливо ждали матушку у сцены. Криденс смотрел, как горячий ветер гонял по земле выброшенные буклеты.
В голове зрел план, как остаться одному хотя бы на пять минут – им бы хватило. Как, не вызывая подозрений, избавиться от матушки? Взгляд скользил по улице, пытаясь найти зацепку, но ничего не приходило на ум. Он никогда не врал Мэри Лу, да и в принципе не умел этого делать, считая смертным грехом.
Сердце начинает колотиться, как бешеное: а вдруг он не успеет, вдруг волшебник устанет ждать его, посчитает трусом и больше никогда не посмотрит на него, и останется Криденс просто Криденсом до конца своих дней?
- Совсем забыла, сегодня нужно будет забрать ткань у миссис Парротт, - Мэри Лу распрощалась с последними слушателями и в хорошем настроении из-за всеобщего внимания вернулась к своим сироткам.
Не успела она закончить вопрос, Криденс вызвался добровольцем. Он надеялся выкроить пять минут, сославшись на усталость от многочасового стояния под палящим солнцем. Мэри Лу, не заподозрив ничего плохого, просто согласилась с ним и сказала, что ждать они его не будут и сразу пойдут домой.
Криденс дождался, пока они не скрылись за углом, и перебежал через дорогу. Они заранее не договаривались о том, где именно встретятся, но он был уверен, что волшебник его найдет. В голове грохотало, он даже собственных мыслей не слышал, весь превратившись в напряженный нерв.
Сейчас должна была измениться его жизнь.
Он пропустил автомобиль и пересек соседнюю улицу – там прятался тупик. Он нашел его, когда маленьким потерялся в городе. Там его и ждал маг.
@темы: Фантастические твари
среда, 16 ноября 2016
Dream On, Dreamer
Название: Номер семь
Автор: Люси
Бета: нет
Жанр: романтика
Рейтинг : R все-таки снизила
Персонажи: Ао/Кис, ОМП/Кис
Предупреждение: АУ
От автора: ну я кароч сам себя бешу.
Глава 2.
читать дальше
После игры капитаны запланировали совместную вечеринку в одном из бюджетных отелей, который нашел специально для гостей из Канагавы Имаеши.
Зарезервировали три номера: в самом большом собралась вся компания, в соседнем разложил свои вещи Кисе, в дорогом остановился тренер. После проигрыша своей команды он с нулевым настроением оторвался от молодежи и лег спать пораньше.
Аомине идти не хотел. Он не дружил со своими товарищами по команде, а с игроками Кайджо так вовсе контактировать не собирался. Грандиозных планов на вечер он, конечно, не строил, но оказаться дома в своей комнате и на своей кровати казалось ему перспективой куда более привлекательной, чем бессмысленная пьянка с людьми, которых он не принимал.
Но настояла Сацуки. Она подловила его у выхода из зала, в котором проходил матч, и, пока он медленно волочил уставшие ноги, обрабатывала его лениво работающий мозг. В конце концов, женское упорство победило мужскую лень. К тому же, она прихватила с собой текущий номер журнала «Бикини и спорт» и раскрыла его на середине, где всегда размещали плакаты в полный рост. С яркой картинки на Аомине смотрела женская версия седьмого из Кайджо, только в полупрозрачном купальнике, с длинными светлыми волосами, в которые хотелось зарыться носом или намотать на кулак.
И сиськи! Ладонь аж зачесалась – так хотелось их помять, стиснуть и прижаться к ним щекой.
- Его старшая сестра, - это и стало причиной, по которой Аомине Дайки решил присоединиться к своей команде.
В этот раз инстинкты победили разум.
***
К восьми часам вечера все были в сборе. Вакамацу – злой гений – откуда-то достал пива. Визгливых, но красивых девчонок притащил Кисе. Он не очень любил сближаться с поклонницами, но восемь здоровенных парней с острой нехваткой женского внимания сумели его уломать. В конце концов, ему не сложно очаровательно улыбнуться и пригласить истомившихся фанаток на приват-вечеринку. Имаеши и Касамацу снабдили компанию незамысловатой магазинной едой, а единственный из их разношерстой компании меломан – Морияма – отвечал за музыку. Он придирчиво прокручивал свой плейлист на компактном нетбуке, подбирая песню под настроение, и остановился на бессмысленных клубных басах. Но никто не возражал.
Расположились ребята на покрытом затасканным ковром полу через одного: мальчик-девочка, чтобы никто не остался без должного внимания. Тоо и Кайджо быстро нашли общий язык, притерлись друг к другу и после первой партии распитого пива стали чуть ли не лучшими друзьями.
Сацуки, поддавшись общему веселью, глупо хихикала над похабной шуточкой от Мориямы и привалилась к широкому плечу лучшего друга, сам Аомине беззастенчиво разглядывал точеный профиль на фоне застиранных, затасканных занавесок бледно-розового цвета. Седьмой номер Кайджо сидел у окна, подобрав ноги. В разговоре не участвовал, на вопросы отвечал неохотно, внимание со стороны девушек старательно игнорировал. И вообще казался очень грустным.
Уж ни поражение ли так его подкосило?
Хотелось в это верить. Аомине еще помнил охватившее его желание втоптать противника в грязь, и победа его не удовлетворила.
Ближе к полуночи все разбились по парам. Какой-то щегол из Кайджо вознамерился подкатить к Сацуки, но стушевался под внимательным взглядом Аомине. Дайки не намеревался встревать в личную жизнь лучшей подруги, но и кому попало доверять не собирался, поэтому этот вечер Момои проводила в его молчаливой компании, потягивая слабоалкогольный коктейль из трубочки.
Набравшись смелости, кто-то закурил. Горьковатый табачный дым быстро рассеялся по комнате, пропитывая собой одежду. Не любивший запах сигарет, Аомине тяжело поднялся на ноги и решил позависать на балконе. Несмотря на середину лета, вечера были холодными и дождливыми, там он надеялся проветрить голову, отогнать накатившую сонливость – он не мог отрубиться в незнакомом месте, оставив Сацуки одну. Он, в конце концов, чувствовал ответственность за ее безопасность.
Там он и нашел седьмого из Кайджо. Одного.
Кисе стоял к нему спиной, облокотившись о перила, и вечерний холодный ветер трепал светлые волосы. Погасший и незаметный, он напомнил Аомине Тецу, только тот вообще никогда не сиял. В повседневной одежде он не выглядел как герой седзе-манги, был обыкновенным старшеклассником.
Раве что его десятиметровый плакат висел на доме напротив.
Густой тяжелый воздух, повисшие низко облака говорили о приближающемся дожде. Ожидание холодной воды с неба щекотало нервы.
- Отличная сегодня была игра.
Аомине, вставший рядом, скользнул по нему быстрым взглядом. Кисе, заметив это, погасил яркий экран телефона и спрятал его в кармане легких светлых брюк.
- Неплохая, - Аомине пришлось согласиться. В последний раз такую дозу адреналина от баскетбола он получил на втором году средней школы, когда в принципе процесс игры восхищал его, заводил. Потом все как-то утихло, сдулось. Сегодняшний матч на час вернул его в прошлое, и за это он был почти благодарен седьмому из Кайджо, - зимой будет еще лучше.
- Это мои первые соревнования. Раньше я не играл в баскетбол.
Аомине это знал – спасибо Сацуки, она никогда не упускала возможности впихнуть ему совершенно ненужную информацию.
- Очень неплохо для новичка. Но тебе стоит поработать над выносливостью и не игнорировать колено, - немного помолчав, Аомине добавил: - это может перекрыть тебе дорогу в большой спорт.
- Хм, спасибо, - Кисе благодарно улыбнулся, - повредил его, когда играл в теннис.
- И что заставило тебя переключиться на баскетбол?
- Боюсь, ответ тебе не понравится, - Аомине вздернул бровь. Пришлось пояснить: - я, вообще-то, перед игрой решил познакомиться с командой Тоо. Изучил каждого из вас… не досконально. Просто посмотрел несколько матчей из средней школы. Но твои успехи кардинально отличаются от остальных твоих товарищей. К тому же, года два назад я видел, как играли Тейко. Впечатляюще. Поэтому о тебе я почитал чуть больше, чем об остальных.
Аомине нахмурился. Ему не нравилось пристальное внимание со стороны, и пусть его считали самовлюбленным засранцем, на самом деле он не страдал нарциссизмом и не любил становиться чьей-то мишенью, особенно если это выходило за рамки спортивного интереса.
- Итак? – Поднажал Дайки.
- Ты всю жизнь играл в баскетбол. И любишь эту игру. Я начал играть, чтобы отвлечься.
- И поэтому ты решил, что ответ мне не понравится?
- В общем-то, да, - сознался Кисе.
- Ты ошибся, - Аомине хмыкнул. Но больше ничего не сказал.
Он разглядывал проглядывающую сквозь плотные облака блеклую луну, звезд же не было видно из-за огней ночного Токио. Где-то за чертой города – он знал – они сияли очень ярко, сливаясь в сплошную бесконечную дорожку Млечного пути.
- Мне не помешало бы немного практики перед Зимним кубком, - Кисе повернул голову, во все глаза посмотрел на Аомине, - а с меня вкусные бесплатные обеды.
Пожрать нахаляву и при этом еще и в баскетбол с неплохим противником поиграть? Аомине разве что болванчиком не закивал, соглашаясь.
- Какие проблемы, - заулыбался Аомине, - всегда рад посодействовать.
Кисе тихо, бархатисто рассмеялся. Аомине окончательно потерял связь между ним и Тецу – Тецу никогда таким не был. Из него не перла томность и совершенное девчачье обаяние.
Но лишние мысли были списаны на усталость и пиво.
За их спинами раздался взрыв смеха. В густой тишине он прозвучал настолько неожиданно, что Кисе крупно вздрогнул и тут же нервно усмехнулся над собой, посмотрел на Аомине – и быстро опустил взгляд.
Аомине жадно ловил его движение: как распахнулись в страхе светлые глаза, как дернулись плечи, потом напуганное тело расслабилось, а губы сложились в напряженной улыбке. Дайки против воли сделал шаг вперед и сократил расстояние между ними до подозрительно близкого. Кисе стоял, замерев, но выглядел так, будто готов был сорваться с места в следующую секунду.
- Еще одно условие. – Аомине облизнул пересохшие губы. Седьмой из Кайджо неосознанно повторил за ним. – Познакомишь со своей сестрой?
Кисе с секунду смотрел на него, будто не совсем расслышал, потом расслабился и негромко фыркнул.
- С какой именно? Хотя погоди, я догадываюсь. Балуешься журнальчиками?
Аомине отрицать очевидного не стал.
- Ну так что? Впереди Зимний кубок. Будет совсем непросто.
- Ладно, познакомлю.
Кисе быстро и просто согласился, потому что не поверил в успех операции по соблазнению его сестры. Таких вот желающих познакомиться у Харуки была целая очередь, так что он был спокоен.
Но он ведь не знал, насколько обаятельным и настойчивым может быть Аомине, когда ему приспичит.
Телефон в кармане брюк у Кисе отчаянно завибрировал, перетянув все внимание на себя. Парень достал мобильный и посмотрел, кто звонит, натянуто улыбнулся и проскользнул мимо Аомине, а потом и вовсе вышел из номера в коридор, чтобы поговорить.
- Извини, - коротко бросил он перед уходом, - и до скорой встречи.
Протянул ему свою визитку с номером мобильного, исчез.
***
На следующих выходных наклевывалась возможность попасть на сезонную распродажу в Адидасе, но Аомине отменил все планы и, одевшись теплее, выскочил на улицу. Автобус из Йокогамы приезжал к десяти, а часы показывали без семи минут, и он по-любому опаздывал. Хорошо, что до вокзала он мог добраться пешим ходом, а то из-за вечных нерассасывающихся пробок рискнул бы вовсе прошляпить приезд Кисе. Тот попросил его встретить, потому что не очень хорошо ориентировался в городе и запросто мог заблудиться.
Но автобус приехал на двадцать минут позже, поэтому Аомине не только успел вовремя, но и порядком заскучал, пока бездумно разглядывал журнал с голыми сиськами, развалившись на стуле в зале ожидания. Рядом сидела строгая девица и косо поглядывала на него, решив, видимо, что он озабоченный извращенец. И пересела.
Еще раз взглянув на часы, Аомине решил набрать Кисе. Вытащил из кармана ветровки визитку – белый кусок картона с бархатистой поверхностью и золотистой гравировкой – набрал на клавиатуре незнакомые цифры.
Через три длинных гудка ответили.
- Алло?
- Это я. Аомине.
- А-а-а, Аомине-чи, привет.
Аомине чертыхнулся про себя от этого нахального «Аомине-чи», но было произнесено это с такой наивной радостью в голосе, что он тактично промолчал. Чем дал обращению зеленый свет.
- Я уже вышел из автобуса. Ты где?
- Иду уже.
Он поднялся на ноги, вышел из здания вокзала и оказался на большой разделенной на платформы площадке, служившей конечной остановкой. Кисе не заметить было сложно: высокий, стильный и красивый, будто только что сошедший с глянцевой обложки. Он лучезарно улыбался, хотя вблизи и выглядел уставшим, держал в одной руке дорожную сумку, а другой прижимал к уху мобильник и с кем-то разговаривал. Аомине расслышал, как он прощался с собеседником.
- Ну все. Я позвоню, ладно? Пока. И я.
Сунув сотовый в карман стильного пиджака, он протянул ладонь для приветственного рукопожатия. Светлые глаза сияли.
- Девушка? – Аомине пожал протянутую руку.
Кисе засмущался.
- Да ну тебя. Когда на тренировку?
Они направились в сторону главной улицы. Людей было много, и все они спешили. Даже в выходные по утрам в Токио кипела жизнь.
- Так сразу?
- Ага. Я выспался. Не голоден. Если только ты…
- Нет. Тебе нужно переодеться. Пойдем ко мне, тут недалеко.
В квартире Аомине уступил Кисе единственную комнату, сам остался на маленькой бесхозной кухне. У него не было ни нормальной мебели, ни посуды. И в холодильнике царила голодная пустота. Мысль о том, что новые кроссовки можно купить за полцены не отпускала, и он решил заскочить в Адидас после тренировки, ближе к вечеру. Конечно, тогда и очереди будут гигантские, да и за день ассортимент весь сметут…
- Бо-о-же.
Из соседней комнаты донесся тяжелый вздох. Аомине быстро догадался о причинах.
Стоявший посреди гостиной Кисе смотрел на собственное изображение гигантских размеров на доме напротив.
- Нравится?
Аомине прислонился к косяку двери. Кисе обернулся на его голос и глупо захихикал.
- Не очень, - признался он, - у меня есть фотографии получше.
Он начал развешивать на притащенных вешалках свою одежду, чтобы потом не пришлось ее гладить. Темно-серая спортивная форма сидела на нем просто отлично.
- Ну что, куда пойдем?
Кисе деловито поправил капюшон фирменной толстовки, пружинисто качнулся, проверяя колено. В лице не изменился: все в порядке.
- Тут парк неподалеку, - Аомине встал с места и достал из-под дивана тренировочный мяч, черный и уже старый, - площадка неплохая. Если повезет, сыграем с местными.
Кисе вытряхнул из цветастого пакета кроссовки. Судя по состоянию, совсем новенькие, найковские. Быстро надел их, плотно зашнуровав.
- Пойдем?
Им повезло: на площадке гоняли мяч местные игроки в стритбол. Несмотря на накатившую жару и яркое палящее солнце, от них исходила такая энергия, что Кисе и Аомине быстро заразились, загорелись и втянулись в процесс, выступая сначала в разных командах, а потом и в качестве напарников.
Аомине нехотя признал, что играть с Кисе так же здорово, как и играть против него, только вместе они оказались непобедимы. Несколько раз подряд обставив команду противников, они решили не обламывать остальным кайф и снова сыграли порознь.
Играли, пока небо не заволокло тяжелыми пузатыми тучами, скрывшими солнце. Площадка тут же погрузилась в прохладную тень, по асфальту расползлись первые дождевые капли. Ребята разбежались по домам, только они вдвоем с Кисе остались стоять под небольшим козырьком местного магазинчика с газировками. Дневная жара сменилась холодным ливнем, бешеным ветром, гнувшим деревья к земле и срывающим молодые зеленые листья с тонких веток. Парк быстро опустел.
Аомине досадно поморщился, когда дождь заляпал ему штаны.
- У тебя сегодня автобус?
Кисе мотнул головой.
- Завтра днем. Я тут… в отеле номер снял. Осталось вещи свои забрать как-нибудь.
- Подождем, - мудро заключил Аомине, - или побежим, если дождь не остановится.
Пришлось бежать. Они простояли под навесом еще десять минут, промозгли до мозга костей, а когда рванули под беспощадный ливень, от холода уже не чувствовали конечностей. Они громко шлепали по большим глубоким лужам, не обращали внимания на хлеставший в лицо ветер и воду, пропитавшую одежду. Бежали недолго, минут пять, но в полутемной прихожей от каждого из них на пол накапало по небольшой лужице. Громко хохоча, они стаскивали с плеч тяжелые толстовки, скидывали с ног насквозь мокрые кроссовки, и Аомине потянулся к потемневшей от влаги футболке, когда Кисе замер на секунду, опустил руки и скрылся в ванной.
Только потом Аомине понял, что чуть ли не догола собирался раздеться перед незнакомым парнем.
- Я воспользуюсь ванной? – Донесся приглушенный из-за закрытой двери голос.
- Да, только подожди, полотенце дам.
Кисе достал чистое белье и повседневные шмотки, стильные и дорогие, естественно, Аомине протянул ему необходимое, сам быстрее переоделся в теплую сухую одежду и включил чайник. Он болел редко, но метко, а горло подозрительно запершило из-за холодного ливня. До него доносился шум воды. Он лениво листал журнал со спорткарами и горячими красотками в бикини, когда чайник закипел, налил две чашки горячего черного чая.
Кисе вышел из ванной свежим и мокрым. Он приглаживал потемневшие от влаги волосы, потому что прекрасно понимал, что фена у Аомине нет и отродясь не водился.
За темным окном бушевали дождь и ветер.
- Спасибо.
Кисе сел на табуретку и притянул к себе кружку с чаем, наклонил голову и втянул слабый аромат земляники и мяты.
Они не успели заскочить в магазин, поэтому есть было нечего. Можно понадеяться на заказ готовой еды, но в ливень никто к ним не рванет с доставкой. Поэтому ограничились чаем на голодный желудок. Аомине поклялся себе, что больше никогда не позволит холодильнику опустеть.
- Можешь остаться на ночь, если хочешь.
- Нет, - Кисе покачал головой, - я такси вызову.
Чай они допили не скоро – начали обсуждать игру. Аомине дал несколько дельных советов насчет техники и ведения мяча, посоветовал нескольких толковых врачей, чтобы помочь травмированному колену, он даже вызвался составить для Кисе индивидуальный план тренировок, и тот согласно закивал, светлые глаза загорелись в предвкушении.
Аомине подумал, что действительно не знает границ, когда речь заходит о баскетболе. Додумался предложить малознакомому парню, своему сопернику, к тому же, помочь с тренировками.
Оживленный разговор прервал зазвонивший модный айфон Кисе, лежавший на краю стола. Посмотрев на дисплей, он поднялся с места и вышел в коридор, чтобы поговорить. Аомине не стал прислушиваться, да ему и неинтересно было лезть в чужую жизнь, он допил остывший чай и снова уткнулся в журнал, на сорок седьмой странице которого писали о презентации нового Мазератти.
В дверях Кисе появился уже полностью одетый, только аккуратно уложенные волосы по-прежнему были влажными и чуть вились на концах.
- Мне пора. Спасибо за сегодняшний день. Надеюсь, на следующей неделе погода будет не такой дождливой.
Он поднял с пола сумку и закинул ее на плечо. Аомине оторвался от журнала и поинтересовался, не поздновато ли будет шататься по улицам малознакомого города, к тому же, в такой холод.
- Я уже такси вызвал. Спокойной ночи.
Аомине закрыл за ним дверь и только потом вспомнил, что в благодарность Кисе обещал номер своей сестры. Стоя в полутемном коридоре, он с удивлением подумал, что, по большому счету, ничего взамен от парня ему не нужно было. Он сам испытал непередаваемый кайф сегодня днем, играя с Кисе и против Кисе. Такого драйва от простой игры он не ощущал с тринадцати лет, и это чувство он считал куда более важным, чем номер модельки, с которой ему все равно ничего не светило.
Аомине вернулся на кухню и заглянул в окно.
Фигуру Кисе он опознал, несмотря на сгущающиеся сумерки и плотный туман после дождя: тот стоял неподалеку от крыльца дома и покорно ждал такси. Аомине подумал, что совсем необязательно было так поспешно уходить из теплой квартиры в холодный вечер. Кисе ежился от ветра, натянул на голову капюшон.
Во двор въехала черная представительская машина, мерседес, сверкнула в темноте фарами. Кисе распахнул переднюю дверцу и легко скользнул в салон автомобиля, совсем не похожего на такси.
Автор: Люси
Бета: нет
Жанр: романтика
Рейтинг : R все-таки снизила
Персонажи: Ао/Кис, ОМП/Кис
Предупреждение: АУ
От автора: ну я кароч сам себя бешу.
Глава 2.
читать дальше
После игры капитаны запланировали совместную вечеринку в одном из бюджетных отелей, который нашел специально для гостей из Канагавы Имаеши.
Зарезервировали три номера: в самом большом собралась вся компания, в соседнем разложил свои вещи Кисе, в дорогом остановился тренер. После проигрыша своей команды он с нулевым настроением оторвался от молодежи и лег спать пораньше.
Аомине идти не хотел. Он не дружил со своими товарищами по команде, а с игроками Кайджо так вовсе контактировать не собирался. Грандиозных планов на вечер он, конечно, не строил, но оказаться дома в своей комнате и на своей кровати казалось ему перспективой куда более привлекательной, чем бессмысленная пьянка с людьми, которых он не принимал.
Но настояла Сацуки. Она подловила его у выхода из зала, в котором проходил матч, и, пока он медленно волочил уставшие ноги, обрабатывала его лениво работающий мозг. В конце концов, женское упорство победило мужскую лень. К тому же, она прихватила с собой текущий номер журнала «Бикини и спорт» и раскрыла его на середине, где всегда размещали плакаты в полный рост. С яркой картинки на Аомине смотрела женская версия седьмого из Кайджо, только в полупрозрачном купальнике, с длинными светлыми волосами, в которые хотелось зарыться носом или намотать на кулак.
И сиськи! Ладонь аж зачесалась – так хотелось их помять, стиснуть и прижаться к ним щекой.
- Его старшая сестра, - это и стало причиной, по которой Аомине Дайки решил присоединиться к своей команде.
В этот раз инстинкты победили разум.
***
К восьми часам вечера все были в сборе. Вакамацу – злой гений – откуда-то достал пива. Визгливых, но красивых девчонок притащил Кисе. Он не очень любил сближаться с поклонницами, но восемь здоровенных парней с острой нехваткой женского внимания сумели его уломать. В конце концов, ему не сложно очаровательно улыбнуться и пригласить истомившихся фанаток на приват-вечеринку. Имаеши и Касамацу снабдили компанию незамысловатой магазинной едой, а единственный из их разношерстой компании меломан – Морияма – отвечал за музыку. Он придирчиво прокручивал свой плейлист на компактном нетбуке, подбирая песню под настроение, и остановился на бессмысленных клубных басах. Но никто не возражал.
Расположились ребята на покрытом затасканным ковром полу через одного: мальчик-девочка, чтобы никто не остался без должного внимания. Тоо и Кайджо быстро нашли общий язык, притерлись друг к другу и после первой партии распитого пива стали чуть ли не лучшими друзьями.
Сацуки, поддавшись общему веселью, глупо хихикала над похабной шуточкой от Мориямы и привалилась к широкому плечу лучшего друга, сам Аомине беззастенчиво разглядывал точеный профиль на фоне застиранных, затасканных занавесок бледно-розового цвета. Седьмой номер Кайджо сидел у окна, подобрав ноги. В разговоре не участвовал, на вопросы отвечал неохотно, внимание со стороны девушек старательно игнорировал. И вообще казался очень грустным.
Уж ни поражение ли так его подкосило?
Хотелось в это верить. Аомине еще помнил охватившее его желание втоптать противника в грязь, и победа его не удовлетворила.
Ближе к полуночи все разбились по парам. Какой-то щегол из Кайджо вознамерился подкатить к Сацуки, но стушевался под внимательным взглядом Аомине. Дайки не намеревался встревать в личную жизнь лучшей подруги, но и кому попало доверять не собирался, поэтому этот вечер Момои проводила в его молчаливой компании, потягивая слабоалкогольный коктейль из трубочки.
Набравшись смелости, кто-то закурил. Горьковатый табачный дым быстро рассеялся по комнате, пропитывая собой одежду. Не любивший запах сигарет, Аомине тяжело поднялся на ноги и решил позависать на балконе. Несмотря на середину лета, вечера были холодными и дождливыми, там он надеялся проветрить голову, отогнать накатившую сонливость – он не мог отрубиться в незнакомом месте, оставив Сацуки одну. Он, в конце концов, чувствовал ответственность за ее безопасность.
Там он и нашел седьмого из Кайджо. Одного.
Кисе стоял к нему спиной, облокотившись о перила, и вечерний холодный ветер трепал светлые волосы. Погасший и незаметный, он напомнил Аомине Тецу, только тот вообще никогда не сиял. В повседневной одежде он не выглядел как герой седзе-манги, был обыкновенным старшеклассником.
Раве что его десятиметровый плакат висел на доме напротив.
Густой тяжелый воздух, повисшие низко облака говорили о приближающемся дожде. Ожидание холодной воды с неба щекотало нервы.
- Отличная сегодня была игра.
Аомине, вставший рядом, скользнул по нему быстрым взглядом. Кисе, заметив это, погасил яркий экран телефона и спрятал его в кармане легких светлых брюк.
- Неплохая, - Аомине пришлось согласиться. В последний раз такую дозу адреналина от баскетбола он получил на втором году средней школы, когда в принципе процесс игры восхищал его, заводил. Потом все как-то утихло, сдулось. Сегодняшний матч на час вернул его в прошлое, и за это он был почти благодарен седьмому из Кайджо, - зимой будет еще лучше.
- Это мои первые соревнования. Раньше я не играл в баскетбол.
Аомине это знал – спасибо Сацуки, она никогда не упускала возможности впихнуть ему совершенно ненужную информацию.
- Очень неплохо для новичка. Но тебе стоит поработать над выносливостью и не игнорировать колено, - немного помолчав, Аомине добавил: - это может перекрыть тебе дорогу в большой спорт.
- Хм, спасибо, - Кисе благодарно улыбнулся, - повредил его, когда играл в теннис.
- И что заставило тебя переключиться на баскетбол?
- Боюсь, ответ тебе не понравится, - Аомине вздернул бровь. Пришлось пояснить: - я, вообще-то, перед игрой решил познакомиться с командой Тоо. Изучил каждого из вас… не досконально. Просто посмотрел несколько матчей из средней школы. Но твои успехи кардинально отличаются от остальных твоих товарищей. К тому же, года два назад я видел, как играли Тейко. Впечатляюще. Поэтому о тебе я почитал чуть больше, чем об остальных.
Аомине нахмурился. Ему не нравилось пристальное внимание со стороны, и пусть его считали самовлюбленным засранцем, на самом деле он не страдал нарциссизмом и не любил становиться чьей-то мишенью, особенно если это выходило за рамки спортивного интереса.
- Итак? – Поднажал Дайки.
- Ты всю жизнь играл в баскетбол. И любишь эту игру. Я начал играть, чтобы отвлечься.
- И поэтому ты решил, что ответ мне не понравится?
- В общем-то, да, - сознался Кисе.
- Ты ошибся, - Аомине хмыкнул. Но больше ничего не сказал.
Он разглядывал проглядывающую сквозь плотные облака блеклую луну, звезд же не было видно из-за огней ночного Токио. Где-то за чертой города – он знал – они сияли очень ярко, сливаясь в сплошную бесконечную дорожку Млечного пути.
- Мне не помешало бы немного практики перед Зимним кубком, - Кисе повернул голову, во все глаза посмотрел на Аомине, - а с меня вкусные бесплатные обеды.
Пожрать нахаляву и при этом еще и в баскетбол с неплохим противником поиграть? Аомине разве что болванчиком не закивал, соглашаясь.
- Какие проблемы, - заулыбался Аомине, - всегда рад посодействовать.
Кисе тихо, бархатисто рассмеялся. Аомине окончательно потерял связь между ним и Тецу – Тецу никогда таким не был. Из него не перла томность и совершенное девчачье обаяние.
Но лишние мысли были списаны на усталость и пиво.
За их спинами раздался взрыв смеха. В густой тишине он прозвучал настолько неожиданно, что Кисе крупно вздрогнул и тут же нервно усмехнулся над собой, посмотрел на Аомине – и быстро опустил взгляд.
Аомине жадно ловил его движение: как распахнулись в страхе светлые глаза, как дернулись плечи, потом напуганное тело расслабилось, а губы сложились в напряженной улыбке. Дайки против воли сделал шаг вперед и сократил расстояние между ними до подозрительно близкого. Кисе стоял, замерев, но выглядел так, будто готов был сорваться с места в следующую секунду.
- Еще одно условие. – Аомине облизнул пересохшие губы. Седьмой из Кайджо неосознанно повторил за ним. – Познакомишь со своей сестрой?
Кисе с секунду смотрел на него, будто не совсем расслышал, потом расслабился и негромко фыркнул.
- С какой именно? Хотя погоди, я догадываюсь. Балуешься журнальчиками?
Аомине отрицать очевидного не стал.
- Ну так что? Впереди Зимний кубок. Будет совсем непросто.
- Ладно, познакомлю.
Кисе быстро и просто согласился, потому что не поверил в успех операции по соблазнению его сестры. Таких вот желающих познакомиться у Харуки была целая очередь, так что он был спокоен.
Но он ведь не знал, насколько обаятельным и настойчивым может быть Аомине, когда ему приспичит.
Телефон в кармане брюк у Кисе отчаянно завибрировал, перетянув все внимание на себя. Парень достал мобильный и посмотрел, кто звонит, натянуто улыбнулся и проскользнул мимо Аомине, а потом и вовсе вышел из номера в коридор, чтобы поговорить.
- Извини, - коротко бросил он перед уходом, - и до скорой встречи.
Протянул ему свою визитку с номером мобильного, исчез.
***
На следующих выходных наклевывалась возможность попасть на сезонную распродажу в Адидасе, но Аомине отменил все планы и, одевшись теплее, выскочил на улицу. Автобус из Йокогамы приезжал к десяти, а часы показывали без семи минут, и он по-любому опаздывал. Хорошо, что до вокзала он мог добраться пешим ходом, а то из-за вечных нерассасывающихся пробок рискнул бы вовсе прошляпить приезд Кисе. Тот попросил его встретить, потому что не очень хорошо ориентировался в городе и запросто мог заблудиться.
Но автобус приехал на двадцать минут позже, поэтому Аомине не только успел вовремя, но и порядком заскучал, пока бездумно разглядывал журнал с голыми сиськами, развалившись на стуле в зале ожидания. Рядом сидела строгая девица и косо поглядывала на него, решив, видимо, что он озабоченный извращенец. И пересела.
Еще раз взглянув на часы, Аомине решил набрать Кисе. Вытащил из кармана ветровки визитку – белый кусок картона с бархатистой поверхностью и золотистой гравировкой – набрал на клавиатуре незнакомые цифры.
Через три длинных гудка ответили.
- Алло?
- Это я. Аомине.
- А-а-а, Аомине-чи, привет.
Аомине чертыхнулся про себя от этого нахального «Аомине-чи», но было произнесено это с такой наивной радостью в голосе, что он тактично промолчал. Чем дал обращению зеленый свет.
- Я уже вышел из автобуса. Ты где?
- Иду уже.
Он поднялся на ноги, вышел из здания вокзала и оказался на большой разделенной на платформы площадке, служившей конечной остановкой. Кисе не заметить было сложно: высокий, стильный и красивый, будто только что сошедший с глянцевой обложки. Он лучезарно улыбался, хотя вблизи и выглядел уставшим, держал в одной руке дорожную сумку, а другой прижимал к уху мобильник и с кем-то разговаривал. Аомине расслышал, как он прощался с собеседником.
- Ну все. Я позвоню, ладно? Пока. И я.
Сунув сотовый в карман стильного пиджака, он протянул ладонь для приветственного рукопожатия. Светлые глаза сияли.
- Девушка? – Аомине пожал протянутую руку.
Кисе засмущался.
- Да ну тебя. Когда на тренировку?
Они направились в сторону главной улицы. Людей было много, и все они спешили. Даже в выходные по утрам в Токио кипела жизнь.
- Так сразу?
- Ага. Я выспался. Не голоден. Если только ты…
- Нет. Тебе нужно переодеться. Пойдем ко мне, тут недалеко.
В квартире Аомине уступил Кисе единственную комнату, сам остался на маленькой бесхозной кухне. У него не было ни нормальной мебели, ни посуды. И в холодильнике царила голодная пустота. Мысль о том, что новые кроссовки можно купить за полцены не отпускала, и он решил заскочить в Адидас после тренировки, ближе к вечеру. Конечно, тогда и очереди будут гигантские, да и за день ассортимент весь сметут…
- Бо-о-же.
Из соседней комнаты донесся тяжелый вздох. Аомине быстро догадался о причинах.
Стоявший посреди гостиной Кисе смотрел на собственное изображение гигантских размеров на доме напротив.
- Нравится?
Аомине прислонился к косяку двери. Кисе обернулся на его голос и глупо захихикал.
- Не очень, - признался он, - у меня есть фотографии получше.
Он начал развешивать на притащенных вешалках свою одежду, чтобы потом не пришлось ее гладить. Темно-серая спортивная форма сидела на нем просто отлично.
- Ну что, куда пойдем?
Кисе деловито поправил капюшон фирменной толстовки, пружинисто качнулся, проверяя колено. В лице не изменился: все в порядке.
- Тут парк неподалеку, - Аомине встал с места и достал из-под дивана тренировочный мяч, черный и уже старый, - площадка неплохая. Если повезет, сыграем с местными.
Кисе вытряхнул из цветастого пакета кроссовки. Судя по состоянию, совсем новенькие, найковские. Быстро надел их, плотно зашнуровав.
- Пойдем?
Им повезло: на площадке гоняли мяч местные игроки в стритбол. Несмотря на накатившую жару и яркое палящее солнце, от них исходила такая энергия, что Кисе и Аомине быстро заразились, загорелись и втянулись в процесс, выступая сначала в разных командах, а потом и в качестве напарников.
Аомине нехотя признал, что играть с Кисе так же здорово, как и играть против него, только вместе они оказались непобедимы. Несколько раз подряд обставив команду противников, они решили не обламывать остальным кайф и снова сыграли порознь.
Играли, пока небо не заволокло тяжелыми пузатыми тучами, скрывшими солнце. Площадка тут же погрузилась в прохладную тень, по асфальту расползлись первые дождевые капли. Ребята разбежались по домам, только они вдвоем с Кисе остались стоять под небольшим козырьком местного магазинчика с газировками. Дневная жара сменилась холодным ливнем, бешеным ветром, гнувшим деревья к земле и срывающим молодые зеленые листья с тонких веток. Парк быстро опустел.
Аомине досадно поморщился, когда дождь заляпал ему штаны.
- У тебя сегодня автобус?
Кисе мотнул головой.
- Завтра днем. Я тут… в отеле номер снял. Осталось вещи свои забрать как-нибудь.
- Подождем, - мудро заключил Аомине, - или побежим, если дождь не остановится.
Пришлось бежать. Они простояли под навесом еще десять минут, промозгли до мозга костей, а когда рванули под беспощадный ливень, от холода уже не чувствовали конечностей. Они громко шлепали по большим глубоким лужам, не обращали внимания на хлеставший в лицо ветер и воду, пропитавшую одежду. Бежали недолго, минут пять, но в полутемной прихожей от каждого из них на пол накапало по небольшой лужице. Громко хохоча, они стаскивали с плеч тяжелые толстовки, скидывали с ног насквозь мокрые кроссовки, и Аомине потянулся к потемневшей от влаги футболке, когда Кисе замер на секунду, опустил руки и скрылся в ванной.
Только потом Аомине понял, что чуть ли не догола собирался раздеться перед незнакомым парнем.
- Я воспользуюсь ванной? – Донесся приглушенный из-за закрытой двери голос.
- Да, только подожди, полотенце дам.
Кисе достал чистое белье и повседневные шмотки, стильные и дорогие, естественно, Аомине протянул ему необходимое, сам быстрее переоделся в теплую сухую одежду и включил чайник. Он болел редко, но метко, а горло подозрительно запершило из-за холодного ливня. До него доносился шум воды. Он лениво листал журнал со спорткарами и горячими красотками в бикини, когда чайник закипел, налил две чашки горячего черного чая.
Кисе вышел из ванной свежим и мокрым. Он приглаживал потемневшие от влаги волосы, потому что прекрасно понимал, что фена у Аомине нет и отродясь не водился.
За темным окном бушевали дождь и ветер.
- Спасибо.
Кисе сел на табуретку и притянул к себе кружку с чаем, наклонил голову и втянул слабый аромат земляники и мяты.
Они не успели заскочить в магазин, поэтому есть было нечего. Можно понадеяться на заказ готовой еды, но в ливень никто к ним не рванет с доставкой. Поэтому ограничились чаем на голодный желудок. Аомине поклялся себе, что больше никогда не позволит холодильнику опустеть.
- Можешь остаться на ночь, если хочешь.
- Нет, - Кисе покачал головой, - я такси вызову.
Чай они допили не скоро – начали обсуждать игру. Аомине дал несколько дельных советов насчет техники и ведения мяча, посоветовал нескольких толковых врачей, чтобы помочь травмированному колену, он даже вызвался составить для Кисе индивидуальный план тренировок, и тот согласно закивал, светлые глаза загорелись в предвкушении.
Аомине подумал, что действительно не знает границ, когда речь заходит о баскетболе. Додумался предложить малознакомому парню, своему сопернику, к тому же, помочь с тренировками.
Оживленный разговор прервал зазвонивший модный айфон Кисе, лежавший на краю стола. Посмотрев на дисплей, он поднялся с места и вышел в коридор, чтобы поговорить. Аомине не стал прислушиваться, да ему и неинтересно было лезть в чужую жизнь, он допил остывший чай и снова уткнулся в журнал, на сорок седьмой странице которого писали о презентации нового Мазератти.
В дверях Кисе появился уже полностью одетый, только аккуратно уложенные волосы по-прежнему были влажными и чуть вились на концах.
- Мне пора. Спасибо за сегодняшний день. Надеюсь, на следующей неделе погода будет не такой дождливой.
Он поднял с пола сумку и закинул ее на плечо. Аомине оторвался от журнала и поинтересовался, не поздновато ли будет шататься по улицам малознакомого города, к тому же, в такой холод.
- Я уже такси вызвал. Спокойной ночи.
Аомине закрыл за ним дверь и только потом вспомнил, что в благодарность Кисе обещал номер своей сестры. Стоя в полутемном коридоре, он с удивлением подумал, что, по большому счету, ничего взамен от парня ему не нужно было. Он сам испытал непередаваемый кайф сегодня днем, играя с Кисе и против Кисе. Такого драйва от простой игры он не ощущал с тринадцати лет, и это чувство он считал куда более важным, чем номер модельки, с которой ему все равно ничего не светило.
Аомине вернулся на кухню и заглянул в окно.
Фигуру Кисе он опознал, несмотря на сгущающиеся сумерки и плотный туман после дождя: тот стоял неподалеку от крыльца дома и покорно ждал такси. Аомине подумал, что совсем необязательно было так поспешно уходить из теплой квартиры в холодный вечер. Кисе ежился от ветра, натянул на голову капюшон.
Во двор въехала черная представительская машина, мерседес, сверкнула в темноте фарами. Кисе распахнул переднюю дверцу и легко скользнул в салон автомобиля, совсем не похожего на такси.
@темы: слэш, Kuroko no basket, Ао/Кис
воскресенье, 28 августа 2016
Dream On, Dreamer
Название: Твоя память. Глава 1. Итан
Автор: Люси
Бета: нет
Фендом: ориджинал
Жанр: романтика, шпионская драма, немного научной фантастики (совсем чуть-чуть).
Рейтинг: R
Персонажи: м/м, м/ж
Предупреждение: слэш, контроль разума и памяти
Саммари: У Итана Хоука есть все – хорошая прибыльная работа, красивая понимающая жена, верные друзья. У него идеальная по всем параметрам жизнь. Но все меняется, когда он встречает в кафе рядом около офиса странного парня. У себя на работе. И в баре в пятницу вечером. Все идет наперекосяк, когда этот парень говорит ему: «Не верь никому. Они все обманывают».
От автора: наконец-то я пишу! хД
I wanna be known by you
twenty one pilots
I have dreams about the days
Driving through your sunset breeze
Jaymes Young
читать дальшеГлава 1. Итан.
Морозный ноябрьский ветер разбудил его раньше будильника. Итан зябко поежился, пытаясь согреться, натянул одеяло повыше, но все равно не смог доспать до восьми часов. Соблазн поваляться в постели подольше сдуло очередным порывом ветра, перемешанного с влагой утреннего дождя.
Стараясь действовать как можно аккуратнее, чтобы не разбудить спавшую рядом Мэри, Итан поднялся с кровати, быстро, но бесшумно подошел к приоткрытому окну и закрыл его. Не найдя в себе желания возвращаться в постель, он оделся в домашнюю одежду и на кухне заварил себе ароматный чай. Сквозь полупрозрачные шторы он наблюдал за тем, как медленно сгущались на сером небе синеватые тучи, но картинка стала расплываться из-за налипших на стекло дождевых капель.
Итан вылил недопитый чай в раковину, сполоснул кружку и сунул ее в сушилку. Мэри полулежала в кровати, плотно завернувшись в одеяло, и что-то читала с телефона. Увидев Итана, она улыбнулась и потянулась за утренним поцелуем.
- Не хочу опаздывать, - он с сожалением оторвался от ее губ, чтобы взять из гардеробной рабочий темно-синий костюм. Позавчера он забрал его из химчистки и все еще не распаковал.
- Тогда поторопись, - она повернула к нему дисплей телефона, на котором высвечивалось время. Он даже удивился, что просидел на кухне за чаем больше сорока минут.
Он не мог даже сказать, что думал о чем-то важном или запоминающемся. Он что, почти час сидел и пялился в чай?
- И не забудь еду в холодильнике, - Мэри напомнила о ланч-боксе с приготовленным завтраком. Она всегда готовила для него, даже когда сильно уставала на работе. Он не находил это необходимым, но все равно считал милым.
Итан кивнул ей, поцеловал на прощание и вышел из теплой квартиры в сырой осенний город с зонтом и ланч-боксом в руке.
***
Он припарковал машину возле знакомой кафешки с незамысловатым названием Coffee неподалеку от офиса, в котором работал. Дождь усилился, превратившись из ненавязчивой измороси в сплошной поток, но прикрываться зонтом Итан посчитал лишним и в четыре широких размашистых шага пересек расстояние до крыльца.
«Еще чуть-чуть. Я не закончил».
Голос прозвучал в голове, но так громко и ясно, что Итан обернулся. Никого. Улица пустовала, только по дороге, как бешеные, проезжали автомобили.
Хоук нахмурился, дернул дверь кофейни на себя и зашел в теплое шумное помещение. Следом проскользнул какой-то парень (как потом заметил Итан, невысокий, стройный, в черной толстовке с надвинутым на голову капюшоном), встал в очередь позади него.
- Двойной эспрессо, без сахара и сливок. Пожалуйста.
Улыбчивая девушка протянула ему заказ и сдачу, которую он не взял (никогда не брал), пожелала хорошего дня и принялась за следующего клиента. Итан со стаканом свежего ароматного кофе примостился за столиком в углу, на стыке двух больших окон, откуда открывался довольно печальный вид на задний двор с голыми кустами сирени. Поздней весной глаз было не оторвать, но сейчас он чувствовал только… смятение? Точно сказать было трудно.
Он развернул утреннюю газету и принялся изучать новости.
Мэри всегда посмеивалась над этой его привычкой (точнее, сколько они знакомы. Порой ему казалось, будто он и не жил до встречи с ней. Порой – что жизни никакой до нее не было вообще, в самом неприятном смысле, он ведь действительно почти не имел воспоминаний без Мэри). Она считала чтение печатных газет старомодным, но Итан не переучивался, не смог, хотя пытался и пытается до сих пор: планшет покоился в бардачке машины.
- Можно присесть?
Итан отвлекся от газеты, посмотрел на говорившего: им оказался тот самый парень, который стоял позади него в очереди. Потом он выразительно осмотрел полупустое кафе, где половина столиков была не занята, но все равно улыбнулся и кивнул.
- Конечно.
- Спасибо.
Снова углубился в чтение, но ощущение чужого взгляда, прилипчивого, ощупывающего и очень-очень внимательного, отвлекало. Парень напротив беззастенчиво разглядывал его, медленно попивая свой чай, и намеревался завести с ним разговор. Наверное. У Итана создалось такое впечатление.
- Погода не очень, да?
Парень произнес это и будто замер весь, ожидая ответа. Итан сдвинул брови.
Он не любил ставить незнакомых людей в неловкое положение (иногда это получалось помимо его воли), и сейчас почувствовал легкий укол вины за то, что этому человеку некомфортно в его компании. Нужно было срочно что-нибудь сказать в ответ.
- Просто отвратительная. Никогда бы не подумал, что дождь может лить так долго.
Парень растянул губы в легкой улыбке.
Левую руку он держал в кармане, пальцами правой водил по кромке бумажного стаканчика, очерчивая ровный круг. Итан поймал себя на мысли, что не может отвести глаз от этих пальцев.
- Меня, кстати, Лука зовут, - он протянул руку, и Итан пожал ее. Кожа была теплой и сухой. Приятное чувство.
«Лука» мысленно произнес Итан – странное для человека имя, он в первый раз слышал такое.
- Итан Хоук. Приятно познакомиться.
Лука беззвучно повторил его имя, будто пробуя на вкус, вернулся к забытому кофе. Итан снова погрузился в чтение, его собеседник начал озираться по сторонам, это он заметил периферическим зрением, потом засобирался.
- Спасибо за компанию, Итан.
Итан попрощался с ним, но возвращаться к газете не стал, тоже поднялся с места, потому что рабочий день вот-вот должен был начаться.
- Уа-а-а-а, как работать-то не хочется - Дэйв стоял около рабочего стола Итана и помешивал пластиковой ложечкой сахар в большом стакане горячего кофе и неприлично широко зевал. Запах стоял на весь кабинет, но Итан игнорировал его и пытался сосредоточиться на докладе. Он был обещан к завтрашнему утру, поэтому ни Дэйв, ни его кофе не могли отвлечь, - так и без свежей почты останемся.
Дэйв недовольно поморщился, молчание Итана расценил как разрешение продолжить говорить.
- На следующей неделе обещали снег. Фу, ненавижу снег. Сейчас бы на море.
Итан не сдержался: одобрительно хмыкнул. На море он ездил в прошлом году вместе с Мэри, в середине холодной зимы. Оттуда они привезли бронзовый загар и полкилограмма ракушек, но воспоминаний все равно осталось мало. Как-то выветрилось из головы.
- Хм, а что, утренней рассылки не будет что ли? – Дэйв коротко глянул на настенные часы, отсчитавшие десять утра. – А, точно, Кэтти в отпуск ушла. И кто нам будет почту привозить?
Большинство писем они получали в электронном виде, но каждое утро в десять часов их навещала Кэтти, разносщица всякой мелочи типа журналов и небольших посылок, заказанных по интернету на адрес офиса. Незаменимый человек, как оказалось. И вот сейчас Итан как раз ждал купленные на Озоне с бешеной скидкой жесткие диски, а тут такая подстава.
Но не винить же в этом Кэтти – он сам бы махнул куда-нибудь, где тепло и солнечно.
Потом он взял себя в руки, отогнал лишние мысли, снова углубился в зависший отчет. Прокрутил в голове последнее предложение, проверяя на грамотность – немного помучился с ним, оно ему не очень нравилось, но махнул рукой и оставил, как есть. Время поджимало, не до красивостей было.
Дэйв, лишившись собеседника, вышел из кабинета и пристал с Метью. Тот всегда охотно поддерживал разговор и угощал конфетами.
Часы отсчитали полдень, приближалось время обеда. Итан свернул вордовский документ, наполовину заполненные таблицы и презентацию и вышел к остальным коллегам. Перекусывали они в небольшом кабинете, оборудованном под кухню, но Хоук только забирал из холодильника свой контейнер и уходил обратно к себе. На этот раз улизнуть не удалось, внимание привлек Адам, их заведующий, точнее, не Адам вовсе, а стоявший рядом с ним парень.
Невысокий и худощавый, он держал в руке большую черную сумку, а на бейджике на груди было написано его имя: Ник. Новый рассыльный, слава Богу. Он извинялся за задержку – долго не мог найти офис, работу получил вчера, а этот район города был ему совсем не знаком.
Итан обернулся на его голос и тут же отвел глаза в сторону, будто по ним полоснул слишком яркий свет. К горлу подступила тошнота: у парня через все лицо тянулся страшный темно-багровый рубец. Но парень на это никак не отреагировал, тихо положил на столик Итановскую коробку с жесткими дисками, еще раз извинился за доставленные неудобства и попрощался со всеми до завтра.
Стыд за свое поведение нахлынул, только за Ником закрылась дверь. Еще никогда в жизни Итан не чувствовал себя большим дерьмом. Ну надо же, какой нежный, бля, не выдержал вида покалеченного юнца. У парня и так беда, а он повел себя, как распоследний идиот.
Он дал себе слово извиниться перед ним завтра же. Извиниться и в качестве извинений угостить вкуснейшим в мире кофе.
Остаток рабочего дня проходил медленно и очень скучно. Итан с трудом заканчивал одну таблицу, как нужно было приниматься за другую, строчки плыли перед глазами, и, в конце концов, у него жутко разболелась голова.
Как и всегда, когда он перетруждался. После аварии он вообще старался не загружать мозги: ему сразу становилось плохо. Подключалась психосоматика. Мрак, в общем.
Оторвавшись от компьютера, Итан перевел взгляд в окно. Оно выходило на оживленную улицу, и, созерцая густую разноцветную толпу прохожих, он успокаивался, пульсация в затылке отпускала, даже дышать становилось легче. Настроение понемногу поднималось, и он решил продолжить отчет. Вернулся к рабочему столу, несколько долгих минут пялился в потухший монитор и двинул мышкой, пробуждая компьютер. За стеклянной дверью утихала будничная суета, коллеги все медленнее передвигались, кое-кто даже начал собираться домой.
Сам Итан закрывал документы, предварительно их сохраняя, выключил потухший монитор и надел успевшее высохнуть пальто.
День, как и сотни предыдущих, приближался к завершению.
- До завтра.
Попрощавшись со всеми, он нырнул в вечернюю осеннюю прохладу и пожалел, что не сможет пешком пройтись до метро – оставлять автомобиль в чужом районе было глупо, к тому же, с утра умирать в давке в общественном транспорте он себе позволить не мог. Он постоял на крыльце офиса и глубоко вдыхал свежий влажный воздух. Дождь хоть и прекратил лить еще днем, дороги все равно были мокрыми, блестели в свете фонарей.
Главные двери открылись, выпуская одетого по погоде Дэйва. Тот на ходу вытаскивал из кармана куртки сигареты, чиркнул зажигалкой и сделал глубокую затяжку.
- Подкинешь до метро? А то моя в ремонте.
Итан кивнул. Дождался, пока Дэйв докурит, двинулся к припаркованному неподалеку автомобилю.
- Завтра пятница, - со знакомым облегчением в голосе прошептал в пустоту Дэйв. За три года, что они знакомы, Итан привык к тому, что коллега терпеть не мог работу и мечтал об отпуске, только с него вернувшись. И уставал, наверное, со звонком будильника, - как насчет посидеть в баре вечером? Парни согласны.
- Парни…
- Тони, Марк. Грег сказал, что подтянется к десяти.
- Окей.
Итан завел машину, мягко вырулил на дорогу, пропустив серенькую Тойоту. Остановился под красным светом светофора и поискал ненавязчивую музыку по радио. Выбор пал на тихий джаз, который не прерывался голосом диктора.
Дороги были спокойными и пустыми, привычные пробки успели рассосаться до конца рабочего дня, поэтому до станции метро они добрались за пятнадцать минут. Дэйв поблагодарил за поездку.
- До завтра.
- Ага.
В Coffee Итан заскочил, безбожно опаздывая на работу, но все равно мужественно отстоял длинную очередь, даже не возмутился, когда стоявший перед ним парень, будто нарочно, медленно отсчитывал мелочь. Забрав два стаканчика кофе и небольшой пакетик с мягкими булочками с корицей, он побежал к офису, проигнорировав автомобиль. За день с ним ничего не должно было случиться.
На работе он дописывал отчет, но то и дело поглядывал на часы, ожидая прихода почтальона Ника. Совесть со вчерашнего вечера не унималась, и он нетерпеливо отсчитывал каждую минуту, чтобы поскорее извиниться за свое поведение.
В отличие от вчера, сегодня Ник появился ровно в десять ноль-ноль, с набитой сумкой в руках и низко опущенным на глаза козырьком кепки. Еще он не поднимал головы и старался ни на кого не смотреть. Атмосфера в офисе стала неловкой, и все попытались побыстрее разойтись по своим местам, но Итан остался стоять напротив Ника, хотя сегодня никакой посылки он не ждал.
- Я бы хотел… кхм, извиниться. В общем. За вчера.
Он оборвал самого себя на полуслове и подвинул к застывшему парню пакет со сладостями и стаканчик со свежезаваренным горячим чаем (кофе наглым образом у него отжали). Ник застыл, он даже голову поднял, забывшись на секунду, и посмотрел Итану прямо в глаза.
Хоук добродушно улыбнулся, и Ник расслабился, не прочитав в его взгляде ни жалости, ни брезгливости: ничего из того, с чем ему, вероятно, каждый день приходилось сталкиваться.
- Спасибо. Не стоило.
Парень неопределенно дернул плечом, но извинения принял и поспешил уйти. У Итана настроение сразу подскочило на несколько пунктов. И вот перспектива провести вечер в компании сослуживцев показалась вполне приятной.
- Отчет, Хоук, - проходивший мимо Саммерс, его непосредственный начальник, кинул дежурную фразу. Это настолько вошло в привычку, что ничего другого Итан услышать и не ожидал.
- На твоем столе с самого утра, - Саммерс удивленно приподнял брови, но комментировать не стал. Он вообще никогда никого не хвалил.
Итан же вернулся к рабочему месту, сел за стол и задумчиво побарабанил пальцами по нему. Что делать оставшиеся пять часов, он не знал.
Их компания занималась грузоперевозками, и к осени заказов ожидаемо становилось меньше, но зато к Рождеству работа кипела.
Пока он мог позволить себе немного побездельничать.
Идея провести пятничный вечер в баре в компании сослуживцев Мэри категорически не понравилась, и с утра из-за этого они немного даже поссорились. В пылу разборок Итан поймал себя на мысли, что его до зубовного скрежета бесит ее стремление занять всю его жизнь, залезть в каждый ее уголок, и даже ненавязчивая забота начинала казаться ему попыткой контроля. Он знал, что немного несправедлив к ней, что это в нем кипела злоба, но все равно громко хлопнул дверью и про себя послал ее куда подальше.
Иногда он срывался. Доктор Робинсон предупредил его, что после пережитой аварии и полученных повреждений мозга такое может случиться: вспышки агрессии, дезориентация, проблемы со сном, аппетитом и даже потенцией, но он не мог поверить, что его здоровый организм будет сбоить. Но уже в первые полгода после пробуждения от комы он заметил, что в умственных способностях уступает окружающим: ему требовалось больше времени, чтобы усвоить новую информацию, еще больше – чтобы начать использовать ее, сконцентрировать внимание он вообще иногда не мог, и это вызывало в нем глухое раздражение. Прописанные Робинсоном ноотропы и витамины не помогали, заучивание стихов память не улучшали, изучение новых языков тоже видимых результатов не давали, поэтому Итан стиснул зубы и – смирился. Нашел ненапряжную работу, проводил вечера за просмотров не очень интеллектуальных фильмов и ток-шоу, глушил тоску вкусным пивом.
Зато у него была Мэри. Она его любила и не собиралась менять на партию лучше и умнее. Уже за это Итан был ей безгранично благодарен. А факт того, что она все время, что он лежал в коме, была рядом, вообще возносил ее до уровня совершенной супруги.
И он старался чаще себе об этом напоминать, особенно в такие моменты, когда переставал контролировать собственные мысли.
- Прости, пожалуйста. Я не знаю, что на меня нашло. Обещаю вернуться до полуночи.
Итан еще раз горячо извинился. Пообещал романтический ужин в субботу. И то красное платье, которое так понравилось Мэри в прошлый совместный поход по магазинам.
Весь мир, небо и звезды…
- Хорошо, - сухо отозвались на том конце провода, и Хоук отчетливо понял, что нет, его не простили.
Взбесившись, он бросил трубку.
Он ведь не был виноват, но все равно вынужденно оправдывался.
В бар он пришел с твердым намерением напиться. И хотя по медицинским показаниям ему было рекомендовано резко сократить употребление спиртного, Итан решил, что раз в пять лет можно себе позволить нажраться до потери сознания.
Дэйв его стремление разделил, даже похвалил и тут же заказал у бармена две стопки водки. Остальные еще не подошли, но ждать их никто не стал.
- Я удивлен. Ты впервые согласился с нами выпить.
Дэйв прищурился, смотря на Итана поверх стопки с водкой, и тут же опрокинул ее в себя. Попросил добавки. Хоук помедлил, но повторил за товарищем, закусывая обжигающую горечь долькой лимона. Бармен молча повторил заказ, но смотрел с интересом, будто выжидая. Итан пригляделся к нему, но ничего подозрительного в нем не нашел: парень как парень, таких тысячи в городе. Только глаза ясные, яркие, даже слишком. И цвет лица ненатуральный.
Итан одернул себя. Чтобы направить мысли в нужное русло, выпил водку и запил апельсиновым соком. Горло обожгло, пустой желудок сжался, и его затошнило.
- Чтобы оттянуть неприятный момент похмелья, нужно заесть спиртное. Бармен, картошку фри, пожалуйста, две порции.
Дэйв с видом знатока задрал указательный палец и полез в портмоне за деньгами. Бармен хмыкнул, обернулся к небольшому окошку у себя за спиной и передал заказ повару.
Через пару минут перед Итаном и Дэйвом оказались две тарелки со свежезажаренной картошкой и томатным соусом в придачу. Хоук бездумно уставился на еду и к ней не притронулся.
Бармен наклонился к Дэйву.
- Ему хватит, думаю. Он и так перебрал.
Дэйв пьяно фыркнул.
- Мы только начали. Давай еще по одной.
Вскоре подтянулись Марк с Тони, Грег от попойки отказался из-за недовольства жены. Ну и черт с ним, гребанный подкаблучник. Итан был полностью с друзьями солидарен и тоже выпил за встречу, на этот раз не закусывая и не запивая. Водка пошла мягче, чем в первый раз. Его разум уже туманился, мысли уплывали, становились тягучими и вялыми, как и он сам. Фаза бурного веселья быстро сменилась заторможенностью, потому что пил он на голодный желудок. И пока коллеги громко чокались и опустошали стопку за стопкой, он решил освежиться. С трудом поднялся на ноги, держась за спинки высоких стульев, пошел в туалет. Там он намеревался холодной водой в лицо привести себя в относительный порядок.
Но стоило двери закрыться, Хоук пьяно привалился к кафельной стене и снова выпасть из реальности. Громкие звуки бара больше не тревожили, резкие запахи тоже, и усталость вдруг обрушилась на него лавиной.
Поэтому он не сразу заметил, что был в туалете не один. Рядом с ним, гипнотизируя собственное отражение в зеркале, стоял бармен. Глаза у него были неживые, отметил про себя Итан и удивился, что вообще такое замечает.
- Тебе стоит прекратить пить, - произнес парень совершенно спокойно, будто имел на это право.
Голос показался подозрительно знакомым, но самого бармена Итан точно раньше не встречал. Он мотнул головой, отгоняя наваждение, и потянулся к раковине, включил холодную воду и подставил раскрытые ладони. Это немного привело его в чувство. Он даже подумал, что фраза бармена ему показалась.
Но он ошибся.
Парень повернулся к нему всем корпусом и протянул откуда-то взявшуюся бутылку воды.
- Выпей.
Итан нахмурился. Он терпеть не мог, когда с ним фамильярничали, а этот парень перешел все границы, но он не успел возмутиться – взгляд напротив смягчился, стал умоляющим.
- Тебе полегчает… Итан. Пожалуйста.
Хоук даже замер. Вода хлестала его по ладоням, превращаясь в ледяную, от чего кожа на руках побелела, а ногти стали синими, но он едва обратил на это внимание. Он не помнил, чтобы называл своего имени. К тому же, парень действовал и говорил так, будто знал его.
А этого быть не могло.
- Кто ты такой? – Прохрипел Итан. Первое, что он выдавил из себя, остальные вопросы его опьяненный водкой мозг отказывался формулировать.
Его проигнорировали. Парень обогнул Хоука, встал напротив двери и, протянув руку, щелкнул замком, запер их вдвоем.
И так же настойчиво впихнул ему бутылку с водой.
- Выпей.
Итан упрямо повторил свой вопрос, на бутылку даже не посмотрел, хотя принял ее.
- Кто ты такой?
- Друг, - парень вдруг потянулся к своим волосам и стянул с головы парик, - я хочу тебе помочь, Итан. Знаю, у тебя нет никаких оснований мне верить, но, прошу, пожалуйста, выпей воды. Тебе нельзя напиваться.
В голосе послышалось отчаянье, словно он говорил всерьез, но Хоук не повелся.
- Я сам решу, что и когда мне можно. А теперь выпусти меня.
К тому моменту Итан уже протрезвел достаточно, чтобы встать ровно и даже сделать несколько уверенных шагов в сторону запертой двери, но не успел потянуться к ручке, потому что сзади его наглым образом атаковали.
- Ну почему ты такой упертый.
Парень зашипел, обхватывая Итана сзади и оттаскивая от выхода. Мир закружился, он выронил бутылку и отчаянно захрипел, пытаясь вырваться, но противник оказался очень сильным и цепким, несмотря на внешность, он зло сопел Итану в спину и тащил его в сторону кабинок.
Выпитая водка сыграла с ним злую шутку – сил сопротивляться не было, только бесконечная усталость.
В себя Итан пришел, когда его довольно грубо уронили на кафельный пол, наверняка грязный и вонючий, и спиной привалили к стене. Перед глазами замаячило озабоченное лицо бармена. Он хмурил брови и явно не знал, что делать дальше.
- Ты завтракал?
Итан дернулся, попытался подняться на ноги, но несильным толчком в грудь его усадили на место и снова задали вопрос:
- Ты завтракал? – Хоук в ответ кивнул. Он решил больше не сопротивляться, может, тогда парень успокоится и даст ему шанс уйти. Но он до шума в голове не понимал, что от него хотят. - Дома?
Итан мотнул головой. Нет. Он никогда не завтракает дома, только чай пьет.
- Обед тебе приготовила жена?
Итан вздернул брови – даже пьяный, он удивился. Просто удивительно, насколько осведомленным оказался этот незнакомец, прямо шпион какой-то.
- Что тебе от меня нужно?
Не получив ответа, парень нахмурился, но решил пойти навстречу. Откровенность за откровенность, так сказать.
- Я не причиню тебе вреда. Ни тебе, ни твоей семье. Я хочу… уберечь тебя от кое-чего неприятного.
Он коротко облизнул губы и снова повторил вопрос про обед.
- Ты запер меня в туалете, чуть не избил, шпионил за мной, по-видимому, и хочешь, чтобы я тебе поверил? – Итан усмехнулся. Глаза напротив стали виноватыми.
- Я тебе все обязательно объясню. Клянусь. Но сейчас ты слишком пьян, а тебе нельзя пить.
Парень присел возле Итана и опустил голову, русые волосы упали на лицо, полностью скрывая его. Макушка показалась смутно знакомой.
- Если я выпью воду, ты меня отпустишь?
Парень посмотрел на него, согласно закивал.
- Она не отравлена? Может, там снотворное? – С легкой издевкой протянул Итан. Но страх все равно не отпускал: он до сих пор совершенно ничего не понимал, не доверял ему и не знал, чего ждать.
- Нет, - обиженно буркнул парень, - обычная вода. Если хочешь, можешь выпить из-под крана. Тебе просто нужно вывести алкоголь из организма, и чем быстрее, тем лучше.
- Ладно.
Итан согласился на из-под крана. Она отдавала ржавчиной, хлоркой и тухлыми носками, но он не рискнул пить из подозрительной бутылки от подозрительного парня. Пришлось давить рвотные позывы и выхлебать литра два, не меньше. Стоило ему поднять голову, ее тут же опускали обратно, к крану, непрозрачно намекая, что выпито недостаточно.
Итан отстраненно подумал, что даже не спросил имя своего спасителя, но времени ему не дали и как какого-нибудь щенка за шкирку потащили к туалету, нагнули над ним и, сунув пальцы в рот (предварительно вымытые с мылом, вкус которого Итан вряд ли забудет), заставили выблевать и воду, и съеденную картошку, и, видимо, водку.
Из глаз хлынули слезы, желудочная кислота осела противным привкусом на языке, но ему стало значительно лучше. Чужие руки бережно вытирали лицо влажным платком, ему дали прополоскать рот, выпить еще немного воды.
- Молодец, - мягко прошептали над ухом, - теперь давай приведем тебя в порядок.
Итана подняли на ноги и прислонили к стене, поправили рубашку, когда парень потянулся к сбившемуся галстуку, Хоук отодвинул его ладони.
- К чему такая забота.
В голове прояснилось, и до него начал медленно доходить абсурд ситуации: незнакомый мужик закрыл его в туалете, даже не представился, вывалил кучу личной информации, хрен знает каким способом добытой, и якобы печется о его здоровье.
- Я не желаю тебе зла и хочу только помочь, - как умственно отсталому, очень медленно и чуть ли не по слогам завел свою речь парень.
- Ты не представился.
- Лукас.
Итан вздохнул.
- Вчерашний Лукас?
- Да.
Немного помолчав, Хоук спросил:
- Этот парик, и глаза… линзы? – Лукас кивнул. – Зачем? Что за ненужный маскарад?
- Так надо, - туманно ответил он, - я объясню, обязательно. Сейчас нужно вызвать тебе такси и проводить до дома. Я скажу твоим друзьям, что тебе стало плохо.
Когда Итан потянулся к телефону, Лукас запротестовал.
- Я позабочусь об этом.
Конечно, Лукас не вызвал такси и не проводил его домой. Стоило двери за ним закрыться, Итан завалился набок, сполз на пол и даже не успел выругаться напоследок, потому что эта дрянь что-то все же намешала в воду, от чего Хоук выскользнул из сознания и бесполезным мешком растянулся около раковины.
Автор: Люси
Бета: нет
Фендом: ориджинал
Жанр: романтика, шпионская драма, немного научной фантастики (совсем чуть-чуть).
Рейтинг: R
Персонажи: м/м, м/ж
Предупреждение: слэш, контроль разума и памяти
Саммари: У Итана Хоука есть все – хорошая прибыльная работа, красивая понимающая жена, верные друзья. У него идеальная по всем параметрам жизнь. Но все меняется, когда он встречает в кафе рядом около офиса странного парня. У себя на работе. И в баре в пятницу вечером. Все идет наперекосяк, когда этот парень говорит ему: «Не верь никому. Они все обманывают».
От автора: наконец-то я пишу! хД
I wanna be known by you
twenty one pilots
I have dreams about the days
Driving through your sunset breeze
Jaymes Young
читать дальшеГлава 1. Итан.
Морозный ноябрьский ветер разбудил его раньше будильника. Итан зябко поежился, пытаясь согреться, натянул одеяло повыше, но все равно не смог доспать до восьми часов. Соблазн поваляться в постели подольше сдуло очередным порывом ветра, перемешанного с влагой утреннего дождя.
Стараясь действовать как можно аккуратнее, чтобы не разбудить спавшую рядом Мэри, Итан поднялся с кровати, быстро, но бесшумно подошел к приоткрытому окну и закрыл его. Не найдя в себе желания возвращаться в постель, он оделся в домашнюю одежду и на кухне заварил себе ароматный чай. Сквозь полупрозрачные шторы он наблюдал за тем, как медленно сгущались на сером небе синеватые тучи, но картинка стала расплываться из-за налипших на стекло дождевых капель.
Итан вылил недопитый чай в раковину, сполоснул кружку и сунул ее в сушилку. Мэри полулежала в кровати, плотно завернувшись в одеяло, и что-то читала с телефона. Увидев Итана, она улыбнулась и потянулась за утренним поцелуем.
- Не хочу опаздывать, - он с сожалением оторвался от ее губ, чтобы взять из гардеробной рабочий темно-синий костюм. Позавчера он забрал его из химчистки и все еще не распаковал.
- Тогда поторопись, - она повернула к нему дисплей телефона, на котором высвечивалось время. Он даже удивился, что просидел на кухне за чаем больше сорока минут.
Он не мог даже сказать, что думал о чем-то важном или запоминающемся. Он что, почти час сидел и пялился в чай?
- И не забудь еду в холодильнике, - Мэри напомнила о ланч-боксе с приготовленным завтраком. Она всегда готовила для него, даже когда сильно уставала на работе. Он не находил это необходимым, но все равно считал милым.
Итан кивнул ей, поцеловал на прощание и вышел из теплой квартиры в сырой осенний город с зонтом и ланч-боксом в руке.
***
Он припарковал машину возле знакомой кафешки с незамысловатым названием Coffee неподалеку от офиса, в котором работал. Дождь усилился, превратившись из ненавязчивой измороси в сплошной поток, но прикрываться зонтом Итан посчитал лишним и в четыре широких размашистых шага пересек расстояние до крыльца.
«Еще чуть-чуть. Я не закончил».
Голос прозвучал в голове, но так громко и ясно, что Итан обернулся. Никого. Улица пустовала, только по дороге, как бешеные, проезжали автомобили.
Хоук нахмурился, дернул дверь кофейни на себя и зашел в теплое шумное помещение. Следом проскользнул какой-то парень (как потом заметил Итан, невысокий, стройный, в черной толстовке с надвинутым на голову капюшоном), встал в очередь позади него.
- Двойной эспрессо, без сахара и сливок. Пожалуйста.
Улыбчивая девушка протянула ему заказ и сдачу, которую он не взял (никогда не брал), пожелала хорошего дня и принялась за следующего клиента. Итан со стаканом свежего ароматного кофе примостился за столиком в углу, на стыке двух больших окон, откуда открывался довольно печальный вид на задний двор с голыми кустами сирени. Поздней весной глаз было не оторвать, но сейчас он чувствовал только… смятение? Точно сказать было трудно.
Он развернул утреннюю газету и принялся изучать новости.
Мэри всегда посмеивалась над этой его привычкой (точнее, сколько они знакомы. Порой ему казалось, будто он и не жил до встречи с ней. Порой – что жизни никакой до нее не было вообще, в самом неприятном смысле, он ведь действительно почти не имел воспоминаний без Мэри). Она считала чтение печатных газет старомодным, но Итан не переучивался, не смог, хотя пытался и пытается до сих пор: планшет покоился в бардачке машины.
- Можно присесть?
Итан отвлекся от газеты, посмотрел на говорившего: им оказался тот самый парень, который стоял позади него в очереди. Потом он выразительно осмотрел полупустое кафе, где половина столиков была не занята, но все равно улыбнулся и кивнул.
- Конечно.
- Спасибо.
Снова углубился в чтение, но ощущение чужого взгляда, прилипчивого, ощупывающего и очень-очень внимательного, отвлекало. Парень напротив беззастенчиво разглядывал его, медленно попивая свой чай, и намеревался завести с ним разговор. Наверное. У Итана создалось такое впечатление.
- Погода не очень, да?
Парень произнес это и будто замер весь, ожидая ответа. Итан сдвинул брови.
Он не любил ставить незнакомых людей в неловкое положение (иногда это получалось помимо его воли), и сейчас почувствовал легкий укол вины за то, что этому человеку некомфортно в его компании. Нужно было срочно что-нибудь сказать в ответ.
- Просто отвратительная. Никогда бы не подумал, что дождь может лить так долго.
Парень растянул губы в легкой улыбке.
Левую руку он держал в кармане, пальцами правой водил по кромке бумажного стаканчика, очерчивая ровный круг. Итан поймал себя на мысли, что не может отвести глаз от этих пальцев.
- Меня, кстати, Лука зовут, - он протянул руку, и Итан пожал ее. Кожа была теплой и сухой. Приятное чувство.
«Лука» мысленно произнес Итан – странное для человека имя, он в первый раз слышал такое.
- Итан Хоук. Приятно познакомиться.
Лука беззвучно повторил его имя, будто пробуя на вкус, вернулся к забытому кофе. Итан снова погрузился в чтение, его собеседник начал озираться по сторонам, это он заметил периферическим зрением, потом засобирался.
- Спасибо за компанию, Итан.
Итан попрощался с ним, но возвращаться к газете не стал, тоже поднялся с места, потому что рабочий день вот-вот должен был начаться.
- Уа-а-а-а, как работать-то не хочется - Дэйв стоял около рабочего стола Итана и помешивал пластиковой ложечкой сахар в большом стакане горячего кофе и неприлично широко зевал. Запах стоял на весь кабинет, но Итан игнорировал его и пытался сосредоточиться на докладе. Он был обещан к завтрашнему утру, поэтому ни Дэйв, ни его кофе не могли отвлечь, - так и без свежей почты останемся.
Дэйв недовольно поморщился, молчание Итана расценил как разрешение продолжить говорить.
- На следующей неделе обещали снег. Фу, ненавижу снег. Сейчас бы на море.
Итан не сдержался: одобрительно хмыкнул. На море он ездил в прошлом году вместе с Мэри, в середине холодной зимы. Оттуда они привезли бронзовый загар и полкилограмма ракушек, но воспоминаний все равно осталось мало. Как-то выветрилось из головы.
- Хм, а что, утренней рассылки не будет что ли? – Дэйв коротко глянул на настенные часы, отсчитавшие десять утра. – А, точно, Кэтти в отпуск ушла. И кто нам будет почту привозить?
Большинство писем они получали в электронном виде, но каждое утро в десять часов их навещала Кэтти, разносщица всякой мелочи типа журналов и небольших посылок, заказанных по интернету на адрес офиса. Незаменимый человек, как оказалось. И вот сейчас Итан как раз ждал купленные на Озоне с бешеной скидкой жесткие диски, а тут такая подстава.
Но не винить же в этом Кэтти – он сам бы махнул куда-нибудь, где тепло и солнечно.
Потом он взял себя в руки, отогнал лишние мысли, снова углубился в зависший отчет. Прокрутил в голове последнее предложение, проверяя на грамотность – немного помучился с ним, оно ему не очень нравилось, но махнул рукой и оставил, как есть. Время поджимало, не до красивостей было.
Дэйв, лишившись собеседника, вышел из кабинета и пристал с Метью. Тот всегда охотно поддерживал разговор и угощал конфетами.
Часы отсчитали полдень, приближалось время обеда. Итан свернул вордовский документ, наполовину заполненные таблицы и презентацию и вышел к остальным коллегам. Перекусывали они в небольшом кабинете, оборудованном под кухню, но Хоук только забирал из холодильника свой контейнер и уходил обратно к себе. На этот раз улизнуть не удалось, внимание привлек Адам, их заведующий, точнее, не Адам вовсе, а стоявший рядом с ним парень.
Невысокий и худощавый, он держал в руке большую черную сумку, а на бейджике на груди было написано его имя: Ник. Новый рассыльный, слава Богу. Он извинялся за задержку – долго не мог найти офис, работу получил вчера, а этот район города был ему совсем не знаком.
Итан обернулся на его голос и тут же отвел глаза в сторону, будто по ним полоснул слишком яркий свет. К горлу подступила тошнота: у парня через все лицо тянулся страшный темно-багровый рубец. Но парень на это никак не отреагировал, тихо положил на столик Итановскую коробку с жесткими дисками, еще раз извинился за доставленные неудобства и попрощался со всеми до завтра.
Стыд за свое поведение нахлынул, только за Ником закрылась дверь. Еще никогда в жизни Итан не чувствовал себя большим дерьмом. Ну надо же, какой нежный, бля, не выдержал вида покалеченного юнца. У парня и так беда, а он повел себя, как распоследний идиот.
Он дал себе слово извиниться перед ним завтра же. Извиниться и в качестве извинений угостить вкуснейшим в мире кофе.
Остаток рабочего дня проходил медленно и очень скучно. Итан с трудом заканчивал одну таблицу, как нужно было приниматься за другую, строчки плыли перед глазами, и, в конце концов, у него жутко разболелась голова.
Как и всегда, когда он перетруждался. После аварии он вообще старался не загружать мозги: ему сразу становилось плохо. Подключалась психосоматика. Мрак, в общем.
Оторвавшись от компьютера, Итан перевел взгляд в окно. Оно выходило на оживленную улицу, и, созерцая густую разноцветную толпу прохожих, он успокаивался, пульсация в затылке отпускала, даже дышать становилось легче. Настроение понемногу поднималось, и он решил продолжить отчет. Вернулся к рабочему столу, несколько долгих минут пялился в потухший монитор и двинул мышкой, пробуждая компьютер. За стеклянной дверью утихала будничная суета, коллеги все медленнее передвигались, кое-кто даже начал собираться домой.
Сам Итан закрывал документы, предварительно их сохраняя, выключил потухший монитор и надел успевшее высохнуть пальто.
День, как и сотни предыдущих, приближался к завершению.
- До завтра.
Попрощавшись со всеми, он нырнул в вечернюю осеннюю прохладу и пожалел, что не сможет пешком пройтись до метро – оставлять автомобиль в чужом районе было глупо, к тому же, с утра умирать в давке в общественном транспорте он себе позволить не мог. Он постоял на крыльце офиса и глубоко вдыхал свежий влажный воздух. Дождь хоть и прекратил лить еще днем, дороги все равно были мокрыми, блестели в свете фонарей.
Главные двери открылись, выпуская одетого по погоде Дэйва. Тот на ходу вытаскивал из кармана куртки сигареты, чиркнул зажигалкой и сделал глубокую затяжку.
- Подкинешь до метро? А то моя в ремонте.
Итан кивнул. Дождался, пока Дэйв докурит, двинулся к припаркованному неподалеку автомобилю.
- Завтра пятница, - со знакомым облегчением в голосе прошептал в пустоту Дэйв. За три года, что они знакомы, Итан привык к тому, что коллега терпеть не мог работу и мечтал об отпуске, только с него вернувшись. И уставал, наверное, со звонком будильника, - как насчет посидеть в баре вечером? Парни согласны.
- Парни…
- Тони, Марк. Грег сказал, что подтянется к десяти.
- Окей.
Итан завел машину, мягко вырулил на дорогу, пропустив серенькую Тойоту. Остановился под красным светом светофора и поискал ненавязчивую музыку по радио. Выбор пал на тихий джаз, который не прерывался голосом диктора.
Дороги были спокойными и пустыми, привычные пробки успели рассосаться до конца рабочего дня, поэтому до станции метро они добрались за пятнадцать минут. Дэйв поблагодарил за поездку.
- До завтра.
- Ага.
В Coffee Итан заскочил, безбожно опаздывая на работу, но все равно мужественно отстоял длинную очередь, даже не возмутился, когда стоявший перед ним парень, будто нарочно, медленно отсчитывал мелочь. Забрав два стаканчика кофе и небольшой пакетик с мягкими булочками с корицей, он побежал к офису, проигнорировав автомобиль. За день с ним ничего не должно было случиться.
На работе он дописывал отчет, но то и дело поглядывал на часы, ожидая прихода почтальона Ника. Совесть со вчерашнего вечера не унималась, и он нетерпеливо отсчитывал каждую минуту, чтобы поскорее извиниться за свое поведение.
В отличие от вчера, сегодня Ник появился ровно в десять ноль-ноль, с набитой сумкой в руках и низко опущенным на глаза козырьком кепки. Еще он не поднимал головы и старался ни на кого не смотреть. Атмосфера в офисе стала неловкой, и все попытались побыстрее разойтись по своим местам, но Итан остался стоять напротив Ника, хотя сегодня никакой посылки он не ждал.
- Я бы хотел… кхм, извиниться. В общем. За вчера.
Он оборвал самого себя на полуслове и подвинул к застывшему парню пакет со сладостями и стаканчик со свежезаваренным горячим чаем (кофе наглым образом у него отжали). Ник застыл, он даже голову поднял, забывшись на секунду, и посмотрел Итану прямо в глаза.
Хоук добродушно улыбнулся, и Ник расслабился, не прочитав в его взгляде ни жалости, ни брезгливости: ничего из того, с чем ему, вероятно, каждый день приходилось сталкиваться.
- Спасибо. Не стоило.
Парень неопределенно дернул плечом, но извинения принял и поспешил уйти. У Итана настроение сразу подскочило на несколько пунктов. И вот перспектива провести вечер в компании сослуживцев показалась вполне приятной.
- Отчет, Хоук, - проходивший мимо Саммерс, его непосредственный начальник, кинул дежурную фразу. Это настолько вошло в привычку, что ничего другого Итан услышать и не ожидал.
- На твоем столе с самого утра, - Саммерс удивленно приподнял брови, но комментировать не стал. Он вообще никогда никого не хвалил.
Итан же вернулся к рабочему месту, сел за стол и задумчиво побарабанил пальцами по нему. Что делать оставшиеся пять часов, он не знал.
Их компания занималась грузоперевозками, и к осени заказов ожидаемо становилось меньше, но зато к Рождеству работа кипела.
Пока он мог позволить себе немного побездельничать.
Идея провести пятничный вечер в баре в компании сослуживцев Мэри категорически не понравилась, и с утра из-за этого они немного даже поссорились. В пылу разборок Итан поймал себя на мысли, что его до зубовного скрежета бесит ее стремление занять всю его жизнь, залезть в каждый ее уголок, и даже ненавязчивая забота начинала казаться ему попыткой контроля. Он знал, что немного несправедлив к ней, что это в нем кипела злоба, но все равно громко хлопнул дверью и про себя послал ее куда подальше.
Иногда он срывался. Доктор Робинсон предупредил его, что после пережитой аварии и полученных повреждений мозга такое может случиться: вспышки агрессии, дезориентация, проблемы со сном, аппетитом и даже потенцией, но он не мог поверить, что его здоровый организм будет сбоить. Но уже в первые полгода после пробуждения от комы он заметил, что в умственных способностях уступает окружающим: ему требовалось больше времени, чтобы усвоить новую информацию, еще больше – чтобы начать использовать ее, сконцентрировать внимание он вообще иногда не мог, и это вызывало в нем глухое раздражение. Прописанные Робинсоном ноотропы и витамины не помогали, заучивание стихов память не улучшали, изучение новых языков тоже видимых результатов не давали, поэтому Итан стиснул зубы и – смирился. Нашел ненапряжную работу, проводил вечера за просмотров не очень интеллектуальных фильмов и ток-шоу, глушил тоску вкусным пивом.
Зато у него была Мэри. Она его любила и не собиралась менять на партию лучше и умнее. Уже за это Итан был ей безгранично благодарен. А факт того, что она все время, что он лежал в коме, была рядом, вообще возносил ее до уровня совершенной супруги.
И он старался чаще себе об этом напоминать, особенно в такие моменты, когда переставал контролировать собственные мысли.
- Прости, пожалуйста. Я не знаю, что на меня нашло. Обещаю вернуться до полуночи.
Итан еще раз горячо извинился. Пообещал романтический ужин в субботу. И то красное платье, которое так понравилось Мэри в прошлый совместный поход по магазинам.
Весь мир, небо и звезды…
- Хорошо, - сухо отозвались на том конце провода, и Хоук отчетливо понял, что нет, его не простили.
Взбесившись, он бросил трубку.
Он ведь не был виноват, но все равно вынужденно оправдывался.
В бар он пришел с твердым намерением напиться. И хотя по медицинским показаниям ему было рекомендовано резко сократить употребление спиртного, Итан решил, что раз в пять лет можно себе позволить нажраться до потери сознания.
Дэйв его стремление разделил, даже похвалил и тут же заказал у бармена две стопки водки. Остальные еще не подошли, но ждать их никто не стал.
- Я удивлен. Ты впервые согласился с нами выпить.
Дэйв прищурился, смотря на Итана поверх стопки с водкой, и тут же опрокинул ее в себя. Попросил добавки. Хоук помедлил, но повторил за товарищем, закусывая обжигающую горечь долькой лимона. Бармен молча повторил заказ, но смотрел с интересом, будто выжидая. Итан пригляделся к нему, но ничего подозрительного в нем не нашел: парень как парень, таких тысячи в городе. Только глаза ясные, яркие, даже слишком. И цвет лица ненатуральный.
Итан одернул себя. Чтобы направить мысли в нужное русло, выпил водку и запил апельсиновым соком. Горло обожгло, пустой желудок сжался, и его затошнило.
- Чтобы оттянуть неприятный момент похмелья, нужно заесть спиртное. Бармен, картошку фри, пожалуйста, две порции.
Дэйв с видом знатока задрал указательный палец и полез в портмоне за деньгами. Бармен хмыкнул, обернулся к небольшому окошку у себя за спиной и передал заказ повару.
Через пару минут перед Итаном и Дэйвом оказались две тарелки со свежезажаренной картошкой и томатным соусом в придачу. Хоук бездумно уставился на еду и к ней не притронулся.
Бармен наклонился к Дэйву.
- Ему хватит, думаю. Он и так перебрал.
Дэйв пьяно фыркнул.
- Мы только начали. Давай еще по одной.
Вскоре подтянулись Марк с Тони, Грег от попойки отказался из-за недовольства жены. Ну и черт с ним, гребанный подкаблучник. Итан был полностью с друзьями солидарен и тоже выпил за встречу, на этот раз не закусывая и не запивая. Водка пошла мягче, чем в первый раз. Его разум уже туманился, мысли уплывали, становились тягучими и вялыми, как и он сам. Фаза бурного веселья быстро сменилась заторможенностью, потому что пил он на голодный желудок. И пока коллеги громко чокались и опустошали стопку за стопкой, он решил освежиться. С трудом поднялся на ноги, держась за спинки высоких стульев, пошел в туалет. Там он намеревался холодной водой в лицо привести себя в относительный порядок.
Но стоило двери закрыться, Хоук пьяно привалился к кафельной стене и снова выпасть из реальности. Громкие звуки бара больше не тревожили, резкие запахи тоже, и усталость вдруг обрушилась на него лавиной.
Поэтому он не сразу заметил, что был в туалете не один. Рядом с ним, гипнотизируя собственное отражение в зеркале, стоял бармен. Глаза у него были неживые, отметил про себя Итан и удивился, что вообще такое замечает.
- Тебе стоит прекратить пить, - произнес парень совершенно спокойно, будто имел на это право.
Голос показался подозрительно знакомым, но самого бармена Итан точно раньше не встречал. Он мотнул головой, отгоняя наваждение, и потянулся к раковине, включил холодную воду и подставил раскрытые ладони. Это немного привело его в чувство. Он даже подумал, что фраза бармена ему показалась.
Но он ошибся.
Парень повернулся к нему всем корпусом и протянул откуда-то взявшуюся бутылку воды.
- Выпей.
Итан нахмурился. Он терпеть не мог, когда с ним фамильярничали, а этот парень перешел все границы, но он не успел возмутиться – взгляд напротив смягчился, стал умоляющим.
- Тебе полегчает… Итан. Пожалуйста.
Хоук даже замер. Вода хлестала его по ладоням, превращаясь в ледяную, от чего кожа на руках побелела, а ногти стали синими, но он едва обратил на это внимание. Он не помнил, чтобы называл своего имени. К тому же, парень действовал и говорил так, будто знал его.
А этого быть не могло.
- Кто ты такой? – Прохрипел Итан. Первое, что он выдавил из себя, остальные вопросы его опьяненный водкой мозг отказывался формулировать.
Его проигнорировали. Парень обогнул Хоука, встал напротив двери и, протянув руку, щелкнул замком, запер их вдвоем.
И так же настойчиво впихнул ему бутылку с водой.
- Выпей.
Итан упрямо повторил свой вопрос, на бутылку даже не посмотрел, хотя принял ее.
- Кто ты такой?
- Друг, - парень вдруг потянулся к своим волосам и стянул с головы парик, - я хочу тебе помочь, Итан. Знаю, у тебя нет никаких оснований мне верить, но, прошу, пожалуйста, выпей воды. Тебе нельзя напиваться.
В голосе послышалось отчаянье, словно он говорил всерьез, но Хоук не повелся.
- Я сам решу, что и когда мне можно. А теперь выпусти меня.
К тому моменту Итан уже протрезвел достаточно, чтобы встать ровно и даже сделать несколько уверенных шагов в сторону запертой двери, но не успел потянуться к ручке, потому что сзади его наглым образом атаковали.
- Ну почему ты такой упертый.
Парень зашипел, обхватывая Итана сзади и оттаскивая от выхода. Мир закружился, он выронил бутылку и отчаянно захрипел, пытаясь вырваться, но противник оказался очень сильным и цепким, несмотря на внешность, он зло сопел Итану в спину и тащил его в сторону кабинок.
Выпитая водка сыграла с ним злую шутку – сил сопротивляться не было, только бесконечная усталость.
В себя Итан пришел, когда его довольно грубо уронили на кафельный пол, наверняка грязный и вонючий, и спиной привалили к стене. Перед глазами замаячило озабоченное лицо бармена. Он хмурил брови и явно не знал, что делать дальше.
- Ты завтракал?
Итан дернулся, попытался подняться на ноги, но несильным толчком в грудь его усадили на место и снова задали вопрос:
- Ты завтракал? – Хоук в ответ кивнул. Он решил больше не сопротивляться, может, тогда парень успокоится и даст ему шанс уйти. Но он до шума в голове не понимал, что от него хотят. - Дома?
Итан мотнул головой. Нет. Он никогда не завтракает дома, только чай пьет.
- Обед тебе приготовила жена?
Итан вздернул брови – даже пьяный, он удивился. Просто удивительно, насколько осведомленным оказался этот незнакомец, прямо шпион какой-то.
- Что тебе от меня нужно?
Не получив ответа, парень нахмурился, но решил пойти навстречу. Откровенность за откровенность, так сказать.
- Я не причиню тебе вреда. Ни тебе, ни твоей семье. Я хочу… уберечь тебя от кое-чего неприятного.
Он коротко облизнул губы и снова повторил вопрос про обед.
- Ты запер меня в туалете, чуть не избил, шпионил за мной, по-видимому, и хочешь, чтобы я тебе поверил? – Итан усмехнулся. Глаза напротив стали виноватыми.
- Я тебе все обязательно объясню. Клянусь. Но сейчас ты слишком пьян, а тебе нельзя пить.
Парень присел возле Итана и опустил голову, русые волосы упали на лицо, полностью скрывая его. Макушка показалась смутно знакомой.
- Если я выпью воду, ты меня отпустишь?
Парень посмотрел на него, согласно закивал.
- Она не отравлена? Может, там снотворное? – С легкой издевкой протянул Итан. Но страх все равно не отпускал: он до сих пор совершенно ничего не понимал, не доверял ему и не знал, чего ждать.
- Нет, - обиженно буркнул парень, - обычная вода. Если хочешь, можешь выпить из-под крана. Тебе просто нужно вывести алкоголь из организма, и чем быстрее, тем лучше.
- Ладно.
Итан согласился на из-под крана. Она отдавала ржавчиной, хлоркой и тухлыми носками, но он не рискнул пить из подозрительной бутылки от подозрительного парня. Пришлось давить рвотные позывы и выхлебать литра два, не меньше. Стоило ему поднять голову, ее тут же опускали обратно, к крану, непрозрачно намекая, что выпито недостаточно.
Итан отстраненно подумал, что даже не спросил имя своего спасителя, но времени ему не дали и как какого-нибудь щенка за шкирку потащили к туалету, нагнули над ним и, сунув пальцы в рот (предварительно вымытые с мылом, вкус которого Итан вряд ли забудет), заставили выблевать и воду, и съеденную картошку, и, видимо, водку.
Из глаз хлынули слезы, желудочная кислота осела противным привкусом на языке, но ему стало значительно лучше. Чужие руки бережно вытирали лицо влажным платком, ему дали прополоскать рот, выпить еще немного воды.
- Молодец, - мягко прошептали над ухом, - теперь давай приведем тебя в порядок.
Итана подняли на ноги и прислонили к стене, поправили рубашку, когда парень потянулся к сбившемуся галстуку, Хоук отодвинул его ладони.
- К чему такая забота.
В голове прояснилось, и до него начал медленно доходить абсурд ситуации: незнакомый мужик закрыл его в туалете, даже не представился, вывалил кучу личной информации, хрен знает каким способом добытой, и якобы печется о его здоровье.
- Я не желаю тебе зла и хочу только помочь, - как умственно отсталому, очень медленно и чуть ли не по слогам завел свою речь парень.
- Ты не представился.
- Лукас.
Итан вздохнул.
- Вчерашний Лукас?
- Да.
Немного помолчав, Хоук спросил:
- Этот парик, и глаза… линзы? – Лукас кивнул. – Зачем? Что за ненужный маскарад?
- Так надо, - туманно ответил он, - я объясню, обязательно. Сейчас нужно вызвать тебе такси и проводить до дома. Я скажу твоим друзьям, что тебе стало плохо.
Когда Итан потянулся к телефону, Лукас запротестовал.
- Я позабочусь об этом.
Конечно, Лукас не вызвал такси и не проводил его домой. Стоило двери за ним закрыться, Итан завалился набок, сполз на пол и даже не успел выругаться напоследок, потому что эта дрянь что-то все же намешала в воду, от чего Хоук выскользнул из сознания и бесполезным мешком растянулся около раковины.
четверг, 11 февраля 2016
Dream On, Dreamer
Название: Номер семь
Автор: Люси
Бета: нет
Жанр: романтика
Рейтинг : NC-17 замахнулась бля
Персонажи: Ао/Кис, ОМП/Кис
Предупреждение: АУ
От автора: ну я кароч сам себя бешу.
Часть 1.
читать дальшеЭтого парня Аомине видел впервые.
Хотя лицо показалось ему смутно знакомым.
Имаеши объяснял тактику игры, расчерчивал игрокам их положение, но Аомине его не слушал, взгляд то и дело возвращался к асу противников. Изучать соперников, прикидывать их примерные силы и рассчитывать свою собственную стратегию было привычной рутиной, к которой Аомине потерял интерес в тринадцать лет, но сейчас он чувствовал странное предвкушение. Почти позабытое ощущение покалывания на кончиках пальцев.
Сегодня ему хотелось играть.
- Будьте осторожны с седьмым номером. Говорят, парень талантливый, - Имаеши обращался к Аомине. Тот умел обращаться с одаренными игроками в баскетбол.
Ловко и быстро размазывал их по натертому до блеска паркетному полу. Этот раз не был исключением, разве что сам Аомине казался чуть более серьезным, чем обычно.
- К сожалению, я не смог достать видеозапись с их последней игры, так что у меня нет представлений о том, как именно играет номер семь. Но, думаю, мы разберемся по ходу игры.
Остальные закивали. Вакамацу хоть и делал вид, будто ему плевать, на самом деле – Аомине это знал – он волновался. Неизвестность его пугала.
И народа собралась тьма: на трибунах не было ни одного свободного места. Вопреки обыкновению, девушек оказалось куда больше, чем парней. Они громко верещали и размахивали желто-голубыми флажками с большой белой семеркой посередине.
«Кисе-е-е-е-е-ку-у-у-ун!»
Неосознанно Аомине отследил направление их внимательных взглядов и посмотрел на этого Кисе-куна. Высокий, но уж слишком худощавый блондин махал им в ответ и солнечно улыбался. Он излучал тошнотворный позитив и напоминал приторную сахарную вату, после которой хочется помыть руки и ополоснуть рот.
Парень рядом с Кисе даже посерел от ревности, но тот не переставал сиять.
Аомине уже видел, как сотрет улыбочку с его лица. С каждым очком будет вытягивать из него уверенность и радость, и под конец матча оставит лишь горечь. Возможно, потом Кисе-кун бросит баскетбол.
До начала первой четверти оставались считанные минуты. Капитаны пожали друг другу руки, игроки, выстроившись в ряд, поклонились и пожелали удачной игры. Разыгрывающие встали на середину площадки, судья держал рыжий мяч.
…У их команды на самом деле не было никакой тактики. В начале года, когда Аомине поступил в академию Тоо и был сразу принят в баскетбольный клуб, Имаеши сообразил, что с его безграничным талантом путь на Национальные им обеспечен. Поэтому было решено сделать его главным игроком, козырем и надеждой команды. Остальные меркли перед ним, становились безликими тенями, чьи обязанности ограничивались подбором мяча.
Аомине сам был прекрасным нападающим и защитником.
И до сегодняшнего дня они выигрывали.
***
Восьмой и десятый номер играли средне. Они настолько не впечатлили Аомине, что он решил забить на них и переключить внимание на капитана с несчастливым числом на спине и аса, конечно. Седьмой пока еще не успел показать себя, но он нес скрытую угрозу. Будто дикий зверь, Аомине чуял в нем опасность.
И на второй минуте он понял, почему его так беспокоит номер семь.
Суса провел довольно легкую атаку, быстро обошел защитника и забросил мяч в кольцо. А со следующим сбросом, когда инициативу перехватили Кайджо, Кисе точь-в-точь скопировал действия их форварда и принес своей команде два очка.
Точь-в-точь.
Скопировав даже выражение лица Сусы.
Фанатки восторженно завизжали, трибуны на миг стали желто-голубыми из-за плакатов и флажков, которыми они размахивали. Кисе поднял руку вверх, и они заверещали сильнее.
Губы Аомине скривила усмешка: значит, весь талант седьмого заключался в этом. Всего-то. Он даже почувствовал легкий укол разочарования.
В средней школе с ним в команде был точно такой же парень, Хайзаки, он тоже копировал игру других и быстро зашел в тупик, достиг своего предела. Аомине, конечно же, спародировать он не мог – копии никогда не сравниться с оригиналом. И Дайки его презирал.
Сейчас он ощущал нечто похожее.
Аомине уважал сильных противников и очень любил с ними играть, с теми, кто не уступал ему в таланте. Только тогда он вспоминал, за что полюбил баскетбол, к нему возвращалась жажда победы, и сегодня он настроился на серьезную игру, но столкнулся с дешевой подделкой.
Глухое раздражение на самого себя отозвалось неприятным тянущим чувством внутри.
Стоя посреди площадки, Аомине поднял руку. Вакамацу нехотя пасовал ему, хотя, судя по всему, сам собирался идти в атаку. Но сейчас это не имело никакого значения.
Пора было уже заканчивать этот фарс и показать Кайджо, против кого они играют, и с чем им придется иметь дело. Расставить точки, так сказать.
Ладонь привычно потяжелела от мяча, Аомине прицелился. Защитник и шага не успел сделать, как Дайки одним быстрым и точным движением отправил рыжий шар в кольцо противников, запустив его над головами игроков в бело-голубом. Даже судья не сразу засчитал очко – настолько быстро все произошло. Просто в одну секунду площадку оглушил звук падающего мяча.
Трибуны замолкли. В тишине прозвучал свисток, и табло высветило новый счет. Через несколько секунд всеобщий ступор прошел, игроки Кайджо начали занимать каждый свою позицию, но Аомине смотрел седьмому номеру прямо в светлые глаза и не находил того, что искал – ни злости, ни страха, только удивление.
И дичайший, чистейший восторг.
…И Аомине вспомнил, где раньше видел это лицо, почему оно показалось ему знакомым. Огромный плакат на стене многоэтажки напротив, прямо куда выходили его окна, с рекламой модных рваных джинсов и голый по пояс светловолосый парень.
Это и был Кисе.
Хотя какое теперь это имело значение? Аомине отвернулся – он уже потерял интерес к игре.
***
Но через минуту он так уже не думал.
Как только восьмой номер передал мяч седьмому, тот повторил финт Аомине. С того же расстояния, с той же позиции, с той же скоростью.
Дайки смотрел на свой оскал на чужом бледном лице и не мог поверить собственным глазам. Наглость Кисе его поразила, он даже мысли не допускал, что кто-то осмелится использовать против него его же финты. Однако, ас Кайджо, копируя чужой стиль игры, не чувствовал никакого дискомфорта или угрызений совести. Наоборот, с последним трюком он словил больше восторженных криков и фанатской любви, чем за всю игру.
Впрочем, на своих поклонниц теперь он не обращал внимания – весь он был сосредоточен на одном игроке, высоком и смуглом, номере пять. Он бросил ему вызов и был готов дать отпор. Доказать, что он не просто читер, а серьезный и грозный противник.
Дрожь прошла по спине. Но дрожь не страха, а предвкушения. В груди Аомине заворочалось что-то колючее и злое. Вот теперь он точно хотел размазать Кисе по площадке и подарить ему на прощание чувство абсолютной беспомощности. Посмотреть на него сверху вниз и усмехнуться.
Редко какой противник вызывал в нем такую бурю эмоций, но Кисе смог.
Чертов копировальщик. Аомине был готов уничтожить его.
***
К концу второй четверти Аомине допустил столько ошибок, что любой вменяемый капитан посадил бы его на скамейку запасных и взял более аккуратного игрока, но Имаеши не спешил расставаться со своим асом. Игра Аомине стала настолько грубой, что даже товарищи по команде старались не попадаться ему на глаза.
Седьмой номер настолько его взбесил, что третий фол он получил в нападении, с силой пихнув защитника и сбив его с ног.
После шестого фола Аомине ждала дисквалификация, но капитан и тренер прощали ему все. Пока он зарабатывал для Тоо очки, не имело никакого значения, как именно он это делал.
Команды шли с одинаковым счетом, не уступая друг другу. Сначала забивали Тоо, затем – Кайджо забирали свое. Аомине и Кисе носились по площадке, как одержимые, не обращая внимания на других. Но, полностью копируя стиль игры Дайки, седьмой из Кайджо допустил фатальную ошибку.
Аомине играл в баскетбол с пяти лет, а в средней школе гонял мяч с утра до вечера: его выносливость не знала границ. Справляясь в одиночку и против настолько сильного противника, Кисе быстро истощился.
Третью четверть Кайджо начали без своего лучшего игрока.
Но Аомине не почувствовал по этому поводу особой радости (в отличие от остальных из Тоо), наоборот – некоторое сожаление. И тогда Имаеши отправил его на скамью.
***
Без своих звезд, команды сбавили темп игры, и напряжение сошло на нет. Зрители без особого энтузиазма следили за мячом, и осторожные голы не вызывали былого восторга.
Аомине смотрел на свои ладони: они горели огнем. Сидевшая рядом Сацуки выжидающе молчала, но с минуты на минуту должна была заговорить: он знал ее слишком хорошо.
- Неплохо играет, да? – Она сложила руки на коленках и посмотрела в сторону скамейки противников.
Аомине неопределенно хмыкнул – он не хотел говорить с ней о седьмом из Кайджо. Он должен самостоятельно разобраться с этой проблемой.
- Знаешь, до второго года средней школы он играл во все, кроме баскетбола. Он совсем новичок, - Сацуки распахнула большую черную папку и достала досье на Кисе. Там была описана вся его жизнь, - а в прошлом месяце получил травму колена, поэтому ему сложно долго находиться на площадке.
- Чего ты хочешь? – Аомине не вытерпел и перевел взгляд со своих рук на подругу. Получив капельку его внимания, девушка засияла.
- Ничего. Повезло, что тебе попался такой хороший противник. Думаю, до последней четверти его не выпустят. По крайней мере, никогда не выпускали.
- А ты подготовилась, да?
- Ну конечно! А еще я знаю его сестру. Ты, кстати, тоже.
- Ха? – Сацуки что-то темнила. Аомине терпеть не мог, когда она начинала на что-нибудь намекать, потому что он никогда не понимал намеков, а она потом обижалась и обзывала его тупоголовым чурбаном.
- По журналам, которые ты очень любишь, - она дала еще одну подсказку.
Аомине не мог поверить своим ушам – его сестра одна из тех шикарных красоток, на которых он дрочил? Вот же черт.
Повезло так повезло.
Может, после игры ему удастся урвать у него ее номер? Было бы круто.
***
На двадцать пятой минуте игры Имаеши выпустил Аомине на площадку. Тоо отстали на несколько очков, которые нужно было срочно отыграть.
У капитана Кайджо руки чесались вернуть и своего аса тоже, но он не мог так подставить Кисе. Стиснув зубы, они отдали преимущество Тоо и бросили все силы на то, чтобы удержать пятый номер. Но, конечно, оказались для этого слишком слабы.
Быстрая и непредсказуемая игра Аомине сбивала с толку и истощала. Раз за разом Дайки вколачивал мяч в кольцо, но не получал от этого удовольствия. Он будто жевал пенопласт. Соперничал с безвольным и бестелесным воздухом. Не встретив особого сопротивления в атаке, он растерял всякий интерес к Кайджо. Ему оставалось только ждать, когда же закончится третья четверть и начнется последняя, чтобы снова столкнуться с потоком неконтролируемой энергии. Теперь Аомине признавал за Кисе талант, границы которого он сам, наверное, не осознавал.
К концу тридцатой минуты Тоо обгоняла Кайджо на пятнадцать очков.
Зализанный, похожий на постаревшую фотомодель тренер удовлетворенно поглаживал волосы и, предчувствуя скорую победу, игриво поглядывал на примостившихся неподалеку репортеров местной спортивной газеты. Скорее всего, он уже заканчивал в голове текст, который потом напечатают на главной странице следующего номера.
***
Завершающая четверть началась с агрессивной атаки Кисе, и Аомине смог оценить скорость и легкость, с которой он обходил защитников. В будущем из него получится первоклассный игрок, если рядом окажется хороший наставник. Пока Дайки не видел в составе Кайджо того, кто превосходил бы Кисе. Если парень не найдет толкового сенсея, его талант быстро потеряет всякую ценность.
Сейчас Кисе передвигался медленнее, чем в начале матча. Очевидно, игра его вымотала, но он не подавал вида. Только Аомине не сводил внимательного взгляда с его больного колена, которое рано или поздно должно было окончательно выбить его из строя.
К концу третьей минуты Кисе начал хромать и сбавил темп – он больше не представлял опасности для защиты Тоо, но Вакамацу и Сакурай все равно не давали ему прохода. Их явно пугала его манера внезапно срываться с места и, копируя движения Аомине, загонять мяч в кольцо.
Время приближалось к концу. Уже никто не сомневался в том, кто победит, но седьмой номер не хотел сдаваться – он упорно бежал к кольцу противников и по возможности зарабатывал для своей команды дополнительные очки.
Это тоже заставило Аомине немного по-другому посмотреть на Кисе.
Невольно – он вызывал уважение.
***
Сломался он перед финальным свистком. Сила, с которой Аомине вогнал мяч в кольцо, смела и Кисе. Он рухнул на пол, будто безвольная кукла, и по трибунам прошелся разочарованный вздох его поклонниц. Аомине возвышался над ним мрачной тенью и неотрывно смотрел, как сжимались в кулаки белые руки.
За его спиной товарищи радовались очередной победе, а он не двигался с места. Кисе поднял голову, посмотрел в темные синие глаза, и Аомине увидел в его взгляде свое крошечное отражение. И безграничное восхищение.
Аомине сделал то, что должен был сделать: он протянул ладонь одному из сильнейших своих соперников.
Автор: Люси
Бета: нет
Жанр: романтика
Рейтинг : NC-17 замахнулась бля
Персонажи: Ао/Кис, ОМП/Кис
Предупреждение: АУ
От автора: ну я кароч сам себя бешу.
Часть 1.
читать дальшеЭтого парня Аомине видел впервые.
Хотя лицо показалось ему смутно знакомым.
Имаеши объяснял тактику игры, расчерчивал игрокам их положение, но Аомине его не слушал, взгляд то и дело возвращался к асу противников. Изучать соперников, прикидывать их примерные силы и рассчитывать свою собственную стратегию было привычной рутиной, к которой Аомине потерял интерес в тринадцать лет, но сейчас он чувствовал странное предвкушение. Почти позабытое ощущение покалывания на кончиках пальцев.
Сегодня ему хотелось играть.
- Будьте осторожны с седьмым номером. Говорят, парень талантливый, - Имаеши обращался к Аомине. Тот умел обращаться с одаренными игроками в баскетбол.
Ловко и быстро размазывал их по натертому до блеска паркетному полу. Этот раз не был исключением, разве что сам Аомине казался чуть более серьезным, чем обычно.
- К сожалению, я не смог достать видеозапись с их последней игры, так что у меня нет представлений о том, как именно играет номер семь. Но, думаю, мы разберемся по ходу игры.
Остальные закивали. Вакамацу хоть и делал вид, будто ему плевать, на самом деле – Аомине это знал – он волновался. Неизвестность его пугала.
И народа собралась тьма: на трибунах не было ни одного свободного места. Вопреки обыкновению, девушек оказалось куда больше, чем парней. Они громко верещали и размахивали желто-голубыми флажками с большой белой семеркой посередине.
«Кисе-е-е-е-е-ку-у-у-ун!»
Неосознанно Аомине отследил направление их внимательных взглядов и посмотрел на этого Кисе-куна. Высокий, но уж слишком худощавый блондин махал им в ответ и солнечно улыбался. Он излучал тошнотворный позитив и напоминал приторную сахарную вату, после которой хочется помыть руки и ополоснуть рот.
Парень рядом с Кисе даже посерел от ревности, но тот не переставал сиять.
Аомине уже видел, как сотрет улыбочку с его лица. С каждым очком будет вытягивать из него уверенность и радость, и под конец матча оставит лишь горечь. Возможно, потом Кисе-кун бросит баскетбол.
До начала первой четверти оставались считанные минуты. Капитаны пожали друг другу руки, игроки, выстроившись в ряд, поклонились и пожелали удачной игры. Разыгрывающие встали на середину площадки, судья держал рыжий мяч.
…У их команды на самом деле не было никакой тактики. В начале года, когда Аомине поступил в академию Тоо и был сразу принят в баскетбольный клуб, Имаеши сообразил, что с его безграничным талантом путь на Национальные им обеспечен. Поэтому было решено сделать его главным игроком, козырем и надеждой команды. Остальные меркли перед ним, становились безликими тенями, чьи обязанности ограничивались подбором мяча.
Аомине сам был прекрасным нападающим и защитником.
И до сегодняшнего дня они выигрывали.
***
Восьмой и десятый номер играли средне. Они настолько не впечатлили Аомине, что он решил забить на них и переключить внимание на капитана с несчастливым числом на спине и аса, конечно. Седьмой пока еще не успел показать себя, но он нес скрытую угрозу. Будто дикий зверь, Аомине чуял в нем опасность.
И на второй минуте он понял, почему его так беспокоит номер семь.
Суса провел довольно легкую атаку, быстро обошел защитника и забросил мяч в кольцо. А со следующим сбросом, когда инициативу перехватили Кайджо, Кисе точь-в-точь скопировал действия их форварда и принес своей команде два очка.
Точь-в-точь.
Скопировав даже выражение лица Сусы.
Фанатки восторженно завизжали, трибуны на миг стали желто-голубыми из-за плакатов и флажков, которыми они размахивали. Кисе поднял руку вверх, и они заверещали сильнее.
Губы Аомине скривила усмешка: значит, весь талант седьмого заключался в этом. Всего-то. Он даже почувствовал легкий укол разочарования.
В средней школе с ним в команде был точно такой же парень, Хайзаки, он тоже копировал игру других и быстро зашел в тупик, достиг своего предела. Аомине, конечно же, спародировать он не мог – копии никогда не сравниться с оригиналом. И Дайки его презирал.
Сейчас он ощущал нечто похожее.
Аомине уважал сильных противников и очень любил с ними играть, с теми, кто не уступал ему в таланте. Только тогда он вспоминал, за что полюбил баскетбол, к нему возвращалась жажда победы, и сегодня он настроился на серьезную игру, но столкнулся с дешевой подделкой.
Глухое раздражение на самого себя отозвалось неприятным тянущим чувством внутри.
Стоя посреди площадки, Аомине поднял руку. Вакамацу нехотя пасовал ему, хотя, судя по всему, сам собирался идти в атаку. Но сейчас это не имело никакого значения.
Пора было уже заканчивать этот фарс и показать Кайджо, против кого они играют, и с чем им придется иметь дело. Расставить точки, так сказать.
Ладонь привычно потяжелела от мяча, Аомине прицелился. Защитник и шага не успел сделать, как Дайки одним быстрым и точным движением отправил рыжий шар в кольцо противников, запустив его над головами игроков в бело-голубом. Даже судья не сразу засчитал очко – настолько быстро все произошло. Просто в одну секунду площадку оглушил звук падающего мяча.
Трибуны замолкли. В тишине прозвучал свисток, и табло высветило новый счет. Через несколько секунд всеобщий ступор прошел, игроки Кайджо начали занимать каждый свою позицию, но Аомине смотрел седьмому номеру прямо в светлые глаза и не находил того, что искал – ни злости, ни страха, только удивление.
И дичайший, чистейший восторг.
…И Аомине вспомнил, где раньше видел это лицо, почему оно показалось ему знакомым. Огромный плакат на стене многоэтажки напротив, прямо куда выходили его окна, с рекламой модных рваных джинсов и голый по пояс светловолосый парень.
Это и был Кисе.
Хотя какое теперь это имело значение? Аомине отвернулся – он уже потерял интерес к игре.
***
Но через минуту он так уже не думал.
Как только восьмой номер передал мяч седьмому, тот повторил финт Аомине. С того же расстояния, с той же позиции, с той же скоростью.
Дайки смотрел на свой оскал на чужом бледном лице и не мог поверить собственным глазам. Наглость Кисе его поразила, он даже мысли не допускал, что кто-то осмелится использовать против него его же финты. Однако, ас Кайджо, копируя чужой стиль игры, не чувствовал никакого дискомфорта или угрызений совести. Наоборот, с последним трюком он словил больше восторженных криков и фанатской любви, чем за всю игру.
Впрочем, на своих поклонниц теперь он не обращал внимания – весь он был сосредоточен на одном игроке, высоком и смуглом, номере пять. Он бросил ему вызов и был готов дать отпор. Доказать, что он не просто читер, а серьезный и грозный противник.
Дрожь прошла по спине. Но дрожь не страха, а предвкушения. В груди Аомине заворочалось что-то колючее и злое. Вот теперь он точно хотел размазать Кисе по площадке и подарить ему на прощание чувство абсолютной беспомощности. Посмотреть на него сверху вниз и усмехнуться.
Редко какой противник вызывал в нем такую бурю эмоций, но Кисе смог.
Чертов копировальщик. Аомине был готов уничтожить его.
***
К концу второй четверти Аомине допустил столько ошибок, что любой вменяемый капитан посадил бы его на скамейку запасных и взял более аккуратного игрока, но Имаеши не спешил расставаться со своим асом. Игра Аомине стала настолько грубой, что даже товарищи по команде старались не попадаться ему на глаза.
Седьмой номер настолько его взбесил, что третий фол он получил в нападении, с силой пихнув защитника и сбив его с ног.
После шестого фола Аомине ждала дисквалификация, но капитан и тренер прощали ему все. Пока он зарабатывал для Тоо очки, не имело никакого значения, как именно он это делал.
Команды шли с одинаковым счетом, не уступая друг другу. Сначала забивали Тоо, затем – Кайджо забирали свое. Аомине и Кисе носились по площадке, как одержимые, не обращая внимания на других. Но, полностью копируя стиль игры Дайки, седьмой из Кайджо допустил фатальную ошибку.
Аомине играл в баскетбол с пяти лет, а в средней школе гонял мяч с утра до вечера: его выносливость не знала границ. Справляясь в одиночку и против настолько сильного противника, Кисе быстро истощился.
Третью четверть Кайджо начали без своего лучшего игрока.
Но Аомине не почувствовал по этому поводу особой радости (в отличие от остальных из Тоо), наоборот – некоторое сожаление. И тогда Имаеши отправил его на скамью.
***
Без своих звезд, команды сбавили темп игры, и напряжение сошло на нет. Зрители без особого энтузиазма следили за мячом, и осторожные голы не вызывали былого восторга.
Аомине смотрел на свои ладони: они горели огнем. Сидевшая рядом Сацуки выжидающе молчала, но с минуты на минуту должна была заговорить: он знал ее слишком хорошо.
- Неплохо играет, да? – Она сложила руки на коленках и посмотрела в сторону скамейки противников.
Аомине неопределенно хмыкнул – он не хотел говорить с ней о седьмом из Кайджо. Он должен самостоятельно разобраться с этой проблемой.
- Знаешь, до второго года средней школы он играл во все, кроме баскетбола. Он совсем новичок, - Сацуки распахнула большую черную папку и достала досье на Кисе. Там была описана вся его жизнь, - а в прошлом месяце получил травму колена, поэтому ему сложно долго находиться на площадке.
- Чего ты хочешь? – Аомине не вытерпел и перевел взгляд со своих рук на подругу. Получив капельку его внимания, девушка засияла.
- Ничего. Повезло, что тебе попался такой хороший противник. Думаю, до последней четверти его не выпустят. По крайней мере, никогда не выпускали.
- А ты подготовилась, да?
- Ну конечно! А еще я знаю его сестру. Ты, кстати, тоже.
- Ха? – Сацуки что-то темнила. Аомине терпеть не мог, когда она начинала на что-нибудь намекать, потому что он никогда не понимал намеков, а она потом обижалась и обзывала его тупоголовым чурбаном.
- По журналам, которые ты очень любишь, - она дала еще одну подсказку.
Аомине не мог поверить своим ушам – его сестра одна из тех шикарных красоток, на которых он дрочил? Вот же черт.
Повезло так повезло.
Может, после игры ему удастся урвать у него ее номер? Было бы круто.
***
На двадцать пятой минуте игры Имаеши выпустил Аомине на площадку. Тоо отстали на несколько очков, которые нужно было срочно отыграть.
У капитана Кайджо руки чесались вернуть и своего аса тоже, но он не мог так подставить Кисе. Стиснув зубы, они отдали преимущество Тоо и бросили все силы на то, чтобы удержать пятый номер. Но, конечно, оказались для этого слишком слабы.
Быстрая и непредсказуемая игра Аомине сбивала с толку и истощала. Раз за разом Дайки вколачивал мяч в кольцо, но не получал от этого удовольствия. Он будто жевал пенопласт. Соперничал с безвольным и бестелесным воздухом. Не встретив особого сопротивления в атаке, он растерял всякий интерес к Кайджо. Ему оставалось только ждать, когда же закончится третья четверть и начнется последняя, чтобы снова столкнуться с потоком неконтролируемой энергии. Теперь Аомине признавал за Кисе талант, границы которого он сам, наверное, не осознавал.
К концу тридцатой минуты Тоо обгоняла Кайджо на пятнадцать очков.
Зализанный, похожий на постаревшую фотомодель тренер удовлетворенно поглаживал волосы и, предчувствуя скорую победу, игриво поглядывал на примостившихся неподалеку репортеров местной спортивной газеты. Скорее всего, он уже заканчивал в голове текст, который потом напечатают на главной странице следующего номера.
***
Завершающая четверть началась с агрессивной атаки Кисе, и Аомине смог оценить скорость и легкость, с которой он обходил защитников. В будущем из него получится первоклассный игрок, если рядом окажется хороший наставник. Пока Дайки не видел в составе Кайджо того, кто превосходил бы Кисе. Если парень не найдет толкового сенсея, его талант быстро потеряет всякую ценность.
Сейчас Кисе передвигался медленнее, чем в начале матча. Очевидно, игра его вымотала, но он не подавал вида. Только Аомине не сводил внимательного взгляда с его больного колена, которое рано или поздно должно было окончательно выбить его из строя.
К концу третьей минуты Кисе начал хромать и сбавил темп – он больше не представлял опасности для защиты Тоо, но Вакамацу и Сакурай все равно не давали ему прохода. Их явно пугала его манера внезапно срываться с места и, копируя движения Аомине, загонять мяч в кольцо.
Время приближалось к концу. Уже никто не сомневался в том, кто победит, но седьмой номер не хотел сдаваться – он упорно бежал к кольцу противников и по возможности зарабатывал для своей команды дополнительные очки.
Это тоже заставило Аомине немного по-другому посмотреть на Кисе.
Невольно – он вызывал уважение.
***
Сломался он перед финальным свистком. Сила, с которой Аомине вогнал мяч в кольцо, смела и Кисе. Он рухнул на пол, будто безвольная кукла, и по трибунам прошелся разочарованный вздох его поклонниц. Аомине возвышался над ним мрачной тенью и неотрывно смотрел, как сжимались в кулаки белые руки.
За его спиной товарищи радовались очередной победе, а он не двигался с места. Кисе поднял голову, посмотрел в темные синие глаза, и Аомине увидел в его взгляде свое крошечное отражение. И безграничное восхищение.
Аомине сделал то, что должен был сделать: он протянул ладонь одному из сильнейших своих соперников.
@темы: слэш, Kuroko no basket, Ао/Кис
четверг, 27 августа 2015
Dream On, Dreamer
кто это, епта 
он же пишет постапокалипсис
он же пишет постапокалипсис
суббота, 22 ноября 2014
Dream On, Dreamer
я, кароч, умылся слезами
фик позже напишу.
сукапиздец как меня прорвало
фик позже напишу.
сукапиздец как меня прорвало
четверг, 02 января 2014
Dream On, Dreamer
Название: Синее
Автор: Люси
Бета: нет
Жанр: романтик
Рейтинг: G
Персонажи: Аомине/Кисе
Предупреждение: место действия - средняя школа Тейко
От автора: пока дописала, протрезвела :З
Вот этот штрих точно был лишним.
Кисе потянулся было за стирателем, но передумал: нет, так не пойдет, его мысли были вне стен студии, в которой его запер президент студенческого совета.
читать дальше
Он был там, где бурно цвел теплый, сочный месяц май. Школьный двор тонул в солнечном свете и громком птичьем пении, и будоражащее кровь живое, родное, отбивало всякое желание томиться в яркой комнате с чистым альбомным листом напротив.
Подумаешь, записался на предмет и ни разу за год его не посетил – экзаменов-то сдавать не нужно!
Кисе раздраженно отшвырнул от себя готовую к работе кисть с капелькой рыжей краски на кончике. Он хотел нарисовать весенний день, но полтора часа впустую пялился в окно. Наверное, к этому времени Акаши уже успел разогнать всех тренирующихся по домам. Он бы с радостью сейчас наматывал круги вокруг спортплощадки с мячом в руке, вместо того, чтобы вытаскивать из себя любовь к художествам. Впрочем, такой радости ему не видать ровно до тех пор, пока наполненный его чувствами рисунок не ляжет на учительский стол. В противном случае, он мог вообще вылететь из команды за неуспеваемость.
Акаши раздолбаев не любил.
Конечно, рисовать Кисе умел. Вообще, он умел все, что был в состоянии скопировать. Скопировать умение рисовать ему не составило труда в детском саду, и все решили, что у него талант, тогда как он чисто механически повторял движения чужих рук, и рисунки выходили очень похожими. Но наедине с холстом он впадал в ступор и едва ли понимал, как смешивать краски, чтобы получать нужные цвета. О тенях он мог только догадываться. В общем, наука непостижимая и сложная для понимания.
Однозначно, ему нужен кто-то, кто умеет рисовать, и кто рисует прямо сейчас.
Он точно не знал, где тусят художники, но точно помнил два-три места, куда постоянно слетались романтики и любители искусства: это широкая тень под двухметровым кленом позади школы, где они обедали, берег у узкого, но глубоко пруда с кристально-чистой водой, но до него переть полчаса, и – крыша.
Самым ненапряжным и малозатратным вариантом была именно крыша, на которую Кисе и собрался. Он прихватил альбом, новый и нетронутый, карандаши, ластик. Как он и предполагал, школа пустовала, только в самом дальнем кабинете восточного крыла, кажется, занимались: он слышал приглушенные голоса и тихое шуршание книжных листов.
Рёта покрыл расстояние до верхней двери за пару минут, распахнул ее и ступил на горячую, просторную и пустую школьную крышу. Зато вид отличный – можно полюбоваться хоть небом, хоть прудом, что в получасе дороги, хоть кленом, высоким, старым и невероятно красивым в свете майского солнца. Кисе решил устроиться в тени, достал бутылку с холодной минеральной водой, сделал глоток.
Кто-то смачно зевнул. Где-то близко.
Рёта огляделся: не то, чтобы испугался, но редко когда упускал кого из виду. Он же баскетболист, в конце концов.
Впрочем, он уже знал, кто может безнаказанно дрыхнуть на крыше и так смачно зевать. Дайки повернулся на другой бок и посмотрел на Кисе сонным, затуманенным взглядом. Сумку и жакет от школьной формы подложил, как подушку, а сам растянулся под солнцем, будто большой ленивый кот.
- Йо, Кисе, а ты чего тут забыл?
- Вдохновение! Мне позарез нужно нарисовать картину, иначе вылечу из команды.
Аомине на жалобу только фыркнул: подобного рода проблемы проблемами ему никогда не казались. Да и вылет из команды тоже его никогда бы не коснулся.
Спортсмен, блин.
- Нафига вообще записался туда?
- Ну… там экзаменов сдавать не нужно. Вот я весь прошлый год и не ходил.
Кисе взобрался по железной лестнице и устроился рядом с Дайки. В руках он держал альбом и карандаш, если вдруг ему нестерпимо захочется запечатлеть майский полдень на бумаге.
Но разговаривать с Аомине ему нравилось куда больше.
- Продался за пирожок, - Дайки зажмурился и сладко потянулся, и задравшаяся белая ткань рубашки обнажила подтянутый смуглый живот.
Под прямыми солнечными лучами это выглядело… впечатляюще.
- Даже думать не хочу о том, чтобы вылетать из команды. Прям счас возьму и…
Рука, однако, не шевельнулась, он даже не посмотрел вокруг, чтобы выцепить взглядом хоть убогую пташку на ветке под тенью шелестящей листвы. Он смотрел прямо на Дайки.
Творческий запал прошел как-то сразу – Кисе нехорошо ссутулился и опустил голову.
- А-а-а, блин, зачем я вообще туда записался!
Дайки хмыкнул: а я что говорил? Но издеваться сегодня почему-то не стал – только приподнялся на локтях и, глядя на Кисе из-под полуопущенных ресниц, предложил:
- Давай помогу что ли.
Такое заявление услышишь не каждый день. Кисе вытаращил на Аомине глаза и неуверенно протянул ему альбом с карандашами. Все же товарищам по команде нужно доверять, напомнил себе Кисе и улыбнулся, когда Дайки с увлечением начал чертить на листе.
- Ты это называешь, блин, рисунком?
Когда через десять минут Дайки протянул Кисе нарисованную картину, тот сначала даже растерялся. Смеяться было грешно и опасно для собственной жизни, но промолчать он просто не мог. Иначе не простил бы себе.
Мазня на листе мало напоминала рисунок, вообще, будто рисовал парализованный детсадовец. В уверенных жирных черных штрихах с трудом угадывались контуры человеческих тел.
- Это ты, я и крыша, - заключил Аомине.
Постмодернизм.
- И где, блин, ты, - тык пальцем в рисунок, - где я, - еще тык, - а где крыша?
- Вот блин, ты, - тык пальцем в рисунок, - вот я, - еще тык, - а вот это – крыша!
В заключение Дайки обвел мазню, уточняя местоположение крыши. Впрямь, без дополнительных комментариев разобрать что есть что оказалось весьма проблематичным.
Кисе грустно вздохнул.
- И оставят на второй год. Или того хуже – вышвырнут из команды. Ты будешь по мне скучать, Аомине-чи?
Уставился на Дайки преданно-щенячьими глазками. Они у него каверзно блестели.
Ну чистый мед.
Дайки странно замешкался.
Он терпеть не мог, когда из него вили веревки. Сацуки как-то пыталась ввести это в практику, но быстро обломалась, а вот этот Кисе… как будто чувствовал его болевые точки.
Он задумался на миг, а потом протянул руку и осторожно потрепал Рету по макушке.
Волосы у него были изумительно мягкими, совсем как пух.
- Ладно, я поговорю с Акаши. Поди уж уступит.
***
Но Акаши не уступил.
Он очень внимательно выслушал Аомине и пригрозил вытурить из команды и его, если он так сильно желает выгородить Кисе.
Двоечникам и неучам в Тейко не место.
Дайки обернулся и вяло качнул головой – сиди там, идея провалилась.
И Кисе остался сидеть на скамейке в третьем ряду, с краю. Не поиграет, ну хотя бы полюбуется тренировкой основного состава команды. Злосчастные принадлежности для рисования покоились рядом – смотреть на них тошно! Рета злобно схватил альбом и уставился на белый лист.
Как делал это тысячу раз до.
И что ему не хватало? Погода отличная, настроение – супер, где, мать ее, муза?
И что вообще вдохновляло его?
Баскетбол. Это, пожалуй, единственное, что волновало его последний год, и он мог не только играть, он мог еще и любоваться чужой игрой.
Например, игрой Аомине.
Сейчас на спортплощадке он блистал, и ему действительно не было равных. Да что там – помимо него Кисе не видел никого, будто Дайки в одиночестве гоняет мяч. Он не просто удивлял – он еще и вдохновлял. И был поистине прекрасен.
…Кисе вообще-то не задумывался о том, что прекрасно. Он знал, что красив, и что красивы его сестры – об этом говорили все, и каждый раз, смотрясь в зеркало, он видел свое «красивое» лицо, но это было чужое мнение. Не его.
Он повидал большое количество милых и симпатичных девушек и юношей, сотни раз встречал рассветы и провожал закаты, объездил всю Японию вдоль и поперек, даже ночь провел на берегу океана, но едва ли он сам что-то считал прекрасным. Разве что…
Кисе мог бы запросто нарисовать сильные смуглые руки, перебрасывающие рыжий шар. Или рельефы упругих мышц, напрягающихся при беге и расслабляющихся в прыжке. Соблазнительно подсвечивающий смуглую кожу солнечный свет. Улыбку – незаметную, будто тень на губах. И взгляд.
Синий, глубокий, немного насмешливый, но очень добрый.
Он схватился за карандаш – пару раз мазнул по листу. Идеально было бы смешать краски, попробовать глубину синего цвета и раскрасить им мир своего рисунка, но прежде он хотел оставить хотя бы наброски. Сейчас рисовал даже не он, им полностью завладело вдохновение, внезапно его настигшее.
Эту тренировку будет не жалко пропустить.
Он вскочил на ноги и рванул в школу, в класс рисования.
***
- Очень чувственно, Кисе-кун. Я бы хотел видеть ее на выставке, которая пройдет в нашей школе в следующем месяце. Сразу видно, что здесь присутствует не только техника, но и чувства.
Преподаватель был в восторге – он часа три расхваливал Кисе и уговаривал отдать рисунок в школьный архив.
Ага, хренушки! Увидь кто из баскетбольной команды картину, позора не избежать. Может, учитель и не догадался, кто изображен, но эти широкие плечи, мощную грудь и сильные длинные руки в мрачных сине-черных тонах узнать не сложно.
- Нет-нет, - нервно засмеялся Кисе, представив реакцию товарищей, - вы мне зачет поставьте и все.
- А жаль! – Старикан не унимался, мать его, настырный.
Еще чуть-чуть, и Кисе согласится, лишь бы от него отстали.
- Давайте я что-нибудь другое нарисую… с чувством.
Старческие поблекшие глаза жадно сверкнули:
- Отлично! Я всегда знал, что ты способный мальчик.
***
Акаши как-то странно посматривал на него всю тренировку. Нет, бред, рисунок он видеть не мог – Кисе собственноручно похоронил его между страниц огромной книги мудростей, а саму книгу забросил в нижний ящик письменного стола.
Однако, его бросало в дрожь каждый раз, когда цепкий изучающий взгляд капитана останавливался на нем. Будто вытаскивал из самых глубин его тайные грешки.
- Ты сегодня какой-то вялый, - рядом на скамейке примостился Аомине.
С прошлого года он, может, изменился, но для Кисе оставался тем же хулиганом, впутавшим в баскетбол. И настроение его он угадывал без всяких проблем.
- Ну да, - уставившись в пол, ответил Рета. Смелости посмотреть на Дайки ему не хватало.
Он стоял, блин, на грани гомосексуализма и две ночи не спал, естественно, он будет не в порядке!
- Рад, что ты с нами.
Аомине протянул руку и сцапал Кисе, притянул к себе, обнимая. Братски, конечно.
Без всяких там намеков.
Но сердце у Кисе пропустило удар. К щекам прилил такой жар, что ему стало душно.
Разглядел, мать его, прекрасное в привычном. Доигрался!
- Уйду оттуда нахрен, - пробурчал Рета, отодвигаясь от Дайки. Тот был немного уставший, потный и до ужаса довольный.
- А что ты хоть нарисовал? Покажешь?
Кисе вздрогнул: еще чего! Упаси Господь просто.
- Твой рисунок показал. Препод был в восторге, похвалил необычный стиль… художника.
Аомине прям засиял.
- Всегда рад помочь другу.
- Ага, спасибо, - кисло поблагодарил Рета.
Хотя картину, нарисованную Дайки, спрятал в дневнике.
Потому что там на крыше были они.
Автор: Люси
Бета: нет
Жанр: романтик
Рейтинг: G
Персонажи: Аомине/Кисе
Предупреждение: место действия - средняя школа Тейко
От автора: пока дописала, протрезвела :З
Вот этот штрих точно был лишним.
Кисе потянулся было за стирателем, но передумал: нет, так не пойдет, его мысли были вне стен студии, в которой его запер президент студенческого совета.
читать дальше
Он был там, где бурно цвел теплый, сочный месяц май. Школьный двор тонул в солнечном свете и громком птичьем пении, и будоражащее кровь живое, родное, отбивало всякое желание томиться в яркой комнате с чистым альбомным листом напротив.
Подумаешь, записался на предмет и ни разу за год его не посетил – экзаменов-то сдавать не нужно!
Кисе раздраженно отшвырнул от себя готовую к работе кисть с капелькой рыжей краски на кончике. Он хотел нарисовать весенний день, но полтора часа впустую пялился в окно. Наверное, к этому времени Акаши уже успел разогнать всех тренирующихся по домам. Он бы с радостью сейчас наматывал круги вокруг спортплощадки с мячом в руке, вместо того, чтобы вытаскивать из себя любовь к художествам. Впрочем, такой радости ему не видать ровно до тех пор, пока наполненный его чувствами рисунок не ляжет на учительский стол. В противном случае, он мог вообще вылететь из команды за неуспеваемость.
Акаши раздолбаев не любил.
Конечно, рисовать Кисе умел. Вообще, он умел все, что был в состоянии скопировать. Скопировать умение рисовать ему не составило труда в детском саду, и все решили, что у него талант, тогда как он чисто механически повторял движения чужих рук, и рисунки выходили очень похожими. Но наедине с холстом он впадал в ступор и едва ли понимал, как смешивать краски, чтобы получать нужные цвета. О тенях он мог только догадываться. В общем, наука непостижимая и сложная для понимания.
Однозначно, ему нужен кто-то, кто умеет рисовать, и кто рисует прямо сейчас.
Он точно не знал, где тусят художники, но точно помнил два-три места, куда постоянно слетались романтики и любители искусства: это широкая тень под двухметровым кленом позади школы, где они обедали, берег у узкого, но глубоко пруда с кристально-чистой водой, но до него переть полчаса, и – крыша.
Самым ненапряжным и малозатратным вариантом была именно крыша, на которую Кисе и собрался. Он прихватил альбом, новый и нетронутый, карандаши, ластик. Как он и предполагал, школа пустовала, только в самом дальнем кабинете восточного крыла, кажется, занимались: он слышал приглушенные голоса и тихое шуршание книжных листов.
Рёта покрыл расстояние до верхней двери за пару минут, распахнул ее и ступил на горячую, просторную и пустую школьную крышу. Зато вид отличный – можно полюбоваться хоть небом, хоть прудом, что в получасе дороги, хоть кленом, высоким, старым и невероятно красивым в свете майского солнца. Кисе решил устроиться в тени, достал бутылку с холодной минеральной водой, сделал глоток.
Кто-то смачно зевнул. Где-то близко.
Рёта огляделся: не то, чтобы испугался, но редко когда упускал кого из виду. Он же баскетболист, в конце концов.
Впрочем, он уже знал, кто может безнаказанно дрыхнуть на крыше и так смачно зевать. Дайки повернулся на другой бок и посмотрел на Кисе сонным, затуманенным взглядом. Сумку и жакет от школьной формы подложил, как подушку, а сам растянулся под солнцем, будто большой ленивый кот.
- Йо, Кисе, а ты чего тут забыл?
- Вдохновение! Мне позарез нужно нарисовать картину, иначе вылечу из команды.
Аомине на жалобу только фыркнул: подобного рода проблемы проблемами ему никогда не казались. Да и вылет из команды тоже его никогда бы не коснулся.
Спортсмен, блин.
- Нафига вообще записался туда?
- Ну… там экзаменов сдавать не нужно. Вот я весь прошлый год и не ходил.
Кисе взобрался по железной лестнице и устроился рядом с Дайки. В руках он держал альбом и карандаш, если вдруг ему нестерпимо захочется запечатлеть майский полдень на бумаге.
Но разговаривать с Аомине ему нравилось куда больше.
- Продался за пирожок, - Дайки зажмурился и сладко потянулся, и задравшаяся белая ткань рубашки обнажила подтянутый смуглый живот.
Под прямыми солнечными лучами это выглядело… впечатляюще.
- Даже думать не хочу о том, чтобы вылетать из команды. Прям счас возьму и…
Рука, однако, не шевельнулась, он даже не посмотрел вокруг, чтобы выцепить взглядом хоть убогую пташку на ветке под тенью шелестящей листвы. Он смотрел прямо на Дайки.
Творческий запал прошел как-то сразу – Кисе нехорошо ссутулился и опустил голову.
- А-а-а, блин, зачем я вообще туда записался!
Дайки хмыкнул: а я что говорил? Но издеваться сегодня почему-то не стал – только приподнялся на локтях и, глядя на Кисе из-под полуопущенных ресниц, предложил:
- Давай помогу что ли.
Такое заявление услышишь не каждый день. Кисе вытаращил на Аомине глаза и неуверенно протянул ему альбом с карандашами. Все же товарищам по команде нужно доверять, напомнил себе Кисе и улыбнулся, когда Дайки с увлечением начал чертить на листе.
- Ты это называешь, блин, рисунком?
Когда через десять минут Дайки протянул Кисе нарисованную картину, тот сначала даже растерялся. Смеяться было грешно и опасно для собственной жизни, но промолчать он просто не мог. Иначе не простил бы себе.
Мазня на листе мало напоминала рисунок, вообще, будто рисовал парализованный детсадовец. В уверенных жирных черных штрихах с трудом угадывались контуры человеческих тел.
- Это ты, я и крыша, - заключил Аомине.
Постмодернизм.
- И где, блин, ты, - тык пальцем в рисунок, - где я, - еще тык, - а где крыша?
- Вот блин, ты, - тык пальцем в рисунок, - вот я, - еще тык, - а вот это – крыша!
В заключение Дайки обвел мазню, уточняя местоположение крыши. Впрямь, без дополнительных комментариев разобрать что есть что оказалось весьма проблематичным.
Кисе грустно вздохнул.
- И оставят на второй год. Или того хуже – вышвырнут из команды. Ты будешь по мне скучать, Аомине-чи?
Уставился на Дайки преданно-щенячьими глазками. Они у него каверзно блестели.
Ну чистый мед.
Дайки странно замешкался.
Он терпеть не мог, когда из него вили веревки. Сацуки как-то пыталась ввести это в практику, но быстро обломалась, а вот этот Кисе… как будто чувствовал его болевые точки.
Он задумался на миг, а потом протянул руку и осторожно потрепал Рету по макушке.
Волосы у него были изумительно мягкими, совсем как пух.
- Ладно, я поговорю с Акаши. Поди уж уступит.
***
Но Акаши не уступил.
Он очень внимательно выслушал Аомине и пригрозил вытурить из команды и его, если он так сильно желает выгородить Кисе.
Двоечникам и неучам в Тейко не место.
Дайки обернулся и вяло качнул головой – сиди там, идея провалилась.
И Кисе остался сидеть на скамейке в третьем ряду, с краю. Не поиграет, ну хотя бы полюбуется тренировкой основного состава команды. Злосчастные принадлежности для рисования покоились рядом – смотреть на них тошно! Рета злобно схватил альбом и уставился на белый лист.
Как делал это тысячу раз до.
И что ему не хватало? Погода отличная, настроение – супер, где, мать ее, муза?
И что вообще вдохновляло его?
Баскетбол. Это, пожалуй, единственное, что волновало его последний год, и он мог не только играть, он мог еще и любоваться чужой игрой.
Например, игрой Аомине.
Сейчас на спортплощадке он блистал, и ему действительно не было равных. Да что там – помимо него Кисе не видел никого, будто Дайки в одиночестве гоняет мяч. Он не просто удивлял – он еще и вдохновлял. И был поистине прекрасен.
…Кисе вообще-то не задумывался о том, что прекрасно. Он знал, что красив, и что красивы его сестры – об этом говорили все, и каждый раз, смотрясь в зеркало, он видел свое «красивое» лицо, но это было чужое мнение. Не его.
Он повидал большое количество милых и симпатичных девушек и юношей, сотни раз встречал рассветы и провожал закаты, объездил всю Японию вдоль и поперек, даже ночь провел на берегу океана, но едва ли он сам что-то считал прекрасным. Разве что…
Кисе мог бы запросто нарисовать сильные смуглые руки, перебрасывающие рыжий шар. Или рельефы упругих мышц, напрягающихся при беге и расслабляющихся в прыжке. Соблазнительно подсвечивающий смуглую кожу солнечный свет. Улыбку – незаметную, будто тень на губах. И взгляд.
Синий, глубокий, немного насмешливый, но очень добрый.
Он схватился за карандаш – пару раз мазнул по листу. Идеально было бы смешать краски, попробовать глубину синего цвета и раскрасить им мир своего рисунка, но прежде он хотел оставить хотя бы наброски. Сейчас рисовал даже не он, им полностью завладело вдохновение, внезапно его настигшее.
Эту тренировку будет не жалко пропустить.
Он вскочил на ноги и рванул в школу, в класс рисования.
***
- Очень чувственно, Кисе-кун. Я бы хотел видеть ее на выставке, которая пройдет в нашей школе в следующем месяце. Сразу видно, что здесь присутствует не только техника, но и чувства.
Преподаватель был в восторге – он часа три расхваливал Кисе и уговаривал отдать рисунок в школьный архив.
Ага, хренушки! Увидь кто из баскетбольной команды картину, позора не избежать. Может, учитель и не догадался, кто изображен, но эти широкие плечи, мощную грудь и сильные длинные руки в мрачных сине-черных тонах узнать не сложно.
- Нет-нет, - нервно засмеялся Кисе, представив реакцию товарищей, - вы мне зачет поставьте и все.
- А жаль! – Старикан не унимался, мать его, настырный.
Еще чуть-чуть, и Кисе согласится, лишь бы от него отстали.
- Давайте я что-нибудь другое нарисую… с чувством.
Старческие поблекшие глаза жадно сверкнули:
- Отлично! Я всегда знал, что ты способный мальчик.
***
Акаши как-то странно посматривал на него всю тренировку. Нет, бред, рисунок он видеть не мог – Кисе собственноручно похоронил его между страниц огромной книги мудростей, а саму книгу забросил в нижний ящик письменного стола.
Однако, его бросало в дрожь каждый раз, когда цепкий изучающий взгляд капитана останавливался на нем. Будто вытаскивал из самых глубин его тайные грешки.
- Ты сегодня какой-то вялый, - рядом на скамейке примостился Аомине.
С прошлого года он, может, изменился, но для Кисе оставался тем же хулиганом, впутавшим в баскетбол. И настроение его он угадывал без всяких проблем.
- Ну да, - уставившись в пол, ответил Рета. Смелости посмотреть на Дайки ему не хватало.
Он стоял, блин, на грани гомосексуализма и две ночи не спал, естественно, он будет не в порядке!
- Рад, что ты с нами.
Аомине протянул руку и сцапал Кисе, притянул к себе, обнимая. Братски, конечно.
Без всяких там намеков.
Но сердце у Кисе пропустило удар. К щекам прилил такой жар, что ему стало душно.
Разглядел, мать его, прекрасное в привычном. Доигрался!
- Уйду оттуда нахрен, - пробурчал Рета, отодвигаясь от Дайки. Тот был немного уставший, потный и до ужаса довольный.
- А что ты хоть нарисовал? Покажешь?
Кисе вздрогнул: еще чего! Упаси Господь просто.
- Твой рисунок показал. Препод был в восторге, похвалил необычный стиль… художника.
Аомине прям засиял.
- Всегда рад помочь другу.
- Ага, спасибо, - кисло поблагодарил Рета.
Хотя картину, нарисованную Дайки, спрятал в дневнике.
Потому что там на крыше были они.
среда, 21 декабря 2011
Dream On, Dreamer
Название: Театр теней
Автор: Lucie Snowe
Бета:
Жанр: повседневность
Категория: в основном, конечно, мой любимый джен.
Рейтинг: ПэЖэ – 13.
Персонажи: Ино, Саске, Сакура, Сай – в первой части.
Предупреждение: ООС – жуткий. Стерва Яманако и дура Харуно. Осы, авторский бред.
От автора: насмотрелась Сплетницы и начиталась Бальзака. Адская смесь.
читать дальше
Это навсегда. То, что было в нас.
Это то, что в июле называли раем.
Мне тебя не хватает, как больному лекарств.
А больной без них умирает.
Это все равно, что выхватывать из сморщенных бабушкиных рук спицы с нитками и пытаться самому связать себе шарфик – чертовски сложно, непонятно и стыдно за себя. Именно поэтому Ино Яманако очень редко шла против хода ветра – получать в лицо пыль, грязь и встречные газеты малопривлекательная для нее участь. Поэтому утро следующего дня она встретила с въевшимся в сознание предчувствием какой-то беды, она практически видела, как под груды пыли закапывается ее душа.
Служанка, убиравшаяся в комнате, осторожно распахнула шторы и открыла большое окно, пропуская утреннюю тишину и очнувшийся после ночного дождя воздух – бодрый и свежий. Ино прикрыла глаза и рухнула обратно на мягкие подушки, податливо сминающийся под ней матрац, воздушное и очень теплое одеяло – в свой идеальный мир, послушно подстраивающийся под ее настроение и под изгиб острых, почти режущих тонкую кожу позвонков. Совершенная жизнь, совершенная она – можно ли мечтать о большем?
И на прикроватной тумбочке заманчиво и пошло блестел фамильный браслет, который она, наверное, никогда не наденет, но будет иногда бросать на него вороватые взгляды алчной грешницы, и потом, проиграв себе, сдаст его в банк на долгие-долгие двадцать лет, пока не придет время передать его подрастающей дочери.
Еще вечером она пропустила звонок от Сая, будучи очень увлеченной разговором с Неджи, а потом и вовсе забыла о нем, с головой бросившись в интриги и бессонную ночь, в которую все слезы выплакало грустное небо.
Ино набрала его номер, послышались длинные монотонные гудки, быстро прервавшиеся сонным мужским «алло».
- Сай, доброе утро, - голос счастливее, будто действительно счастлива с ним разговаривать. – Я тебя не разбудила? – и нотку тревоги, чтобы все было, как надо. Французы называют это комильфо. Никаких отклонений, прорехов, сучков. Так, как должно быть. Кажется, даже редкие ссоры вписываются в идеально составленный график – приходят и уходят совсем безболезненно, даже равнодушно.
- Нет, я уже два часа на ногах, - сухо и немного устало ответил Айно, - бегаю за одной важной шишкой, чтобы взять интервью, а он ни в какую, - разочарованно выдохнул Сай. – Как у тебя дела?
Ино встала с кровати и, накинув на плечи прозрачный розовый пеньюар, больше похожий на призрачный предрассветный туман, поплелась в душ, по пути прихватив пушистое нежно-голубое полотенце, в которое она могла завернуться полностью – от макушки до пят.
- Здесь так здорово, - без тени удовольствия или восторга промямлила Ино, - я даже забыла, как приятно сидеть по вечерам с друзьями и просто разговаривать.
Говорить о том, что за четыре дня она так и не успела ни с кем нормально поговорить, Яманако не улыбалось. В конце концов, Сай относился к тому миру, который Ино старательно отгораживала от мира, в который недавно вернулась. Для нее были две параллели, были две жизни. Сай ни разу не слышал от нее недоброго слова или язвительной фразы в чужую сторону, при нем Ино преображалась.
- Как подготовки к свадьбе?
- О, - протянула Ино, регулируя температуру воды и выливая в ванную полпузырька с ароматной пеной, - мне почему-то кажется, что свадьбы не будет. Слишком уж они разные, - поспешно добавила она, пресекая любые вопросы по этому поводу. – Чем ты занят? – равнодушно спросила Ино, - никак целыми днями журналистикой.
Сай засмеялся. Ино поежилась – его смех похож на сухое шуршание белой бумаги. Это всегда неприятно, даже когда ты слышишь его без малого два года и каждый раз убеждаешь себя, что привыкнуть можно ко всему.
- Я недавно набрел на одну галерею, там удивительные работы! – восторженно отозвался Сай. Яманако удивленно вскинула брови: на ее памяти он всего один раз говорил так… воодушевленно. – Я невольно вспомнил времена, когда сам рисовал.
На художество в семье Сая установлено табу. Просто нельзя. Молодой, предприимчивый и амбициозный, кем еще, если не журналистом, может стать Сай? Но только картины вдыхали в него жизнь, как свежий ветер приносит прохладу в изнывающую жарой пустошь.
Без картин Сай был пустым.
Ино вход в личную жизнь Сая, в интимные ее уголки, был закрыт, как закрыта спальня для чужаков. Гостиная? Ванна? Коридоры – всегда пожалуйста, но извольте, остальное не для ваших глаз.
- Здорово, наверное, - натянуто проговорила Яманако, скидывая с себя пеньюар и легкую шелковую ночнушку, ласковой кошкой скользнувшую вдоль тела и залегшую у ног. – Ты мне вчера звонил, а я не взяла трубку, - Ино перевела тему, - ты что-то хотел мне сказать?
Она была готова поклясться, что тонкие губы Сая разочарованно скривились. И вообще, вся его любовь к ней была сплошным разочарованием.
- Ничего серьезного, хотел спросить, как ты… мне пора, - откашлялся Сай и поспешно положил трубку.
Ино раздраженно плюхнулась в горячую и ароматную ванную с ватными кусочками белой душистой пены и блаженно закатила глаза. Теплый пар нежно касался кожи, дымом поднимался в воздух и быстро оседал капельками влаги на холодных кафельных стенах. Это должен был быть последним днем ее пребывания в доме тети, и поэтому она позволила себе немного понежиться в горячей воде.
Миранда убиралась в комнате, когда Ино вышла из ванной и раздвинула полупрозрачные, матово-стеклянные двери гардероба, взяла простое домашнее платье из шерсти темно-голубого цвета и жестом выгнала горничную из комнаты. Миранда прихватила пыльную тряпку и нежно-розовые наволочки и выскочила за дверь.
Сейчас для Ино главным было добраться до автобусной остановки и купить билет до того момента, как в дом вернется Саске. В том, что свадьбы не будет, она не сомневалась – уж слишком ранило Сакуру предательство Учихи.
«Учиха, - про себя усмехнулась Ино, вытягивая оказавшиеся коротковатыми рукава маминого платья, - все равно ты потом спасибо мне скажешь. Подумать только! – жениться из упрямства!»
В шерстяном платье она казалась чудо как хороша: выше и стройней, чем есть на самом деле. И точная копия исчезнувшего в артериях дорог Нью-Йорка отца, своими капризами и идеями творившего высокую моду.
Внизу, в гостиной, явно что-то происходило. Она услышала голос Валерии – она здоровалась с кем-то и говорила о том, что Аи Яманако еще с раннего утра покинула коттедж, уехав в город по срочным делам. Ей коротко ответили или не ответили вовсе – этого Ино не расслышала.
Ино вышла из комнаты, тихо спустилась на второй этаж и, опершись о мраморный парапет, посмотрела вниз – прямо под ее ногами блестела в утренних лучах чистая гостиная, а по ней медленно расхаживал, будто ждал кого-то, Итачи Учиха собственной персоной. Яманако, прежде чем он поднял глаза, как последняя трусиха спряталась за угол и глубоко вздохнула.
Тремя глубокими вдохами успокоила дрогнувшее сердце. Спокойно, Ино, все в порядке.
Почти в порядке. Если не считать нечаянно нагрянувшей большой проблемы в черном пальто, все было просто прекрасно! Самым ужасным было не то, что Саске в руках старшего брата становился очень податливым куском воска, готовым принять любую форму и любое его слово как цель жизни. Самым страшным было то, что Ино реагировала на него так же.
***
Когда Сакура с самым для нее верным решением отменить свадьбу открыла входные двери коттеджа Аи Яманако, где на время своего пребывания в поселке поселился Саске, ее встретила не вечно приветливая и готовая на любые капризы прислуга, а высокий худой молодой человек, вид и манеры которого выдавали в нем Учиху. Харуно сразу поняла, кто он.
Итачи приехал на свадьбу, до которой оставалось два дня, но попал в самый разгар семейного скандала. Впрочем, он был ее центром и камнем преткновения. Даже эта драма подчинилась ему.
Харуно с трудом выдержала его пытливый, очень проницательный взгляд и даже выдавила из себя некое подобие слабой улыбки, которую запросто можно было бы принять за жест отвращения. Получив третий не слишком внятный ответ на свои обыденно-светские вопросы, Итачи потерял к невестке всякий интерес и отвернулся к кирпичному камину, в котором слабо мерцал обморочный огонь, зажженный с утра прислугой. Несмотря на то, что коттедж очень хорошо отапливался, Аи Яманако не могла отказать себе в этой аристократической манере.
Изредка Сакура бросала на него вороватые взгляды, оценивала, сравнивала. Боже, она сравнивала себя с ним и по всем пунктам терпела поражение. Молодой Учиха медленно и почти лениво обсматривал гостиную, впрочем, ни на секунду не задерживаясь ни на одном из предметов интерьера. С детства привыкший к роскоши, Итачи смотрел на дом тети с некоторым раздражением. Ему здесь совсем не нравилось.
Единственно, он на пару секунд задержал свой взгляд на четырех фотографиях в одинаковых серебряных рамках на камине – его семья в полном составе, семья Яманако, тетя Минако и – Аи Яманако.
Нельзя было сказать, что Сакура ему не понравилась. Наоборот, естественность он ценил больше жеманности, но для Саске и всей четы Учиха она была… простоватой. Даже он, тонкий ценитель всего прекрасного, отмечал всю грубоватость ее натуры. В самом деле, уж не вздумал ли Саске притащить простой ситец в царство шелка? О том, что Саске просто издевался над семьей внезапным намерением жениться, Итачи догадался с самого начала, но в отличие от всех, он искренне сжалился над девушкой, по жестокой волею судьбы оказавшейся послушной вещью в грязных руках младшего Учихи. О выходках Саске глава семьи, Фугаку Учиха, узнавал только от Итачи или доносившихся слухов, не проявляя и капли участия к жизни сына, ему вполне хватало послушного Итачи, ценой свободы подарившего брату право выбора.
Когда же с лестницы донеслись осторожные, тихие шаги, он обернулся и взглядом столкнулся с сухими глазами улыбающейся Ино.
Сакура вскочила на ноги, достаточно громко поздоровалась с Яманако и не получила приветствия в ответ. Ее присутствие здесь волновало только холодный пол и мягкий диван, на котором она сидела.
Дорогу от лестницы до Итачи Яманако сдержанно улыбалась, как и полагалось при их нынешних отношениях.
- Дорогой братец, - Ино протянула к нему руки, но не обнялась и только отдала дань традиции, - сколько лет, сколько зим! Не ожидала тебя здесь увидеть.
Итачи сузил раскосые глаза и рукой небрежно провел по волосам.
- Я тоже рад тебя видеть. Мне сказали, что тети нет дома, я остался, чтобы поздороваться. Но теперь мне пора.
- Ты разве остановился не здесь? – в ее голосе, помимо ее воли, проступили собственнические и очень ревностные нотки. Охваченная собственными чувствами, она не сразу заметила, что успела подойти к нему на опасно-близкое расстояние.
Итачи отстранился – быстро и холодно, и его сухое равнодушие кувалдой стукнуло ее по спине.
- Нет, мне пора. Был рад тебя увидеть.
Он сдержанно улыбнулся и – ушел. Дверь за ним глухо стукнула.
Ино повернулась к Сакуре и удивилась, будто только что ее заметила.
- Привет, - рассеянно поздоровалась Яманако, опускаясь в одно из глубоких и мягких кресел около потухшего камина, которое прислуга в отсутствие хозяйки не пожелала разжечь снова. – Извини, что заставила ждать.
- Ммм, ничего страшного, - смутилась Харуно, - это его… ну, любит… в смысле…
Она запнулась и отчаянно покраснела.
- Да, - поспешила ей на помощь вконец расстроенная Ино, - он брат Саске. Наверное, приехал на свадьбу. Она ведь через два дня. Да?
Вопрос был задан, чтобы подтолкнуть Сакуру на разговор – Ино знала, что Харуно, в конце концов, отменит все.
- Я как раз пришла для этого. Мне нужно поговорить с госпожой Аи, чтобы кое-что исправить. Наверное, лучше будет отменить свадьбу.
Последние слова она почти промямлила, уставившись в свои коленки, и не смогла заметить легкой улыбки на губах Ино, которую она, впрочем, быстро спрятала.
- Какая жалость, - без тени сочувствия проговорила Яманако, - правда, вы неплохо смотрелись вместе. Но я не удивлена, - Сакура подняла на нее большие влажные глаза, - он тебя не достоин.
А про себя добавила, что Сакура не имеет и сотой доли крохотного шанса стать одной из Учих. Просто не вовремя и не в том месте родилась и навсегда лишилась права быть любимой таким высокомерным ублюдком, как Саске. Невелика потеря, впрочем, долго они страдать не будут: уже через месяц Харуно вновь подцепит кого-нибудь в клубе, а Саске… быть может, возьмется за ум.
- Ты правда так считаешь? – робко спросила Харуно.
- Да, - достаточно холодно ответила Ино. – Кстати, можешь ехать домой, машину я тебе одолжу и сама скажу тете, что ты отменяешь все. Поверь, - быстро добавила она, уловив по вспыхнувшему в глазах упрямству желание Сакуры все сделать самой, - я уговорю ее быстрее тебя, да и слез будет меньше. Прости, - Ино встала с места, - мне нужно кое-куда позвонить… Что ж, до моего отъезда осталось пару часов, но я надеюсь, мы продолжим общение.
Ино ушла быстрее, чем Сакура успела с ней попрощаться. Она стремительно добежала до своей комнаты, выгнала стиравшую пыль с комода Миранду и достала из сумочки телефон. Недолго думая, Ино набрала номер Неджи.
К ее удивлению, ответил он быстро, хотя обычно заставлял звонившего ждать по нескольку минут, чтобы подчеркнуть свою важность и деловитость, однако, стоило заметить, что порой он действительно тонул в работе и не мог выкроить и трех секунд на звонок.
- Если это срочно, я тебя выслушаю, если нет – встретимся сегодня в три в «Зеркале», просто у меня завал, - сухо протараторил Хьюга, явно подписывая ценные бумаги.
- Ладно, - без энтузиазма ответила Ино, - тогда встретимся в «Зеркале». Но не забудь!
***
Прим. Автора – дальше рассказ идет от лица Ино.
Неджи расхохотался – холодно и зло. В его голосе звенели кубики льда. Он откинулся на спинку мягкого низкого дивана и притянул высокий тонкий стакан с мартини с долькой лайма и короткой солонкой.
- Так ты не знала об Алиссии? – насмешливо протянул Хьюга, отпивая мартини. – Я думал, ты первая узнаёшь о таких вещах и потом уже разносишь сплетни по континенту.
Довольный собой, он сладко улыбнулся.
Таким радостным я его не видела уже года четыре – с тех самых пор, как его назначили заместителем генерального директора «Хьюго Инт» под руководством Хиаши – его тирана-дядьки, от одного вида на который пища рвалась обратно.
В смысле, это сейчас совершенно не важно.
Об Алиссии, невесте Итачи, я узнала минуту назад и не совсем была уверена, как к ней относиться. И как вообще воспринимать эту новость. Опять же, отбросив тот факт, что больше всего на свете я хотела бы быть на ее месте… или нет? Или я настолько привыкла к мысли о том, что Итачи – не мой, что даже никак не собираюсь реагировать на известие о его помолвке? Бог ты мой, неужели вся эта плесневелая дурь крутится в моей голове, когда напротив сидит явно счастливый Хьюга и смеется над моим… горем? Несчастьем? Просто последние три года он уверен в том, что я каждый свой тревожный сон соблазняю Учиху-старшего в неприлично короткой юбке и прозрачном топике. Нужно заметить, скорее всего меня в такой одежде видел он, Неджи.
Так или иначе, собственное равнодушие пугало, потому что уже вечером оно могло перерасти в настоящую истерику или чего хуже – кинуть в объятья первого попавшегося.
Второй вариант я предпочла бы разделить с Неджи, хотя бы потому, что костюм его по стоимости явно переваливал за стандартные полторы тысячи долларов. О да, легальная проституция никогда не будет осуждаться вслух.
Он, вдоволь поглумившись надо мной, резко выпрямил спину и вперил в меня суровый, какой-то болезненный взгляд – кажется, он сам был не рад приезду Итачи. И понимал, какое место сам занимал в моей жизни – примерно, на две ступени выше глупой Харуно.
- Ты ведь ему не нужна, - тихо и очень печально прошептал Хьюга, не отводя глаз.
- Я знаю. И знала всегда.
- И… после стольких лет?.. После всего?
Я пожала плечами, на этот раз – искренне. Я хотела верить, что мне все равно, хотела чувствовать себя через толстенные слои брони и стекол, хотела слышать только отголоски того, что творилось со мной. Наверное, это было нечестно. По отношению ко мне, к Неджи, к Саске, к Сакуре… это было слишком сложно и просто для нас, но бесконечный круг замыкался именно на Итачи. Или он был его центром.
- Это очень забавно – разговаривать с тобой о своих личных, - я запнулась, - переживаниях, но позволь мне самой все решить. Но проследи, чтобы Хината не влюбилась в него.
- О, - он снова откинулся на спинку дивана и хищно прищурился, - не переживай, она уже два года сохнет по Узумаки и не думает даже переключаться на кого-то еще. Я спокоен.
Мои брови поползли вверх, хотя эту привычку я ненавидела.
- И ты так спокоен? Насколько мне известно, Наруто Узумаки не из тех, кого можно любить таким, как Хината. Ни трастового фонда, ни белого Феррари или Бугатти. Как же ты так спокойно относишься к этому? – не без удивления спросила я, пока Неджи подсовывал под стакан с мартини стодолларовую купюру.
- Он настолько ничтожен, что я даже не хочу обращать внимание на него.
Похоже, даже говорить об Узумаки ему было лень – настолько он считал его недостойным внимания, хотя всегда очень ревностно следил за всеми, кто имел наглость подойти к Хинате ближе пушечного выстрела. Несмотря на показное равнодушие, он очень трепетно относился к сестре. Порой это напоминало даже любовь.
Точно так же мне было лень вспоминать свою любовь к Итачи, заново переживать боль, обиду, отчаяние.
Это было логично – отпустить его. В конце концов, у него своя жизнь, у меня своя, да и за последние пять дней делов я натворила больше, чем за два прошедших года. Мне нужно было домой: отдохнуть и закончить учебный год, поступить в консерваторию, может быть, навестить отца в Нью-Йорке, может, слетать в Токио – после такой долгой отлучки посетить родину и, быть может, там найти будущее. Прошлое нужно оставить в прошлом.
- В любом случае, был рад тебя увидеть.
Его большая теплая ладонь легла поверх моей ладони.
И странно – и приятно – не хотелось ничего менять.
- До встречи… через пару лет, - безрадостно улыбнулся Неджи, прежде чем уйти.
Стало вдруг пусто и непривычно холодно без его сдержанных улыбок, едких замечаний и тусклых светлых глаз. Что ж, видимо, я здесь немного задержалась.
***
Уехать мне не дал назначенный на вечер прием тетей Аи, в котором вдруг стало жизненно необходимым мое присутствие в доме. Услышав новость об отмене свадьбы, она мгновенно вспыхнула вдохновением и незамедлительно схватилась за телефон и блокнот, в котором хранились номера самых ценных для имиджа людей. Поэтому уже к четырем часам коттедж был приведен в надлежащий вид, купленные мной и Сакурой для торжества розы ушли на украшение всех пяти этажей, лилии в высоких хрустальных вазах – на длинный на двадцать четыре места черный полированный стол, жасмины угодили в мусорное ведро, а дорогие ликеры и шампанское поджидали своего часа в холодильниках.
Но первым делом она приказала разжечь камин и приглушить свет, выключив огромную свисающую с потолка люстру и заменить ее огромным числом толстых свечей. И к приезду гостей в гостиной витал слабый аромат корицы и сладких лилий. Выращенные в теплицах розы не пахли.
Первыми прибыли – я и не сомневалась – Хьюга, но только молодое поколение, следом за ними с разрывом всего в пять минут прибыла чета но Собаку во главе с немногословным и мрачным Гаарой, сторониться которого предпочитали вся здравомыслящая часть нашего светского общества.
Самыми последними в гостиную вошли Учихи. Все. Признаться, это было даже удивительно, учитывая острую неприязнь между тетей Аи и главой семейства Мадарой.
Саске стоял у камина, Итачи – пока еще один – около него, он они оба молчали, безмолвно оценивая каждый сантиметр вечера, каждого гостя прошивая насквозь отстраненным изучающим взглядом.
Насколько я поняла, он ждал Алиссию с минуты на минуту и даже успел раздраженно повести плечами во время разговора с матерью, Микото-сан, удивительной природы женщину, посвятившую себя воспитанию сыновей.
Боль обнимала меня сзади.
Мне было душно.
Я уже заранее ненавидела эту девушку, о существовании которой узнала всего несколько часов назад. Наверное, она прекрасна, раз ее кандидатуру на роль жены Итачи одобрил даже Мадара. Скорее всего, чертовски умна и невероятно воспитана. Доченька банкира – не меньше.
Она отнимала у меня то, что оставалось самым сокровенным в самые кошмарные минуты распутства, цинизма и грязи. Мой свет.
У нее не было даже права смотреть в его сторону.
Не было.
Она не теряла в нем себя.
Не отдавала ему своей жизни.
Параллельно своим чувствам я слышала тихий голос Саске, которому приходилось не лучше.
Маленький треугольник разросся в громадную уродливую фигуру.
Что-то щелкнуло, кажется, парадная дверь, и в гостиную ворвалась вечерняя прохлада и кисло-сладкие нотки Шанель.
Пользоваться Пятыми Шанель до двадцати пяти – явный признак безвкусицы.
Алиссия мило улыбнулась гостям и под внимательные взгляды присутствующих прошла к Итачи и дала себя поцеловать в щеку.
В ее тошнотворной милости было раздражающая приторность, чрезмерная слащавость, но для меня, Неджи и Саске во всем этом виделась одна лишь игра, расчет, корысть.
Потому что она не имела права его любить открыто.
Я слышала довольный шепот тети Аи, восхищенной красотой этой девушки.
Видела презрительный и вместе с тем завистливый взгляд Темари.
Полуулыбку Неджи, спрятавшуюся в совершенно нейтральном разговоре его с Гаарой.
На всем протяжении вечера я искала в ней изъяны, недостатки. Я заранее знала, что она не достойна даже его мимолетного взгляда, но не могла взять в толк, почему он – самый завидный жених всего штата, половины проживающих в Америке кланов, выбрал ее. Почему именно ее, низкую, тощую и совсем бесцветную тень, отдаленно напоминающую меня в пятнадцать лет.
За все четыре часа, что тетя Аи смешила гостей, за которые я успела исполнить Эльфийскую ночь Вивальди, успели подоспеть и Хиаши, и Канкуро, Саске не проронил ни слова, бесстрастно наблюдая за неловким и стыдливым пламенем в камине. Изредка он переводил совершенно непроницаемый, почти пустой взгляд на меня, и в обманчивой игре бликов огня на его лице около тонких губ ложились неглубокие морщинки, отдаленно напоминающие больную улыбку.
Мне было уже не смешно, потому что точно такая же улыбка прилипла к моим губам.
К губам Неджи.
Хинаты.
Сакуры.
Наруто.
Мы все только улыбались.
Как больные. Как приговоренные к смерти – сухой улыбкой, карикатурой настоящего.
Как тени на стенах – мы играли свои роли в зависимости от света и стен.
Но во всем этом смехотворном действии было что-то действительно больное.
Совсем как легкий отпечаток смерти у внешне здоровых, но медленно умирающих на самом деле.
Невозможно было разобраться в той огромной ненависти, презрения, ревности и зависти, которые неизменно ходили за нами по пятам.
Алиссия по просьбе тети помогала переносить капризные розы со стола на широкие кухонные подоконники, когда к ней очень тихо и деликатно подошел Итачи.
Я стояла на другом конце кухни и высвобождала цветы от ярких оберток, подрезала тонкие, но прочные стебельки и опускала их в наполненные кристально-чистой водой полуметровые вазы в тяжелом аристократическом стиле ампир. Против своей воли видела, как расцвела ее улыбка в ответ на его мягкое прикосновение рукой.
Она не знала, что самые нежные на свете руки могут причинять невероятную боль.
Они могут рвать сердце.
По кусочкам вытаскивать его из груди.
Тонкими пальцами вспарывать артерию за артерией, чтобы его ничто не держало.
И бросать…
Было так неловко, будто я стояла за дверьми их спальни и смотрела в замочную скважину. Подглядывала. Эти невесомые прикосновения были настолько интимными, настолько личными, что даже видео с их свадьбы не смогло бы разжечь во мне большей боли.
- Отнеси, пожалуйста, чай тете Аи. Она очень просила.
Он подал ей взятую со стола фарфоровую совершенно белую чашку.
- Но ведь она только что пила чай, - Алиссия даже не удосужилась насторожиться или не довериться. Ну да, кроме меня и них на кухне никого больше не было. А я всего лишь сестра.
- Прошу, - с нажимом попросил Итачи.
Алиссия забрала чашку и, даже не оглянувшись, ушла в гостиную.
Вы замечали, как легчает и холодеет воздух, когда уходит кто-то вам ненавистный.
Я ожидала, что Итачи пойдет следом за ней, но он остался. Более того – он подошел ко мне.
Я забыла, как дышать, потому что он смотрел на меня так… как не смотрят на сестер, на девушек и в принципе на людей. Что-то среднее между единственной и ушедшей.
- Она напоминает мне тебя. Когда-то давно ты была такой же.
- Тихой? Бесцветной? Неприметной? – я не хотела говорить о ней с ним наедине. Не хотела, чтобы это крохотное время для нас делилось кем-то напополам. Между нами никто не должен был стоять – ни мой жених, ни его невеста, ни наша кровь, ни наши разочарования.
Порой находится что-то важнее.
Сильнее.
Это было необходимо почти как воздух. Как сердцу электрические разряды.
- Не сомневающейся. Мне жаль, что сделал тебя такой.
Он сожалел или притворялся – я не знаю. Но что-то внутри меня очень не хотело верить в то, что этим вечером ставится точка.
Уже без детских игр, без притворства. Без намеков.
Все более, чем просто. Более, чем больно.
Он посмотрел на мое кольцо.
- Желаю тебе счастья, Ино.
***
Довезти меня до вокзала взялся Неджи, без колебаний распрощавшийся с семьей и забравший у дяди черный новый BMW.
Он не знал, что произошло между мной и Итачи, но три минуты, которые мы находились с ним на кухне, отпечатались в его памяти и распаляли его дикую ревность. Он не хотел мириться с тем, что не занимает в моей жизни первые ступени. Он дико бесился из-за того, что я не хотела видеть в нем единственного, несмотря на то, что он действительно был единственным искренним со мной человеком во всей, наверное, моей жизни.
Ему было жаль, что я не путалась в его сетях, подобно остальным его бывшим и нынешним.
Но если бы не это, он даже не запомнил бы моего имени.
Парадоксальный человек.
Эти твои-мои слезы по щекам.
Это просто избыток соли в глазах.
Еще одна попытка поговорить. Напрасно.
Еще сотня стихов. Хуже чем яд.
Это еще один день, в котором нет нас.
Есть где-то ты. И где-то отдельно я.*
Он раздосадовано шикнул и выключил песню. Наверное, она его задела.
Она задела и меня.
И, наверное, задела бы каждого.
- Ино, Ино, - протянул Неджи, не сводя с мокрой быстро теряющейся в сумерках дороги внимательного и устала взгляда, - а ведь все могло быть иначе. Чуть-чуть, но иначе.
- Уж лучше так, чем если бы я обманывала тебя. Быть может… когда-нибудь.
Не дожидаясь его ответа или хоть какой-нибудь реакции, я вышла из машины под синевато-серое осеннее небо вокзала, где меня уже ждал большой темно-зеленый автобус до Чикаго. До города с моей чуть более счастливой и чуть менее искренней жизнью.
Без пятнадцати одиннадцать я села в автобус и почти сразу включила телефон, чтобы позвонить Саю и Марте, но потом посмотрела в окно, за которым, прислонившись к автомобилю, стоял Неджи. Сотовый полетел обратно в сумку. Казалось, он единственный человек, которому не все равно, вернусь ли я обратно или предпочту остаться в Чикаго, решу посетить отца или просто исчезнуть из жизней четы Яманако.
Автобус тихо зарычал, водитель попросил нас пристегнуть ремни и на время поездки не открывать окон, потому что работали кондиционеры.
Уехал ли Неджи сразу или оставался на вокзале еще какое-то время – не знаю, но подаренное им кольцо лежало на самом дне моего кармана.
_________________
* использованы слова песни "Твои-мои слезы" Птицами.
Наверное, это совсем не конец.
Автор: Lucie Snowe
Бета:
Жанр: повседневность
Категория: в основном, конечно, мой любимый джен.
Рейтинг: ПэЖэ – 13.
Персонажи: Ино, Саске, Сакура, Сай – в первой части.
Предупреждение: ООС – жуткий. Стерва Яманако и дура Харуно. Осы, авторский бред.
От автора: насмотрелась Сплетницы и начиталась Бальзака. Адская смесь.
читать дальше
Это навсегда. То, что было в нас.
Это то, что в июле называли раем.
Мне тебя не хватает, как больному лекарств.
А больной без них умирает.
Это все равно, что выхватывать из сморщенных бабушкиных рук спицы с нитками и пытаться самому связать себе шарфик – чертовски сложно, непонятно и стыдно за себя. Именно поэтому Ино Яманако очень редко шла против хода ветра – получать в лицо пыль, грязь и встречные газеты малопривлекательная для нее участь. Поэтому утро следующего дня она встретила с въевшимся в сознание предчувствием какой-то беды, она практически видела, как под груды пыли закапывается ее душа.
Служанка, убиравшаяся в комнате, осторожно распахнула шторы и открыла большое окно, пропуская утреннюю тишину и очнувшийся после ночного дождя воздух – бодрый и свежий. Ино прикрыла глаза и рухнула обратно на мягкие подушки, податливо сминающийся под ней матрац, воздушное и очень теплое одеяло – в свой идеальный мир, послушно подстраивающийся под ее настроение и под изгиб острых, почти режущих тонкую кожу позвонков. Совершенная жизнь, совершенная она – можно ли мечтать о большем?
И на прикроватной тумбочке заманчиво и пошло блестел фамильный браслет, который она, наверное, никогда не наденет, но будет иногда бросать на него вороватые взгляды алчной грешницы, и потом, проиграв себе, сдаст его в банк на долгие-долгие двадцать лет, пока не придет время передать его подрастающей дочери.
Еще вечером она пропустила звонок от Сая, будучи очень увлеченной разговором с Неджи, а потом и вовсе забыла о нем, с головой бросившись в интриги и бессонную ночь, в которую все слезы выплакало грустное небо.
Ино набрала его номер, послышались длинные монотонные гудки, быстро прервавшиеся сонным мужским «алло».
- Сай, доброе утро, - голос счастливее, будто действительно счастлива с ним разговаривать. – Я тебя не разбудила? – и нотку тревоги, чтобы все было, как надо. Французы называют это комильфо. Никаких отклонений, прорехов, сучков. Так, как должно быть. Кажется, даже редкие ссоры вписываются в идеально составленный график – приходят и уходят совсем безболезненно, даже равнодушно.
- Нет, я уже два часа на ногах, - сухо и немного устало ответил Айно, - бегаю за одной важной шишкой, чтобы взять интервью, а он ни в какую, - разочарованно выдохнул Сай. – Как у тебя дела?
Ино встала с кровати и, накинув на плечи прозрачный розовый пеньюар, больше похожий на призрачный предрассветный туман, поплелась в душ, по пути прихватив пушистое нежно-голубое полотенце, в которое она могла завернуться полностью – от макушки до пят.
- Здесь так здорово, - без тени удовольствия или восторга промямлила Ино, - я даже забыла, как приятно сидеть по вечерам с друзьями и просто разговаривать.
Говорить о том, что за четыре дня она так и не успела ни с кем нормально поговорить, Яманако не улыбалось. В конце концов, Сай относился к тому миру, который Ино старательно отгораживала от мира, в который недавно вернулась. Для нее были две параллели, были две жизни. Сай ни разу не слышал от нее недоброго слова или язвительной фразы в чужую сторону, при нем Ино преображалась.
- Как подготовки к свадьбе?
- О, - протянула Ино, регулируя температуру воды и выливая в ванную полпузырька с ароматной пеной, - мне почему-то кажется, что свадьбы не будет. Слишком уж они разные, - поспешно добавила она, пресекая любые вопросы по этому поводу. – Чем ты занят? – равнодушно спросила Ино, - никак целыми днями журналистикой.
Сай засмеялся. Ино поежилась – его смех похож на сухое шуршание белой бумаги. Это всегда неприятно, даже когда ты слышишь его без малого два года и каждый раз убеждаешь себя, что привыкнуть можно ко всему.
- Я недавно набрел на одну галерею, там удивительные работы! – восторженно отозвался Сай. Яманако удивленно вскинула брови: на ее памяти он всего один раз говорил так… воодушевленно. – Я невольно вспомнил времена, когда сам рисовал.
На художество в семье Сая установлено табу. Просто нельзя. Молодой, предприимчивый и амбициозный, кем еще, если не журналистом, может стать Сай? Но только картины вдыхали в него жизнь, как свежий ветер приносит прохладу в изнывающую жарой пустошь.
Без картин Сай был пустым.
Ино вход в личную жизнь Сая, в интимные ее уголки, был закрыт, как закрыта спальня для чужаков. Гостиная? Ванна? Коридоры – всегда пожалуйста, но извольте, остальное не для ваших глаз.
- Здорово, наверное, - натянуто проговорила Яманако, скидывая с себя пеньюар и легкую шелковую ночнушку, ласковой кошкой скользнувшую вдоль тела и залегшую у ног. – Ты мне вчера звонил, а я не взяла трубку, - Ино перевела тему, - ты что-то хотел мне сказать?
Она была готова поклясться, что тонкие губы Сая разочарованно скривились. И вообще, вся его любовь к ней была сплошным разочарованием.
- Ничего серьезного, хотел спросить, как ты… мне пора, - откашлялся Сай и поспешно положил трубку.
Ино раздраженно плюхнулась в горячую и ароматную ванную с ватными кусочками белой душистой пены и блаженно закатила глаза. Теплый пар нежно касался кожи, дымом поднимался в воздух и быстро оседал капельками влаги на холодных кафельных стенах. Это должен был быть последним днем ее пребывания в доме тети, и поэтому она позволила себе немного понежиться в горячей воде.
Миранда убиралась в комнате, когда Ино вышла из ванной и раздвинула полупрозрачные, матово-стеклянные двери гардероба, взяла простое домашнее платье из шерсти темно-голубого цвета и жестом выгнала горничную из комнаты. Миранда прихватила пыльную тряпку и нежно-розовые наволочки и выскочила за дверь.
Сейчас для Ино главным было добраться до автобусной остановки и купить билет до того момента, как в дом вернется Саске. В том, что свадьбы не будет, она не сомневалась – уж слишком ранило Сакуру предательство Учихи.
«Учиха, - про себя усмехнулась Ино, вытягивая оказавшиеся коротковатыми рукава маминого платья, - все равно ты потом спасибо мне скажешь. Подумать только! – жениться из упрямства!»
В шерстяном платье она казалась чудо как хороша: выше и стройней, чем есть на самом деле. И точная копия исчезнувшего в артериях дорог Нью-Йорка отца, своими капризами и идеями творившего высокую моду.
Внизу, в гостиной, явно что-то происходило. Она услышала голос Валерии – она здоровалась с кем-то и говорила о том, что Аи Яманако еще с раннего утра покинула коттедж, уехав в город по срочным делам. Ей коротко ответили или не ответили вовсе – этого Ино не расслышала.
Ино вышла из комнаты, тихо спустилась на второй этаж и, опершись о мраморный парапет, посмотрела вниз – прямо под ее ногами блестела в утренних лучах чистая гостиная, а по ней медленно расхаживал, будто ждал кого-то, Итачи Учиха собственной персоной. Яманако, прежде чем он поднял глаза, как последняя трусиха спряталась за угол и глубоко вздохнула.
Тремя глубокими вдохами успокоила дрогнувшее сердце. Спокойно, Ино, все в порядке.
Почти в порядке. Если не считать нечаянно нагрянувшей большой проблемы в черном пальто, все было просто прекрасно! Самым ужасным было не то, что Саске в руках старшего брата становился очень податливым куском воска, готовым принять любую форму и любое его слово как цель жизни. Самым страшным было то, что Ино реагировала на него так же.
***
Когда Сакура с самым для нее верным решением отменить свадьбу открыла входные двери коттеджа Аи Яманако, где на время своего пребывания в поселке поселился Саске, ее встретила не вечно приветливая и готовая на любые капризы прислуга, а высокий худой молодой человек, вид и манеры которого выдавали в нем Учиху. Харуно сразу поняла, кто он.
Итачи приехал на свадьбу, до которой оставалось два дня, но попал в самый разгар семейного скандала. Впрочем, он был ее центром и камнем преткновения. Даже эта драма подчинилась ему.
Харуно с трудом выдержала его пытливый, очень проницательный взгляд и даже выдавила из себя некое подобие слабой улыбки, которую запросто можно было бы принять за жест отвращения. Получив третий не слишком внятный ответ на свои обыденно-светские вопросы, Итачи потерял к невестке всякий интерес и отвернулся к кирпичному камину, в котором слабо мерцал обморочный огонь, зажженный с утра прислугой. Несмотря на то, что коттедж очень хорошо отапливался, Аи Яманако не могла отказать себе в этой аристократической манере.
Изредка Сакура бросала на него вороватые взгляды, оценивала, сравнивала. Боже, она сравнивала себя с ним и по всем пунктам терпела поражение. Молодой Учиха медленно и почти лениво обсматривал гостиную, впрочем, ни на секунду не задерживаясь ни на одном из предметов интерьера. С детства привыкший к роскоши, Итачи смотрел на дом тети с некоторым раздражением. Ему здесь совсем не нравилось.
Единственно, он на пару секунд задержал свой взгляд на четырех фотографиях в одинаковых серебряных рамках на камине – его семья в полном составе, семья Яманако, тетя Минако и – Аи Яманако.
Нельзя было сказать, что Сакура ему не понравилась. Наоборот, естественность он ценил больше жеманности, но для Саске и всей четы Учиха она была… простоватой. Даже он, тонкий ценитель всего прекрасного, отмечал всю грубоватость ее натуры. В самом деле, уж не вздумал ли Саске притащить простой ситец в царство шелка? О том, что Саске просто издевался над семьей внезапным намерением жениться, Итачи догадался с самого начала, но в отличие от всех, он искренне сжалился над девушкой, по жестокой волею судьбы оказавшейся послушной вещью в грязных руках младшего Учихи. О выходках Саске глава семьи, Фугаку Учиха, узнавал только от Итачи или доносившихся слухов, не проявляя и капли участия к жизни сына, ему вполне хватало послушного Итачи, ценой свободы подарившего брату право выбора.
Когда же с лестницы донеслись осторожные, тихие шаги, он обернулся и взглядом столкнулся с сухими глазами улыбающейся Ино.
Сакура вскочила на ноги, достаточно громко поздоровалась с Яманако и не получила приветствия в ответ. Ее присутствие здесь волновало только холодный пол и мягкий диван, на котором она сидела.
Дорогу от лестницы до Итачи Яманако сдержанно улыбалась, как и полагалось при их нынешних отношениях.
- Дорогой братец, - Ино протянула к нему руки, но не обнялась и только отдала дань традиции, - сколько лет, сколько зим! Не ожидала тебя здесь увидеть.
Итачи сузил раскосые глаза и рукой небрежно провел по волосам.
- Я тоже рад тебя видеть. Мне сказали, что тети нет дома, я остался, чтобы поздороваться. Но теперь мне пора.
- Ты разве остановился не здесь? – в ее голосе, помимо ее воли, проступили собственнические и очень ревностные нотки. Охваченная собственными чувствами, она не сразу заметила, что успела подойти к нему на опасно-близкое расстояние.
Итачи отстранился – быстро и холодно, и его сухое равнодушие кувалдой стукнуло ее по спине.
- Нет, мне пора. Был рад тебя увидеть.
Он сдержанно улыбнулся и – ушел. Дверь за ним глухо стукнула.
Ино повернулась к Сакуре и удивилась, будто только что ее заметила.
- Привет, - рассеянно поздоровалась Яманако, опускаясь в одно из глубоких и мягких кресел около потухшего камина, которое прислуга в отсутствие хозяйки не пожелала разжечь снова. – Извини, что заставила ждать.
- Ммм, ничего страшного, - смутилась Харуно, - это его… ну, любит… в смысле…
Она запнулась и отчаянно покраснела.
- Да, - поспешила ей на помощь вконец расстроенная Ино, - он брат Саске. Наверное, приехал на свадьбу. Она ведь через два дня. Да?
Вопрос был задан, чтобы подтолкнуть Сакуру на разговор – Ино знала, что Харуно, в конце концов, отменит все.
- Я как раз пришла для этого. Мне нужно поговорить с госпожой Аи, чтобы кое-что исправить. Наверное, лучше будет отменить свадьбу.
Последние слова она почти промямлила, уставившись в свои коленки, и не смогла заметить легкой улыбки на губах Ино, которую она, впрочем, быстро спрятала.
- Какая жалость, - без тени сочувствия проговорила Яманако, - правда, вы неплохо смотрелись вместе. Но я не удивлена, - Сакура подняла на нее большие влажные глаза, - он тебя не достоин.
А про себя добавила, что Сакура не имеет и сотой доли крохотного шанса стать одной из Учих. Просто не вовремя и не в том месте родилась и навсегда лишилась права быть любимой таким высокомерным ублюдком, как Саске. Невелика потеря, впрочем, долго они страдать не будут: уже через месяц Харуно вновь подцепит кого-нибудь в клубе, а Саске… быть может, возьмется за ум.
- Ты правда так считаешь? – робко спросила Харуно.
- Да, - достаточно холодно ответила Ино. – Кстати, можешь ехать домой, машину я тебе одолжу и сама скажу тете, что ты отменяешь все. Поверь, - быстро добавила она, уловив по вспыхнувшему в глазах упрямству желание Сакуры все сделать самой, - я уговорю ее быстрее тебя, да и слез будет меньше. Прости, - Ино встала с места, - мне нужно кое-куда позвонить… Что ж, до моего отъезда осталось пару часов, но я надеюсь, мы продолжим общение.
Ино ушла быстрее, чем Сакура успела с ней попрощаться. Она стремительно добежала до своей комнаты, выгнала стиравшую пыль с комода Миранду и достала из сумочки телефон. Недолго думая, Ино набрала номер Неджи.
К ее удивлению, ответил он быстро, хотя обычно заставлял звонившего ждать по нескольку минут, чтобы подчеркнуть свою важность и деловитость, однако, стоило заметить, что порой он действительно тонул в работе и не мог выкроить и трех секунд на звонок.
- Если это срочно, я тебя выслушаю, если нет – встретимся сегодня в три в «Зеркале», просто у меня завал, - сухо протараторил Хьюга, явно подписывая ценные бумаги.
- Ладно, - без энтузиазма ответила Ино, - тогда встретимся в «Зеркале». Но не забудь!
***
Прим. Автора – дальше рассказ идет от лица Ино.
Неджи расхохотался – холодно и зло. В его голосе звенели кубики льда. Он откинулся на спинку мягкого низкого дивана и притянул высокий тонкий стакан с мартини с долькой лайма и короткой солонкой.
- Так ты не знала об Алиссии? – насмешливо протянул Хьюга, отпивая мартини. – Я думал, ты первая узнаёшь о таких вещах и потом уже разносишь сплетни по континенту.
Довольный собой, он сладко улыбнулся.
Таким радостным я его не видела уже года четыре – с тех самых пор, как его назначили заместителем генерального директора «Хьюго Инт» под руководством Хиаши – его тирана-дядьки, от одного вида на который пища рвалась обратно.
В смысле, это сейчас совершенно не важно.
Об Алиссии, невесте Итачи, я узнала минуту назад и не совсем была уверена, как к ней относиться. И как вообще воспринимать эту новость. Опять же, отбросив тот факт, что больше всего на свете я хотела бы быть на ее месте… или нет? Или я настолько привыкла к мысли о том, что Итачи – не мой, что даже никак не собираюсь реагировать на известие о его помолвке? Бог ты мой, неужели вся эта плесневелая дурь крутится в моей голове, когда напротив сидит явно счастливый Хьюга и смеется над моим… горем? Несчастьем? Просто последние три года он уверен в том, что я каждый свой тревожный сон соблазняю Учиху-старшего в неприлично короткой юбке и прозрачном топике. Нужно заметить, скорее всего меня в такой одежде видел он, Неджи.
Так или иначе, собственное равнодушие пугало, потому что уже вечером оно могло перерасти в настоящую истерику или чего хуже – кинуть в объятья первого попавшегося.
Второй вариант я предпочла бы разделить с Неджи, хотя бы потому, что костюм его по стоимости явно переваливал за стандартные полторы тысячи долларов. О да, легальная проституция никогда не будет осуждаться вслух.
Он, вдоволь поглумившись надо мной, резко выпрямил спину и вперил в меня суровый, какой-то болезненный взгляд – кажется, он сам был не рад приезду Итачи. И понимал, какое место сам занимал в моей жизни – примерно, на две ступени выше глупой Харуно.
- Ты ведь ему не нужна, - тихо и очень печально прошептал Хьюга, не отводя глаз.
- Я знаю. И знала всегда.
- И… после стольких лет?.. После всего?
Я пожала плечами, на этот раз – искренне. Я хотела верить, что мне все равно, хотела чувствовать себя через толстенные слои брони и стекол, хотела слышать только отголоски того, что творилось со мной. Наверное, это было нечестно. По отношению ко мне, к Неджи, к Саске, к Сакуре… это было слишком сложно и просто для нас, но бесконечный круг замыкался именно на Итачи. Или он был его центром.
- Это очень забавно – разговаривать с тобой о своих личных, - я запнулась, - переживаниях, но позволь мне самой все решить. Но проследи, чтобы Хината не влюбилась в него.
- О, - он снова откинулся на спинку дивана и хищно прищурился, - не переживай, она уже два года сохнет по Узумаки и не думает даже переключаться на кого-то еще. Я спокоен.
Мои брови поползли вверх, хотя эту привычку я ненавидела.
- И ты так спокоен? Насколько мне известно, Наруто Узумаки не из тех, кого можно любить таким, как Хината. Ни трастового фонда, ни белого Феррари или Бугатти. Как же ты так спокойно относишься к этому? – не без удивления спросила я, пока Неджи подсовывал под стакан с мартини стодолларовую купюру.
- Он настолько ничтожен, что я даже не хочу обращать внимание на него.
Похоже, даже говорить об Узумаки ему было лень – настолько он считал его недостойным внимания, хотя всегда очень ревностно следил за всеми, кто имел наглость подойти к Хинате ближе пушечного выстрела. Несмотря на показное равнодушие, он очень трепетно относился к сестре. Порой это напоминало даже любовь.
Точно так же мне было лень вспоминать свою любовь к Итачи, заново переживать боль, обиду, отчаяние.
Это было логично – отпустить его. В конце концов, у него своя жизнь, у меня своя, да и за последние пять дней делов я натворила больше, чем за два прошедших года. Мне нужно было домой: отдохнуть и закончить учебный год, поступить в консерваторию, может быть, навестить отца в Нью-Йорке, может, слетать в Токио – после такой долгой отлучки посетить родину и, быть может, там найти будущее. Прошлое нужно оставить в прошлом.
- В любом случае, был рад тебя увидеть.
Его большая теплая ладонь легла поверх моей ладони.
И странно – и приятно – не хотелось ничего менять.
- До встречи… через пару лет, - безрадостно улыбнулся Неджи, прежде чем уйти.
Стало вдруг пусто и непривычно холодно без его сдержанных улыбок, едких замечаний и тусклых светлых глаз. Что ж, видимо, я здесь немного задержалась.
***
Уехать мне не дал назначенный на вечер прием тетей Аи, в котором вдруг стало жизненно необходимым мое присутствие в доме. Услышав новость об отмене свадьбы, она мгновенно вспыхнула вдохновением и незамедлительно схватилась за телефон и блокнот, в котором хранились номера самых ценных для имиджа людей. Поэтому уже к четырем часам коттедж был приведен в надлежащий вид, купленные мной и Сакурой для торжества розы ушли на украшение всех пяти этажей, лилии в высоких хрустальных вазах – на длинный на двадцать четыре места черный полированный стол, жасмины угодили в мусорное ведро, а дорогие ликеры и шампанское поджидали своего часа в холодильниках.
Но первым делом она приказала разжечь камин и приглушить свет, выключив огромную свисающую с потолка люстру и заменить ее огромным числом толстых свечей. И к приезду гостей в гостиной витал слабый аромат корицы и сладких лилий. Выращенные в теплицах розы не пахли.
Первыми прибыли – я и не сомневалась – Хьюга, но только молодое поколение, следом за ними с разрывом всего в пять минут прибыла чета но Собаку во главе с немногословным и мрачным Гаарой, сторониться которого предпочитали вся здравомыслящая часть нашего светского общества.
Самыми последними в гостиную вошли Учихи. Все. Признаться, это было даже удивительно, учитывая острую неприязнь между тетей Аи и главой семейства Мадарой.
Саске стоял у камина, Итачи – пока еще один – около него, он они оба молчали, безмолвно оценивая каждый сантиметр вечера, каждого гостя прошивая насквозь отстраненным изучающим взглядом.
Насколько я поняла, он ждал Алиссию с минуты на минуту и даже успел раздраженно повести плечами во время разговора с матерью, Микото-сан, удивительной природы женщину, посвятившую себя воспитанию сыновей.
Боль обнимала меня сзади.
Мне было душно.
Я уже заранее ненавидела эту девушку, о существовании которой узнала всего несколько часов назад. Наверное, она прекрасна, раз ее кандидатуру на роль жены Итачи одобрил даже Мадара. Скорее всего, чертовски умна и невероятно воспитана. Доченька банкира – не меньше.
Она отнимала у меня то, что оставалось самым сокровенным в самые кошмарные минуты распутства, цинизма и грязи. Мой свет.
У нее не было даже права смотреть в его сторону.
Не было.
Она не теряла в нем себя.
Не отдавала ему своей жизни.
Параллельно своим чувствам я слышала тихий голос Саске, которому приходилось не лучше.
Маленький треугольник разросся в громадную уродливую фигуру.
Что-то щелкнуло, кажется, парадная дверь, и в гостиную ворвалась вечерняя прохлада и кисло-сладкие нотки Шанель.
Пользоваться Пятыми Шанель до двадцати пяти – явный признак безвкусицы.
Алиссия мило улыбнулась гостям и под внимательные взгляды присутствующих прошла к Итачи и дала себя поцеловать в щеку.
В ее тошнотворной милости было раздражающая приторность, чрезмерная слащавость, но для меня, Неджи и Саске во всем этом виделась одна лишь игра, расчет, корысть.
Потому что она не имела права его любить открыто.
Я слышала довольный шепот тети Аи, восхищенной красотой этой девушки.
Видела презрительный и вместе с тем завистливый взгляд Темари.
Полуулыбку Неджи, спрятавшуюся в совершенно нейтральном разговоре его с Гаарой.
На всем протяжении вечера я искала в ней изъяны, недостатки. Я заранее знала, что она не достойна даже его мимолетного взгляда, но не могла взять в толк, почему он – самый завидный жених всего штата, половины проживающих в Америке кланов, выбрал ее. Почему именно ее, низкую, тощую и совсем бесцветную тень, отдаленно напоминающую меня в пятнадцать лет.
За все четыре часа, что тетя Аи смешила гостей, за которые я успела исполнить Эльфийскую ночь Вивальди, успели подоспеть и Хиаши, и Канкуро, Саске не проронил ни слова, бесстрастно наблюдая за неловким и стыдливым пламенем в камине. Изредка он переводил совершенно непроницаемый, почти пустой взгляд на меня, и в обманчивой игре бликов огня на его лице около тонких губ ложились неглубокие морщинки, отдаленно напоминающие больную улыбку.
Мне было уже не смешно, потому что точно такая же улыбка прилипла к моим губам.
К губам Неджи.
Хинаты.
Сакуры.
Наруто.
Мы все только улыбались.
Как больные. Как приговоренные к смерти – сухой улыбкой, карикатурой настоящего.
Как тени на стенах – мы играли свои роли в зависимости от света и стен.
Но во всем этом смехотворном действии было что-то действительно больное.
Совсем как легкий отпечаток смерти у внешне здоровых, но медленно умирающих на самом деле.
Невозможно было разобраться в той огромной ненависти, презрения, ревности и зависти, которые неизменно ходили за нами по пятам.
Алиссия по просьбе тети помогала переносить капризные розы со стола на широкие кухонные подоконники, когда к ней очень тихо и деликатно подошел Итачи.
Я стояла на другом конце кухни и высвобождала цветы от ярких оберток, подрезала тонкие, но прочные стебельки и опускала их в наполненные кристально-чистой водой полуметровые вазы в тяжелом аристократическом стиле ампир. Против своей воли видела, как расцвела ее улыбка в ответ на его мягкое прикосновение рукой.
Она не знала, что самые нежные на свете руки могут причинять невероятную боль.
Они могут рвать сердце.
По кусочкам вытаскивать его из груди.
Тонкими пальцами вспарывать артерию за артерией, чтобы его ничто не держало.
И бросать…
Было так неловко, будто я стояла за дверьми их спальни и смотрела в замочную скважину. Подглядывала. Эти невесомые прикосновения были настолько интимными, настолько личными, что даже видео с их свадьбы не смогло бы разжечь во мне большей боли.
- Отнеси, пожалуйста, чай тете Аи. Она очень просила.
Он подал ей взятую со стола фарфоровую совершенно белую чашку.
- Но ведь она только что пила чай, - Алиссия даже не удосужилась насторожиться или не довериться. Ну да, кроме меня и них на кухне никого больше не было. А я всего лишь сестра.
- Прошу, - с нажимом попросил Итачи.
Алиссия забрала чашку и, даже не оглянувшись, ушла в гостиную.
Вы замечали, как легчает и холодеет воздух, когда уходит кто-то вам ненавистный.
Я ожидала, что Итачи пойдет следом за ней, но он остался. Более того – он подошел ко мне.
Я забыла, как дышать, потому что он смотрел на меня так… как не смотрят на сестер, на девушек и в принципе на людей. Что-то среднее между единственной и ушедшей.
- Она напоминает мне тебя. Когда-то давно ты была такой же.
- Тихой? Бесцветной? Неприметной? – я не хотела говорить о ней с ним наедине. Не хотела, чтобы это крохотное время для нас делилось кем-то напополам. Между нами никто не должен был стоять – ни мой жених, ни его невеста, ни наша кровь, ни наши разочарования.
Порой находится что-то важнее.
Сильнее.
Это было необходимо почти как воздух. Как сердцу электрические разряды.
- Не сомневающейся. Мне жаль, что сделал тебя такой.
Он сожалел или притворялся – я не знаю. Но что-то внутри меня очень не хотело верить в то, что этим вечером ставится точка.
Уже без детских игр, без притворства. Без намеков.
Все более, чем просто. Более, чем больно.
Он посмотрел на мое кольцо.
- Желаю тебе счастья, Ино.
***
Довезти меня до вокзала взялся Неджи, без колебаний распрощавшийся с семьей и забравший у дяди черный новый BMW.
Он не знал, что произошло между мной и Итачи, но три минуты, которые мы находились с ним на кухне, отпечатались в его памяти и распаляли его дикую ревность. Он не хотел мириться с тем, что не занимает в моей жизни первые ступени. Он дико бесился из-за того, что я не хотела видеть в нем единственного, несмотря на то, что он действительно был единственным искренним со мной человеком во всей, наверное, моей жизни.
Ему было жаль, что я не путалась в его сетях, подобно остальным его бывшим и нынешним.
Но если бы не это, он даже не запомнил бы моего имени.
Парадоксальный человек.
Эти твои-мои слезы по щекам.
Это просто избыток соли в глазах.
Еще одна попытка поговорить. Напрасно.
Еще сотня стихов. Хуже чем яд.
Это еще один день, в котором нет нас.
Есть где-то ты. И где-то отдельно я.*
Он раздосадовано шикнул и выключил песню. Наверное, она его задела.
Она задела и меня.
И, наверное, задела бы каждого.
- Ино, Ино, - протянул Неджи, не сводя с мокрой быстро теряющейся в сумерках дороги внимательного и устала взгляда, - а ведь все могло быть иначе. Чуть-чуть, но иначе.
- Уж лучше так, чем если бы я обманывала тебя. Быть может… когда-нибудь.
Не дожидаясь его ответа или хоть какой-нибудь реакции, я вышла из машины под синевато-серое осеннее небо вокзала, где меня уже ждал большой темно-зеленый автобус до Чикаго. До города с моей чуть более счастливой и чуть менее искренней жизнью.
Без пятнадцати одиннадцать я села в автобус и почти сразу включила телефон, чтобы позвонить Саю и Марте, но потом посмотрела в окно, за которым, прислонившись к автомобилю, стоял Неджи. Сотовый полетел обратно в сумку. Казалось, он единственный человек, которому не все равно, вернусь ли я обратно или предпочту остаться в Чикаго, решу посетить отца или просто исчезнуть из жизней четы Яманако.
Автобус тихо зарычал, водитель попросил нас пристегнуть ремни и на время поездки не открывать окон, потому что работали кондиционеры.
Уехал ли Неджи сразу или оставался на вокзале еще какое-то время – не знаю, но подаренное им кольцо лежало на самом дне моего кармана.
_________________
* использованы слова песни "Твои-мои слезы" Птицами.
Наверное, это совсем не конец.
@темы: Наруто
Dream On, Dreamer
Название: Театр теней
Автор: Lucie Snowe
Бета:
Жанр: повседневность
Категория: в основном, конечно, мой любимый джен.
Рейтинг: ПэЖэ – 13.
Персонажи: Ино, Саске, Сакура, Сай – в первой части.
Предупреждение: ООС – жуткий. Стерва Яманако и дура Харуно. Осы, авторский бред.
От автора: насмотрелась Сплетницы и начиталась Бальзака. Адская смесь.
читать дальшеВеликолепная миля дышала всей грудью, когда я выходила из автомобиля. Под навесом ярко-голубого, безоблачного неба длинная жизнь от Чикаго-ривер до Оук-стрит пестрила роскошью прозрачных и цветных бриллиантов, переливами жемчуга на солнце, глянцем шелковых одежд. В отличие от бездушного Нью-Йорка, встречающего и отпускающего каждый день миллионы людей, Чикаго умел любить, умел ненавидеть, прощать, плакать и отпускать. Он и в самом деле был живым организмом, страдающим чудовищной бессонницей.
Цветочный магазин располагался между большим универмагом и рестораном, маленький, но красиво украшенный снаружи – он привлекал внимания больше, чем следовало. Из больших зашторенных легким тюлем окон выглядывали бесстыже-прекрасные алые, пурпурные, желтые и кремовые розы, белоснежные лилии, камелии, калы и даже веточки сирени Бог знает откуда появившиеся в осеннюю пору.
Сакуру я оставила страдать в машине, чтобы не распугивать ее заплаканным и покрасневшим лицом всегда милых и приятных консультантов. Очень добрый Андре – водитель исключительно Майбаха – остался утешать бедняжку Харуно, изредка выдавливая из себя слова поддержки и подавая заранее заготовленные мною носовые платки.
О да, я знала весь сегодняшний день, как проклятая цыганка. Я знала все наперед.
Я даже не смаковала победу, не смотрела в зеркало на себя-победителя в односторонней войне, я просто прошла внутрь магазина и – застыла.
Дело не в рыдающей на плече Андре Харуно, и не в том, что вечером придется сидеть около тетки и не брать трубки, чтобы не ввязываться в ссору с Саске.
Просто передо мной стоял Неджи с огромным букетом белоснежных лилий, на широких лепестках которых блестели капельки воды, будто он только что вытащил их из-под проливного дождя. Увидев меня, он нисколько не удивился, напротив – сдержанно улыбнулся, пока я в растерянности хлопала ресницами.
Видимо, кое-то проболтался о моем местопребывании.
И этот кое-кто сильно жаждал воссоединения двух могущественных семей, и если бы мог – сам бы стал невестой вечно холодного и высокомерного Неджи Хьюга, о гениальности которого ходили легенды.
— Как поживаешь? – равнодушно спросил Хьюга, приветственно пожимая руку. – И где Сакура? Аи сказала, что вы с ней вдвоем. Только не говори, что ты ее съела на завтрак.
— Нет, она в машине и смотрит «10 причин моей ненависти» с Андре, и, кажется, им там очень весело. А я не ем мясо.
Он улыбнулся моей улыбкой и посторонился, подпуская ко мне консультанта – низкую сухую женщину лет пятидесяти, но отлично сохранившуюся для своих лет. Мария, как она представилась, ожидала меня еще с утра.
— Софи, принеси цветы для Яманако, — крикнула она своей помощнице и мило улыбнулась: — у вас отменный вкус.
— Я предпочитаю лилии, но розы тоже неплохо годятся для свадьбы.
Софи, миниатюрная француженка, вышла из склада, неся в руках букет их ста пятидесяти кремовых роз, свежих, будто только сорванных. Запаха не было, но красота их сполна компенсировала этот небольшой минус. Неджи не растерялся – сунул мне в руки букет лилий и осторожно принял сотню роз у маленького консультанта. Она улыбнулась и скрылась за следующей порцией цветов.
Хьюга Неджи с полутора сотней роз – зрелище на миллион.
И потом из склада начали выплывать сотни цветов: камелии, гортензии, орхидеи, пионы, любимые Саске – яркие подсолнухи, для разнообразия жасмины, ландыши и маленькие белые цветы, названия которых я не знала. Лицо Неджи исчезло за огромной грудой благоухающих цветов, и совсем скоро он превратился в огромный разноцветный холм. В самом конце Мария протянула мне маленький букетик из узких нерасправленных роз нежно-розового цвета в подарок от магазина.
Выходили с Неджи вместе, рядом и с цветами, как две звезды после концерта.
Андре стоял около машины и безучастно смотрел на проходящих мимо актрис, певиц и моделей, привлеченных новым поступлением осень-зима от Шанель. Он улыбнулся нам, открыл багажник, явно не годившийся для такого огромного количества цветов. В него мы уместили столько, сколько смогли, а остальное водрузили в припаркованный рядом Роллс Ройс Неджи, который я по невнимательности не заметила. Букет лилий Хьюга не взял обратно, таким ловким способом подарив мне его без шанса вернуть обратно.
Он ехал наравне с нами, иногда обгоняя, иногда отставая, и все равно остальные автомобили в благоговейной растерянности расступались, исчезали и уплывали, и только ровная лента дороги встречала нас новыми и новыми километрами.
Сакура за всю дорогу не вымолвила ни слова, безучастно дослушивая Капризы Паганини. Так уж получилось, что предпочтение я отдавала именно скрипке, и всем меня окружающим приходилось погружаться в мир сонетов мажорно-минорного настроения.
Харуно больше не плакала, но ее большие матово-зеленые глаза, будто влажное стекло, блестели от слез. Огромных усилий ей стоило вновь не разразиться рыданиями и не оторвать меня и Андре от разговора о прекрасной погоде в городе. В отличие от тех, к кому она собиралась примкнуть, Сакура не страдала эгоизмом, не пила по утрам горький кофе и не улыбалась в лицо противнику. Она, скорее всего, навсегда прекращает разговоры с предателем и только в самых сокровенных мечтах возвращает его обратно. Любит, как в последний раз и отдает себя без остатка. К сожалению, Саске не оценил ее усилий.
Вся его игра в бунтовщика, решившего позлить родителей и ближайших родственников быстрой женитьбой на совершенно несуразной девке, порядком затянулась. Не знаю, чего он добивался: может, процентов от корпорации, которой заправляет его отец, может, признания в семье его личности, может…
В конечном итоге он останется без наследства и права вернуться. Уж ему ли не знать суровый нрав Фугаку-сана и положение Итачи как главного претендента на директорское кресло после смерти отца?
Харуно грустно вздохнула и повернула голову, криво улыбнувшись.
— Извини, что так получилось, — жалобно выдавила она из себя. – Я испортила такой день.
Подбородок ее задрожал, как у маленького ребенка.
— Сакура, твоей вины нет. Ты просто очень сильно любишь Саске.
В короткое расстояние от города до коттеджного поселка – всего пятьдесят миль – умещались маленькие поселения дач, одинокие виллы, озерца и короткие речки, изящные и ровные поля, изредка мелькали гордые дубы, даже плакучие ивы, раскинувшие длинные косы на подсохшую за день землю. Во всем пейзаже была отрешенность и отчужденность от тех великолепных небоскребов, ровных и аккуратных улиц, длинной цепочки магазинов и огромного Грант-парка города Чикаго, будто находились они в разных мирах. Будто сейчас я Майбахе пересекаю не сколько километры, сколько жизни, истории, эпохи, в конце концов…
Возле коттеджа тети Аи нас уже ждал Неджи. Служанки торопливо и очень осторожно вытаскивали из багажника и заднего сиденья Роллс Ройса немного помятые цветы, пока он лениво о чем-то беседовал с тетей, устроившись на резной деревянной скамейке около небольшого фонтана. Сакура осталась в машине и, достав пудреницу, начала приводить себя в порядок – освежила цвет лица, мазнула по губам влажной щеточкой блеска, подкрасила глаза, даже слабо улыбнулась своему отражению. Потом уткнулась в свои ладони и попросила немного времени, чтобы приготовиться встретиться с тетей Аи.
Все ванны в доме, за исключением одной, были заполнены водой со слабым раствором лимонной кислоты и купленной в цветочном салоне смеси для поддержания свежести сорванных цветов. Служанкам было велено аккуратно опускать в воду вытянутые розы разных цветов, пышные лилии и маленькие, казавшиеся неприметными ландыши и жасмины.
— Дорогая, — тетя помахала мне, — рада тебя видеть. Кстати, Саске внутри и о чем-то хочет с тобой поговорить.
Неджи и я переглянулись – встревоженно и немного растерянно. Я напряглась и усилием воли заставила себя улыбнуться: нужно время, чтобы все обдумать – что я скажу, как я скажу, что буду делать, если вдруг ситуация выйдет из-под контроля. А здесь нужно было действовать без четко поставленного плана.
Сакура допустила огромную ошибку, позвонив Саске и рассказав ему все, пока я забирала в магазине цветы. Надо было быть осторожней! С какой это стати я решила, что могу доверять ей?!
Впервые за много лет я испытала чувство, отдаленно напоминающее страх с примесью легкого разочарования. Вопреки моим возражениям Неджи пошел со мной.
Поступок Сакуры меня не удивил, но как-то огорчил: как можно хотеть с таким прямым характером удержать в руках такого скользкого парня, как Саске? Или она настолько глупа и считает, будто ее любовь способна изменить препоганую натуру младшего Учихи?
В доме стояла коматозная тишина, в которой даже собственное дыхание кажется тяжелым завыванием мрачного ветра. Она оглушала. Контраст с необычайной живостью и разнообразием звуков на улице был поистине убийственным. Саске я нашла быстро – он сидел в гостиной на диване, по-хозяйски закинув ноги на стеклянный журнальный столик, и смотрел телевизор. В его черных глазах отражались тени главных героев фильма, за которыми он ленив следил.
Ни ярости или намека на нее, только привычное для него раздражение. Значит, Сакура молчала.
— Я тебя слушаю, — нарочно пренебрежительно обронила я, прислонившись плечом к стене.
Саске, будто бы только что меня заметив, кивком поприветствовал Неджи, застегнул распахнутую рубашку.
— Как прогулка по городу?
Нащупывает почву. Ищет, за что бы ухватиться и начать рыть.
— Здорово. Погода просто замечательная.
— Как Сакура? – подозрительно прищурился Учиха.
— Просто великолепно. Признаюсь, Чикаго произвел на нее сильное впечатление.
Я никогда не любила голых разговоров, веселая болтовня – всегда пожалуйста, но никак не бездушные и не полезные мне обменивания словами. Саске всегда быстро меня утомлял, и больше потому, что желал расколоть меня без видимой на то причины. Отражать его выпадки и при этом стараться контратаковать – дело малоприятное, более того – тошнотворное. Но Учиха в любой момент мог прекратить словесную битву в настоящий скандал или обмен ругательствами, провоцируя оппонента ударами по самым больным местам. К своему счастью, больное место Саске хранилось у меня в шкатулке памяти как самая ценная реликвия. О да, этот артефакт знаний мог свалить его с ног.
Как потом оказалось, Сакура так и не вышла из автомобиля, чем сильно задела гордыню тети и упала в ее глазах на десять ступеней и катастрофически близко приблизилась к табличке «Выход». Майбаха не было – Андре отвез ее домой и пока не вернулся.
Тетя Аи бледной кожей ловила холодные лучи осеннего солнца, вместе с садовником ухаживая за распустившимися фиолетовыми, розовыми и белыми астрами. Она обернулась и помахала Неджи, тот ответил ей легким поклоном головы.
Уже стоя у машины, он повернулся ко мне, взял мою ладонь в свои руки и поцеловал запястье. Мне никто не целовал запястье.
— Надеюсь увидеть тебя снова, — он холодно улыбнулся, отпуская мою руку.
Это означало желание наедине со мной прогуляться по мрачному осеннему лесу с теплым ароматом нагретой земли и хвои, или посидеть с ним в беседке, или – что самое вероятное – составить ему компанию из прохладной ночи в яркое утро в его постели.
Ох уж этот Хьюга!
— Послезавтра будет обед в честь предстоящей свадьбы. Тетя обещала пригласить всех, кого вспомнит. Мне кажется, что вашей семье она позвонит в первую очередь, — он усмехнулся, — и прошу – приведите Хинату. Ей нужно хоть иногда общаться с теми, с кем растет.
Ничего не ответив, Хьюга сел в автомобиль и, махнув на прощание белой рукой, уехал.
***
В день приема Ино было особенно тревожно – тетя Аи умудрилась пригласить и Карин с ее семьей. Саске злился недолго – минут пять, а потом удачно забыл о том, что когда-то эта девка, по его выражению, носила под сердцем его ребенка.
Тетя Аи не переставала лелеять мечту снова соединить Саске с его бывшей девушкой, которая даже в мыслях не позволяла себе метить ему в жены, соответственно, не представляла особой опасности, а ее горячо любимый племянник только мрачно признавал в тете семейного деспота.
С самого утра должна была приехать Сакура, чтобы помочь с приготовлениями к вечеру, и Ино даже не начинала распаковывать коробки с фруктами, пирожными и свежим чаем из города. Пока прислуга готовила изумительный обед, Яманако должна была украсить гостиную, заранее прибранную Мирандой еще поутру, и спрятать в высоком холодильнике бананы, ананасы и маленькие кислые киви. К двенадцати часам Саске даже не соизволил встать с постели.
Дом будто сошел с ума: от большого подвала под первым этажом, в котором хранились немыслимые запасы продуктов, до последнего, в котором любили проводить время друзья Саске, носились, будто сумасшедшие, прислуги, вытирая пыль, подметая пол, освежая цветы в напольных горшках и свисающих кашпо. Ино смотрела на суету через туманную дымку полудремы и мысленно благодарила отца за то, что он избавил ее от нужды.
К половине первого к коттеджу подъехала печальная Сакура, неуверенно переминающаяся с ноги на ногу у порога. Поверив синоптикам, она поверх легкого летнего платья в мелкий красный горошек надела тонкую вязаную жилетку. Собрала волосы в короткий высокий хвост, спустив две пряди. «Нам определенно нужно сократить общение, ибо еще одну дурную на себя копию на себя не перенесу», — отстраненно подумалось Ино, пока она горячо обнимала просиявшую вмиг Харуно.
Нельзя было не отметить того эффекта, который оказывала веселая и холодно-надменная Яманако на растерянную и немного напуганную Сакуру. При виде Ино она забывала о пропасти, существовавшей между ней и миром Саске, Яманако была связующим звеном между ней и ее женихом.
В отличие от остальных, Ино не набросила на себя тень презрения к ее происхождению, и поначалу настороженность переросла в любопытство, а потом – в огромную благодарность. Каким будет следующий шаг в их отношениях, Сакура не знала, но в душе искренне надеялась разгадать сдержанную улыбку и изредка навещавшую ее задумчивость.
Харуно до конца не верилось, что Ино ближайшая родственница неприступного Саске, его вежливо-холодного брата и их надменных родителей, а о кровной связи очаровательной блондинки с Аи Яманако даже думать было странно!
После первого дня их знакомства Сакура быстро нашла информацию о ней из Интернета и искренне восхитилась таланту молодой скрипачки, завоевавшей весь Чикаго. У Харуно в голове не укладывалось, как такое воплощение идеала может смеяться вместе с ней, разговаривать и даже проявлять участие к ее серой и неинтересной жизни.
Даже сейчас, стоя перед ней в простых фиолетовых шортиках и черной кофте с длинными рукавами и в теплых носочках, Ино казалась ей невероятно красивой домашней феей.
Яманако проводила Сакуру до груды коробок со сладостями и фруктами и предложила для начала разобрать их и загрузить холодильник всем быстропортящимся. Харуно охотно принялась потрошить картон и переносить на кухню пирожные в аккуратных упаковках и завернутые в мешочки спелые плоды, пока Ино расплачивалась с курьером за доставленный из Франции ликер.
— Ты мне так и не ответила, кто сегодня будет, — хихикнула Сакура, разворачивая из бумаги большие и грубые плоды ананасов с задорными зелеными хвостиками.
— Да? – Ино подняла на нее голубе глаза. – Список на столе, можешь посмотреть.
Среди изящных тарелочек, конфетниц и чашек с недопитым чаем, которые служанки так и не убрали, Харуно нашла вытянутый белый лист формата А4 вдоль и поперек исписанный извилистым почерком настоящих поэтов девятнадцатого столетия. Среди огромного количества знакомых и незнакомых имен она нашла то, которое заставило ее сердце больно сжаться и провалиться куда-то в пустоту. Сакура глубоко вздохнула, пряча обиду и злые слезы, и самым безразличным тоном спросила:
— А что, Карин тоже приглашена?
Ее чувства не ускользнули от проницательной Ино, и она не переметнула воспользоваться моментом.
— Мне кажется, это Саске попросил ее включить в список гостей. Знаешь, тетушка ее не очень любит за вульгарный цвет волос.
Сакура смутилась и покраснела, а Ино, премило улыбаясь, снова принялась за распаковку дорогого ликера.
К своему удивлению, Яманако быстро разобралась в сущности Сакуры, будто изучала ее много-много лет, и уже к их третьей встрече умело дергала за нужные нитки, подавляя и побуждая именно те чувства, которые шли ей на руку.
Иногда Яманако чувствовала вину за сказанное или сделанное, видя, как плачет Сакура или упрямо сдерживает слезы, но никак не может спрятать трясущиеся руки и синеющие от волнения губы,
— Саске ее любит? – взволнованно прошептала Сакура и посмотрела на Ино так, будто от ответа зависело не только будущее ее предстоящего брака с Саске, но и ее самой.
Яманако удивленно вскинула брови и постаралась скрыть ликующий взгляд в обрывках бумаг с завернутыми в них пузатыми бутылками с ликером. Несмотря на победу, Ино тяготила боль, которой она травила Харуно. Она откашлялась и негромко ответила:
— Я не могу ручаться за его действия, но он не умеет быстро забывать. Обещаю, — она подошла к Харуно и взяла ее за руки, — если мои опасения насчет Саске оправдаются, я все тебе расскажу, но… рано пока говорить и даже строить догадки.
Сакура, будто завороженная, слушала ее слова, вышивая в своей памяти атласными красными лентами. Еще никому она не доверяла так, как доверяла Ино – совсем чужому и незнакомому ей человеку.
В тот момент, когда Яманако высказала неуверенность насчет отношения Саске к Карин, Учиха в небрежно запахнутом халате спускался по главной лестнице – тихо и бесшумно, точно хитрая лисица к норке кролика. Еще в коридоре до него донеслись приглушенные и очень знакомые голоса кузины и невесты, а когда слух зацепился за оброненную Сакурой фразу о его возможных чувствах к Карин, он, в ожидании ответа от Ино, остановился у перил и дослушал беседу.
Даже врожденная чувствительность к звукам в этот раз не спасла Ино.
Саске стоял у нее за спиной и, кажется, ненавидел ее в эту секунду так, как не может ненавидеть вообще ни одно живое существо.
Бледный.
В немой ярости сжимающий кулаки.
Инстинктивно сжавшись, Сакура громко выдохнула и заслонила собой скалящуюся, как кошка перед прыжком, Ино. Такими она их еще не видела. В эту секунду она оказалась в одной клетке с двумя хищниками, в обычной жизни являющимися эталоном хорошего воспитания и королевских манер.
Лицо Саске кривилось от режущих ее судорог. Он часто и глухо дышал.
— Как ты смеешь верить этой шлюхе? – говорил он тихо, цедя каждое слово через тонны слоев нечеловеческой ненависти и презрения.
Ино тихо зашипела, но ничего не ответила. В тот момент ответ должна была держать Харуно, в глазах которой отражался высокий и бледный, как бумага, Саске.
Страх сменился растерянностью, а потом она сама не заметила, как закричала от бессилия перед собственной слепотой:
— Потому что ты мне лжешь! Ты постоянно лжешь! Ино мне все рассказала!
Этими словами она подписала приговор не только себе, но и проклявшей ее в душе Яманако. Как бы самонадеянно это ни звучало, но Ино хотела столкнуть лбами неродивых будущих супругов, получить награду и тихо-мирно отбыть обратно в город и продолжить свою скучную и монотонную жизнь. Разве могла она предположить, что эта дуреха возложит на нее ожидания и в трудную минуту попросит помощи?
Саске перевел тяжелый, мрачный взгляд с Сакуры на раздосадованную Ино. Инстинктивно Яманако вцепилась пальцами в кофту Харуно и выставила ее перед собой, как самые отъявленные негодяи прикрываются живым щитом. Правда, в этом случае она точно была уверена, что Саске все равно – Сакура будет ему мешать добраться до Яманако или его мать.
— И что она тебе сказала? – полунасмешливо-полузло спросил Учиха, прищурив раскосые глаза.
— Все, — тихо ответила Сакура, опуская глаза и пряча взволнованный взгляд в складках летнего платьица в красный горошек.
— Что – все? – терпеливо повторил Учиха.
— Что Карин была от тебя беременна, и ты заставил ее сделать аборт. И что ты ее любишь… до сих пор, — последние слова утонули во всхлипе, который она так и не успела сдержать. Прозрачные слезы полоснули по щекам, дрожа на подбородке, скатывались вниз – по шее к ямочке меж ключиц и за легкую ткань платья.
Саске усмехнулся. Совсем как победитель, будто хранящий в рукаве Джокера игрок. О да, у него был сокрыт от всех козырь против Яманако.
— Я бы не стал ей доверять, — очень спокойно сказал Саске и сразу же зацепил два взгляда – заинтересованный и ненавидящий.
Ино разжала пальцы и отпустила вязаную кофту Сакуры. Она смутно догадывалась, о чем ведет речь Саске, и глупо надеялась, что Харуно хватит и этих слов. Недоумение в глазах невесты позабавило его даже больше, чем хранящее ледяное молчание Ино, чью блистательную репутацию он мог просто растоптать. Нет, даже больше – грязно плюнуть на нее и отойти в тень.
Ее палач, ее судья. Как могла забыть она об этом? И как посмела восстать против него?
На непрозвучавший вопрос «Почему?», который Сакура не смогла произнести, Саске небрежно бросил:
— Потому что она спала с моим братом.
***
Ино даже не пыталась оправдаться, что было бы естественным по мнению Харуно. Как королева перед казнью, она сохраняла невозмутимое спокойствие и позволила себе только криво улыбнуться на сказанное. Сакура от нее отшатнулась – и оказалась напротив, рядом со своим женихом, почти рука об руку. В общем, будущие супруги и не должны держаться порознь при посторонних, это Яманако прекрасно понимала.
— Но ведь он твой брат! – Сакура, прочем, сама догадалась, что вопрос прозвучал донельзя глупый – можно подумать Ино не была в курсе, кем ей приходится брат Саске.
А Учиха… в первую секунду, когда Харуно шумно выдохнула и «перешла на его сторону», битва показалась ему уже выигранной, но потом он уперся в бездушный и безразличный взгляд Яманако. Он даже не успел почувствовать приятной истомы в средостении, как враг вскочил на ноги и нахально улыбнулся. Воистину достойная ученица Аи Яманако.
— Так ты мне завидуешь, — сладко пропела Ино. – Я так и знала.
Шаги Саске казались ударами грома по самой крыше – бам-бам-бам. Или дождем кирпичей по голове. Их было всего три, и при каждом из них девушки невольно вздрагивали – от страха, от неизвестности. В такие минута Учиха становился точной копией своего брата и превращался в тонкий лед, готовый скинуть тебя с дороги самым изящным и безопасным для себя способом.
— Тебе лучше убраться отсюда.
Это и не было вовсе пожеланием, предупреждением или добрым советом от старшего братишки, это было прямой инструкцией, что делать Ино.
Потом гостиная пустеет – уходит Саске, а за ним и бесхарактерная Сакура, которой можно управлять так же легко, как автомобилем с автоматической коробкой передач. Тихая и покладистая, она готова съесть любую ложь, лишь бы ее не касалось. В самом деле, что за привычка искать в людях то, чего нет?.. разве есть сила в человеке, ловко перепрыгивающем с одной стороны на другую? Да и какое ей дело, с кем спала и с кем не спала Ино – совершенно ей чужая и незнакомая Ино? И какое дело, что думает о ней бестолковая и притом несуразная Сакура?..
Кому, в самом деле, какое дело до других?
Ино потом уже понимает, что к вечеру ей готовить коттедж одной.
***
Пока знающая на все случаи жизни истории и немного пьяненькая Бренди – близкая подруга мамы Ино и по совместительству ее вечная соперница за сердце и постель Иноичи – пересказывала пресмешную сиуацию, случившуюся с ней во время поездки в Париж, Аи мило отпивала горький чай и поклялась себе больше не приглашать эту насильно сделанную интеллигентку. Чета но Собаку, безучастно раскидавшись по украшенной гостиной, только разглядывала большие картины, Хьюга, наоборот, всецело погрузились в разговор с Нара.
Прекрасная Хината пугливо озиралась по сторонам, ища что-то интересное, за что бы она могла зацепиться вниманием, но находила только заумные беседы о бизнесе/моде/искусстве. Она ждала, когда мелькнет знакомая фигура Сакуры, чтобы сбежать от настигшей ее скуки.
Саске сидел около тети и, как Хината, ждал невесту, с удовольствием отмечая небывалую для Аи раздражительность. Ради таких моментов он готов был сто раз объявлять о своей женитьбе на «безродной девке, притащенной из ночного клуба». В целом, он достиг того, чего желал, даже не прилагая особых усилий – Харуно сама кинулась к нему на шею на следующий день, когда он пригласил ее в кафе; семья его не отговаривала, но в суровых глазах отца он увидел глубокое осуждение и бесконечное разочарование, а мать… мать его в любом случае поддержала бы. Брат никак не отреагировал на известие, даже не посмотрел в его сторону, занятый делами своей фирмы.
Сакура появилась внезапно – просто вынырнула из дождливой тьмы за дверьми, спрятала зонтик и, сняв мокрый насквозь плащ, тепло всем улыбнулась. Кажется, только половина заметила ее присутствие, а вторая все никак не могла понять, кто она такая. Первым ее встретил Саске: обнял и дежурно чмокнул к губы – сухо и очень быстро, будто стесняясь, потом ей пожала руку сияющая Хината, и – все. Остальным и дела не было до нее.
Да, в этом обществе она навсегда останется если не ничтожеством, то слабой тенью будущего мужа, от которого даже после свадьбы не отлипнут толпы фанаток, ночь и день выжидающих его около университета, магазина и даже подъезда собственной квартиры.
Ино позвала Неджи выразительным и очень хитрым взглядом. Он откашлялся и вышел, не извинившись перед Наруто, разговор которого невежественно прервал.
Встретились они на кухне, около высокого серебристого холодильника. Ино сначала убедилась в том, что за ними никто не наблюдает даже из скуки, и повернулась к нему лицом.
— Нужна твоя помощь. Выведи Саске из дома любым способом.
Хьюга опасно улыбнулся.
— Плата.
— Я подумаю над твоим предложением. Обещаю.
И уже через десять минут, Хьюга Неджи вынырнул из кухни и предложил парням уехать в клуб. Уставшие от болтовни и уморившиеся от скуки, они охотно приняли его предложение, шумно вышли из-за стола, оделись и ушли, оставив после себя отзвуки смеха и полушепоты пошлых шуток. Все дружно закатили глаза – мальчишки, что с них взять? Саске тоже воспользовался шансом улизнуть от чрезвычайно разнежившейся за утро Харуно.
А еще через пять минут к Сакуре подошла служанка и увела с собой к якобы звонившему мобильнику, который, кстати, лежал в кармане ее матери. Когда Харуно уже стояла в прихожей и, обшаривая карманы своего легкого плаща, искала замолчавший телефон, парадная дверь осторожно приоткрылась, и из узкого проема выскользнула худая бледная рука, вцепившаяся в запястье Сакуры, опешившей от испуга, вытащила ее на крыльцо.
Харуно хотела уже крикнуть на похитителя, но утихла под внимательным, заползающим в сердце взглядом Ино Яманако. Они стояла под навесом, оберегаемые от дождя, друг напротив друга и так бы и молчали, если бы Сакура не буркнула недовольно:
— Можно было и просто позвать, а не похищать.
Яманако закатила глаза.
— Ты бы все равно не пришла. Мне нужно с тобой поговорить.
— И о чем же? – саркастично спросила Харуно.
— О сегодняшнем, — без тени иронии или затаенной в уголках губ хитринки ответила Ино. Совсем простодушно и совсем не похоже на себя. – О том, что сказал Саске… Два года назад было самое ужасное лето во всей моей жизни: у мамы обнаружили рак, папа бросил нас и уехал с любовницей в Нью-Йорк, все, что было мне дорого – умирало, убегало. Тогда рядом со мной был только Итачи. В тот вечер все праздновали день рождение тети Аи в ресторане, а я под предлогом болезни осталась одна, так я думала, и тогда впервые за свою жизнь я подошла к барной стойке и взяла в руки бутылку.
Я пила, как сумасшедшая. Потеряв себя и свои проблемы, я смеялась, совсем как счастливый человек. Горе ушло! А потом Итачи, тоже отказавшийся от празднования дня рождения, спустился по лестнице… и все. Я плохо помню, что произошло, но утром разбудили меня крики Саске, заставшего нас в одной постели.
Сакура охнула и – попалась. Простой и честный рассказ Ино, без приукрашиваний и попыток себя оправдать, прочно зацепил ее за сердце, как лакомый опарыш цепляет глупую рыбу. Что может растрогать невинную овечку больше, чем рассказ об обманутой и точно такой же невинной девушке, оказавшейся в коварных руках старшего брата?..
— Но Саске ненавидит меня не потому, что я их кузина и переспала с его братом, а потом что… — Ино замолчала и посмотрела на Сакуру с такой жалостью в глазах, что у той перехватило дыхание, и нежность защемила сердце. – Сакура, Саске любит своего брата.
— Конечно, — улыбнулась Харуно, — он же его брат…
— Нет, — прервала ее Ино, — он любит его как мужчину.
Сакура так и застыла с глупой улыбкой все понимающей и все знающей девушки. Вдруг тихий дождь стал бить по навесу нескончаемо жестоко, сильно, громко, отдавая в груди заметным дрожанием, и ветер, ласково нашептывающий деревьям теплые, влажные слова, превратился в свистящий назойливый звук.
По голове будто что-то бухнуло – она прикрыла глаза и ладошками закрыла рот. Но не заплакала, только промычав что-то ужасное, похожее на стон раненого зверя.
Теперь все для нее встало на свои места: все обиды, оскорбления, интриги друг против друга – это все не милая перебранка брата с сестрой, не война врагов, это была битва соперников. О да, они были соперниками за сердце Учихи Итачи. Боже, как глупо все вышло! Совсем как в дешевом сериале.
Ино запоздало поняла, что своими сухими и жестокими словами растерла в пыль не только мечту Харуно выйти замуж за красивого-умного-и-богатого принца Саске, но и, возможно, ее веру в людей.
— Так значит… это правда, что Саске гей, — горько выдохнула Сакура через худые ладони, прикрывающие рот.
Вообще, это была не та реакция, которую ожидала увидеть Ино. Из всего ею сказанного, Харуно должна была зацепиться не за факт того, что Саске любит мужчину, а за то, что Саске любит собственного брата. Второе ей казалось ужаснее первого. Впрочем, к заветной цели она все равно пришла, хотя немного иным путем.
— Я не верила, когда все говорили о том, что Саске спит с Наруто!.. – будто в бреду, заговорила Сакура. – А он на самом деле спал с ним и до сих пор спит! Мне… мне нужно домой.
Удержать ее Ино даже не пыталась – Харуно свободно шагнула в ночной дождь, без плаща и зонтика, с болью в сердце, с крошевом из того, что она когда-то считала жизнью, так и не поняв, что на нее наступила высокая шпилька бездушной женщины.
Следы ее торопливых шагов хлюпаньем доносились до расслабившейся Яманако, подставлявшей лицо чистому и прохладному дождю, затухающему в черной пропасти осеннего вечера. Ветер доносил до нее тонкий аромат перепрелых листьев, влажной земли и холодного воздуха, шепот деревьев и легкий, почти неслышный смех далеких и родных ей звезд…
Легкая одежда быстро намокла, отяжелела и неприятными слизнями прилипла к озябшему телу. Ино глубоко вздохнула – было самое время возвращаться обратно домой.
Этим же вечером она получила заветный браслет от сияющей восторгом тети. Спать Ино ушла уже почти под утро, когда дверь устало хлопнулась за последним гостем, которого она вместе с Аи проводили.
Саске так и не пришел, видимо, оставшись у Хьюга. Так даже лучше, подумала Ино, ей совсем не хотелось на рассвете нового дня выяснять с ним отношения.
Автор: Lucie Snowe
Бета:
Жанр: повседневность
Категория: в основном, конечно, мой любимый джен.
Рейтинг: ПэЖэ – 13.
Персонажи: Ино, Саске, Сакура, Сай – в первой части.
Предупреждение: ООС – жуткий. Стерва Яманако и дура Харуно. Осы, авторский бред.
От автора: насмотрелась Сплетницы и начиталась Бальзака. Адская смесь.
читать дальшеВеликолепная миля дышала всей грудью, когда я выходила из автомобиля. Под навесом ярко-голубого, безоблачного неба длинная жизнь от Чикаго-ривер до Оук-стрит пестрила роскошью прозрачных и цветных бриллиантов, переливами жемчуга на солнце, глянцем шелковых одежд. В отличие от бездушного Нью-Йорка, встречающего и отпускающего каждый день миллионы людей, Чикаго умел любить, умел ненавидеть, прощать, плакать и отпускать. Он и в самом деле был живым организмом, страдающим чудовищной бессонницей.
Цветочный магазин располагался между большим универмагом и рестораном, маленький, но красиво украшенный снаружи – он привлекал внимания больше, чем следовало. Из больших зашторенных легким тюлем окон выглядывали бесстыже-прекрасные алые, пурпурные, желтые и кремовые розы, белоснежные лилии, камелии, калы и даже веточки сирени Бог знает откуда появившиеся в осеннюю пору.
Сакуру я оставила страдать в машине, чтобы не распугивать ее заплаканным и покрасневшим лицом всегда милых и приятных консультантов. Очень добрый Андре – водитель исключительно Майбаха – остался утешать бедняжку Харуно, изредка выдавливая из себя слова поддержки и подавая заранее заготовленные мною носовые платки.
О да, я знала весь сегодняшний день, как проклятая цыганка. Я знала все наперед.
Я даже не смаковала победу, не смотрела в зеркало на себя-победителя в односторонней войне, я просто прошла внутрь магазина и – застыла.
Дело не в рыдающей на плече Андре Харуно, и не в том, что вечером придется сидеть около тетки и не брать трубки, чтобы не ввязываться в ссору с Саске.
Просто передо мной стоял Неджи с огромным букетом белоснежных лилий, на широких лепестках которых блестели капельки воды, будто он только что вытащил их из-под проливного дождя. Увидев меня, он нисколько не удивился, напротив – сдержанно улыбнулся, пока я в растерянности хлопала ресницами.
Видимо, кое-то проболтался о моем местопребывании.
И этот кое-кто сильно жаждал воссоединения двух могущественных семей, и если бы мог – сам бы стал невестой вечно холодного и высокомерного Неджи Хьюга, о гениальности которого ходили легенды.
— Как поживаешь? – равнодушно спросил Хьюга, приветственно пожимая руку. – И где Сакура? Аи сказала, что вы с ней вдвоем. Только не говори, что ты ее съела на завтрак.
— Нет, она в машине и смотрит «10 причин моей ненависти» с Андре, и, кажется, им там очень весело. А я не ем мясо.
Он улыбнулся моей улыбкой и посторонился, подпуская ко мне консультанта – низкую сухую женщину лет пятидесяти, но отлично сохранившуюся для своих лет. Мария, как она представилась, ожидала меня еще с утра.
— Софи, принеси цветы для Яманако, — крикнула она своей помощнице и мило улыбнулась: — у вас отменный вкус.
— Я предпочитаю лилии, но розы тоже неплохо годятся для свадьбы.
Софи, миниатюрная француженка, вышла из склада, неся в руках букет их ста пятидесяти кремовых роз, свежих, будто только сорванных. Запаха не было, но красота их сполна компенсировала этот небольшой минус. Неджи не растерялся – сунул мне в руки букет лилий и осторожно принял сотню роз у маленького консультанта. Она улыбнулась и скрылась за следующей порцией цветов.
Хьюга Неджи с полутора сотней роз – зрелище на миллион.
И потом из склада начали выплывать сотни цветов: камелии, гортензии, орхидеи, пионы, любимые Саске – яркие подсолнухи, для разнообразия жасмины, ландыши и маленькие белые цветы, названия которых я не знала. Лицо Неджи исчезло за огромной грудой благоухающих цветов, и совсем скоро он превратился в огромный разноцветный холм. В самом конце Мария протянула мне маленький букетик из узких нерасправленных роз нежно-розового цвета в подарок от магазина.
Выходили с Неджи вместе, рядом и с цветами, как две звезды после концерта.
Андре стоял около машины и безучастно смотрел на проходящих мимо актрис, певиц и моделей, привлеченных новым поступлением осень-зима от Шанель. Он улыбнулся нам, открыл багажник, явно не годившийся для такого огромного количества цветов. В него мы уместили столько, сколько смогли, а остальное водрузили в припаркованный рядом Роллс Ройс Неджи, который я по невнимательности не заметила. Букет лилий Хьюга не взял обратно, таким ловким способом подарив мне его без шанса вернуть обратно.
Он ехал наравне с нами, иногда обгоняя, иногда отставая, и все равно остальные автомобили в благоговейной растерянности расступались, исчезали и уплывали, и только ровная лента дороги встречала нас новыми и новыми километрами.
Сакура за всю дорогу не вымолвила ни слова, безучастно дослушивая Капризы Паганини. Так уж получилось, что предпочтение я отдавала именно скрипке, и всем меня окружающим приходилось погружаться в мир сонетов мажорно-минорного настроения.
Харуно больше не плакала, но ее большие матово-зеленые глаза, будто влажное стекло, блестели от слез. Огромных усилий ей стоило вновь не разразиться рыданиями и не оторвать меня и Андре от разговора о прекрасной погоде в городе. В отличие от тех, к кому она собиралась примкнуть, Сакура не страдала эгоизмом, не пила по утрам горький кофе и не улыбалась в лицо противнику. Она, скорее всего, навсегда прекращает разговоры с предателем и только в самых сокровенных мечтах возвращает его обратно. Любит, как в последний раз и отдает себя без остатка. К сожалению, Саске не оценил ее усилий.
Вся его игра в бунтовщика, решившего позлить родителей и ближайших родственников быстрой женитьбой на совершенно несуразной девке, порядком затянулась. Не знаю, чего он добивался: может, процентов от корпорации, которой заправляет его отец, может, признания в семье его личности, может…
В конечном итоге он останется без наследства и права вернуться. Уж ему ли не знать суровый нрав Фугаку-сана и положение Итачи как главного претендента на директорское кресло после смерти отца?
Харуно грустно вздохнула и повернула голову, криво улыбнувшись.
— Извини, что так получилось, — жалобно выдавила она из себя. – Я испортила такой день.
Подбородок ее задрожал, как у маленького ребенка.
— Сакура, твоей вины нет. Ты просто очень сильно любишь Саске.
В короткое расстояние от города до коттеджного поселка – всего пятьдесят миль – умещались маленькие поселения дач, одинокие виллы, озерца и короткие речки, изящные и ровные поля, изредка мелькали гордые дубы, даже плакучие ивы, раскинувшие длинные косы на подсохшую за день землю. Во всем пейзаже была отрешенность и отчужденность от тех великолепных небоскребов, ровных и аккуратных улиц, длинной цепочки магазинов и огромного Грант-парка города Чикаго, будто находились они в разных мирах. Будто сейчас я Майбахе пересекаю не сколько километры, сколько жизни, истории, эпохи, в конце концов…
Возле коттеджа тети Аи нас уже ждал Неджи. Служанки торопливо и очень осторожно вытаскивали из багажника и заднего сиденья Роллс Ройса немного помятые цветы, пока он лениво о чем-то беседовал с тетей, устроившись на резной деревянной скамейке около небольшого фонтана. Сакура осталась в машине и, достав пудреницу, начала приводить себя в порядок – освежила цвет лица, мазнула по губам влажной щеточкой блеска, подкрасила глаза, даже слабо улыбнулась своему отражению. Потом уткнулась в свои ладони и попросила немного времени, чтобы приготовиться встретиться с тетей Аи.
Все ванны в доме, за исключением одной, были заполнены водой со слабым раствором лимонной кислоты и купленной в цветочном салоне смеси для поддержания свежести сорванных цветов. Служанкам было велено аккуратно опускать в воду вытянутые розы разных цветов, пышные лилии и маленькие, казавшиеся неприметными ландыши и жасмины.
— Дорогая, — тетя помахала мне, — рада тебя видеть. Кстати, Саске внутри и о чем-то хочет с тобой поговорить.
Неджи и я переглянулись – встревоженно и немного растерянно. Я напряглась и усилием воли заставила себя улыбнуться: нужно время, чтобы все обдумать – что я скажу, как я скажу, что буду делать, если вдруг ситуация выйдет из-под контроля. А здесь нужно было действовать без четко поставленного плана.
Сакура допустила огромную ошибку, позвонив Саске и рассказав ему все, пока я забирала в магазине цветы. Надо было быть осторожней! С какой это стати я решила, что могу доверять ей?!
Впервые за много лет я испытала чувство, отдаленно напоминающее страх с примесью легкого разочарования. Вопреки моим возражениям Неджи пошел со мной.
Поступок Сакуры меня не удивил, но как-то огорчил: как можно хотеть с таким прямым характером удержать в руках такого скользкого парня, как Саске? Или она настолько глупа и считает, будто ее любовь способна изменить препоганую натуру младшего Учихи?
В доме стояла коматозная тишина, в которой даже собственное дыхание кажется тяжелым завыванием мрачного ветра. Она оглушала. Контраст с необычайной живостью и разнообразием звуков на улице был поистине убийственным. Саске я нашла быстро – он сидел в гостиной на диване, по-хозяйски закинув ноги на стеклянный журнальный столик, и смотрел телевизор. В его черных глазах отражались тени главных героев фильма, за которыми он ленив следил.
Ни ярости или намека на нее, только привычное для него раздражение. Значит, Сакура молчала.
— Я тебя слушаю, — нарочно пренебрежительно обронила я, прислонившись плечом к стене.
Саске, будто бы только что меня заметив, кивком поприветствовал Неджи, застегнул распахнутую рубашку.
— Как прогулка по городу?
Нащупывает почву. Ищет, за что бы ухватиться и начать рыть.
— Здорово. Погода просто замечательная.
— Как Сакура? – подозрительно прищурился Учиха.
— Просто великолепно. Признаюсь, Чикаго произвел на нее сильное впечатление.
Я никогда не любила голых разговоров, веселая болтовня – всегда пожалуйста, но никак не бездушные и не полезные мне обменивания словами. Саске всегда быстро меня утомлял, и больше потому, что желал расколоть меня без видимой на то причины. Отражать его выпадки и при этом стараться контратаковать – дело малоприятное, более того – тошнотворное. Но Учиха в любой момент мог прекратить словесную битву в настоящий скандал или обмен ругательствами, провоцируя оппонента ударами по самым больным местам. К своему счастью, больное место Саске хранилось у меня в шкатулке памяти как самая ценная реликвия. О да, этот артефакт знаний мог свалить его с ног.
Как потом оказалось, Сакура так и не вышла из автомобиля, чем сильно задела гордыню тети и упала в ее глазах на десять ступеней и катастрофически близко приблизилась к табличке «Выход». Майбаха не было – Андре отвез ее домой и пока не вернулся.
Тетя Аи бледной кожей ловила холодные лучи осеннего солнца, вместе с садовником ухаживая за распустившимися фиолетовыми, розовыми и белыми астрами. Она обернулась и помахала Неджи, тот ответил ей легким поклоном головы.
Уже стоя у машины, он повернулся ко мне, взял мою ладонь в свои руки и поцеловал запястье. Мне никто не целовал запястье.
— Надеюсь увидеть тебя снова, — он холодно улыбнулся, отпуская мою руку.
Это означало желание наедине со мной прогуляться по мрачному осеннему лесу с теплым ароматом нагретой земли и хвои, или посидеть с ним в беседке, или – что самое вероятное – составить ему компанию из прохладной ночи в яркое утро в его постели.
Ох уж этот Хьюга!
— Послезавтра будет обед в честь предстоящей свадьбы. Тетя обещала пригласить всех, кого вспомнит. Мне кажется, что вашей семье она позвонит в первую очередь, — он усмехнулся, — и прошу – приведите Хинату. Ей нужно хоть иногда общаться с теми, с кем растет.
Ничего не ответив, Хьюга сел в автомобиль и, махнув на прощание белой рукой, уехал.
***
В день приема Ино было особенно тревожно – тетя Аи умудрилась пригласить и Карин с ее семьей. Саске злился недолго – минут пять, а потом удачно забыл о том, что когда-то эта девка, по его выражению, носила под сердцем его ребенка.
Тетя Аи не переставала лелеять мечту снова соединить Саске с его бывшей девушкой, которая даже в мыслях не позволяла себе метить ему в жены, соответственно, не представляла особой опасности, а ее горячо любимый племянник только мрачно признавал в тете семейного деспота.
С самого утра должна была приехать Сакура, чтобы помочь с приготовлениями к вечеру, и Ино даже не начинала распаковывать коробки с фруктами, пирожными и свежим чаем из города. Пока прислуга готовила изумительный обед, Яманако должна была украсить гостиную, заранее прибранную Мирандой еще поутру, и спрятать в высоком холодильнике бананы, ананасы и маленькие кислые киви. К двенадцати часам Саске даже не соизволил встать с постели.
Дом будто сошел с ума: от большого подвала под первым этажом, в котором хранились немыслимые запасы продуктов, до последнего, в котором любили проводить время друзья Саске, носились, будто сумасшедшие, прислуги, вытирая пыль, подметая пол, освежая цветы в напольных горшках и свисающих кашпо. Ино смотрела на суету через туманную дымку полудремы и мысленно благодарила отца за то, что он избавил ее от нужды.
К половине первого к коттеджу подъехала печальная Сакура, неуверенно переминающаяся с ноги на ногу у порога. Поверив синоптикам, она поверх легкого летнего платья в мелкий красный горошек надела тонкую вязаную жилетку. Собрала волосы в короткий высокий хвост, спустив две пряди. «Нам определенно нужно сократить общение, ибо еще одну дурную на себя копию на себя не перенесу», — отстраненно подумалось Ино, пока она горячо обнимала просиявшую вмиг Харуно.
Нельзя было не отметить того эффекта, который оказывала веселая и холодно-надменная Яманако на растерянную и немного напуганную Сакуру. При виде Ино она забывала о пропасти, существовавшей между ней и миром Саске, Яманако была связующим звеном между ней и ее женихом.
В отличие от остальных, Ино не набросила на себя тень презрения к ее происхождению, и поначалу настороженность переросла в любопытство, а потом – в огромную благодарность. Каким будет следующий шаг в их отношениях, Сакура не знала, но в душе искренне надеялась разгадать сдержанную улыбку и изредка навещавшую ее задумчивость.
Харуно до конца не верилось, что Ино ближайшая родственница неприступного Саске, его вежливо-холодного брата и их надменных родителей, а о кровной связи очаровательной блондинки с Аи Яманако даже думать было странно!
После первого дня их знакомства Сакура быстро нашла информацию о ней из Интернета и искренне восхитилась таланту молодой скрипачки, завоевавшей весь Чикаго. У Харуно в голове не укладывалось, как такое воплощение идеала может смеяться вместе с ней, разговаривать и даже проявлять участие к ее серой и неинтересной жизни.
Даже сейчас, стоя перед ней в простых фиолетовых шортиках и черной кофте с длинными рукавами и в теплых носочках, Ино казалась ей невероятно красивой домашней феей.
Яманако проводила Сакуру до груды коробок со сладостями и фруктами и предложила для начала разобрать их и загрузить холодильник всем быстропортящимся. Харуно охотно принялась потрошить картон и переносить на кухню пирожные в аккуратных упаковках и завернутые в мешочки спелые плоды, пока Ино расплачивалась с курьером за доставленный из Франции ликер.
— Ты мне так и не ответила, кто сегодня будет, — хихикнула Сакура, разворачивая из бумаги большие и грубые плоды ананасов с задорными зелеными хвостиками.
— Да? – Ино подняла на нее голубе глаза. – Список на столе, можешь посмотреть.
Среди изящных тарелочек, конфетниц и чашек с недопитым чаем, которые служанки так и не убрали, Харуно нашла вытянутый белый лист формата А4 вдоль и поперек исписанный извилистым почерком настоящих поэтов девятнадцатого столетия. Среди огромного количества знакомых и незнакомых имен она нашла то, которое заставило ее сердце больно сжаться и провалиться куда-то в пустоту. Сакура глубоко вздохнула, пряча обиду и злые слезы, и самым безразличным тоном спросила:
— А что, Карин тоже приглашена?
Ее чувства не ускользнули от проницательной Ино, и она не переметнула воспользоваться моментом.
— Мне кажется, это Саске попросил ее включить в список гостей. Знаешь, тетушка ее не очень любит за вульгарный цвет волос.
Сакура смутилась и покраснела, а Ино, премило улыбаясь, снова принялась за распаковку дорогого ликера.
К своему удивлению, Яманако быстро разобралась в сущности Сакуры, будто изучала ее много-много лет, и уже к их третьей встрече умело дергала за нужные нитки, подавляя и побуждая именно те чувства, которые шли ей на руку.
Иногда Яманако чувствовала вину за сказанное или сделанное, видя, как плачет Сакура или упрямо сдерживает слезы, но никак не может спрятать трясущиеся руки и синеющие от волнения губы,
— Саске ее любит? – взволнованно прошептала Сакура и посмотрела на Ино так, будто от ответа зависело не только будущее ее предстоящего брака с Саске, но и ее самой.
Яманако удивленно вскинула брови и постаралась скрыть ликующий взгляд в обрывках бумаг с завернутыми в них пузатыми бутылками с ликером. Несмотря на победу, Ино тяготила боль, которой она травила Харуно. Она откашлялась и негромко ответила:
— Я не могу ручаться за его действия, но он не умеет быстро забывать. Обещаю, — она подошла к Харуно и взяла ее за руки, — если мои опасения насчет Саске оправдаются, я все тебе расскажу, но… рано пока говорить и даже строить догадки.
Сакура, будто завороженная, слушала ее слова, вышивая в своей памяти атласными красными лентами. Еще никому она не доверяла так, как доверяла Ино – совсем чужому и незнакомому ей человеку.
В тот момент, когда Яманако высказала неуверенность насчет отношения Саске к Карин, Учиха в небрежно запахнутом халате спускался по главной лестнице – тихо и бесшумно, точно хитрая лисица к норке кролика. Еще в коридоре до него донеслись приглушенные и очень знакомые голоса кузины и невесты, а когда слух зацепился за оброненную Сакурой фразу о его возможных чувствах к Карин, он, в ожидании ответа от Ино, остановился у перил и дослушал беседу.
Даже врожденная чувствительность к звукам в этот раз не спасла Ино.
Саске стоял у нее за спиной и, кажется, ненавидел ее в эту секунду так, как не может ненавидеть вообще ни одно живое существо.
Бледный.
В немой ярости сжимающий кулаки.
Инстинктивно сжавшись, Сакура громко выдохнула и заслонила собой скалящуюся, как кошка перед прыжком, Ино. Такими она их еще не видела. В эту секунду она оказалась в одной клетке с двумя хищниками, в обычной жизни являющимися эталоном хорошего воспитания и королевских манер.
Лицо Саске кривилось от режущих ее судорог. Он часто и глухо дышал.
— Как ты смеешь верить этой шлюхе? – говорил он тихо, цедя каждое слово через тонны слоев нечеловеческой ненависти и презрения.
Ино тихо зашипела, но ничего не ответила. В тот момент ответ должна была держать Харуно, в глазах которой отражался высокий и бледный, как бумага, Саске.
Страх сменился растерянностью, а потом она сама не заметила, как закричала от бессилия перед собственной слепотой:
— Потому что ты мне лжешь! Ты постоянно лжешь! Ино мне все рассказала!
Этими словами она подписала приговор не только себе, но и проклявшей ее в душе Яманако. Как бы самонадеянно это ни звучало, но Ино хотела столкнуть лбами неродивых будущих супругов, получить награду и тихо-мирно отбыть обратно в город и продолжить свою скучную и монотонную жизнь. Разве могла она предположить, что эта дуреха возложит на нее ожидания и в трудную минуту попросит помощи?
Саске перевел тяжелый, мрачный взгляд с Сакуры на раздосадованную Ино. Инстинктивно Яманако вцепилась пальцами в кофту Харуно и выставила ее перед собой, как самые отъявленные негодяи прикрываются живым щитом. Правда, в этом случае она точно была уверена, что Саске все равно – Сакура будет ему мешать добраться до Яманако или его мать.
— И что она тебе сказала? – полунасмешливо-полузло спросил Учиха, прищурив раскосые глаза.
— Все, — тихо ответила Сакура, опуская глаза и пряча взволнованный взгляд в складках летнего платьица в красный горошек.
— Что – все? – терпеливо повторил Учиха.
— Что Карин была от тебя беременна, и ты заставил ее сделать аборт. И что ты ее любишь… до сих пор, — последние слова утонули во всхлипе, который она так и не успела сдержать. Прозрачные слезы полоснули по щекам, дрожа на подбородке, скатывались вниз – по шее к ямочке меж ключиц и за легкую ткань платья.
Саске усмехнулся. Совсем как победитель, будто хранящий в рукаве Джокера игрок. О да, у него был сокрыт от всех козырь против Яманако.
— Я бы не стал ей доверять, — очень спокойно сказал Саске и сразу же зацепил два взгляда – заинтересованный и ненавидящий.
Ино разжала пальцы и отпустила вязаную кофту Сакуры. Она смутно догадывалась, о чем ведет речь Саске, и глупо надеялась, что Харуно хватит и этих слов. Недоумение в глазах невесты позабавило его даже больше, чем хранящее ледяное молчание Ино, чью блистательную репутацию он мог просто растоптать. Нет, даже больше – грязно плюнуть на нее и отойти в тень.
Ее палач, ее судья. Как могла забыть она об этом? И как посмела восстать против него?
На непрозвучавший вопрос «Почему?», который Сакура не смогла произнести, Саске небрежно бросил:
— Потому что она спала с моим братом.
***
Ино даже не пыталась оправдаться, что было бы естественным по мнению Харуно. Как королева перед казнью, она сохраняла невозмутимое спокойствие и позволила себе только криво улыбнуться на сказанное. Сакура от нее отшатнулась – и оказалась напротив, рядом со своим женихом, почти рука об руку. В общем, будущие супруги и не должны держаться порознь при посторонних, это Яманако прекрасно понимала.
— Но ведь он твой брат! – Сакура, прочем, сама догадалась, что вопрос прозвучал донельзя глупый – можно подумать Ино не была в курсе, кем ей приходится брат Саске.
А Учиха… в первую секунду, когда Харуно шумно выдохнула и «перешла на его сторону», битва показалась ему уже выигранной, но потом он уперся в бездушный и безразличный взгляд Яманако. Он даже не успел почувствовать приятной истомы в средостении, как враг вскочил на ноги и нахально улыбнулся. Воистину достойная ученица Аи Яманако.
— Так ты мне завидуешь, — сладко пропела Ино. – Я так и знала.
Шаги Саске казались ударами грома по самой крыше – бам-бам-бам. Или дождем кирпичей по голове. Их было всего три, и при каждом из них девушки невольно вздрагивали – от страха, от неизвестности. В такие минута Учиха становился точной копией своего брата и превращался в тонкий лед, готовый скинуть тебя с дороги самым изящным и безопасным для себя способом.
— Тебе лучше убраться отсюда.
Это и не было вовсе пожеланием, предупреждением или добрым советом от старшего братишки, это было прямой инструкцией, что делать Ино.
Потом гостиная пустеет – уходит Саске, а за ним и бесхарактерная Сакура, которой можно управлять так же легко, как автомобилем с автоматической коробкой передач. Тихая и покладистая, она готова съесть любую ложь, лишь бы ее не касалось. В самом деле, что за привычка искать в людях то, чего нет?.. разве есть сила в человеке, ловко перепрыгивающем с одной стороны на другую? Да и какое ей дело, с кем спала и с кем не спала Ино – совершенно ей чужая и незнакомая Ино? И какое дело, что думает о ней бестолковая и притом несуразная Сакура?..
Кому, в самом деле, какое дело до других?
Ино потом уже понимает, что к вечеру ей готовить коттедж одной.
***
Пока знающая на все случаи жизни истории и немного пьяненькая Бренди – близкая подруга мамы Ино и по совместительству ее вечная соперница за сердце и постель Иноичи – пересказывала пресмешную сиуацию, случившуюся с ней во время поездки в Париж, Аи мило отпивала горький чай и поклялась себе больше не приглашать эту насильно сделанную интеллигентку. Чета но Собаку, безучастно раскидавшись по украшенной гостиной, только разглядывала большие картины, Хьюга, наоборот, всецело погрузились в разговор с Нара.
Прекрасная Хината пугливо озиралась по сторонам, ища что-то интересное, за что бы она могла зацепиться вниманием, но находила только заумные беседы о бизнесе/моде/искусстве. Она ждала, когда мелькнет знакомая фигура Сакуры, чтобы сбежать от настигшей ее скуки.
Саске сидел около тети и, как Хината, ждал невесту, с удовольствием отмечая небывалую для Аи раздражительность. Ради таких моментов он готов был сто раз объявлять о своей женитьбе на «безродной девке, притащенной из ночного клуба». В целом, он достиг того, чего желал, даже не прилагая особых усилий – Харуно сама кинулась к нему на шею на следующий день, когда он пригласил ее в кафе; семья его не отговаривала, но в суровых глазах отца он увидел глубокое осуждение и бесконечное разочарование, а мать… мать его в любом случае поддержала бы. Брат никак не отреагировал на известие, даже не посмотрел в его сторону, занятый делами своей фирмы.
Сакура появилась внезапно – просто вынырнула из дождливой тьмы за дверьми, спрятала зонтик и, сняв мокрый насквозь плащ, тепло всем улыбнулась. Кажется, только половина заметила ее присутствие, а вторая все никак не могла понять, кто она такая. Первым ее встретил Саске: обнял и дежурно чмокнул к губы – сухо и очень быстро, будто стесняясь, потом ей пожала руку сияющая Хината, и – все. Остальным и дела не было до нее.
Да, в этом обществе она навсегда останется если не ничтожеством, то слабой тенью будущего мужа, от которого даже после свадьбы не отлипнут толпы фанаток, ночь и день выжидающих его около университета, магазина и даже подъезда собственной квартиры.
Ино позвала Неджи выразительным и очень хитрым взглядом. Он откашлялся и вышел, не извинившись перед Наруто, разговор которого невежественно прервал.
Встретились они на кухне, около высокого серебристого холодильника. Ино сначала убедилась в том, что за ними никто не наблюдает даже из скуки, и повернулась к нему лицом.
— Нужна твоя помощь. Выведи Саске из дома любым способом.
Хьюга опасно улыбнулся.
— Плата.
— Я подумаю над твоим предложением. Обещаю.
И уже через десять минут, Хьюга Неджи вынырнул из кухни и предложил парням уехать в клуб. Уставшие от болтовни и уморившиеся от скуки, они охотно приняли его предложение, шумно вышли из-за стола, оделись и ушли, оставив после себя отзвуки смеха и полушепоты пошлых шуток. Все дружно закатили глаза – мальчишки, что с них взять? Саске тоже воспользовался шансом улизнуть от чрезвычайно разнежившейся за утро Харуно.
А еще через пять минут к Сакуре подошла служанка и увела с собой к якобы звонившему мобильнику, который, кстати, лежал в кармане ее матери. Когда Харуно уже стояла в прихожей и, обшаривая карманы своего легкого плаща, искала замолчавший телефон, парадная дверь осторожно приоткрылась, и из узкого проема выскользнула худая бледная рука, вцепившаяся в запястье Сакуры, опешившей от испуга, вытащила ее на крыльцо.
Харуно хотела уже крикнуть на похитителя, но утихла под внимательным, заползающим в сердце взглядом Ино Яманако. Они стояла под навесом, оберегаемые от дождя, друг напротив друга и так бы и молчали, если бы Сакура не буркнула недовольно:
— Можно было и просто позвать, а не похищать.
Яманако закатила глаза.
— Ты бы все равно не пришла. Мне нужно с тобой поговорить.
— И о чем же? – саркастично спросила Харуно.
— О сегодняшнем, — без тени иронии или затаенной в уголках губ хитринки ответила Ино. Совсем простодушно и совсем не похоже на себя. – О том, что сказал Саске… Два года назад было самое ужасное лето во всей моей жизни: у мамы обнаружили рак, папа бросил нас и уехал с любовницей в Нью-Йорк, все, что было мне дорого – умирало, убегало. Тогда рядом со мной был только Итачи. В тот вечер все праздновали день рождение тети Аи в ресторане, а я под предлогом болезни осталась одна, так я думала, и тогда впервые за свою жизнь я подошла к барной стойке и взяла в руки бутылку.
Я пила, как сумасшедшая. Потеряв себя и свои проблемы, я смеялась, совсем как счастливый человек. Горе ушло! А потом Итачи, тоже отказавшийся от празднования дня рождения, спустился по лестнице… и все. Я плохо помню, что произошло, но утром разбудили меня крики Саске, заставшего нас в одной постели.
Сакура охнула и – попалась. Простой и честный рассказ Ино, без приукрашиваний и попыток себя оправдать, прочно зацепил ее за сердце, как лакомый опарыш цепляет глупую рыбу. Что может растрогать невинную овечку больше, чем рассказ об обманутой и точно такой же невинной девушке, оказавшейся в коварных руках старшего брата?..
— Но Саске ненавидит меня не потому, что я их кузина и переспала с его братом, а потом что… — Ино замолчала и посмотрела на Сакуру с такой жалостью в глазах, что у той перехватило дыхание, и нежность защемила сердце. – Сакура, Саске любит своего брата.
— Конечно, — улыбнулась Харуно, — он же его брат…
— Нет, — прервала ее Ино, — он любит его как мужчину.
Сакура так и застыла с глупой улыбкой все понимающей и все знающей девушки. Вдруг тихий дождь стал бить по навесу нескончаемо жестоко, сильно, громко, отдавая в груди заметным дрожанием, и ветер, ласково нашептывающий деревьям теплые, влажные слова, превратился в свистящий назойливый звук.
По голове будто что-то бухнуло – она прикрыла глаза и ладошками закрыла рот. Но не заплакала, только промычав что-то ужасное, похожее на стон раненого зверя.
Теперь все для нее встало на свои места: все обиды, оскорбления, интриги друг против друга – это все не милая перебранка брата с сестрой, не война врагов, это была битва соперников. О да, они были соперниками за сердце Учихи Итачи. Боже, как глупо все вышло! Совсем как в дешевом сериале.
Ино запоздало поняла, что своими сухими и жестокими словами растерла в пыль не только мечту Харуно выйти замуж за красивого-умного-и-богатого принца Саске, но и, возможно, ее веру в людей.
— Так значит… это правда, что Саске гей, — горько выдохнула Сакура через худые ладони, прикрывающие рот.
Вообще, это была не та реакция, которую ожидала увидеть Ино. Из всего ею сказанного, Харуно должна была зацепиться не за факт того, что Саске любит мужчину, а за то, что Саске любит собственного брата. Второе ей казалось ужаснее первого. Впрочем, к заветной цели она все равно пришла, хотя немного иным путем.
— Я не верила, когда все говорили о том, что Саске спит с Наруто!.. – будто в бреду, заговорила Сакура. – А он на самом деле спал с ним и до сих пор спит! Мне… мне нужно домой.
Удержать ее Ино даже не пыталась – Харуно свободно шагнула в ночной дождь, без плаща и зонтика, с болью в сердце, с крошевом из того, что она когда-то считала жизнью, так и не поняв, что на нее наступила высокая шпилька бездушной женщины.
Следы ее торопливых шагов хлюпаньем доносились до расслабившейся Яманако, подставлявшей лицо чистому и прохладному дождю, затухающему в черной пропасти осеннего вечера. Ветер доносил до нее тонкий аромат перепрелых листьев, влажной земли и холодного воздуха, шепот деревьев и легкий, почти неслышный смех далеких и родных ей звезд…
Легкая одежда быстро намокла, отяжелела и неприятными слизнями прилипла к озябшему телу. Ино глубоко вздохнула – было самое время возвращаться обратно домой.
Этим же вечером она получила заветный браслет от сияющей восторгом тети. Спать Ино ушла уже почти под утро, когда дверь устало хлопнулась за последним гостем, которого она вместе с Аи проводили.
Саске так и не пришел, видимо, оставшись у Хьюга. Так даже лучше, подумала Ино, ей совсем не хотелось на рассвете нового дня выяснять с ним отношения.
@темы: Наруто
Dream On, Dreamer
Название: Театр теней
Автор: Lucie Snowe
Бета:
Жанр: повседневность
Категория: в основном, конечно, мой любимый джен.
Рейтинг: ПэЖэ – 13.
Персонажи: Ино, Саске, Сакура, Сай – в первой части.
Предупреждение: ООС – жуткий. Стерва Яманако и дура Харуно. Осы, авторский бред.
От автора: насмотрелась Сплетницы и начиталась Бальзака. Адская смесь.
читать дальшеВ тот же вечер, примерно к десяти часам, была назначена встреча с друзьями в коттедже Хьюга. Конечно, приглашен был только Саске, но разве могли мои приятели знать, что я вернулась?
После душа тетя отдыхала в натянутом между двумя столбами гамаке, спрятанном в крытом заднем дворе, куда дизайнер умудрился поместить и гидромассажную ванну, и гараж, и еще добрую сотню вещей, по стилю не подходившую к внешнему виду коттеджа, но необходимую в быту.
Она встретила меня доброй улыбкой и предложила присесть на шезлонг около ванны.
— Я так рада, что ты приехала, мне кажется, будто я наконец-то обрела родную душу в этом хаосе.
— Я тоже рада, что мы смогли разрешить конфликт, мне вас не хватало на Рождество.
— Надеюсь, тебе понравится у Хьюга. Слышала, там будут почти все.
— И Сакура?
— В первую очередь, — пояснила тетя, — она ведь невеста Саске. Он считает, что ей необходимо вертеться в том же кругу, что и мы, — раздраженно добавила она, закатывая глаза. – Я надеялась, что отношения с Карин как-то остановят его, но… ты ведь знаешь Саске – его мало что волнует, кроме собственных желаний. Слишком эгоистичный и избалованный.
Тетя встала с гамака, поправила махровый лимонного цвета халат и рукой провела по заплетенным в толстую косу волосам.
— Через полчаса тебя будет ждать шофер. Он отвезет тебя до Хьюга и заберет обратно, во сколько пожелаешь. Саске уже там, поэтому даже для него твое появление будет сюрпризом: он почему-то был уверен, что ты не пожелаешь быть на вечере, — недоуменно пожала плечами тетя.
Я преувеличенно безразлично пожала плечами:
— Это старая история, которую не стоит даже вспоминать.
***
Внутреннее убранство коттеджа Хьюга вполне соответствовало авторитету, которого добилось семейство: никакого модерна или хай-тека, только благородный ампир от пола до потолка. Говорят, чтобы построить этот коттедж и развести знаменитый на всю округу сад с фонтанами и беседкой, сначала пришлось вырезать целый лес и осушить небольшое озеро, от которого осталась десятая часть, на которой разводили лебедей. Осенью, кстати, разрешалось их кормить. Большая цена за роскошь, но разве что-либо останавливало Хьюга?
Я стояла около стойки с коктейлями, когда кто-то деликатно дотронулся до моего плеча. И этот кто-то явно улыбался.
— И почему такая прекрасная девушка стоит в сторонке?
Я обернулась и столкнулась Суйгетсу, лицо которого мгновенно поменяло выражение от самодовольного до растерянного.
— Я… Яманако? – изумленно прошептал парень, часто заморгав. В доказательство своей подлинности я даже позволила ему дотронуться до себя. – Как ты тут очутилась?
— Ходзуки, у меня такое ощущение, будто ты искал девушку на ночь. Странно, что ищешь ты ее в имении Хьюга, где крутятся отпрыски исключительно интеллигентных семейств, но все же я советую тебе не прерываться из-за меня.
— Боже, — беззлобно добавил парень, — ты нисколько не изменилась. Я будто снова попал в прошлое.
Он отошел от меня и вернулся через минуту с бокалом виски, на дне которого горели кусочки зимы. Протянул мне и получил достаточно вежливый отказ.
— Виски я предпочитаю апельсиновый сок.
— Насколько я понял, еще никто не знает о твоем приезде. Позволь мне составить тебе компанию. Они как раз собрались в беседке и обсуждают будущую свадьбу Саске и Сакуры, — увидев, как я закатила глаза, он улыбнулся: — только не говори, что у тебя уже есть планы на них.
Мы отошли от барной стойки и, быстро обходя гостей, вышли на задний двор, грандиозное обустройство которого поражало воображение. Только представьте россыпь маленьких фонтанчиков, бриллианитами увенчивающие самый большой, метров в пять высотой, подсвечиваемый изнутри голубым неоновым светом. Вода в нем мистически сияла. Знаменитая беседка, размерами больше напоминающая однокомнатную квартиру в обеспеченном районе Нью-Йорка, располагалась в самом дальнем углу роскошного сада, в котором росли осенние астры и ровно подстриженные кусты давно отцветшей сирени. Над всем возвышалась огромная пушистая ель, высотой в три-четыре метра, которую семейство Хьюга украшало на Рождество.
— Ходзуки, ты меня хорошо знаешь, но на этот раз ты ошибся – мне все равно на эту свадьбу.
Чтобы тень прикрывала нас, мы шли не по тропинке, освещенной маленькими лампочками, а по ровному мягкому газону, сохранившему мягкость и зеленый цвет еще с весны. Звуки музыки доносились все тише и тише и через пару секунду вовсе растворились в вечерней прохладе осени. Макушка деревянной беседки плавно выглянула из-за угла, и я смогла разглядеть всех сидевших на сплошной мягкой скамейке, обитой темно-зеленой кожей. И за исключением двух новых лиц, там сидели все мои бывшие друзья.
Ходзуки шел на два шага впереди, и яркий свет лампочек схватил его раньше, чем меня – я остановилась под покровом тени. Увидев Суйгетсу, все сразу притихли и почти в один голос поздоровались, а мой скрытый темнотой силуэт приняли за очередную его подружку до рассвета.
— Догадайтесь, кто со мной, — загадочно протянул Ходзуки, хищно скалясь.
— Твои шлюхи нас не интересуют, — холодно ответил Неджи, ставя на деревянный круглый стол высокий стакан с маргаритой.
— Так меня еще никто не оскорблял, — вставила я, выходя из тени.
Кажется, моему визиту обрадовалась только Темари но Собаку. Остальные либо растерянно хлопали ресницами, либо недовольно переглядывались, впрочем, иного ожидать было бы большой ошибкой. Темари вскочила с места и тепло пожала мне руку. Сакура помахала мне и предложила присесть возле них.
— Кажется, я тебя так позапрошлым летом называл, — ответил Саске за Неджи, двигаясь ближе к Шикамару, возле которого сидел, освобождая мне место.
— Странно, что ты так любишь вспоминать позапрошлое лето, — парировала я, но Саске отвернулся, прекращая перепалку. Все его внимание ушло на Сакуру, которая здесь, в компании золотых детей послов, музыкантов, бизнесменов, чувствовала себя уверенней, чем в присутствии тети Аи. Мое появление ее ничуть не расстроило, наоборот, даже обрадовало – она вежливо осведомилась у меня о самочувствии и сказала, чтобы в следующий раз я не ехала в отдельной машине, а вместе с ней и Саске.
— Так чем ты сейчас занимаешься? – спросила Темари, свободной от стакана с колой рукой поглаживая бедро Шикамару.
— Да, — подхватила ее Сакура, разворачиваясь ко мне. – Я ведь так и не узнала, чем ты занимаешься.
— Я учусь в школе искусств, я скрипачка. В декабре ожидается концертный отчет в Оперном театре, поэтому, пользуясь случаем, приглашаю вас. Помимо всего прочего, будет замечательный балет от Эдварда Льянга. Могу поручиться за него – он просто гениален! Может быть, мне даже повезет попасть в группу музыкантов, записывающих музыку для его постановки.
— С самого детства я просила маму научить меня играть на пианино, — мечтательно закатила глаза Сакура, острым плечом прижимаясь к плечу Саске.
— Редко какая девушка не мечтает играть на пианино, но мой выбор пал именно на скрипку.
— О да, — улыбнулась Темари, которая в свое время целый год убила на уроки музыки вместе со мной, но потом без тени сожаления бросила занятие, ей не подходившее по духу, и через два месяца всецело погрузилась в изучение актерского ремесла, — Ино утверждает, что пианино способно только радоваться, грустить и печалиться, а скрипка ко всему прочему еще кричит, плачет, истерично смеется и рыдает во весь голос.
Сакура слушала нас с открытым ртом и только изредка бросала внимательные взгляды на Саске, устало привалившегося к мягкой спинке огибавшей стол скамейки. Кажется, он не слышал даже того, что говорил ему Шикамару о новом автомобиле на солнечных батарейках.
В итоге к нам присоединились несговорчивый Неджи и вечно улыбающийся Киба. Оказалось, что Хьюга большой знаток классической музыки, а Киба – ценитель современной обработки всемирно известных сонетов.
— Кстати, Неджи, где Хината?
— Она дома, в городе. Здесь ей не место.
Я усмехнулась:
— Если бы у меня был такой строгий старший брат…
— Твоя мать прожила бы на пару лет дольше, — закончил за меня Саске.
Будто в дешевой комедии, его слова прозвучали в коматозной тишине и еще долго висели в прохладном и чуть влажном осеннем воздухе. Все замерли и переводили настороженные взгляды с меня на Саске. Помнится, великий Лермонтов когда-то погиб по такой же глупой ошибке, так что могло спасти ослепленного собственной гордостью Саске?
Боже, Учиха, неужели ты по дороге растратил все изящество тонкого сарказма? Или ты решил воевать открыто?
Если бы смерть моей матери была тайной, слова Учихи меня, возможно, задели бы, но я знала точную причину, по которой она погибла.
— Саске, — строго осадила его Сакура, — ты перегибаешь палку.
Некстати рассмеявшийся Чоджи Акимичи перевел всеобщее внимание на себя, и от Саске отстали. Наверное, он впервые в жизни был кому-то благодарен. Учиха свободной от бокала с виски рукой расстегнул две верхние пуговицы белоснежной батистовой рубашки и встал с места.
На часах было уже половина первого – нам нужно было возвращаться. Сакура любезно предложила мне поехать вместе с ними: ведь в машине места хватит, а оставлять меня одну ей не хотелось. К тому же, Саске все еще нужно было попросить у меня прощения за оскорбление.
К моему счастью, проводить меня вызвался Неджи, избавив меня от компании вечно хмурого и всеми недовольного Учихи.
Автомобиль у Хьюга был невероятный – дикий и породистый, Роллс Ройс затмил своего предшественника, серо-стального БМВ Х6. Машина, будто хищная огромная птица, несла нас по пустым дорогам, по обеим сторонам которых чернели и густели непроходимые устрашающие леса, высокие макушки елей и сосен упирались в черное, обманчиво-драгоценное небо, усеянное пуговками звезд. За все время, что мы ехали, трасса пустовала.
Неджи смотрел прямо перед собой и ничего не говорил, изредка поглядывал на часы и непонятно чему тихо улыбался. По радио передавали погоду на завтра и обещали обильный дождь до самого вечера, потом по приказанию ведущего запела Sia, томно и грустно моля о любви. Хьюга сбавил скорость до пятидесяти миль и расслабленно откинул голову на сиденье.
— Мне почему-то кажется, ты не просто так на свадьбу приехала. Саске не слишком рад тебя видеть.
Меньше всего мне хотелось, чтобы Хьюга лез в мои дела, но давняя «дружба» и общие интересы не давали мне увиливать от ответов, конечно, можно было бы сказать неправду, но его не просто так назвали гением, и не просто его боялись.
— Меня пригласила тетка. Сама бы я ни за что не сунулась сюда. А что до Саске… — я замолчала и повернула голову, Хьюга сделал тоже самое, и мы встретились взглядами – насмешливыми, холодными, как ночь за окнами Ролс Ройса, — мы с ним никогда не ладили.
Неджи криво усмехнулся, отворачиваясь, и тонкая световая леска от неизвестно зачем поставленного скрюченного фонаря полоснула его по худому бледному лицу, он невольно прикрыл белесые, почти прозрачные глаза и беспомощно заморгал. Еще в раннем детстве у него обнаружились больше проблемы со зрением, и ему приходилось избегать слишком яркого света и слишком густой темноты.
— Эта старая ведьма решила помешать свадьбе? – саркастично протянул Хьюга. – У нее есть на это причины.
Я удивилась:
— Какие причины, кроме той, что Харуно слегка не из круга Учихи? Насколько мне известно, ее мама в прошлом работала моделью, а теперь она – дизайнер ландшафтов. Что не так?
Лес закончился, и взору открылись пустые и голые поля с убранным уже урожаем. Влажная земля, утонувшая во мраке, казалась огромным болотом, у самого горизонта слившимся с черным небом. Безликая луна изредка выглядывала через рванье, отдаленно напоминающее облака, которые весь день терзал сильный ветер.
— Дело в ее отце, — ответил Неджи, немного помедлив. – У него не очень хорошая репутация. Кстати, — он снова повернулся ко мне, и его правая рука легла мне на плечо, — ты совсем не скучала?
Пришлось ненавязчиво указать на кольцо на безымянном пальце, которое, к моему огромному удивлению, никто, кроме Саске, не заметил.
Неджи улыбнулся, но руки не убрал.
— Уверен, это ненадолго.
— Мы шли к этому два года, — я убрала руку Неджи со своего плеча и непонятно почему начала оправдываться. Рядом с Хьюга трудно чувствовать себя в безопасности и уверенности, потому что он мог подвергнуть сомнению даже факт восхождения солнца. Можно ли хотеть, чтобы тебя колебали в твоем выборе, от которого зависело очень многое?
Ехать с ним оказалось очень плохой идеей, но до коттеджа тети Аи было далеко. Начавшийся дождь только усилил мою зависимость от него – гордо вскинуть подбородок и попросить высадить не получится.
— Мы с тобой знакомы уже лет пятнадцать.
— Но ты никогда не делал мне предложения, — возразила я в шутливой форме и очень хотела закончить этот разговор.
Электронные часы на приборной панели отобразили ровно час ночи и на миг затухли, чтобы снова начать отсчет времени. Саске, наверное, уже успел довезти Сакуру и лечь спать на своей кровати. Так почему же мы так медленно ползем, хотя выехали всего на пять минут позже них?
— Во-первых, это поправимо, — отозвался Неджи, — во-вторых, — он повернулся ко мне, — это не шутка.
Здесь веселье мое кончилось, потому что закончилась многолетняя дружба с Хьюга из-за пары глупых слов. О чем он только думал, произнося их? Порой мне кажется, что над этой фразой мужчины вообще никогда не задумываются. И нужно было ему все портить ради удовольствия видеть мое растерянное лицо?
Дорога до дома все не кончалась, а отвечать нужно было – Неджи ждал, когда же я заговорю. Я же ждала, когда в поле зрения мелькнут знакомые ворота, и я смогу сбежать от него.
— Я не знаю никого, кто мог бы лучше знать меня, чем ты, и не знаю никого, кого мог бы изучить лучше, чем тебя, — продолжил Хьюга, толкая меня на ответ.
— Неджи, — деликатно начала я, — прошло два года, и ты мог бы позвонить и напомнить о своем существовании. Мог бы поддержать меня, когда умерла моя мама… но ты вспомнил обо мне, когда я сама явилась в твой дом. Сай все время был рядом.
Хьюга странно усмехнулся, даже горечь скользнула в тоне:
— Значит, ты его любишь?
К тому моменту, когда был задан вопрос, Роллс Ройс уже стоял у ворот и терпеливо дожидался указаний хозяина, мотор глухо ревел, и в ярком свете фар плясал мелкий моросящий дождь, больше напоминавший густой туман. Я отстегнула ремень безопасности, и он с характерным звуком уполз обратно в паз.
— Прости, но это уже не твое дело, — ответила я, закрывая за собой дверь.
Он уехал, когда ворота за мной уже закрылись. Было слышно, как гравий трещит под шинами двухтонного автомобиля. В свежем воздухе даже пахло его разочарованием.
Полусонная служанка, завернутая в шелковый халат с изящным росчерком дракона на спине, открыла дверь и проводила до комнаты, в которой меня дожидалась уже раскрытая кровать и холодный, обещающий спокойный сон воздух. Она быстро скрылась за дверью, и я устало присела в глубокое кресло. Сегодняшний день остался тупой мигренью в висках и ни одним светлым мгновением.
***
Холодное небо над головой, и под ногами – только тьма. Там, впереди – слабый огонек, ведущий меня.
Я иду. Медленно, взвешивая каждый шаг.
Потом поднимается ветер, и черные тучи сгущаясь, поедают этот крошечный мир.
Маленький огонек исчезает, и остается только мрак.
Одна…
Сердце стучит так громко, что в такт ему дрожит грудная клетка. Страх комком ворочается на дне желудка и ранит, ранит.
Следующий шаг я сделать уже не успеваю.
***
Утро ворвалось в мою комнату живой беседой двух служанок, убирающихся в коридоре. Видимо, забывшись, они перешли на очень волнующую их тему – женитьбу Саске – и очень грубо прервали мой сон.
Его я не помнила, как не запоминала их с самого детства, но он остался со мной холодом у самого основания сердца. Смутные и неприятные чувства чего-то потерянного расхаживали со мной, пока я принимала душ, переодевалась и даже когда спускалась по парадной лестнице в гостиную на завтрак.
При виде меня служанки сразу замолчали, будто минуту назад сплетничали именно обо мне, и, потупившись, быстро удалились из пустой гостиной, залитой утренним ярким солнцем мокрого сентября. К моему огромному удивлению, за столом сидела не только тетя, но и немного смущенная Сакура.
Увидев меня, она встала с места и дружелюбно обняла.
— Сакура пришла, чтобы принести извинения за вчерашнюю выходку Саске, — прокомментировала ее приход тетя, приказывая служанке принести чай для меня и нежнейшие французские круассаны, приготовленные ее личным шеф-поваром, привезенным ею из Франции. – Я все знаю.
— Да, — подхватила ее Харуно, заливаясь краской стыда, — мне очень жаль, что вчера я не заступилась за тебя перед Саске… просто у него был очень сложный день, и он…
— Все в порядке, — успокоила я, — я знаю его уже достаточное количество времени, чтобы выучить. Кстати, — обратилась я уже к тете, усаживаясь на свое место – напротив Харуно, — вчера, уже после того, как я поговорила с вами, звонила ассистентка Эдварда Льянга и сказала, что ему нужны музыканты для записи трех сонетов для новой его постановки. Меня пригласили!
Сакура красноречиво не отреагировала, но сделала вид, будто поняла все то, что я сказала. Тетя растерянно улыбнулась, и я окончательно убедилась в том, что разговаривать об искусстве стоит только в стенах школы.
— Сакура здесь, чтобы предложить тебе поехать вместе с ней в город, выбрать аксессуары и забрать доставленные прямо из Голландии цветы для украшения главного зала.
Нужно ли говорить, что для меня это отличный шанс узнать врага лучше? И стоит ли представлять досаду Саске, когда он узнает, с кем сдружилась его любовь?..
***
Погода на дворе стояла действительно осенняя: от ясного голубого неба и яркого, но холодного солнца, изнутри подсвечивающего желтые и красные листья деревьев, до ночных луж, по которым быстро стучал мелкий дождь. Коттеджный поселок в объятьях сентября был похож на сказочный яркий парк посреди серого бетонного города. Когда мы с Сакурой выбрались из широкой атрии, у ворот нас уже ждал водитель. Она глубоко вздохнула и зажмурилась, наслаждаясь прекрасным осенним утром.
Короткое пальто нежно-голубого цвета выгодно оттеняло ее милую красоту, больше напоминающую беззаботную юную весну, чем злую суровую зиму или горячее, жаркое лето. Неуловимое очарование, скользившее в ней, притягивало, как нежный цветок притягивает взгляды. Да, Сакура была нежнейшим цветком лилии, омытой святым дождем.
Не сказать, чтобы она мне нравилась, но отвращения не вызывала. Пользы ее ненавидеть у меня не было, как не было смысла принимать ее сторону. С самой первой встречи она показалась мне чуть скованной и зажатой, но точно не коварной интриганкой. Быть может, тетя напрасно травит ее любовь, делая при этом несчастнее и самого Саске?
Для прогулки по городу тетя одолжила свой представительский Майбах, приобретенный ею по случаю своего сорокапятилетия. Породистый Мерседес внутри пах холодной кожей и кислым ароматом легкого мужского парфюма, Пятый Каприз Паганини подчинил своему бешеному ритму поселок, скрывшийся за тонированным окном автомобиля, потом салон заполнили божественные звуки Арии Кавардосси, нотами дыша поздней осенью и вечерней печалью.
Сакура всю дорогу вяло рассказывала о магазинах, в которых должна побывать, и при этом недовольно прикрывала глаза и запрокидывала голову. Видимо, ее мучала головная боль. Или ее тошнило? Уж не беременна ли она от моего дорогого кузена?
Я неохотно ее слушала и даже не переспрашивала, хотя бы внешне делая вид, будто мне интересно, и Харуно вскоре прекратила рассказ и безмолвно уставилась в окно, за которым начинали появляться одинокие многоэтажки, недостроенные здания, оторванные от остального города виллы и коттеджи, оптовые базы, от пола до потолка набитые коробками товаров на все случаи жизни – от свадьбы до похорон. Еще через десять минут перед нами раскрылся, будто утренняя роза, сам Чикаго, купающийся в нежных лучах утреннего солнца, видели полусонный Мичиган, неохотно поддающийся слабому ветру, нагоняющему унылые волны.
Сеть фешенебельных бутиков от самых известных в мире кутюрье от великолепной Шанель до неподражаемого Лабутена тянулась вдоль Мичиган-авеню. Сакура прилипла к стеклу и восторженно следила за тем, как медленно расхаживают по улице модели, звезды и их звездные дети, как сумасшедшими бегают по дорогам полусонные ассистенты акул-бизнеса, неся в руках драгоценные отчеты о работе и стаканы с двойным экспрессо. До самой Оук-стрит нас ждали невероятные платья, туфли, бриллианты, жемчуга.
Водитель припарковался около Банана Репаблик – магазина модной одежды, в котором можно было потерять голову от окружающего шика.
Несмотря на то, что учеба занимала две трети моего свободного времени и всей жизни в целом, Великолепную милю я знала наизусть. И знали здесь меня. По большей части потому, что коллекции модного дома, возглавляемого моим отцом, здесь пользовались бешеным успехом.
Среди огромного количества одежды располагались небольшие островки с очень изящными украшениями – браслетами, нитками жемчуга и маленькими, будто на детские пальчики, кольцами с большими бриллиантами. И после часа раздумий Сакура выбрала тонкую цепочку из белого золота с аккуратным кулоном в виде слезы из чистого, прозрачного бриллианта. Позже, уже в салоне свадебных украшений, мы взяли белоснежные шелковые перчатки седьмого размера, длинную прозрачную фату, украшенную розовыми цветами, кремовые закрытые туфли-лодочки на высоком каблуке и прелестный клатч от Луи Витона.
Следом за нами уходил за горизонт влажный, но теплый сентябрьский вторник под ярким небосводом. Под тяжелым навесом затянувшегося молчания мы вышли из магазина и сели на заднее сиденье Майбаха, покорно ждавшего нас, по меньшей мере, два часа.
До открытия цветочного салона оставалось еще добрых полтора часа, и скоротать время мы решили в уютной кафешке на углу, в которой очень уютно себя чувствовала ТенТен. Внутренним убранством оно очень напоминало деревенские веранды и прихожие с плетеными стульями, деревянными столами и тусклыми бра на темно-зеленых стенах. Кантри-стиль располагал к приятному расслаблению и теплой беседе.
У самых дверей нас встретил улыбающийся официант и проводил до свободного столика в самом сердце курящей зоны. Последующие девяносто минут милой болтовни мы вдыхали густые клочья дыма, извивающегося возле нас парами мороза ранним утром. Я положила сумку на сиденье рядом, Сакура села напротив меня и заказала ванильное мороженое с шоколадной крошкой и свежий каппучино с изящной розой из пенки; я ограничилась зеленым чаем с ароматом жасмина.
Несколько минут, показавшихся особенно долгими, Сакура молчала и, казалось, продолжала смаковать свое счастье, пока я безмолвно изучала картины с могучими, но одинокими полями, яркими солнышками подсолнухов, жадно ловящих свет, мирными озерами с лебедями на гладких своих зеркалах. Потом Сакура как-то резко переменилась в лице и задумчиво посмотрела на меня. Она хотела начать серьезный разговор, но не могла собраться с силами и принять правду, скорее всего, неприятную для нее и самое страшное – для меня.
— Я тебя слушаю, — подтолкнула я ее, принимая совершенно беззаботный вид.
Я уже наперед знала, что она хочет от меня узнать, и каковой будет ее реакция на мои слова. Можно было пожалеть бедняжку и скрыть половину из фактов, но тетушка обещала мне отдать потерянный мамой фамильный толстый браслет из платины с выгравированным именем первой женщины Яманако. Смею предположить, что мама его не потеряла, а лишилась, порвав с отцом.
— Я знаю Саске не так давно, как ты, — начала Харуно, нервно теребя в руках темно-зеленую фирменную салфетку кафе, — но он покорил меня с первой минуты нашего знакомства.
Познакомились они в клубе, точно. Вообще, в клубах мало что невозможно скрыть под рваную музыку и моргающий свет, уничтожающий зрение, поэтому ее заблуждение относительно Учихи можно простить.
— Но с твоим появлением…
…С моим появлением, дорогая, ты увидела настоящего Саске – грубого, бездушного и совсем невоспитанного эгоист.
— … он изменился – стал грубее, молчаливее. Теперь он часами смотрит в окно и думает о чем-то, почти не разговаривает со мной, даже свадьба стала интересовать его меньше. Я волнуюсь за него, — почти шепотом добавила Сакура и замолчала, пока официант ставил на стол заказанное мороженое, капучино и зеленый чай, затопивший нас в непередаваемом аромате свежесорванного жасмина. – Может, ты откроешь мне правду?
Нужно было собрать всю волю и подавить ехидные смешки на каждое слово Харуно. Разве можно в восемнадцать лет оставаться настолько глупой и наивной? И неужели возможно отыскать оправдание ее поведению – немыслимому для общества, в которое намеревалась входить?
И только не говорите, что она считает Саске разговорчивым и улыбчивым парнем, которого не страшно представить родителям. Моя мама в свое время всегда сторонилась семью Учих, мотивируя свою к ним неприязнь их выходившим за рамки высокомерием, впрочем, о высокомерии ей, известной на весь мир прима-балерине, было ли не знать все? Единственного, кого она любила и искренне уважала, был Итачи. Именно старший брат Саске, еще с детства отличавшийся мудростью и пониманием, не свойственным его сверстникам, смог покорить сердце моей матери, и до самого последнего года своей жизни она отправляла на Рождество ему подарки и в ответ получала маленькие конверты со словами благодарности. Она говорила, что в нем доживали свой век преданность и жертвенность.
— С первого взгляда я разглядела в тебе тонкую душу, — начала я, смотря Сакуре прямо в глаза, — поэтому я не хочу, чтобы ты страдала, как Карин.
О доброй сотне остальных девиц, оставленных им прямо в остывающей постели, я промолчала.
— Неужели она до сих пор по нему скучает? – наивно спросила Сакура.
О Господи. Не будь ситуация столь щекотливой, я бы пустила пару острот, но договоренность с тетей не оставляла шансов моей мстительной, циничной и довольно жестокой натуре.
— Сакура, Саске никогда не рассказывал тебе, почему Карин перестала появляться на людях? Почему перестала общаться со своими друзьями?
К делу я решила подойти издалека, и только намеками. Стоит сразу пугать птичку? И разве можно отказать себе в удовольствии растянуть блаженные мгновения уничтожения любых попыток Саске почувствовать себя счастливым?
— Нет, — неуверенно ответила Харуно, отложив в сторону изрядно потрепанную темно-зеленую салфетку. Глаза ее, матовые и печальные, слезились. Сама Сакура напряглась и превратилась в туго натянутую тетиву лука.
Вы знаете, если натянуть тетиву еще туже и не отпустить, она порвется и заодно причинит большую боль лучнику?
Палка о двух концах.
Если вывести Харуно из себя резко, неизвестно, останусь ли в безопасности я.
— Но мне кажется, что она до сих пор к нему неравнодушна…
Я рассмеялась, запрокинув голову.
— Сакура, — подавив улыбку, я посмотрела на нее с примесью жалости и легкого презрения и очень оскорбила ее, — он бросил ее, а потом, когда узнал о беременности, почти за волосы потащил ее к гинекологу. Знаешь, она ведь чуть не умерла от кровотечения и, уверяю тебя, навсегда лишилась шанса снова забеременеть. Теперь она пьет антидепрессанты и даже не открывает окна, чтобы проветрить комнату, из которой не вылезает.
Она вцепилась в узкие края стола, сдерживаясь из последних сил, и сдавленно прохрипела, будто захлебнулась. Ее глаза смотрела прямо на меня, и в них дрожала безграничная печаль, даже не ненависть к Саске, к его мерзкому, по ее мнению, поступку, а к тому, что позволила себе так глубоко в нем ошибиться.
Она схватилась за голову и застонала, как при дикой мигрени. Синие губы ловили катившиеся по щекам слезы. Она была разбита.
Молодой официант, заволновавшись, подбежал к нам и, пригнувшись, спросил у Сакуры:
— Мисс, с вами все в порядке?
— О да, — ответила я за нее и мило улыбнулась очаровательному работнику кафе, прочитав при этом его имя на пейджике, — Луи, вы не могли бы принести две таблетки пенталгина и счет?
Он коротко кивнул и исчез за барной стойкой.
Не знаю, что чувствовала в этот момент Сакура – боль, разочарование, страх за себя в будущем или неугомонную печаль, но выглядела она довольно жалко. Расплатившись с официантом и подкинув пару купюр на чай, я осторожно вывела плачущую Сакуру из кафе и бережно усадила ее на заднее сидень Майбаха. Водитель хотел было поинтересоваться, что с ней, но поймал мой злой взгляд в зеркале заднего вида и тут же отбросил затею. Получив приказ ехать в цветочный салон, он завел автомобиль и тронулся с места парковки.
Рыдания Сакуры подстрекались печальными нотами Эльфийской ночи Вивальди, и когда мелодия дотронулась до ее сердца, она вконец раскисла и громко, будто дитя, всхлипнула, уткнувшись мокрым лбом мне в плечо.
Раз вызвалась помогать, придется идти до конца.
Я развернулась к ней, насколько позволяло сидячее положение, и обняла. Это было меньшее, что я могла сделать для нее сейчас.
Она отстранилась, начала тереть влажные глаза рукавом легкой кофточки, зашмыгала носом и – успокоилась. Таблетка вовсе не понадобилась.
Я не фетишистка, что бы вы ни подумали. Я не люблю мучить людей, причинять им боль. Я просто хочу обратно браслет матери и вернуть Саске то, что он выплюнул мне в лицо два года назад…
— П-почему он убил собственного ребенка?.. – выдохнула Сакура, пряча покрасневшее, влажное лицо в маленьких белесых ладошках, совсем как маленькая девочка.
— Потому что ему не нужны дети от таких, как Карин. Ему в принципе на нее все равно.
Она всхлипнула. И если бы была уверена в его любви, никогда не заплакала бы.
Значит, червь сомнения шевелился в ней уже давно?
Если бы я могла, я бы искренне пожалела бедняжку.
Миранда нашла меня у картины Айвазовского – на нем могучее и взволнованное море роняет волны на маленькое суденышко, опрокидывая его, хватая людей и таща в свою глубь, беспощадно и жестоко. Ее осторожное обращение вырвало меня из раздумий:
— Мисс Яманако ждет вас в своей комнате через десять минут. Она просила не опаздывать.
С неохотой отпуская живописную галерею, заполненную немыслимой красоты картинами, статуэтками и оригинальными рукописями известных авторов восемнадцатого и девятнадцатого столетий – на самом видном месте в стеклянном футляре хранились экземпляры черновых работ сестер Бронте, Джейн Остин и даже самой Жорж Сант – я решила не тянуть с временем и сразу же отправилась к ней в комнату.
Саске не было – он обедал у Хьюг со вчерашнего утра и вряд ли собирался обратно в ближайшие два дня, поэтому времяпровождение в поместье тети проходило мирно, без скандалов и разборок.
Тетя сидела на диване и с интересом следила за тем, как по другую сторону экрана телевизора молодой спасатель из береговой охраны методом «рот в рот» пытается вернуть к жизни умирающую женщину. Под конец, уже разозлившись, он начинает остервенело бить ее по груди, и – вуаля – она начинает глубоко дышать, не забывая выплевывать воду.
Завидев меня, тетя отключила телевизор и пригласила присоединиться ней. Когда я села рядом с ней, она достала вытянутую бархатную черную коробку и с загадочной улыбкой раскрыла ее.
То, что лежало в ней, было больше, чем просто произведение искусства. То было само воплощение эпохи, вся грация и изящество высшего света позапрошлого столетия. Тонкий браслет из сплава белого и желтого золота в обрамлении россыпи маленьких бриллиантов.
По закону и строжайшему наказу нашей далекой родственницы, браслет переходил от матери к дочери. Отец мой женился раньше, чем тетя Микото вышла замуж, поэтому реликвия попала в руки моей матери, а с ее смертью – обратно к бездетной тете Аи. Ее сестра, старая вдова без потомства, Минако, даже не интересовалась судьбой важного для семьи предмета, поэтому следующей обладательницей должна была стать Сакура – первая невеста семьи Учиха. У Итачи жены не было. И чтобы вернуть браслет в нашу семью, как вы уже догадались, мне всего-навсего нужно расстроить свадьбу.
Это я поняла прежде, чем тетя Аи начала свой рассказ. А под конец разговора в голове моей сконструировался четкий и вполне логичный план.
От тети я вышла уже заинтересованная в разрыве Саске и Сакуры.
Автор: Lucie Snowe
Бета:
Жанр: повседневность
Категория: в основном, конечно, мой любимый джен.
Рейтинг: ПэЖэ – 13.
Персонажи: Ино, Саске, Сакура, Сай – в первой части.
Предупреждение: ООС – жуткий. Стерва Яманако и дура Харуно. Осы, авторский бред.
От автора: насмотрелась Сплетницы и начиталась Бальзака. Адская смесь.
читать дальшеВ тот же вечер, примерно к десяти часам, была назначена встреча с друзьями в коттедже Хьюга. Конечно, приглашен был только Саске, но разве могли мои приятели знать, что я вернулась?
После душа тетя отдыхала в натянутом между двумя столбами гамаке, спрятанном в крытом заднем дворе, куда дизайнер умудрился поместить и гидромассажную ванну, и гараж, и еще добрую сотню вещей, по стилю не подходившую к внешнему виду коттеджа, но необходимую в быту.
Она встретила меня доброй улыбкой и предложила присесть на шезлонг около ванны.
— Я так рада, что ты приехала, мне кажется, будто я наконец-то обрела родную душу в этом хаосе.
— Я тоже рада, что мы смогли разрешить конфликт, мне вас не хватало на Рождество.
— Надеюсь, тебе понравится у Хьюга. Слышала, там будут почти все.
— И Сакура?
— В первую очередь, — пояснила тетя, — она ведь невеста Саске. Он считает, что ей необходимо вертеться в том же кругу, что и мы, — раздраженно добавила она, закатывая глаза. – Я надеялась, что отношения с Карин как-то остановят его, но… ты ведь знаешь Саске – его мало что волнует, кроме собственных желаний. Слишком эгоистичный и избалованный.
Тетя встала с гамака, поправила махровый лимонного цвета халат и рукой провела по заплетенным в толстую косу волосам.
— Через полчаса тебя будет ждать шофер. Он отвезет тебя до Хьюга и заберет обратно, во сколько пожелаешь. Саске уже там, поэтому даже для него твое появление будет сюрпризом: он почему-то был уверен, что ты не пожелаешь быть на вечере, — недоуменно пожала плечами тетя.
Я преувеличенно безразлично пожала плечами:
— Это старая история, которую не стоит даже вспоминать.
***
Внутреннее убранство коттеджа Хьюга вполне соответствовало авторитету, которого добилось семейство: никакого модерна или хай-тека, только благородный ампир от пола до потолка. Говорят, чтобы построить этот коттедж и развести знаменитый на всю округу сад с фонтанами и беседкой, сначала пришлось вырезать целый лес и осушить небольшое озеро, от которого осталась десятая часть, на которой разводили лебедей. Осенью, кстати, разрешалось их кормить. Большая цена за роскошь, но разве что-либо останавливало Хьюга?
Я стояла около стойки с коктейлями, когда кто-то деликатно дотронулся до моего плеча. И этот кто-то явно улыбался.
— И почему такая прекрасная девушка стоит в сторонке?
Я обернулась и столкнулась Суйгетсу, лицо которого мгновенно поменяло выражение от самодовольного до растерянного.
— Я… Яманако? – изумленно прошептал парень, часто заморгав. В доказательство своей подлинности я даже позволила ему дотронуться до себя. – Как ты тут очутилась?
— Ходзуки, у меня такое ощущение, будто ты искал девушку на ночь. Странно, что ищешь ты ее в имении Хьюга, где крутятся отпрыски исключительно интеллигентных семейств, но все же я советую тебе не прерываться из-за меня.
— Боже, — беззлобно добавил парень, — ты нисколько не изменилась. Я будто снова попал в прошлое.
Он отошел от меня и вернулся через минуту с бокалом виски, на дне которого горели кусочки зимы. Протянул мне и получил достаточно вежливый отказ.
— Виски я предпочитаю апельсиновый сок.
— Насколько я понял, еще никто не знает о твоем приезде. Позволь мне составить тебе компанию. Они как раз собрались в беседке и обсуждают будущую свадьбу Саске и Сакуры, — увидев, как я закатила глаза, он улыбнулся: — только не говори, что у тебя уже есть планы на них.
Мы отошли от барной стойки и, быстро обходя гостей, вышли на задний двор, грандиозное обустройство которого поражало воображение. Только представьте россыпь маленьких фонтанчиков, бриллианитами увенчивающие самый большой, метров в пять высотой, подсвечиваемый изнутри голубым неоновым светом. Вода в нем мистически сияла. Знаменитая беседка, размерами больше напоминающая однокомнатную квартиру в обеспеченном районе Нью-Йорка, располагалась в самом дальнем углу роскошного сада, в котором росли осенние астры и ровно подстриженные кусты давно отцветшей сирени. Над всем возвышалась огромная пушистая ель, высотой в три-четыре метра, которую семейство Хьюга украшало на Рождество.
— Ходзуки, ты меня хорошо знаешь, но на этот раз ты ошибся – мне все равно на эту свадьбу.
Чтобы тень прикрывала нас, мы шли не по тропинке, освещенной маленькими лампочками, а по ровному мягкому газону, сохранившему мягкость и зеленый цвет еще с весны. Звуки музыки доносились все тише и тише и через пару секунду вовсе растворились в вечерней прохладе осени. Макушка деревянной беседки плавно выглянула из-за угла, и я смогла разглядеть всех сидевших на сплошной мягкой скамейке, обитой темно-зеленой кожей. И за исключением двух новых лиц, там сидели все мои бывшие друзья.
Ходзуки шел на два шага впереди, и яркий свет лампочек схватил его раньше, чем меня – я остановилась под покровом тени. Увидев Суйгетсу, все сразу притихли и почти в один голос поздоровались, а мой скрытый темнотой силуэт приняли за очередную его подружку до рассвета.
— Догадайтесь, кто со мной, — загадочно протянул Ходзуки, хищно скалясь.
— Твои шлюхи нас не интересуют, — холодно ответил Неджи, ставя на деревянный круглый стол высокий стакан с маргаритой.
— Так меня еще никто не оскорблял, — вставила я, выходя из тени.
Кажется, моему визиту обрадовалась только Темари но Собаку. Остальные либо растерянно хлопали ресницами, либо недовольно переглядывались, впрочем, иного ожидать было бы большой ошибкой. Темари вскочила с места и тепло пожала мне руку. Сакура помахала мне и предложила присесть возле них.
— Кажется, я тебя так позапрошлым летом называл, — ответил Саске за Неджи, двигаясь ближе к Шикамару, возле которого сидел, освобождая мне место.
— Странно, что ты так любишь вспоминать позапрошлое лето, — парировала я, но Саске отвернулся, прекращая перепалку. Все его внимание ушло на Сакуру, которая здесь, в компании золотых детей послов, музыкантов, бизнесменов, чувствовала себя уверенней, чем в присутствии тети Аи. Мое появление ее ничуть не расстроило, наоборот, даже обрадовало – она вежливо осведомилась у меня о самочувствии и сказала, чтобы в следующий раз я не ехала в отдельной машине, а вместе с ней и Саске.
— Так чем ты сейчас занимаешься? – спросила Темари, свободной от стакана с колой рукой поглаживая бедро Шикамару.
— Да, — подхватила ее Сакура, разворачиваясь ко мне. – Я ведь так и не узнала, чем ты занимаешься.
— Я учусь в школе искусств, я скрипачка. В декабре ожидается концертный отчет в Оперном театре, поэтому, пользуясь случаем, приглашаю вас. Помимо всего прочего, будет замечательный балет от Эдварда Льянга. Могу поручиться за него – он просто гениален! Может быть, мне даже повезет попасть в группу музыкантов, записывающих музыку для его постановки.
— С самого детства я просила маму научить меня играть на пианино, — мечтательно закатила глаза Сакура, острым плечом прижимаясь к плечу Саске.
— Редко какая девушка не мечтает играть на пианино, но мой выбор пал именно на скрипку.
— О да, — улыбнулась Темари, которая в свое время целый год убила на уроки музыки вместе со мной, но потом без тени сожаления бросила занятие, ей не подходившее по духу, и через два месяца всецело погрузилась в изучение актерского ремесла, — Ино утверждает, что пианино способно только радоваться, грустить и печалиться, а скрипка ко всему прочему еще кричит, плачет, истерично смеется и рыдает во весь голос.
Сакура слушала нас с открытым ртом и только изредка бросала внимательные взгляды на Саске, устало привалившегося к мягкой спинке огибавшей стол скамейки. Кажется, он не слышал даже того, что говорил ему Шикамару о новом автомобиле на солнечных батарейках.
В итоге к нам присоединились несговорчивый Неджи и вечно улыбающийся Киба. Оказалось, что Хьюга большой знаток классической музыки, а Киба – ценитель современной обработки всемирно известных сонетов.
— Кстати, Неджи, где Хината?
— Она дома, в городе. Здесь ей не место.
Я усмехнулась:
— Если бы у меня был такой строгий старший брат…
— Твоя мать прожила бы на пару лет дольше, — закончил за меня Саске.
Будто в дешевой комедии, его слова прозвучали в коматозной тишине и еще долго висели в прохладном и чуть влажном осеннем воздухе. Все замерли и переводили настороженные взгляды с меня на Саске. Помнится, великий Лермонтов когда-то погиб по такой же глупой ошибке, так что могло спасти ослепленного собственной гордостью Саске?
Боже, Учиха, неужели ты по дороге растратил все изящество тонкого сарказма? Или ты решил воевать открыто?
Если бы смерть моей матери была тайной, слова Учихи меня, возможно, задели бы, но я знала точную причину, по которой она погибла.
— Саске, — строго осадила его Сакура, — ты перегибаешь палку.
Некстати рассмеявшийся Чоджи Акимичи перевел всеобщее внимание на себя, и от Саске отстали. Наверное, он впервые в жизни был кому-то благодарен. Учиха свободной от бокала с виски рукой расстегнул две верхние пуговицы белоснежной батистовой рубашки и встал с места.
На часах было уже половина первого – нам нужно было возвращаться. Сакура любезно предложила мне поехать вместе с ними: ведь в машине места хватит, а оставлять меня одну ей не хотелось. К тому же, Саске все еще нужно было попросить у меня прощения за оскорбление.
К моему счастью, проводить меня вызвался Неджи, избавив меня от компании вечно хмурого и всеми недовольного Учихи.
Автомобиль у Хьюга был невероятный – дикий и породистый, Роллс Ройс затмил своего предшественника, серо-стального БМВ Х6. Машина, будто хищная огромная птица, несла нас по пустым дорогам, по обеим сторонам которых чернели и густели непроходимые устрашающие леса, высокие макушки елей и сосен упирались в черное, обманчиво-драгоценное небо, усеянное пуговками звезд. За все время, что мы ехали, трасса пустовала.
Неджи смотрел прямо перед собой и ничего не говорил, изредка поглядывал на часы и непонятно чему тихо улыбался. По радио передавали погоду на завтра и обещали обильный дождь до самого вечера, потом по приказанию ведущего запела Sia, томно и грустно моля о любви. Хьюга сбавил скорость до пятидесяти миль и расслабленно откинул голову на сиденье.
— Мне почему-то кажется, ты не просто так на свадьбу приехала. Саске не слишком рад тебя видеть.
Меньше всего мне хотелось, чтобы Хьюга лез в мои дела, но давняя «дружба» и общие интересы не давали мне увиливать от ответов, конечно, можно было бы сказать неправду, но его не просто так назвали гением, и не просто его боялись.
— Меня пригласила тетка. Сама бы я ни за что не сунулась сюда. А что до Саске… — я замолчала и повернула голову, Хьюга сделал тоже самое, и мы встретились взглядами – насмешливыми, холодными, как ночь за окнами Ролс Ройса, — мы с ним никогда не ладили.
Неджи криво усмехнулся, отворачиваясь, и тонкая световая леска от неизвестно зачем поставленного скрюченного фонаря полоснула его по худому бледному лицу, он невольно прикрыл белесые, почти прозрачные глаза и беспомощно заморгал. Еще в раннем детстве у него обнаружились больше проблемы со зрением, и ему приходилось избегать слишком яркого света и слишком густой темноты.
— Эта старая ведьма решила помешать свадьбе? – саркастично протянул Хьюга. – У нее есть на это причины.
Я удивилась:
— Какие причины, кроме той, что Харуно слегка не из круга Учихи? Насколько мне известно, ее мама в прошлом работала моделью, а теперь она – дизайнер ландшафтов. Что не так?
Лес закончился, и взору открылись пустые и голые поля с убранным уже урожаем. Влажная земля, утонувшая во мраке, казалась огромным болотом, у самого горизонта слившимся с черным небом. Безликая луна изредка выглядывала через рванье, отдаленно напоминающее облака, которые весь день терзал сильный ветер.
— Дело в ее отце, — ответил Неджи, немного помедлив. – У него не очень хорошая репутация. Кстати, — он снова повернулся ко мне, и его правая рука легла мне на плечо, — ты совсем не скучала?
Пришлось ненавязчиво указать на кольцо на безымянном пальце, которое, к моему огромному удивлению, никто, кроме Саске, не заметил.
Неджи улыбнулся, но руки не убрал.
— Уверен, это ненадолго.
— Мы шли к этому два года, — я убрала руку Неджи со своего плеча и непонятно почему начала оправдываться. Рядом с Хьюга трудно чувствовать себя в безопасности и уверенности, потому что он мог подвергнуть сомнению даже факт восхождения солнца. Можно ли хотеть, чтобы тебя колебали в твоем выборе, от которого зависело очень многое?
Ехать с ним оказалось очень плохой идеей, но до коттеджа тети Аи было далеко. Начавшийся дождь только усилил мою зависимость от него – гордо вскинуть подбородок и попросить высадить не получится.
— Мы с тобой знакомы уже лет пятнадцать.
— Но ты никогда не делал мне предложения, — возразила я в шутливой форме и очень хотела закончить этот разговор.
Электронные часы на приборной панели отобразили ровно час ночи и на миг затухли, чтобы снова начать отсчет времени. Саске, наверное, уже успел довезти Сакуру и лечь спать на своей кровати. Так почему же мы так медленно ползем, хотя выехали всего на пять минут позже них?
— Во-первых, это поправимо, — отозвался Неджи, — во-вторых, — он повернулся ко мне, — это не шутка.
Здесь веселье мое кончилось, потому что закончилась многолетняя дружба с Хьюга из-за пары глупых слов. О чем он только думал, произнося их? Порой мне кажется, что над этой фразой мужчины вообще никогда не задумываются. И нужно было ему все портить ради удовольствия видеть мое растерянное лицо?
Дорога до дома все не кончалась, а отвечать нужно было – Неджи ждал, когда же я заговорю. Я же ждала, когда в поле зрения мелькнут знакомые ворота, и я смогу сбежать от него.
— Я не знаю никого, кто мог бы лучше знать меня, чем ты, и не знаю никого, кого мог бы изучить лучше, чем тебя, — продолжил Хьюга, толкая меня на ответ.
— Неджи, — деликатно начала я, — прошло два года, и ты мог бы позвонить и напомнить о своем существовании. Мог бы поддержать меня, когда умерла моя мама… но ты вспомнил обо мне, когда я сама явилась в твой дом. Сай все время был рядом.
Хьюга странно усмехнулся, даже горечь скользнула в тоне:
— Значит, ты его любишь?
К тому моменту, когда был задан вопрос, Роллс Ройс уже стоял у ворот и терпеливо дожидался указаний хозяина, мотор глухо ревел, и в ярком свете фар плясал мелкий моросящий дождь, больше напоминавший густой туман. Я отстегнула ремень безопасности, и он с характерным звуком уполз обратно в паз.
— Прости, но это уже не твое дело, — ответила я, закрывая за собой дверь.
Он уехал, когда ворота за мной уже закрылись. Было слышно, как гравий трещит под шинами двухтонного автомобиля. В свежем воздухе даже пахло его разочарованием.
Полусонная служанка, завернутая в шелковый халат с изящным росчерком дракона на спине, открыла дверь и проводила до комнаты, в которой меня дожидалась уже раскрытая кровать и холодный, обещающий спокойный сон воздух. Она быстро скрылась за дверью, и я устало присела в глубокое кресло. Сегодняшний день остался тупой мигренью в висках и ни одним светлым мгновением.
***
Холодное небо над головой, и под ногами – только тьма. Там, впереди – слабый огонек, ведущий меня.
Я иду. Медленно, взвешивая каждый шаг.
Потом поднимается ветер, и черные тучи сгущаясь, поедают этот крошечный мир.
Маленький огонек исчезает, и остается только мрак.
Одна…
Сердце стучит так громко, что в такт ему дрожит грудная клетка. Страх комком ворочается на дне желудка и ранит, ранит.
Следующий шаг я сделать уже не успеваю.
***
Утро ворвалось в мою комнату живой беседой двух служанок, убирающихся в коридоре. Видимо, забывшись, они перешли на очень волнующую их тему – женитьбу Саске – и очень грубо прервали мой сон.
Его я не помнила, как не запоминала их с самого детства, но он остался со мной холодом у самого основания сердца. Смутные и неприятные чувства чего-то потерянного расхаживали со мной, пока я принимала душ, переодевалась и даже когда спускалась по парадной лестнице в гостиную на завтрак.
При виде меня служанки сразу замолчали, будто минуту назад сплетничали именно обо мне, и, потупившись, быстро удалились из пустой гостиной, залитой утренним ярким солнцем мокрого сентября. К моему огромному удивлению, за столом сидела не только тетя, но и немного смущенная Сакура.
Увидев меня, она встала с места и дружелюбно обняла.
— Сакура пришла, чтобы принести извинения за вчерашнюю выходку Саске, — прокомментировала ее приход тетя, приказывая служанке принести чай для меня и нежнейшие французские круассаны, приготовленные ее личным шеф-поваром, привезенным ею из Франции. – Я все знаю.
— Да, — подхватила ее Харуно, заливаясь краской стыда, — мне очень жаль, что вчера я не заступилась за тебя перед Саске… просто у него был очень сложный день, и он…
— Все в порядке, — успокоила я, — я знаю его уже достаточное количество времени, чтобы выучить. Кстати, — обратилась я уже к тете, усаживаясь на свое место – напротив Харуно, — вчера, уже после того, как я поговорила с вами, звонила ассистентка Эдварда Льянга и сказала, что ему нужны музыканты для записи трех сонетов для новой его постановки. Меня пригласили!
Сакура красноречиво не отреагировала, но сделала вид, будто поняла все то, что я сказала. Тетя растерянно улыбнулась, и я окончательно убедилась в том, что разговаривать об искусстве стоит только в стенах школы.
— Сакура здесь, чтобы предложить тебе поехать вместе с ней в город, выбрать аксессуары и забрать доставленные прямо из Голландии цветы для украшения главного зала.
Нужно ли говорить, что для меня это отличный шанс узнать врага лучше? И стоит ли представлять досаду Саске, когда он узнает, с кем сдружилась его любовь?..
***
Погода на дворе стояла действительно осенняя: от ясного голубого неба и яркого, но холодного солнца, изнутри подсвечивающего желтые и красные листья деревьев, до ночных луж, по которым быстро стучал мелкий дождь. Коттеджный поселок в объятьях сентября был похож на сказочный яркий парк посреди серого бетонного города. Когда мы с Сакурой выбрались из широкой атрии, у ворот нас уже ждал водитель. Она глубоко вздохнула и зажмурилась, наслаждаясь прекрасным осенним утром.
Короткое пальто нежно-голубого цвета выгодно оттеняло ее милую красоту, больше напоминающую беззаботную юную весну, чем злую суровую зиму или горячее, жаркое лето. Неуловимое очарование, скользившее в ней, притягивало, как нежный цветок притягивает взгляды. Да, Сакура была нежнейшим цветком лилии, омытой святым дождем.
Не сказать, чтобы она мне нравилась, но отвращения не вызывала. Пользы ее ненавидеть у меня не было, как не было смысла принимать ее сторону. С самой первой встречи она показалась мне чуть скованной и зажатой, но точно не коварной интриганкой. Быть может, тетя напрасно травит ее любовь, делая при этом несчастнее и самого Саске?
Для прогулки по городу тетя одолжила свой представительский Майбах, приобретенный ею по случаю своего сорокапятилетия. Породистый Мерседес внутри пах холодной кожей и кислым ароматом легкого мужского парфюма, Пятый Каприз Паганини подчинил своему бешеному ритму поселок, скрывшийся за тонированным окном автомобиля, потом салон заполнили божественные звуки Арии Кавардосси, нотами дыша поздней осенью и вечерней печалью.
Сакура всю дорогу вяло рассказывала о магазинах, в которых должна побывать, и при этом недовольно прикрывала глаза и запрокидывала голову. Видимо, ее мучала головная боль. Или ее тошнило? Уж не беременна ли она от моего дорогого кузена?
Я неохотно ее слушала и даже не переспрашивала, хотя бы внешне делая вид, будто мне интересно, и Харуно вскоре прекратила рассказ и безмолвно уставилась в окно, за которым начинали появляться одинокие многоэтажки, недостроенные здания, оторванные от остального города виллы и коттеджи, оптовые базы, от пола до потолка набитые коробками товаров на все случаи жизни – от свадьбы до похорон. Еще через десять минут перед нами раскрылся, будто утренняя роза, сам Чикаго, купающийся в нежных лучах утреннего солнца, видели полусонный Мичиган, неохотно поддающийся слабому ветру, нагоняющему унылые волны.
Сеть фешенебельных бутиков от самых известных в мире кутюрье от великолепной Шанель до неподражаемого Лабутена тянулась вдоль Мичиган-авеню. Сакура прилипла к стеклу и восторженно следила за тем, как медленно расхаживают по улице модели, звезды и их звездные дети, как сумасшедшими бегают по дорогам полусонные ассистенты акул-бизнеса, неся в руках драгоценные отчеты о работе и стаканы с двойным экспрессо. До самой Оук-стрит нас ждали невероятные платья, туфли, бриллианты, жемчуга.
Водитель припарковался около Банана Репаблик – магазина модной одежды, в котором можно было потерять голову от окружающего шика.
Несмотря на то, что учеба занимала две трети моего свободного времени и всей жизни в целом, Великолепную милю я знала наизусть. И знали здесь меня. По большей части потому, что коллекции модного дома, возглавляемого моим отцом, здесь пользовались бешеным успехом.
Среди огромного количества одежды располагались небольшие островки с очень изящными украшениями – браслетами, нитками жемчуга и маленькими, будто на детские пальчики, кольцами с большими бриллиантами. И после часа раздумий Сакура выбрала тонкую цепочку из белого золота с аккуратным кулоном в виде слезы из чистого, прозрачного бриллианта. Позже, уже в салоне свадебных украшений, мы взяли белоснежные шелковые перчатки седьмого размера, длинную прозрачную фату, украшенную розовыми цветами, кремовые закрытые туфли-лодочки на высоком каблуке и прелестный клатч от Луи Витона.
Следом за нами уходил за горизонт влажный, но теплый сентябрьский вторник под ярким небосводом. Под тяжелым навесом затянувшегося молчания мы вышли из магазина и сели на заднее сиденье Майбаха, покорно ждавшего нас, по меньшей мере, два часа.
До открытия цветочного салона оставалось еще добрых полтора часа, и скоротать время мы решили в уютной кафешке на углу, в которой очень уютно себя чувствовала ТенТен. Внутренним убранством оно очень напоминало деревенские веранды и прихожие с плетеными стульями, деревянными столами и тусклыми бра на темно-зеленых стенах. Кантри-стиль располагал к приятному расслаблению и теплой беседе.
У самых дверей нас встретил улыбающийся официант и проводил до свободного столика в самом сердце курящей зоны. Последующие девяносто минут милой болтовни мы вдыхали густые клочья дыма, извивающегося возле нас парами мороза ранним утром. Я положила сумку на сиденье рядом, Сакура села напротив меня и заказала ванильное мороженое с шоколадной крошкой и свежий каппучино с изящной розой из пенки; я ограничилась зеленым чаем с ароматом жасмина.
Несколько минут, показавшихся особенно долгими, Сакура молчала и, казалось, продолжала смаковать свое счастье, пока я безмолвно изучала картины с могучими, но одинокими полями, яркими солнышками подсолнухов, жадно ловящих свет, мирными озерами с лебедями на гладких своих зеркалах. Потом Сакура как-то резко переменилась в лице и задумчиво посмотрела на меня. Она хотела начать серьезный разговор, но не могла собраться с силами и принять правду, скорее всего, неприятную для нее и самое страшное – для меня.
— Я тебя слушаю, — подтолкнула я ее, принимая совершенно беззаботный вид.
Я уже наперед знала, что она хочет от меня узнать, и каковой будет ее реакция на мои слова. Можно было пожалеть бедняжку и скрыть половину из фактов, но тетушка обещала мне отдать потерянный мамой фамильный толстый браслет из платины с выгравированным именем первой женщины Яманако. Смею предположить, что мама его не потеряла, а лишилась, порвав с отцом.
— Я знаю Саске не так давно, как ты, — начала Харуно, нервно теребя в руках темно-зеленую фирменную салфетку кафе, — но он покорил меня с первой минуты нашего знакомства.
Познакомились они в клубе, точно. Вообще, в клубах мало что невозможно скрыть под рваную музыку и моргающий свет, уничтожающий зрение, поэтому ее заблуждение относительно Учихи можно простить.
— Но с твоим появлением…
…С моим появлением, дорогая, ты увидела настоящего Саске – грубого, бездушного и совсем невоспитанного эгоист.
— … он изменился – стал грубее, молчаливее. Теперь он часами смотрит в окно и думает о чем-то, почти не разговаривает со мной, даже свадьба стала интересовать его меньше. Я волнуюсь за него, — почти шепотом добавила Сакура и замолчала, пока официант ставил на стол заказанное мороженое, капучино и зеленый чай, затопивший нас в непередаваемом аромате свежесорванного жасмина. – Может, ты откроешь мне правду?
Нужно было собрать всю волю и подавить ехидные смешки на каждое слово Харуно. Разве можно в восемнадцать лет оставаться настолько глупой и наивной? И неужели возможно отыскать оправдание ее поведению – немыслимому для общества, в которое намеревалась входить?
И только не говорите, что она считает Саске разговорчивым и улыбчивым парнем, которого не страшно представить родителям. Моя мама в свое время всегда сторонилась семью Учих, мотивируя свою к ним неприязнь их выходившим за рамки высокомерием, впрочем, о высокомерии ей, известной на весь мир прима-балерине, было ли не знать все? Единственного, кого она любила и искренне уважала, был Итачи. Именно старший брат Саске, еще с детства отличавшийся мудростью и пониманием, не свойственным его сверстникам, смог покорить сердце моей матери, и до самого последнего года своей жизни она отправляла на Рождество ему подарки и в ответ получала маленькие конверты со словами благодарности. Она говорила, что в нем доживали свой век преданность и жертвенность.
— С первого взгляда я разглядела в тебе тонкую душу, — начала я, смотря Сакуре прямо в глаза, — поэтому я не хочу, чтобы ты страдала, как Карин.
О доброй сотне остальных девиц, оставленных им прямо в остывающей постели, я промолчала.
— Неужели она до сих пор по нему скучает? – наивно спросила Сакура.
О Господи. Не будь ситуация столь щекотливой, я бы пустила пару острот, но договоренность с тетей не оставляла шансов моей мстительной, циничной и довольно жестокой натуре.
— Сакура, Саске никогда не рассказывал тебе, почему Карин перестала появляться на людях? Почему перестала общаться со своими друзьями?
К делу я решила подойти издалека, и только намеками. Стоит сразу пугать птичку? И разве можно отказать себе в удовольствии растянуть блаженные мгновения уничтожения любых попыток Саске почувствовать себя счастливым?
— Нет, — неуверенно ответила Харуно, отложив в сторону изрядно потрепанную темно-зеленую салфетку. Глаза ее, матовые и печальные, слезились. Сама Сакура напряглась и превратилась в туго натянутую тетиву лука.
Вы знаете, если натянуть тетиву еще туже и не отпустить, она порвется и заодно причинит большую боль лучнику?
Палка о двух концах.
Если вывести Харуно из себя резко, неизвестно, останусь ли в безопасности я.
— Но мне кажется, что она до сих пор к нему неравнодушна…
Я рассмеялась, запрокинув голову.
— Сакура, — подавив улыбку, я посмотрела на нее с примесью жалости и легкого презрения и очень оскорбила ее, — он бросил ее, а потом, когда узнал о беременности, почти за волосы потащил ее к гинекологу. Знаешь, она ведь чуть не умерла от кровотечения и, уверяю тебя, навсегда лишилась шанса снова забеременеть. Теперь она пьет антидепрессанты и даже не открывает окна, чтобы проветрить комнату, из которой не вылезает.
Она вцепилась в узкие края стола, сдерживаясь из последних сил, и сдавленно прохрипела, будто захлебнулась. Ее глаза смотрела прямо на меня, и в них дрожала безграничная печаль, даже не ненависть к Саске, к его мерзкому, по ее мнению, поступку, а к тому, что позволила себе так глубоко в нем ошибиться.
Она схватилась за голову и застонала, как при дикой мигрени. Синие губы ловили катившиеся по щекам слезы. Она была разбита.
Молодой официант, заволновавшись, подбежал к нам и, пригнувшись, спросил у Сакуры:
— Мисс, с вами все в порядке?
— О да, — ответила я за нее и мило улыбнулась очаровательному работнику кафе, прочитав при этом его имя на пейджике, — Луи, вы не могли бы принести две таблетки пенталгина и счет?
Он коротко кивнул и исчез за барной стойкой.
Не знаю, что чувствовала в этот момент Сакура – боль, разочарование, страх за себя в будущем или неугомонную печаль, но выглядела она довольно жалко. Расплатившись с официантом и подкинув пару купюр на чай, я осторожно вывела плачущую Сакуру из кафе и бережно усадила ее на заднее сидень Майбаха. Водитель хотел было поинтересоваться, что с ней, но поймал мой злой взгляд в зеркале заднего вида и тут же отбросил затею. Получив приказ ехать в цветочный салон, он завел автомобиль и тронулся с места парковки.
Рыдания Сакуры подстрекались печальными нотами Эльфийской ночи Вивальди, и когда мелодия дотронулась до ее сердца, она вконец раскисла и громко, будто дитя, всхлипнула, уткнувшись мокрым лбом мне в плечо.
Раз вызвалась помогать, придется идти до конца.
Я развернулась к ней, насколько позволяло сидячее положение, и обняла. Это было меньшее, что я могла сделать для нее сейчас.
Она отстранилась, начала тереть влажные глаза рукавом легкой кофточки, зашмыгала носом и – успокоилась. Таблетка вовсе не понадобилась.
Я не фетишистка, что бы вы ни подумали. Я не люблю мучить людей, причинять им боль. Я просто хочу обратно браслет матери и вернуть Саске то, что он выплюнул мне в лицо два года назад…
— П-почему он убил собственного ребенка?.. – выдохнула Сакура, пряча покрасневшее, влажное лицо в маленьких белесых ладошках, совсем как маленькая девочка.
— Потому что ему не нужны дети от таких, как Карин. Ему в принципе на нее все равно.
Она всхлипнула. И если бы была уверена в его любви, никогда не заплакала бы.
Значит, червь сомнения шевелился в ней уже давно?
Если бы я могла, я бы искренне пожалела бедняжку.
Миранда нашла меня у картины Айвазовского – на нем могучее и взволнованное море роняет волны на маленькое суденышко, опрокидывая его, хватая людей и таща в свою глубь, беспощадно и жестоко. Ее осторожное обращение вырвало меня из раздумий:
— Мисс Яманако ждет вас в своей комнате через десять минут. Она просила не опаздывать.
С неохотой отпуская живописную галерею, заполненную немыслимой красоты картинами, статуэтками и оригинальными рукописями известных авторов восемнадцатого и девятнадцатого столетий – на самом видном месте в стеклянном футляре хранились экземпляры черновых работ сестер Бронте, Джейн Остин и даже самой Жорж Сант – я решила не тянуть с временем и сразу же отправилась к ней в комнату.
Саске не было – он обедал у Хьюг со вчерашнего утра и вряд ли собирался обратно в ближайшие два дня, поэтому времяпровождение в поместье тети проходило мирно, без скандалов и разборок.
Тетя сидела на диване и с интересом следила за тем, как по другую сторону экрана телевизора молодой спасатель из береговой охраны методом «рот в рот» пытается вернуть к жизни умирающую женщину. Под конец, уже разозлившись, он начинает остервенело бить ее по груди, и – вуаля – она начинает глубоко дышать, не забывая выплевывать воду.
Завидев меня, тетя отключила телевизор и пригласила присоединиться ней. Когда я села рядом с ней, она достала вытянутую бархатную черную коробку и с загадочной улыбкой раскрыла ее.
То, что лежало в ней, было больше, чем просто произведение искусства. То было само воплощение эпохи, вся грация и изящество высшего света позапрошлого столетия. Тонкий браслет из сплава белого и желтого золота в обрамлении россыпи маленьких бриллиантов.
По закону и строжайшему наказу нашей далекой родственницы, браслет переходил от матери к дочери. Отец мой женился раньше, чем тетя Микото вышла замуж, поэтому реликвия попала в руки моей матери, а с ее смертью – обратно к бездетной тете Аи. Ее сестра, старая вдова без потомства, Минако, даже не интересовалась судьбой важного для семьи предмета, поэтому следующей обладательницей должна была стать Сакура – первая невеста семьи Учиха. У Итачи жены не было. И чтобы вернуть браслет в нашу семью, как вы уже догадались, мне всего-навсего нужно расстроить свадьбу.
Это я поняла прежде, чем тетя Аи начала свой рассказ. А под конец разговора в голове моей сконструировался четкий и вполне логичный план.
От тети я вышла уже заинтересованная в разрыве Саске и Сакуры.
Dream On, Dreamer
Название: Театр теней
Автор: Lucie Snowe
Бета:
Жанр: повседневность
Категория: в основном, конечно, мой любимый джен.
Рейтинг: ПэЖэ – 13.
Персонажи: Ино, Саске, Сакура, Сай – в первой части.
Предупреждение: ООС – жуткий. Стерва Яманако и дура Харуно. Осы, авторский бред.
От автора: насмотрелась Сплетницы и начиталась Бальзака. Адская смесь.
читать дальше
When everything made to be broken
I just want you to know who I am…
Goo Goo Dolls
«Моя дорогая племянница Ино!
Пишу к тебе столь неожиданное письмо, вероятно, тревожа тебя и отвлекая от каждодневных забот, с одной лишь просьбой навестить нас в коттеджном поселке *** близ твоего родного Чикаго.
К огромному моему сожалению, в прошлый раз мы расстались при неблагоприятных условиях и, уверена, в обиде друг на друга, но, дорогая, столько времени прошло!.. Право, очень неблагоразумно забывать о таких крепких родственных связях между нами из-за столь пустяшного повода как маленькая размолвка между мной и твоей погибшей матерью. О такой потере я до сих пор сокрушаюсь и не могу себе простить, что вовремя не попросила у нее прощения за непристойное поведение семьи Яманако и дальнейшую нашу излишнюю горделивость! Ведает один только Бог, как сильно я опечалилась, узнав, что мир лишился такой талантливой балерины, как твоя мать!
Надеюсь на твое милосердие, моя дорогая, и очень жажду увидеть тебя у нас уже через неделю, ведь именно в это время состоится помолвка моего племянника Саске с дочерью одной очень знатной дамы, впрочем, хорошо тебе известной.
Будь благоразумна, моя милая Ино, и прими мои искренние сожаления!
Кстати, также мне нужно будет переговорить с тобой по очень важному делу, касающемуся твое погибшей матери, но не бойся, ничего сверхъестественного, простая формальность.
Что ж, дорогая моя, до скорого, я надеюсь, свидания!
С любовью и глубокой преданностью к вашей семье
Аи Яманако».
Письмо перечитывать не было нужды, и я поспешно спрятала его в предназначенную для этого деревянную шкатулку, которую я хранила в прикроватной тумбочке на нижней полке. Более чем прямо тетя Аи предлагала позабыть давнюю обиду и возобновить прежние крепки родственные узы; о причине ссоры я знала смутно: как-то мама по неосторожности обронила во время разговора со своей подругой о том, что одна из Яманако – тетя Минако – оскорбила ее и не пожелала извиниться. Но в детали мама никогда не вдавалась, и история оставалась мутной, как воды Мичигана, поэтому я не утруждала себя догадками и просто вместе с ней перерезала все контакты.
Однако, имела ли я право сердиться на тетю Аи, даже не догадываясь, в чем она провинилась? Хотя вынуждена признать, компания ее меня тяготила, как тяготит любого вынужденное общение с неприятным ему родственником.
Отец давно покинул Чикаго и жил с новой женой в Нью-Йорке, даже больше – в сердце Манхэттена, поэтому спрашивать разрешения навестить тетю не требовалось, и ответственность ложилась полностью на мои плечи. Нужно было написать тете ответное письмо с согласием или отказом присутствовать на свадьбе Саске, а настроением расточать милости, пусть даже в письменной форме, я не располагала, тем более, через четверть часа я должна была уже стоять у порога родной школы искусств, в которую меня приняли без всяких возражений, услышав только имя моей матери.
Когда автомобиль Сая, до неприличия прекрасный «Астон Мартин», остановился у моего подъезда, я уже закрывала на три замка массивную железную дверь с огромными позолоченными цифрами «138» — номера квартиры, которую я до недавнего времени делила с матерью.
Сай не успел даже набрать мой номер, как я выскочила из подъезда, мило ему улыбнулась и под внимательные взгляды давней соперницы за его сердце Нины легко села в салон автомобиля. Нет, я не злорадствовала, просто что-то помимо моей воли победоносно смотрело на бедняжку сверху вниз и уничтожительно скалилось: смотри, он со мной.
Приветственного поцелуя не было – не было и привычных расспросов о самочувствии и планах на ближайший вечер. Через три дня мы условились встретиться у парадного входа в Оперный театр, в котором открывался осенний сезон, среди приглашенных звезд мирового балета была и его сестра – подающая огромные надежды Лиза Айно, и сомнений в том, что Сай пропустит премьеру знаменитого Лебединого озера быть не могло, ну а мне как его девушке предстояло сопровождать его во все время выступления Лизы. Могла ли я рассчитывать на спасение субботнего вечера? Увы. Звание избранницы столь известного в широких кругах молодого и талантливого журналиста возлагало на мои плечи огромное количество обязанностей: от безупречного поведения до безупречной прически.
Была ли я готова перечеркивать требованиями высшего света и интеллигенции свое будущее? Отнюдь. Увольте, это настолько скучно, что не оправдывается даже завидным положением семьи Айно. Однако, если верить источникам, которым я привыкла доверять, у него на мой счет были очень серьезные намерения. Еще бы! – за два года, что мы встречаемся, я не дала ни одного повода для недовольства с его стороны или со стороны его семьи, к слову, весьма чопорной и чересчур правильной.
— Вынуждена сообщить, что мне придется покинуть тебя на следующей неделе, — не отрываясь от созерцания окутанного сизыми сумерками города, стремительно проносящегося мимо нас, я доложила о своих планах на ближайшее будущее, — у тетушки Аи женится племянник, мой кузен Саске, и мне нужно быть на церемонии. Я сегодня получила от нее письмо.
При этом я не смогла скрыть от Сая недовольство от предстоящей поездки. Подумав, будто эти чувства вызваны будущей разлукой с ним, он чуть заметно улыбнулся:
— Это та сумасшедшая тетушка, которая временами гуляет по ночам по пустым комнатам своего дома? Не понимаю, почему ты считаешь себя обязанной быть там.
— Она и Макото, мама Саске, родные сестры моему отцу. К тому же, очень скоро школа закроется на карантин, и я не знаю, чем занять следующие две недели.
— Ино, — я насторожилась: он очень редко обращался ко мне настолько холодно и серьезно, — я бы хотел поговорить о нашем будущем. Надеюсь, ты не удивлена этим.
— Какое будущее, Сай, — добродушно воскликнула я, заметив, как чиркнула по безупречно-красивому лицу незаметная улыбка: слегка надменная, свойственная исключительно семейству Айно. – Нам всего по восемнадцать. Что ты скажешь, когда мне стукнет тридцать!
— Обещаю не злорадствовать, — отшутился парень, но настроен он был слишком серьезно, чтобы закончить разговор на такой неопределенной ноте: — мои родители поддержали мое желание взять тебя в жены в ближайшие полгода.
Еще бы, мысленно усмехнулась я, трудно представить партию лучше меня – дочери знаменитой балерины и всемирно известного дизайнера – директора модного дома «Кельвин Кляйн», и сама я, не лишенная талантов скрипачки, достойно берегла честь своей семьи. Однако, по моим расчетам, предложение от Сая должно было прозвучать на полгода позже, ближе к весне. Какого же было мое удивление, когда он изъявил желание видеть меня в качестве члена семьи Айно уже сейчас – на пороге выпускного класса самой известной в США школы искусств, открывающей нам двери в великое будущее.
— Полагаю, твоя мама сильно сопротивлялась твоему решению.
— Так ты согласна? – проигнорировав мою попытку направить разговор в иное русло, прямо спросил Сай, лишая меня всякой возможности острить и юлить. Что за человек!
— Разве могут быть сомнения?
***
«Дорогая тетушка Аи!
Спешу поздравить Вас с таким счастьем как женитьба горячо любимого мною кузена Саске, и выразить огромную благодарность за приглашение. Конечно же, между нами не может быть никаких разногласий, и я уверена, что моя мать горько сожалела о том, что не смогла наладить с вами отношения.
С величайшим удовольствием посещу вас на следующей неделе.
К огромному сожалению, я не смогла отгадать личности таинственной дочери знакомой мне дамы, покорившей сердце кузена Саске. Надеюсь приятно удивиться знакомству с ней.
С любовью и уважением, Ино».
Курьер учтиво поклонился, принимая письмо и чаевые.
За окном пылала всеми красками осень, и я не могла лишить себя удовольствия наблюдать за медленным закатом, начинающимся розовыми дымками у самой кромки горизонта и постепенно охватывающим ярким пожаром все холодное небо.
Разве было что-то прекрасней сонного города с алым куполом над головой? Могло ли быть зрелище величественней отражающегося персикового света от облаченных в зеркала небоскребов?
С момента признания Сая в серьезных намерениях насчет меня прошло уже три дня – именно сегодня состоится открытие сезона в Оперном театре, где будет выступать Лиза. И хотя за это время мы с ним так ни разу и не увиделись и не созвонились, ровно в восемь часов он должен был встречать меня у величественных орнаментированных дверей храма искусств, куда грозилось явиться в этот вечер все высшее общество города. Страшно подумать, сколько будет презрительных и высокомерных взглядов, уколов ревности, уничтожительных улыбок…
Именно это вынуждало по нескольку часов стоять около зеркала и выискивать в своем образе прорехи, чтобы их не выискали потом, прилюдно. На этот раз выбранный Мартой наряд пришелся мне по вкусу: классическое черно-белое сочетание, маленькое французское платье чуть выше колен, без дополнительных кружев и рюш, только благородство шелка, отливающего жемчугом при свете. В качестве украшения – ожерелье из черного жемчуга, подаренное Саем на прошлое Рождество. Волосы пришлось уложить в скромный пучок, освободив две пряди, и моя любимая часть – маленькие туфли на невысоком каблуке.
Есть ли город прекрасней нашего в яркой мишуре заката? И хватит ли слов, чтобы описать красоту затухающего дня с высоты пятнадцатого этажа? Как алое солнце прижимается к кромке горизонта, тонет и теряется среди высоких домов, отражающих зеркальной поверхностью малиновый свет, как купол неба постепенно холодеет, остывает, и только розовая дымка облаков, почти незаметных, напоминает о прекрасной смерти дня.
Часы отсчитали половину восьмого.
Через открытое окно пробивался шум оживившегося бульвара: смех, разговоры, ссоры. Такси уже ждало меня у подъезда.
Как и предполагалось, Сай ждал меня у высоких четырёхметровых дверей Оперного театра, расписанных знаменитым в наше время художником-реставратором Коллином Иствудом. Огромные фигуры богов у входа, высокие, величественные, как само воплощение искусства, миллионы светлых окон на лике овального здания, широкая лестница до дверей и невообразимой красоты отцветающий парк, пересыщенный за лето солнечным светом и теперь устало роняющий одно за другим пожухлые листья на подернутую желтизной траву. Темнеющее с востока небо опасно низко висело над крышей театра и нашими головами, сквозь дымчатые облака проглядывала бледно-желтая луна.
Сай встретил меня теплой улыбкой и просьбами ничего не говорить его родителям о сделанном предложении, в руках он держал огромный букет нежно-кремовых роз с вплетенными веточками жасмина для Лизы. Одет он был в черный бархатный костюм от Армани. Минутная стрелка его Ролекса уткнулась в отметку «без десяти восемь», дрогнула за ней и часовая.
Родители Сая, как и ожидалось, ждали нас в огромном холле с зеркальным потолком и множеством маленьких белых диванчиков для отдыха у стен. Его мама, Алиса Айно, некогда славилась восхитительной, завораживающей красотой, отцветы которой она пыталась сохранить на протяжении последних десяти лет. Прекрасная, как иссохшая роза в стеклянном футляре, она встретила меня самой приветливой из всех имеющихся у нее в арсенале улыбок и даже сделала комплимент моему платью, поздравила меня с успехами в школе и посоветовала больше спать, чтобы восстановить цвет лица. Алиса в свое время соперничала с моей мамой за право называться лучшей: в школе, на сцене и в жизни, и, потеряв достойного оппонента, она, подобно самым настоящим самодурам, сама себе подарила корону, трон и слишком высокий для себя титул живой легенды.
Насколько мне известно, в юности она увлекалась наркотиками и выходила на сцену под навесом сладкого дурмана – так она снимала стресс и жуткое волнение, ворочавшееся колючим ежиком в животе.
Отец Сая, мистер Айно, как и бесчисленное количество лет назад управлял фармацевтической компанией, занимающейся разработкой лекарств от ожирения/старения/депрессии. К огромному счастью всего семейства Айно, покупатели не видели разницы между одинаковыми таблетками в разных упаковках и дозах.
Мистер Айно искренне обрадовался, увидев меня, даже обнял и пригласил на День Благодарения в их коттедж на небольшой званый вечер в честь праздника.
— Ох, — вдруг встревожилась миссис Айно, — наверное, уже пора занимать места. Не хочу пропустить ни секунды представления! Уверена, Лиза будет сегодня блистать!
— Конечно, — подхватила я, направляясь к широкой лестнице, ведущей на второй этаж – ко второму ярусу, где располагались места для родственников артистов или просто богатых людей, — ведь у нее такая талантливая мама!
Алиса одобрительно улыбнулась и приняла руку мужа. К моему огромному счастью, Сай не последовал примеру отца и продолжал восхвалять таланты еще не выступившей сестры, мне оставалось только безучастно поддакивать и делать вид, будто разглядываю туфли только из-за собственной глупости.
Не было секретом, что семейство Айно не считало меня достойной своего единственного наследника и будущего управителя всей корпорации «In your hands», но разве могла я показывать собственную неприязнь к их высокомерию, когда до алтаря под руку с Саем меня отделяли чуть меньше, чем шестьдесят дней? У него всегда было много поклонниц, и не только в толстом кошельке и блестящем Астон Мартине было дело – Сай был красивым, будто сделанная на заказ статуя античного бога. Все идеально, правильно до тошноты. Даже я замечала собственное несовершенство рядом с ним.
— Я так рад, что сегодня ты будешь рядом с нами, — добавил он, когда мы уже заняли свои места и замерли в ожидании.
Основной свет ровно ложился на весь зал, на все ярусы из огромной хрустальной люстры в виде цветка лотоса. Цветка, грозившегося разнести вдребезги все, случайно или нет, не удержи его крепление.
— Не представляешь, как рада я.
Когда зал погрузился в долгожданную темноту, все затихли будто по команде режиссера. Мощные прожекторы пронзили огромными лучами большую и высокую сцену, на которой начало оживать действие…
Лиза то и дело восклицала, какой гений постановщик, как жестоко, но справедливо над ними измывался режиссер, как прекрасно играл оркестр, и как щедра на аплодисменты оказалась очень довольная публика. Подаренный Саем букет нежно-кремовых роз вместе с остальными оставила в гримерке, потому что унести все она бы точно не смогла. Алиса крепко держала в руках руку дочери, отец семейства свысока поглядывал на выходящих из зала и всем видом показывал гордость за талантливую дочурку, покорившую весь город и полмира.
Сама Лиза, высокая и очень худая шатенка с выразительными вечно влажными зелеными глазами, обращалась только к своему жениху — Ксандру. Молодой человек смотрел на нее безгранично-преданно и восторженно, будто перед ним стояла сошедшая с небес Мадонна. Сай о чем-то рассказывал отцу, а я повторяла: никаких ошибок.
— Уверена, дорогая, сегодня ты заслуженно стала жемчужиной в короне нашего театра.
Она улыбнулась столь явной лести и без проблем проглотила ее, даже не морщась. Верно, слишком высоко ценила свой талант, чтобы допустить мысль о вранье. В ее годы моя мама действительно успела покорить полмира.
— Ох, я так устала, — она опустила глаза и, высвободив руку из маминых ладоней, коснулась жениха кончиками пальцев, почти нежно, — мне бы хотелось отдохнуть.
Алиса поддержала мысль дочери о том, что уже поздно и пора по домам, потом обернулась ко мне и предложила прийти завтра к ним на ужин в честь возвращения Лизы с гастролей и ее помолвки.
— К сожалению, — извинилась я, отмечая, как огорчилась она, — но завтра мне нужно будет навестить тетю Амели. Мой кузен женится, и мне необходимо присутствовать.
Поблагодарив за приглашение, я уверила ее, что большей потери мне не удавалось претерпевать.
Уже в машине Сай предложил мне навестить их по приезду домой от тетушки. Мы почти не разговаривали, и короткие пятнадцать минут езды превратились в целую бесконечность чего-то недосказанного, что вертелось на языке, но никак не решалось слетать с губ. Он то и дело поворачивал голову и снова отворачивался, бледный, в нерешительности кусая внутреннюю сторону щеки. В тревожную тишину тихо капал напевный голос Тони Брэкстон из плеера; Сай терялся в сомнениях, я это видела.
— Так как насчет навестить нас? – напомнил он, когда уже потерял надежду услышать мой ответ.
— О, — пришлось отвлечься от тоскливой мысли о семидневной поездке к тетке, которую я почти не знала, — да, было бы неплохо. Лиза будет с вами?
— Да, — при имени сестры он расслабился и даже позволил себе сдержанно улыбаться, — я так надеюсь, что вы сдружитесь.
Тесным общением с еще одним из семейства Айно моя нервная система не выдержит. Еще ни разу за свои восемнадцать полных различных знакомств лет я не встречала никого заносчивей этих людей. Несмотря на то, что с самого детства путешествуя с мамой по континенту и знакомясь с мировыми звездами балета и оперы, я никогда не видела, чтобы эти знаменитые люди задирали нос выше статуи Свободы.
— Я тоже надеюсь подружиться с ней. Она кажется такой… милой.
Сай остановил машину у обочины и серьезно посмотрел на меня, ожидая чего-то. Может быть, ответа на непрозвучавший вопрос. С минуту мы молчали, будто назло друг другу, и к концу двенадцатого часа он подался вперед, нашарил в бардачке маленькую бархатную коробочку нежно-голубого цвета и глубоко вздохнул.
Это означало только одно: «Здравствуйте, миссис Айно, вы чудесно сегодня выглядите. Позвольте мне ради вашего удовольствия расшибиться в лепешку.
О, молодая миссис Айно желает полмагазина? Зачем мелочиться, берите весь!
Боже, Ино, дорогая, ты сегодня не соответствуешь нашей семье. Пожалуй, ты останешься без ужина и десерта на ближайшую неделю».
Примерно такое неопределенное место, в котором нельзя было даже сразу понять – в ад или рай ты попал.
— Дорогая, — он взял меня за руку и поцеловал ее, — я официально прошу тебя стать моей женой. Согласна ли ты принять мое предложение?
Проблема женщин в том, что последнее слово все равно за мужчинами, несмотря на безграничную власть над ними. Во всем моем поведении, казалось бы идеальном, все же оказались прорехи, за которые зацепился Сай. Неужели я так похожа на человека, мечтающего стать миссис Айно?
Мое глупое молчание было расценено за соглашение, и изящное колечко из белого золота в обрамлении россыпи маленьких кристальных бриллиантов легко скользнуло по безымянному пальцу, оставив холодный след на чуть влажной коже. Драгоценные камни выхватывали свет и дробили его, разбрасывая по всему салону.
На самом деле мысленно я уже прощалась с привычной мне жизнью и мерила шкуру одной из Айно, прославленными на весь континент выдающимися дарованиями и выдающимся высокомерием. Для меня никогда не было секретом, что я рассматривалась в качестве еще одной в коллекции талантов, собираемой Алисой. Если бы она знала кого-то голубых кровей с грандиозным будущим на поприще искусства, без сомнений, предложение руки и сердца Сай делал бы этому человеку.
Весь остальной путь прошел в восторженном молчании, наполненном звенящего счастья – кристально чистого, как хрусталь. Сай не отрывался от дороги и прокручивал в голове признание родителям о своем решении жениться. Я же была уверена, что не дозвонюсь до отца, и о моей свадьбе он узнает не раньше, чем через полгода после венчания. Меня интересовало одно: как бы отреагировала мама, узнай о моем поступке. Одобрила ли? Я не уверена, что она вышла замуж за отца по любви, но поддержала бы она меня? Мне нужно было поговорить с человеком, знающим мою мать как самого себя, но с этим человеком нас разъединяли океан и совершенно разные взгляды на жизнь.
Человек, которому мама посвятила всю себя и кому отдала частичку своего сердца, талантливый художник из Франции, категорически отказывался дотрагиваться до жизни, которую мама вела на публике. Он любил ее настоящую – вне сцены балета, без грима и макияжа, простую женщину с именем Серена.
Не могла же я сорваться во Францию, к совершенно незнакомому человеку, чтобы спросить о том, что думала мама насчет браков по расчету, несмотря на то, что в свое время она сама стала женой подающего огромные надежды молодого дизайнера, впрочем, нисколько ею не любимого?
Дом выглянул за поворотом острым углом и ярким плакатом на боку. Сай осторожно заехал на оживленный двор, и рассевшаяся по скамейкам и качелям молодежь на секунду зажмурилась от яркого света фар автомобиля; так уж получилось, что фонарей здесь не было, и обычно с приходом ночи почти вся улица засыпала в абсолютной темноте. Радовал светом только рядом пролегающий проспект, чудом избегающий многокилометровых пробок, заполняющих город с чудовищной скоростью опасного вируса.
Сай пообещал с утра встретить меня у подъезда и довезти до школы.
Утро выдалось холодным, несмотря на первые числа сентября. Лужи, покрытые изморосью, тоскливо кривили хмурое небо зеркально-гладкой поверхностью плоских животов, подернутый инеем асфальт матово блестел, жухлую траву припорошили прелые и успевшие за ночь перегнить листья. На полуголых деревьях пугливо пережидали холод куцые воробьи. Если бы не теплое пальто, целомудренно накинутое на плечи, ветер сорвал бы остатки теплоты, а не рассеявшаяся ночная прохлада гарантированно подкосила мое здоровье простудой.
Сай, как ему и полагалось, ждал меня около супермаркета, пальцами стуча по баранке руля, запонки на манжетах, будто маленькие алмазы, бросали озорных солнечных зайчиков на безликие дома. Сам он выглядел бледнее обычного и даже позволил себе незаметно зевнуть. Когда же его взгляд смог выхватить мою фигуру из общего утреннего городского фона, он приосанился и улыбнулся. По привычке я улыбнулась в ответ и села в автомобиль.
— Не выспался? – вопрос прозвучал грубей и резче, чем мне хотелось бы, но Сай, обычно чуткий к таким вещам, как тон и манера разговора, не обратил внимания. Наоборот, он даже тронулся моим вниманием.
— Лиза и ее жених просидели с нами до четырех утра, — сонно ответил парень, заводя машину.
«Астон Мартин» тихо шипел, проматывая километры дороги, плавно змеей входил в повороты и мягко тормозил, максимально сокращая тормозной путь; когда нужно – задорно сверкал фарами, когда нужно – злобно рвал острым бампером ветер. Подаренный в честь поступления в Гарвард автомобиль верно служил Саю уже третий год.
— Знаешь, мама несказанно обрадовалась, услышав о твоем согласии. Она сказала, что не сомневалась в тебе.
Миссис Айно заранее знала о предложении Сая и не ввинтила в меня две обоймы девятимиллиметровых? К своему удивлению, я оказалась гораздо подходящей для роли невесты их дома, чем могла предположить тетушка Амели, некогда шепнувшая маме по секрету о том, что рано или поздно я стану одной из Айно, если на горизонте не замаячит молодая родственница Королевы Британской.
— Ты удивлена? – чуть разочарованно спросил Сай, быстро перемещая взгляд с дороги на действительно пораженную меня. – Мама полюбила тебя с первой минуты знакомства и искренне желала видеть тебя в качестве моей жены. Просто она не любит показывать чувства тем, кто не является членом нашей семьи… официально.
— Значит, она была во мне не уверена?
— Не совсем, — улыбнулся парень, — она считала тебя слишком юной. Тебе ведь всего восемнадцать.
— Я тоже привязалась к ней за два года.
Здание школы резко выскочило из-за поворота и грозно чиркнуло по спокойному утреннему пейзажу броскими буквами на лицевой стороне «Школа искусств». Двор, как обычно, напоминал оживленную ярмарку от переполнявших его учеников. Быстрым потоком они шли с разных концов на крыльцо, а потом скрывались за толстыми кирпичными стенами здания. Сай остановился у ворот и тепло попрощался со мной, надеясь успеть после университета встретить меня и подвезти хотя бы до вокзала.
Как и ожидалось, Марта ждала меня в холле около главной лестницы, открывающей дорогу до этажей выше. На этот раз, вопреки ее желанию, мама-таки заставила ее надеть узкую юбку-карандаш черного цвета и белоснежную рубашку с шикарным воротником. Если бы не многолетнее знакомство, я бы подумала, что она пришла в школу в качестве нового преподавателя.
Холодные серебристые стены школы редко в каких кабинетах не были украшены грамотами и фотографиями учеников с концертов или выступлений. Так, весь коридор второго этажа был отдан наградам танцевального класса, а третий и четвертый – музыкантам. Наши с Мартой портреты с дебюта висели вместе – огромные, почти в человеческий рост, в изящных серебристых рамочках ручной работы. Как говорил преподаватель вокала, скрипка и пианино не должны играть раздельно.
Так и мы с Мартой никогда не расставались.
Несмотря на многолетнюю привязанность, сложно было найти хоть что-нибудь общее между нами: от внешности до взглядов на мир мы являли полную противоположность друг другу. Не по словам вспыльчивая Марта еще больше подчеркивала мое спокойствие и хладнокровие. Единственным связующим звеном между нами было социальное положение наших семей.
— Ты видела это?! – возмущенно указала на прикрывавшую узкие колени юбку Марта, постоянно поправляя ворот рубашки. – Я похожа на монашку времен Тюдоров. Не хватает только Библии в руках, и – та дам! – Марта уже само воплощение целомудрия.
Пестрая толпа учеников охотно пропускала нас к кабинету истории, и все время, пока мы поднимались до четвертого этажа, Марта Свивенс не прекращала жаловаться на деспотичность и крайнюю консервативность взглядов довольно пожилой матери, урожденной аристократки, чья родословная брала начало со времен Елизаветы Первой. Как настоящая английская леди она не могла смириться с небольшой развязностью дочери и всячески пыталась привить ей скромность в поведении. И все же в Марте проглядывались манеры аристократки от рождения: она позволяла себе опаздывать не дольше пятнадцати минут, во время важных разговоров сохраняла таинственную молчаливость и никогда не знакомилась с парнями в кафе или барах.
— Тебе идет, кстати. Ты выглядишь очень милой.
— Боже, — взмолилась Марта, возводя руки к потолку, — ну за что мне это?
Вся школа была заставлена банками с краской, валиками, шпателями и большими ведрами с грунтовкой: прошлый семестр пришлось растянуть до июля в связи с большим количеством экзаменов, и ремонт доделать за два месяца рабочие не смогли. И несмотря на то, что первое сентября мы проводили в прошлое две недели назад, половина кабинетов осталась неотремонтированной, и поэтому руководством было принято решение закрыть учреждение на карантин. Ученикам была гарантирована неприкосновенность рождественских каникул из-за внезапного двухнедельного отгула.
Марта неожиданные каникулы намеревалась провести дома, в компании горячего чая и трех сезонов недосмотренного ею Доктора Хауса – все лето она загорала под жарким испанским солнцем и истосковалась по мягкому приветливому дивану, всегда радостно встречающему ее после утомительного учебного дня или бессонной, полной смеха ночи. Она планировала взять меня в качестве собеседника, клялась, что Хаус покорит меня с первой серии, и дико расстроилась, когда узнала, что первые семь дней я намеревалась гостевать у тети.
— Да ты же ее терпеть не можешь! – не теряла надежды подруга, беря в доводы все, что имело малейший здравый смысл. – Думаю, она не сильно обидится, если ты не поедешь.
— Поверь, она обидится.
— Я уверена, что она мечтает заманить тебя к себе, чтобы отомстить за ссору с твоей мамой!
— Дорогая, у тебя фобия.
— Я не видела тебя все лето! Мне срочно нужно восполнить дефицит тебя.
— Вот это подмечено вполне справедливо, — отвела я, открывая дверь кабинета, в котором ненадолго устроился преподаватель мировой истории и политики.
Он уже сидел за учительским столом и торопливо заполнял журнал за сегодняшнее число. Мы ненадолго отвлекли его от работы, но уже через пару секунд он снова склонился над документом, пока староста группы, вцепившись внимательным взглядом на дверь, считала опоздавших и тех, кто так и не соизволил переступить порог кабинета.
К нашему с Мартой удивлению, было уже пять минут девятого.
***
Погода не исправилась даже к полудню: небо повисло еще ниже, облака, наслоившись друг на друга, вообще заслонили собою солнце, угрюмый город лениво вышагивал каждый час и с нетерпением ждал момента, когда сможет отдохнуть. Высокие деревья тяжело прогибались под сильным ветром и печально роняли на сырую землю слабые листья, едва ли тронутые желтизной.
Лето умерло прежде, чем города коснулась осень. В воздухе повисла неопределенная пустота: не холод и не тепло, не солнце и не дождь. Что-то бесцветное, унылое, будто неизбежная серость.
Вокзал, вопреки ожиданиям, оказался огромной площадкой с расставленными по стоянкам автобусами, на широких лобовых стеклах которых красовались маршруты. Сай, заранее купивший мне билет, просто смотрел перед собой – через внезапно сгустившийся туман. Он не одобрил мое решение ехать вопреки надвигающемуся дождю, из-за которого, несомненно, по дороге возникнут проблемы.
Он уже предложил самому довезти меня до тети, но я довольно ясно дала понять, что волноваться поводов нет, весь путь займет не более двух часов, и что дома его ждет сестра, которой предстояло переехать в квартиру к жениху в связи с их венчанием. После долгих уговоров Сай решил дождаться со мной автобуса, лично посадить меня на место и проконтролировать, чтобы я пристегнула ремень безопасности, который старательно игнорировала в его автомобиле.
Автобус – большая темно-синяя машина с белыми полосами на боковой части – подъехала ровно в назначенное время и с охотой проглотила столпившихся пассажиров. Попрощались мы коротко – он обещал встретить меня через неделю и пожелал удачной дороги.
***
На вокзале уже у места прибытия меня встретил высокий мужчина в темном костюме шофера, позади него чернела «Ауди Q7» позапрошлого года. Он учтиво поздоровался, подхватил легкую дорожную сумку и положил ее на заднее сиденье.
Погода здесь ничем не отличалась от погоды в городе, только на асфальте блестели молодые лужи после утреннего дождя. Сильный ветер к моменту моего приезда успел разогнать толстые тучи и освободить от их оков чистое высокое небо и яркое пока еще теплое солнце. Под ногами шипела вода, над головой недовольно висело солнце, больше похожее на холодную монету. Всю дорогу шофер чрез зеркало заднего вида разглядывал дочь знаменитой балерины и племянницу не менее известной певицы Аи.
Когда мы оказались у ворот шестиэтажного коттеджа, построенного в стиле английских дворцов девятнадцатого века по замыслу молодого дизайнера Уолли Бернера, шофер коротко бросил через плечо: «Приехали».
Здание, вырванное из позапрошлой эпохи, горделиво высилось над остальной частью огромного земельного участка, отданного под сады и милые деревянные беседки. За домом, в большой атрии, скрывались бассейн, три гаража и небольшая теннисная площадка.
Из-за плохой погоды пустой сад невольно навевал воспоминания о старом парке, давно заброшенном горожанами, но горячо любимом Мартой, случайно нашедшей это чудо и логово уединения. В сухих фонтанах, очищенных от загрязнившейся за лето воды, лежали кучи сорванной листвы, земля, в опустелых беседках поселилась одинокая осень.
Шофер открыл ворота и впустил меня внутрь, сам обогнал меня и унес чемодан с вещами в дом. Как и ожидалось, встречать меня никто не собирался.
Коттедж я совсем не помнила, поэтому все для меня было внове, неприветливая дверь распахнулась, и на пороге возникла служанка в черно-белой униформе, поклонилась и жестом пригласила меня в дом.
В просторной гостиной кроме тети и незнакомой мне женщины никого не было, она сидела напротив камина и вместе с консультантом листала каталог, выбирая цветы для свадебного букета и украшения праздничного зала. Увидев меня, она улыбнулась и бросилась меня обнимать.
— Дорогая, как я рада тебя видеть! Господи, неужели тебя никто не встретил? Не представляешь, как обрадуется твоему приезду Саске! – впрочем, она очень быстро опускала в разговоре ту часть, которая была ей не интересна. Она могла спросить, но ответа не требовать, даже наоборот – она спрашивала, чтобы вы молчали в угоду ей.
— О да, он в особенности будет рад мне.
Она присела на прежнее место и попросила присесть рядом с ней.
— Мы выбираем цветы для букета невесты, не хочешь нам помочь советом? Сколько помню, твоя мама просто обожала цветы и держала большую теплицу, за которой ухаживала сама.
— Что предпочитает сама невеста?
— О, — чуть раздраженно воскликнула тетя, — она любит ромашки. Но какие ромашки на свадьбе с таким, как Саске? В итоге, я решила взять этот вопрос на себя и теперь мучаюсь.
— Предлагаю белые касабланки, думаю, от роз стоит воздержаться. Можно также использовать неприметные ландыши, которые только оттенят красоту лилий.
Тетя просияла:
— Отличный вариант, дорогая. А как насчет алтаря?
— Можно использовать очень красивые и приятно пахнущие жасмины или каллы. Прекрасные цветы.
— Моя дорогая, это просто великолепная идея. Думаю, этот вариант наиболее приемлем для нас, — обратилась она к ответственной за украшение главного зала, — кстати, — повернулась она ко мне, — Миранда тебе не показала твою комнату?
Я отрицательно качнула головой, и тетя недовольно цокнула языком:
— Ох уж эта прислуга. Можешь подняться на третий этаж, она встретит тебя у дверей твоей спальни. Надеюсь, она тебе понравится.
Широкая прямая лестница вела наверх, где по обыкновению располагались комнаты для гостей, спрятанные от посторонних бильярдные кабинеты, библиотека и большая коллекция дорогих картин, собираемая дядей. Третий этаж полностью был отдан под спальни, вдоль длинного коридора, уходившего в далекую бесконечность, тянулись двери и между ними – небольшие столики с маленькими статуэтками. Темно-зеленые стены в узкую черную полоску упирались в черную точку, куда не добирался свет от настенных бра.
Миранды около двери моей комнаты не было, зато у одного из столика с вазой с георгинами, прислонившись к нему стоял Саске Учиха собственной персоной. И ждал он, видимо, именно меня.
— Какие люди, — саркастично протянул племянник, криво улыбаясь, — Джон Жуан в юбке пожаловал к нам.
— И тебе доброго утра, Саске, — в тон ему ответила я, подходя ближе на шаг.
Его цепкий взгляд скользнул по мне и задержался на крупном прозрачном бриллианте кольца.
— Вижу, ты помолвилась. Кто этот несчастный, не знающий твоего бурного прошлого?
Пришлось сдержанно улыбнуться, показывая полное безразличие: Саске, конечно, очень старается задеть, но я слишком хорошо знаю его грехи и ошибки, чтобы принимать во внимание его слова. Я могла бы даже упомянуть о Карин и их не рождённом ребенке, но предпочла обойти проблему стороной:
— Впрочем, как и ты. Тетя что-то говорила про знаменитую мать твоей невесты, но я так и не смогла распознать ее личность. Не подскажешь? Может, она актриса? Или певица? Или, как моя мама, балерина?..
Саске мрачно усмехнулся, щуря раскосые глаза, и спрятал руки в разрезах карманов черных брюк. Еще с самого детства его приучили носить исключительно костюмы, как меня – платья.
— Ты же знаешь тетю, — ответил парень, — для нее простой кашель признак туберкулеза. Не стоит верить ей на слово. На самом деле я здесь, чтобы проводить тебя в твою комнату.
Он кивнул в сторону полуприкрытой двери, из проема которой пробивался тусклый свет.
— Не слишком хочу, чтобы тебе понравилось, но раз тетя настаивает – располагайся.
Он посторонился, пропуская меня внутрь, но у самого порога положил руки мне на плечи и чуть притянул к себе: с такого расстояния я смогла уловить легкий аромат его парфюма, что-то вроде дерзкого «Феррари». Шею обожгло от холодного шепота:
— Веди себя хорошо. Не заставляй меня злиться.
Я раздраженно смахнула его руки и получила резкий, злой смех прямо в затылок – с этим ублюдком придется еще воевать.
***
На этот же день была назначена встреча с невестой Саске и ее родителями, и именно поэтому Учиха бросал раздраженные взгляды на парадную дверь, через которую предстояло пройти его будущей супруге – за ней очень внимательно буду следить я, главная головная боль младшего наследника клана. К своему удивлению, я уже чувствовала ее запах, слышала ее смех, даже разговаривала с ней в собственной голове.
Тетя Аи бодро распоряжалась прислугой, указывая что и куда ставить: вазы с цветами на журнальный столик около диванчика, полные хрустальные конфетницы рядом с чашками для чая, шампанское – в маленькое ведерко со льдом. Слуги толпились, мешали друг другу, недовольно перешептывались, и все же старательно выполняли капризы хозяйки. Молодая горничная поправляла тяжелые драпированные шторы.
Комната, которую мне предложили на время моего пребывания, располагалась на третьем этаже, прямо над библиотекой. Как сказала тетя, в ней когда-то жила моя мама, когда только вышла замуж за отца. Роскошью обстановки она не отличалась, но полностью удовлетворяла моим потребностям: большие окна выходили на крытый задний двор, за которым начинался густой и мрачный лес, вдали, у самой кромки горизонта чернели извилистые контуры высоких холмов. Нежно-лиловые обои украшала россыпь стеклянной крошки. Ровно половину комнаты занимала большая двуспальная кровать, у стены напротив красовался шикарный будуар. Две двери вели в гардеробную в маленькую ванную комнату с душевой кабинкой и аккуратной раковиной.
Дверь из матового стекла легко скользнула в паз, открывая хранилище некогда принадлежавших моей маме нарядов, и здесь было все: от пышных бальных платьев до узких обтягивающих брюк. На прикроватной тумбочке покоилась ее фотография с отцом на отдыхе в Швейцарии. Может ли человек чувствовать что-то, трогая стены, хранившие в памяти прикосновения родного человека? Я чувствовала, как через пальцы мне передается та безграничная нежность, которой моя мать была преисполнена. Я была обязана сохранить ее честь в доме, в котором ее недолюбливали все – от тети Аи до Саске.
В честь знакомства с Сакурой я предпочла надеть фиолетовое коктейльное платье до колен с невысоким вырезом на боку, туфли – жемчужные, волосы уложила в привычную мне прическу, подняв высоко хвост и отпустив две пряди.
В коридоре меня поймала Миранда и попросила от лица тети Аи заглянуть к ней в комнату, находившуюся в самом конце третьего этажа. Дверь была приоткрыта специально для меня.
Застала я ее сидящей на стуле и державшей в руке небольшую кастрюлю с бесцветной тошнотворно пахнущей жидкостью. Это был формалин. И моя тетя дышала его парами. Довольно странный способ сохранить красоту, но на что только не пойдут выцветающие женщины ради нее?
Тетя отложила кастрюлю и жестом пригласила меня присесть рядом с собой, я послушно села на кровать.
— Наверное, тебе непривычно видеть меня в таком виде, — усмехнулась она, показывая на не до конца сложенные в прическу волосы, прядями лежавшие на ее плечах и спине.
— Я догадывалась, что вы, как и все, тоже укладываете волосы каждый день, отводя на это по меньшей мере полтора часа, — ответила я, добродушно улыбаясь.
— Вообще-то я пригласила тебя по очень важному вопросу. Это касается Саске и его будущей жены – Сакуры, — я вскинула брови и внимательно посмотрела на тетю. Так-так, что же такое замыслила эта сумасшедшая женщина? – Дело в том, что мне очень нужна твоя помощь.
— Конечно, тетя, можете просить меня о чем угодно.
— Мне нужно, чтобы ты расстроила свадьбу Саске и Сакуры.
— …но зачем? По-моему Саске с ней счастлив.
Удивлению моему не было предела – с чего бы тете мешать счастью обожаемого племянника? На получение заветного ответа придется дать обещание ей помочь, но разве игра не стоит свеч? И есть ли способ лучше досадить любимому кузену? И можно ли найти веселее занятия, чем расстройство чьей-то любви? В этом определенно был и мой интерес.
— Он сам не понимает, что творит, глупый мальчишка! – в сердцах воскликнула женщина, и в глазах ее, подобно уничтожающему огню, вспыхнули гнев и отчаяние. – Он делает это нам назло – приводит в дом безродную и совсем невоспитанную девку с улицы!
Злобу она вымещала на несчастном носовом платке, который сминала пальцами, сжимала в ладонях и, в конце концов, порвала. Слова рвались из нее, будто почуявшие свободу дикие птицы – о да, она нашла того, кто ее поймет!
— Он познакомился с ней в ночном клубе! Что может знать девушка, гуляющая по ночным клубам и знакомящаяся там с парнями?! Я знаю, что почти бессильна в этой ситуации, и это ужасно меня расстраивает, но я ведь могу рассчитывать на твою помощь?
Единственной причиной, по которой тетя возненавидела Сакуру Харуно – это ее происхождение. Бедная девочка, если бы она знала, какой гнев на себя навлечет, постаралась бы родиться в другой семье, более интеллигентной.
— Если ваше счастье напрямую зависит от этого, — я доверчиво положила руку ей на колено и чуть сжала его, понимающе улыбаясь, — я не могу вам отказать, дорогая тетя.
Она, позабыв все свои принципы, бросилась меня обнимать.
— Ты не представляешь, какую услугу делаешь мне и глупому Саске, решившему идти на поводу собственной гордыне!
Да нет, тетя, это вы не представляете, какую услугу сделали мне, подарив возможность насолить младшему наследнику клана Учиха.
— Мне нужно больше узнать о Сакуре, — как только она успокоилась и присела на прежнее место, беря в руки зеркало и пудреницу, я попросила пересказать мне все, что произошло.
***
Как и предполагалось, гости уже ждали нас в гостиной, уютно утроившись в мягких нежно-бежевых креслах. Саске сидел рядом с Сакурой, невнимательно слушая рассказы ее матери о непогоде, настигшей их по пути. Верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, обнажая белую шею и небольшой треугольник крепкой груди, и это еще больше смущало и так уже розовую от волнения Харуно. Завидев нас на лестнице, медленно спускающихся и добродушно улыбающихся, Учиха притянул невесту к себе, по-хозяйски обняв ее за талию. Мать Харуно просияла, а сама Сакура сникла, разгадав причину его внезапной нежности.
— Боже, нам так жаль, что мы не успели вас поприветствовать! – воскликнула тетя, тепло улыбаясь гостям. Мама Сакуры бросилась к ней на шею, сама Харуно смущенно пролепетала слова приветствия нам обеим.
Если в двух словах попытаться описать Харуно, то можно упомянуть миловидное личико и живые зеленые глаза, но не яркие, как весенняя листва, а матовые – будто цветное стекло. Волосы, варварски выкрашенные в розовый цвет, придавали ей вульгарной дешевизны, и если бы не скромное платье нежно-голубого цвета, ее можно было бы принять за уличную девку. Нежная кожа, цвета взбитых сливок, светилась изнутри и делала ее похожей на очень милого ребенка, внезапно очутившегося среди незнакомцев.
Я улыбнулась, отвечая на рукопожатие. Как только все расселись по местам: Сакура с Саске, трепетно держась за руки, на одном краю дивана, я – на другом, тетя Аи и мама Харуно, Маи на креслах, служанка суетливо разложила на столике чайный сервис, подала пирожные и разлила чай по чашкам.
Сакура почти не говорила, только тихо отвечала на вопросы матери и тети Аи, Саске хмуро следил за мной и своей невестой, которая еще сильнее смущалась под пристальным взглядом Учихи. Сдается мне, она совсем его не знает, раз принимает холодную расчетливость за внимание.
Когда в сторону Харуно полетела очередная колкость от тети, которую они не распознали и ошибочно приняли за любезную шутку, Саске резко встал с места – Сакура вздрогнула и испуганно посмотрела на меня, ожидая ответа. Я невозмутимо пожала плечами. Его ярость меня забавляла.
Он откашлялся и очень вежливо попросил меня помочь ему принести из его комнаты эскизы свадебного платья для Сакуры, которые разработал мой отец и по электронной почте выслал из Нью-Йорка.
Тетя встревожилась и замолчала, обрывая ответ на вопрос Маи.
— Саске, — осуждающе сказала Сакура, — ты ведь можешь и один их принести.
Видимо, девочка решила меня защитить от своего злого жениха.
— Ничего, Сакура, — улыбнулась я, — все в порядке.
— Да, — сухо поддержал Саске, — мне нужен ее совет насчет них. Никак не могу выбрать лучший, а Ино, как известно, большой знаток красоты.
Как только мы скрылись из вида, он схватил меня за руку и почти потащил на второй этаж, и если бы я не начала идти быстрее, синяков на запястьях было не избежать.
Уже в коридоре он прижал меня к стене, скрутив кисти.
— Что вы замыслили?
Жгучая боль, как при ожоге, опалила руки. Я тихо зашипела и оттолкнула его. У нас давно не было таких теплых встреч и страстных разговоров.
— У тебя галлюцинации. Мы ничего не замышляли.
— Если что-нибудь помешает моей свадьбе, платить будешь ты.
— Брось, — усмехнулась я, — детское упрямство не повод угрожать. И так понятно, что ты женишься назло своей семье. Что сказал Фугаку-сан? Неужели похвалил?
— Не твое дело, — ощетинился Учиха. – Я тебя предупредил. Попробуй только помешать мне.
Не дождавшись ответа, он ушел в свою комнату, через минуту вышел оттуда с тремя рисунками от моего отца. На всех трех были изображены размытые силуэты тощих моделей, а на них – эскизы свадебных платьев. Такой красоты я не ожидала даже от своего отца – возглавляющего модный дом Кельвин Клейн в США. Саске распечатал присланные по е-мейлу наброски.
Наугад я указала на рисунок посередине, остальные два он смял и выбросил в пустую вазу, и мы пошли вниз. Он скомкал единственное известие от отца за последний год, и мать моя умирала вдали от него, пока он покорял Манхеттен.
Наверное, Яманако Иноичи даже не догадывается о том, что жена его покоится на городском кладбище, очень далеко от родины.
Со смерти мамы прошло уже больше четырех месяцев, а я до сих пор видела ее затихающий взгляд, а потом – и похороны.
Встретил нас встревоженный взгляд тети и растерянная улыбка Сакуры. Быть может, она ожидала увидеть меня избитой или скатывающейся со второго этажа по парадной лестнице по кускам. Во всяком случае, мое довольное лицо ее сбило с толку.
Она даже понятия не имела, порог какой жизни переступала
Мама Сакуры, Маи Харуно, в прошлом была моделью, которую один раз даже выпустили на подиум во время недели моды в Нью-Йорке. И именно поэтому тетя написала, что я ее знаю – она работала с моим отцом. Остается надеяться, что у меня и у Сакуры нет общих братьев-сестер.
— А где будет проходить торжество? – спросила я, обращаясь именно к Харуно. Вмешивать Саске было лишним.
— В ресторане «Royal Park». Мы решили не приглашать много человек, — улыбнулась она, — только самых близких.
— О, так выходит я самая близкая? – вопрос был задан Учихе и должен был вызвать у него мигрень от далеких воспоминаний о совместно проведенном лете два года назад.
— Нет. Просто на любой свадьбе должна присутствовать безмозгла блондинка. Мы решили, что это будешь ты.
Все замерли. Рука Маи, державшая вилку с подцепленным кусочком пирожного, застыла в воздухе. Сакура виновато посмотрела на меня и слегка покраснела, тетя Аи недовольно цокнула языком, приказывая Саске замолчать. Забавней сцены в своей жизни мне видеть еще не приходилось. Даже порвавшееся платье оперной певицы в самом разгаре представления не вызвало большего конфуза, чем яростная выпадка Учихи.
— Саске, — хохотнула я, — ты многого обо мне не знаешь.
Автор: Lucie Snowe
Бета:
Жанр: повседневность
Категория: в основном, конечно, мой любимый джен.
Рейтинг: ПэЖэ – 13.
Персонажи: Ино, Саске, Сакура, Сай – в первой части.
Предупреждение: ООС – жуткий. Стерва Яманако и дура Харуно. Осы, авторский бред.
От автора: насмотрелась Сплетницы и начиталась Бальзака. Адская смесь.
читать дальше
When everything made to be broken
I just want you to know who I am…
Goo Goo Dolls
«Моя дорогая племянница Ино!
Пишу к тебе столь неожиданное письмо, вероятно, тревожа тебя и отвлекая от каждодневных забот, с одной лишь просьбой навестить нас в коттеджном поселке *** близ твоего родного Чикаго.
К огромному моему сожалению, в прошлый раз мы расстались при неблагоприятных условиях и, уверена, в обиде друг на друга, но, дорогая, столько времени прошло!.. Право, очень неблагоразумно забывать о таких крепких родственных связях между нами из-за столь пустяшного повода как маленькая размолвка между мной и твоей погибшей матерью. О такой потере я до сих пор сокрушаюсь и не могу себе простить, что вовремя не попросила у нее прощения за непристойное поведение семьи Яманако и дальнейшую нашу излишнюю горделивость! Ведает один только Бог, как сильно я опечалилась, узнав, что мир лишился такой талантливой балерины, как твоя мать!
Надеюсь на твое милосердие, моя дорогая, и очень жажду увидеть тебя у нас уже через неделю, ведь именно в это время состоится помолвка моего племянника Саске с дочерью одной очень знатной дамы, впрочем, хорошо тебе известной.
Будь благоразумна, моя милая Ино, и прими мои искренние сожаления!
Кстати, также мне нужно будет переговорить с тобой по очень важному делу, касающемуся твое погибшей матери, но не бойся, ничего сверхъестественного, простая формальность.
Что ж, дорогая моя, до скорого, я надеюсь, свидания!
С любовью и глубокой преданностью к вашей семье
Аи Яманако».
Письмо перечитывать не было нужды, и я поспешно спрятала его в предназначенную для этого деревянную шкатулку, которую я хранила в прикроватной тумбочке на нижней полке. Более чем прямо тетя Аи предлагала позабыть давнюю обиду и возобновить прежние крепки родственные узы; о причине ссоры я знала смутно: как-то мама по неосторожности обронила во время разговора со своей подругой о том, что одна из Яманако – тетя Минако – оскорбила ее и не пожелала извиниться. Но в детали мама никогда не вдавалась, и история оставалась мутной, как воды Мичигана, поэтому я не утруждала себя догадками и просто вместе с ней перерезала все контакты.
Однако, имела ли я право сердиться на тетю Аи, даже не догадываясь, в чем она провинилась? Хотя вынуждена признать, компания ее меня тяготила, как тяготит любого вынужденное общение с неприятным ему родственником.
Отец давно покинул Чикаго и жил с новой женой в Нью-Йорке, даже больше – в сердце Манхэттена, поэтому спрашивать разрешения навестить тетю не требовалось, и ответственность ложилась полностью на мои плечи. Нужно было написать тете ответное письмо с согласием или отказом присутствовать на свадьбе Саске, а настроением расточать милости, пусть даже в письменной форме, я не располагала, тем более, через четверть часа я должна была уже стоять у порога родной школы искусств, в которую меня приняли без всяких возражений, услышав только имя моей матери.
Когда автомобиль Сая, до неприличия прекрасный «Астон Мартин», остановился у моего подъезда, я уже закрывала на три замка массивную железную дверь с огромными позолоченными цифрами «138» — номера квартиры, которую я до недавнего времени делила с матерью.
Сай не успел даже набрать мой номер, как я выскочила из подъезда, мило ему улыбнулась и под внимательные взгляды давней соперницы за его сердце Нины легко села в салон автомобиля. Нет, я не злорадствовала, просто что-то помимо моей воли победоносно смотрело на бедняжку сверху вниз и уничтожительно скалилось: смотри, он со мной.
Приветственного поцелуя не было – не было и привычных расспросов о самочувствии и планах на ближайший вечер. Через три дня мы условились встретиться у парадного входа в Оперный театр, в котором открывался осенний сезон, среди приглашенных звезд мирового балета была и его сестра – подающая огромные надежды Лиза Айно, и сомнений в том, что Сай пропустит премьеру знаменитого Лебединого озера быть не могло, ну а мне как его девушке предстояло сопровождать его во все время выступления Лизы. Могла ли я рассчитывать на спасение субботнего вечера? Увы. Звание избранницы столь известного в широких кругах молодого и талантливого журналиста возлагало на мои плечи огромное количество обязанностей: от безупречного поведения до безупречной прически.
Была ли я готова перечеркивать требованиями высшего света и интеллигенции свое будущее? Отнюдь. Увольте, это настолько скучно, что не оправдывается даже завидным положением семьи Айно. Однако, если верить источникам, которым я привыкла доверять, у него на мой счет были очень серьезные намерения. Еще бы! – за два года, что мы встречаемся, я не дала ни одного повода для недовольства с его стороны или со стороны его семьи, к слову, весьма чопорной и чересчур правильной.
— Вынуждена сообщить, что мне придется покинуть тебя на следующей неделе, — не отрываясь от созерцания окутанного сизыми сумерками города, стремительно проносящегося мимо нас, я доложила о своих планах на ближайшее будущее, — у тетушки Аи женится племянник, мой кузен Саске, и мне нужно быть на церемонии. Я сегодня получила от нее письмо.
При этом я не смогла скрыть от Сая недовольство от предстоящей поездки. Подумав, будто эти чувства вызваны будущей разлукой с ним, он чуть заметно улыбнулся:
— Это та сумасшедшая тетушка, которая временами гуляет по ночам по пустым комнатам своего дома? Не понимаю, почему ты считаешь себя обязанной быть там.
— Она и Макото, мама Саске, родные сестры моему отцу. К тому же, очень скоро школа закроется на карантин, и я не знаю, чем занять следующие две недели.
— Ино, — я насторожилась: он очень редко обращался ко мне настолько холодно и серьезно, — я бы хотел поговорить о нашем будущем. Надеюсь, ты не удивлена этим.
— Какое будущее, Сай, — добродушно воскликнула я, заметив, как чиркнула по безупречно-красивому лицу незаметная улыбка: слегка надменная, свойственная исключительно семейству Айно. – Нам всего по восемнадцать. Что ты скажешь, когда мне стукнет тридцать!
— Обещаю не злорадствовать, — отшутился парень, но настроен он был слишком серьезно, чтобы закончить разговор на такой неопределенной ноте: — мои родители поддержали мое желание взять тебя в жены в ближайшие полгода.
Еще бы, мысленно усмехнулась я, трудно представить партию лучше меня – дочери знаменитой балерины и всемирно известного дизайнера – директора модного дома «Кельвин Кляйн», и сама я, не лишенная талантов скрипачки, достойно берегла честь своей семьи. Однако, по моим расчетам, предложение от Сая должно было прозвучать на полгода позже, ближе к весне. Какого же было мое удивление, когда он изъявил желание видеть меня в качестве члена семьи Айно уже сейчас – на пороге выпускного класса самой известной в США школы искусств, открывающей нам двери в великое будущее.
— Полагаю, твоя мама сильно сопротивлялась твоему решению.
— Так ты согласна? – проигнорировав мою попытку направить разговор в иное русло, прямо спросил Сай, лишая меня всякой возможности острить и юлить. Что за человек!
— Разве могут быть сомнения?
***
«Дорогая тетушка Аи!
Спешу поздравить Вас с таким счастьем как женитьба горячо любимого мною кузена Саске, и выразить огромную благодарность за приглашение. Конечно же, между нами не может быть никаких разногласий, и я уверена, что моя мать горько сожалела о том, что не смогла наладить с вами отношения.
С величайшим удовольствием посещу вас на следующей неделе.
К огромному сожалению, я не смогла отгадать личности таинственной дочери знакомой мне дамы, покорившей сердце кузена Саске. Надеюсь приятно удивиться знакомству с ней.
С любовью и уважением, Ино».
Курьер учтиво поклонился, принимая письмо и чаевые.
За окном пылала всеми красками осень, и я не могла лишить себя удовольствия наблюдать за медленным закатом, начинающимся розовыми дымками у самой кромки горизонта и постепенно охватывающим ярким пожаром все холодное небо.
Разве было что-то прекрасней сонного города с алым куполом над головой? Могло ли быть зрелище величественней отражающегося персикового света от облаченных в зеркала небоскребов?
С момента признания Сая в серьезных намерениях насчет меня прошло уже три дня – именно сегодня состоится открытие сезона в Оперном театре, где будет выступать Лиза. И хотя за это время мы с ним так ни разу и не увиделись и не созвонились, ровно в восемь часов он должен был встречать меня у величественных орнаментированных дверей храма искусств, куда грозилось явиться в этот вечер все высшее общество города. Страшно подумать, сколько будет презрительных и высокомерных взглядов, уколов ревности, уничтожительных улыбок…
Именно это вынуждало по нескольку часов стоять около зеркала и выискивать в своем образе прорехи, чтобы их не выискали потом, прилюдно. На этот раз выбранный Мартой наряд пришелся мне по вкусу: классическое черно-белое сочетание, маленькое французское платье чуть выше колен, без дополнительных кружев и рюш, только благородство шелка, отливающего жемчугом при свете. В качестве украшения – ожерелье из черного жемчуга, подаренное Саем на прошлое Рождество. Волосы пришлось уложить в скромный пучок, освободив две пряди, и моя любимая часть – маленькие туфли на невысоком каблуке.
Есть ли город прекрасней нашего в яркой мишуре заката? И хватит ли слов, чтобы описать красоту затухающего дня с высоты пятнадцатого этажа? Как алое солнце прижимается к кромке горизонта, тонет и теряется среди высоких домов, отражающих зеркальной поверхностью малиновый свет, как купол неба постепенно холодеет, остывает, и только розовая дымка облаков, почти незаметных, напоминает о прекрасной смерти дня.
Часы отсчитали половину восьмого.
Через открытое окно пробивался шум оживившегося бульвара: смех, разговоры, ссоры. Такси уже ждало меня у подъезда.
Как и предполагалось, Сай ждал меня у высоких четырёхметровых дверей Оперного театра, расписанных знаменитым в наше время художником-реставратором Коллином Иствудом. Огромные фигуры богов у входа, высокие, величественные, как само воплощение искусства, миллионы светлых окон на лике овального здания, широкая лестница до дверей и невообразимой красоты отцветающий парк, пересыщенный за лето солнечным светом и теперь устало роняющий одно за другим пожухлые листья на подернутую желтизной траву. Темнеющее с востока небо опасно низко висело над крышей театра и нашими головами, сквозь дымчатые облака проглядывала бледно-желтая луна.
Сай встретил меня теплой улыбкой и просьбами ничего не говорить его родителям о сделанном предложении, в руках он держал огромный букет нежно-кремовых роз с вплетенными веточками жасмина для Лизы. Одет он был в черный бархатный костюм от Армани. Минутная стрелка его Ролекса уткнулась в отметку «без десяти восемь», дрогнула за ней и часовая.
Родители Сая, как и ожидалось, ждали нас в огромном холле с зеркальным потолком и множеством маленьких белых диванчиков для отдыха у стен. Его мама, Алиса Айно, некогда славилась восхитительной, завораживающей красотой, отцветы которой она пыталась сохранить на протяжении последних десяти лет. Прекрасная, как иссохшая роза в стеклянном футляре, она встретила меня самой приветливой из всех имеющихся у нее в арсенале улыбок и даже сделала комплимент моему платью, поздравила меня с успехами в школе и посоветовала больше спать, чтобы восстановить цвет лица. Алиса в свое время соперничала с моей мамой за право называться лучшей: в школе, на сцене и в жизни, и, потеряв достойного оппонента, она, подобно самым настоящим самодурам, сама себе подарила корону, трон и слишком высокий для себя титул живой легенды.
Насколько мне известно, в юности она увлекалась наркотиками и выходила на сцену под навесом сладкого дурмана – так она снимала стресс и жуткое волнение, ворочавшееся колючим ежиком в животе.
Отец Сая, мистер Айно, как и бесчисленное количество лет назад управлял фармацевтической компанией, занимающейся разработкой лекарств от ожирения/старения/депрессии. К огромному счастью всего семейства Айно, покупатели не видели разницы между одинаковыми таблетками в разных упаковках и дозах.
Мистер Айно искренне обрадовался, увидев меня, даже обнял и пригласил на День Благодарения в их коттедж на небольшой званый вечер в честь праздника.
— Ох, — вдруг встревожилась миссис Айно, — наверное, уже пора занимать места. Не хочу пропустить ни секунды представления! Уверена, Лиза будет сегодня блистать!
— Конечно, — подхватила я, направляясь к широкой лестнице, ведущей на второй этаж – ко второму ярусу, где располагались места для родственников артистов или просто богатых людей, — ведь у нее такая талантливая мама!
Алиса одобрительно улыбнулась и приняла руку мужа. К моему огромному счастью, Сай не последовал примеру отца и продолжал восхвалять таланты еще не выступившей сестры, мне оставалось только безучастно поддакивать и делать вид, будто разглядываю туфли только из-за собственной глупости.
Не было секретом, что семейство Айно не считало меня достойной своего единственного наследника и будущего управителя всей корпорации «In your hands», но разве могла я показывать собственную неприязнь к их высокомерию, когда до алтаря под руку с Саем меня отделяли чуть меньше, чем шестьдесят дней? У него всегда было много поклонниц, и не только в толстом кошельке и блестящем Астон Мартине было дело – Сай был красивым, будто сделанная на заказ статуя античного бога. Все идеально, правильно до тошноты. Даже я замечала собственное несовершенство рядом с ним.
— Я так рад, что сегодня ты будешь рядом с нами, — добавил он, когда мы уже заняли свои места и замерли в ожидании.
Основной свет ровно ложился на весь зал, на все ярусы из огромной хрустальной люстры в виде цветка лотоса. Цветка, грозившегося разнести вдребезги все, случайно или нет, не удержи его крепление.
— Не представляешь, как рада я.
Когда зал погрузился в долгожданную темноту, все затихли будто по команде режиссера. Мощные прожекторы пронзили огромными лучами большую и высокую сцену, на которой начало оживать действие…
Лиза то и дело восклицала, какой гений постановщик, как жестоко, но справедливо над ними измывался режиссер, как прекрасно играл оркестр, и как щедра на аплодисменты оказалась очень довольная публика. Подаренный Саем букет нежно-кремовых роз вместе с остальными оставила в гримерке, потому что унести все она бы точно не смогла. Алиса крепко держала в руках руку дочери, отец семейства свысока поглядывал на выходящих из зала и всем видом показывал гордость за талантливую дочурку, покорившую весь город и полмира.
Сама Лиза, высокая и очень худая шатенка с выразительными вечно влажными зелеными глазами, обращалась только к своему жениху — Ксандру. Молодой человек смотрел на нее безгранично-преданно и восторженно, будто перед ним стояла сошедшая с небес Мадонна. Сай о чем-то рассказывал отцу, а я повторяла: никаких ошибок.
— Уверена, дорогая, сегодня ты заслуженно стала жемчужиной в короне нашего театра.
Она улыбнулась столь явной лести и без проблем проглотила ее, даже не морщась. Верно, слишком высоко ценила свой талант, чтобы допустить мысль о вранье. В ее годы моя мама действительно успела покорить полмира.
— Ох, я так устала, — она опустила глаза и, высвободив руку из маминых ладоней, коснулась жениха кончиками пальцев, почти нежно, — мне бы хотелось отдохнуть.
Алиса поддержала мысль дочери о том, что уже поздно и пора по домам, потом обернулась ко мне и предложила прийти завтра к ним на ужин в честь возвращения Лизы с гастролей и ее помолвки.
— К сожалению, — извинилась я, отмечая, как огорчилась она, — но завтра мне нужно будет навестить тетю Амели. Мой кузен женится, и мне необходимо присутствовать.
Поблагодарив за приглашение, я уверила ее, что большей потери мне не удавалось претерпевать.
Уже в машине Сай предложил мне навестить их по приезду домой от тетушки. Мы почти не разговаривали, и короткие пятнадцать минут езды превратились в целую бесконечность чего-то недосказанного, что вертелось на языке, но никак не решалось слетать с губ. Он то и дело поворачивал голову и снова отворачивался, бледный, в нерешительности кусая внутреннюю сторону щеки. В тревожную тишину тихо капал напевный голос Тони Брэкстон из плеера; Сай терялся в сомнениях, я это видела.
— Так как насчет навестить нас? – напомнил он, когда уже потерял надежду услышать мой ответ.
— О, — пришлось отвлечься от тоскливой мысли о семидневной поездке к тетке, которую я почти не знала, — да, было бы неплохо. Лиза будет с вами?
— Да, — при имени сестры он расслабился и даже позволил себе сдержанно улыбаться, — я так надеюсь, что вы сдружитесь.
Тесным общением с еще одним из семейства Айно моя нервная система не выдержит. Еще ни разу за свои восемнадцать полных различных знакомств лет я не встречала никого заносчивей этих людей. Несмотря на то, что с самого детства путешествуя с мамой по континенту и знакомясь с мировыми звездами балета и оперы, я никогда не видела, чтобы эти знаменитые люди задирали нос выше статуи Свободы.
— Я тоже надеюсь подружиться с ней. Она кажется такой… милой.
Сай остановил машину у обочины и серьезно посмотрел на меня, ожидая чего-то. Может быть, ответа на непрозвучавший вопрос. С минуту мы молчали, будто назло друг другу, и к концу двенадцатого часа он подался вперед, нашарил в бардачке маленькую бархатную коробочку нежно-голубого цвета и глубоко вздохнул.
Это означало только одно: «Здравствуйте, миссис Айно, вы чудесно сегодня выглядите. Позвольте мне ради вашего удовольствия расшибиться в лепешку.
О, молодая миссис Айно желает полмагазина? Зачем мелочиться, берите весь!
Боже, Ино, дорогая, ты сегодня не соответствуешь нашей семье. Пожалуй, ты останешься без ужина и десерта на ближайшую неделю».
Примерно такое неопределенное место, в котором нельзя было даже сразу понять – в ад или рай ты попал.
— Дорогая, — он взял меня за руку и поцеловал ее, — я официально прошу тебя стать моей женой. Согласна ли ты принять мое предложение?
Проблема женщин в том, что последнее слово все равно за мужчинами, несмотря на безграничную власть над ними. Во всем моем поведении, казалось бы идеальном, все же оказались прорехи, за которые зацепился Сай. Неужели я так похожа на человека, мечтающего стать миссис Айно?
Мое глупое молчание было расценено за соглашение, и изящное колечко из белого золота в обрамлении россыпи маленьких кристальных бриллиантов легко скользнуло по безымянному пальцу, оставив холодный след на чуть влажной коже. Драгоценные камни выхватывали свет и дробили его, разбрасывая по всему салону.
На самом деле мысленно я уже прощалась с привычной мне жизнью и мерила шкуру одной из Айно, прославленными на весь континент выдающимися дарованиями и выдающимся высокомерием. Для меня никогда не было секретом, что я рассматривалась в качестве еще одной в коллекции талантов, собираемой Алисой. Если бы она знала кого-то голубых кровей с грандиозным будущим на поприще искусства, без сомнений, предложение руки и сердца Сай делал бы этому человеку.
Весь остальной путь прошел в восторженном молчании, наполненном звенящего счастья – кристально чистого, как хрусталь. Сай не отрывался от дороги и прокручивал в голове признание родителям о своем решении жениться. Я же была уверена, что не дозвонюсь до отца, и о моей свадьбе он узнает не раньше, чем через полгода после венчания. Меня интересовало одно: как бы отреагировала мама, узнай о моем поступке. Одобрила ли? Я не уверена, что она вышла замуж за отца по любви, но поддержала бы она меня? Мне нужно было поговорить с человеком, знающим мою мать как самого себя, но с этим человеком нас разъединяли океан и совершенно разные взгляды на жизнь.
Человек, которому мама посвятила всю себя и кому отдала частичку своего сердца, талантливый художник из Франции, категорически отказывался дотрагиваться до жизни, которую мама вела на публике. Он любил ее настоящую – вне сцены балета, без грима и макияжа, простую женщину с именем Серена.
Не могла же я сорваться во Францию, к совершенно незнакомому человеку, чтобы спросить о том, что думала мама насчет браков по расчету, несмотря на то, что в свое время она сама стала женой подающего огромные надежды молодого дизайнера, впрочем, нисколько ею не любимого?
Дом выглянул за поворотом острым углом и ярким плакатом на боку. Сай осторожно заехал на оживленный двор, и рассевшаяся по скамейкам и качелям молодежь на секунду зажмурилась от яркого света фар автомобиля; так уж получилось, что фонарей здесь не было, и обычно с приходом ночи почти вся улица засыпала в абсолютной темноте. Радовал светом только рядом пролегающий проспект, чудом избегающий многокилометровых пробок, заполняющих город с чудовищной скоростью опасного вируса.
Сай пообещал с утра встретить меня у подъезда и довезти до школы.
Утро выдалось холодным, несмотря на первые числа сентября. Лужи, покрытые изморосью, тоскливо кривили хмурое небо зеркально-гладкой поверхностью плоских животов, подернутый инеем асфальт матово блестел, жухлую траву припорошили прелые и успевшие за ночь перегнить листья. На полуголых деревьях пугливо пережидали холод куцые воробьи. Если бы не теплое пальто, целомудренно накинутое на плечи, ветер сорвал бы остатки теплоты, а не рассеявшаяся ночная прохлада гарантированно подкосила мое здоровье простудой.
Сай, как ему и полагалось, ждал меня около супермаркета, пальцами стуча по баранке руля, запонки на манжетах, будто маленькие алмазы, бросали озорных солнечных зайчиков на безликие дома. Сам он выглядел бледнее обычного и даже позволил себе незаметно зевнуть. Когда же его взгляд смог выхватить мою фигуру из общего утреннего городского фона, он приосанился и улыбнулся. По привычке я улыбнулась в ответ и села в автомобиль.
— Не выспался? – вопрос прозвучал грубей и резче, чем мне хотелось бы, но Сай, обычно чуткий к таким вещам, как тон и манера разговора, не обратил внимания. Наоборот, он даже тронулся моим вниманием.
— Лиза и ее жених просидели с нами до четырех утра, — сонно ответил парень, заводя машину.
«Астон Мартин» тихо шипел, проматывая километры дороги, плавно змеей входил в повороты и мягко тормозил, максимально сокращая тормозной путь; когда нужно – задорно сверкал фарами, когда нужно – злобно рвал острым бампером ветер. Подаренный в честь поступления в Гарвард автомобиль верно служил Саю уже третий год.
— Знаешь, мама несказанно обрадовалась, услышав о твоем согласии. Она сказала, что не сомневалась в тебе.
Миссис Айно заранее знала о предложении Сая и не ввинтила в меня две обоймы девятимиллиметровых? К своему удивлению, я оказалась гораздо подходящей для роли невесты их дома, чем могла предположить тетушка Амели, некогда шепнувшая маме по секрету о том, что рано или поздно я стану одной из Айно, если на горизонте не замаячит молодая родственница Королевы Британской.
— Ты удивлена? – чуть разочарованно спросил Сай, быстро перемещая взгляд с дороги на действительно пораженную меня. – Мама полюбила тебя с первой минуты знакомства и искренне желала видеть тебя в качестве моей жены. Просто она не любит показывать чувства тем, кто не является членом нашей семьи… официально.
— Значит, она была во мне не уверена?
— Не совсем, — улыбнулся парень, — она считала тебя слишком юной. Тебе ведь всего восемнадцать.
— Я тоже привязалась к ней за два года.
Здание школы резко выскочило из-за поворота и грозно чиркнуло по спокойному утреннему пейзажу броскими буквами на лицевой стороне «Школа искусств». Двор, как обычно, напоминал оживленную ярмарку от переполнявших его учеников. Быстрым потоком они шли с разных концов на крыльцо, а потом скрывались за толстыми кирпичными стенами здания. Сай остановился у ворот и тепло попрощался со мной, надеясь успеть после университета встретить меня и подвезти хотя бы до вокзала.
Как и ожидалось, Марта ждала меня в холле около главной лестницы, открывающей дорогу до этажей выше. На этот раз, вопреки ее желанию, мама-таки заставила ее надеть узкую юбку-карандаш черного цвета и белоснежную рубашку с шикарным воротником. Если бы не многолетнее знакомство, я бы подумала, что она пришла в школу в качестве нового преподавателя.
Холодные серебристые стены школы редко в каких кабинетах не были украшены грамотами и фотографиями учеников с концертов или выступлений. Так, весь коридор второго этажа был отдан наградам танцевального класса, а третий и четвертый – музыкантам. Наши с Мартой портреты с дебюта висели вместе – огромные, почти в человеческий рост, в изящных серебристых рамочках ручной работы. Как говорил преподаватель вокала, скрипка и пианино не должны играть раздельно.
Так и мы с Мартой никогда не расставались.
Несмотря на многолетнюю привязанность, сложно было найти хоть что-нибудь общее между нами: от внешности до взглядов на мир мы являли полную противоположность друг другу. Не по словам вспыльчивая Марта еще больше подчеркивала мое спокойствие и хладнокровие. Единственным связующим звеном между нами было социальное положение наших семей.
— Ты видела это?! – возмущенно указала на прикрывавшую узкие колени юбку Марта, постоянно поправляя ворот рубашки. – Я похожа на монашку времен Тюдоров. Не хватает только Библии в руках, и – та дам! – Марта уже само воплощение целомудрия.
Пестрая толпа учеников охотно пропускала нас к кабинету истории, и все время, пока мы поднимались до четвертого этажа, Марта Свивенс не прекращала жаловаться на деспотичность и крайнюю консервативность взглядов довольно пожилой матери, урожденной аристократки, чья родословная брала начало со времен Елизаветы Первой. Как настоящая английская леди она не могла смириться с небольшой развязностью дочери и всячески пыталась привить ей скромность в поведении. И все же в Марте проглядывались манеры аристократки от рождения: она позволяла себе опаздывать не дольше пятнадцати минут, во время важных разговоров сохраняла таинственную молчаливость и никогда не знакомилась с парнями в кафе или барах.
— Тебе идет, кстати. Ты выглядишь очень милой.
— Боже, — взмолилась Марта, возводя руки к потолку, — ну за что мне это?
Вся школа была заставлена банками с краской, валиками, шпателями и большими ведрами с грунтовкой: прошлый семестр пришлось растянуть до июля в связи с большим количеством экзаменов, и ремонт доделать за два месяца рабочие не смогли. И несмотря на то, что первое сентября мы проводили в прошлое две недели назад, половина кабинетов осталась неотремонтированной, и поэтому руководством было принято решение закрыть учреждение на карантин. Ученикам была гарантирована неприкосновенность рождественских каникул из-за внезапного двухнедельного отгула.
Марта неожиданные каникулы намеревалась провести дома, в компании горячего чая и трех сезонов недосмотренного ею Доктора Хауса – все лето она загорала под жарким испанским солнцем и истосковалась по мягкому приветливому дивану, всегда радостно встречающему ее после утомительного учебного дня или бессонной, полной смеха ночи. Она планировала взять меня в качестве собеседника, клялась, что Хаус покорит меня с первой серии, и дико расстроилась, когда узнала, что первые семь дней я намеревалась гостевать у тети.
— Да ты же ее терпеть не можешь! – не теряла надежды подруга, беря в доводы все, что имело малейший здравый смысл. – Думаю, она не сильно обидится, если ты не поедешь.
— Поверь, она обидится.
— Я уверена, что она мечтает заманить тебя к себе, чтобы отомстить за ссору с твоей мамой!
— Дорогая, у тебя фобия.
— Я не видела тебя все лето! Мне срочно нужно восполнить дефицит тебя.
— Вот это подмечено вполне справедливо, — отвела я, открывая дверь кабинета, в котором ненадолго устроился преподаватель мировой истории и политики.
Он уже сидел за учительским столом и торопливо заполнял журнал за сегодняшнее число. Мы ненадолго отвлекли его от работы, но уже через пару секунд он снова склонился над документом, пока староста группы, вцепившись внимательным взглядом на дверь, считала опоздавших и тех, кто так и не соизволил переступить порог кабинета.
К нашему с Мартой удивлению, было уже пять минут девятого.
***
Погода не исправилась даже к полудню: небо повисло еще ниже, облака, наслоившись друг на друга, вообще заслонили собою солнце, угрюмый город лениво вышагивал каждый час и с нетерпением ждал момента, когда сможет отдохнуть. Высокие деревья тяжело прогибались под сильным ветром и печально роняли на сырую землю слабые листья, едва ли тронутые желтизной.
Лето умерло прежде, чем города коснулась осень. В воздухе повисла неопределенная пустота: не холод и не тепло, не солнце и не дождь. Что-то бесцветное, унылое, будто неизбежная серость.
Вокзал, вопреки ожиданиям, оказался огромной площадкой с расставленными по стоянкам автобусами, на широких лобовых стеклах которых красовались маршруты. Сай, заранее купивший мне билет, просто смотрел перед собой – через внезапно сгустившийся туман. Он не одобрил мое решение ехать вопреки надвигающемуся дождю, из-за которого, несомненно, по дороге возникнут проблемы.
Он уже предложил самому довезти меня до тети, но я довольно ясно дала понять, что волноваться поводов нет, весь путь займет не более двух часов, и что дома его ждет сестра, которой предстояло переехать в квартиру к жениху в связи с их венчанием. После долгих уговоров Сай решил дождаться со мной автобуса, лично посадить меня на место и проконтролировать, чтобы я пристегнула ремень безопасности, который старательно игнорировала в его автомобиле.
Автобус – большая темно-синяя машина с белыми полосами на боковой части – подъехала ровно в назначенное время и с охотой проглотила столпившихся пассажиров. Попрощались мы коротко – он обещал встретить меня через неделю и пожелал удачной дороги.
***
На вокзале уже у места прибытия меня встретил высокий мужчина в темном костюме шофера, позади него чернела «Ауди Q7» позапрошлого года. Он учтиво поздоровался, подхватил легкую дорожную сумку и положил ее на заднее сиденье.
Погода здесь ничем не отличалась от погоды в городе, только на асфальте блестели молодые лужи после утреннего дождя. Сильный ветер к моменту моего приезда успел разогнать толстые тучи и освободить от их оков чистое высокое небо и яркое пока еще теплое солнце. Под ногами шипела вода, над головой недовольно висело солнце, больше похожее на холодную монету. Всю дорогу шофер чрез зеркало заднего вида разглядывал дочь знаменитой балерины и племянницу не менее известной певицы Аи.
Когда мы оказались у ворот шестиэтажного коттеджа, построенного в стиле английских дворцов девятнадцатого века по замыслу молодого дизайнера Уолли Бернера, шофер коротко бросил через плечо: «Приехали».
Здание, вырванное из позапрошлой эпохи, горделиво высилось над остальной частью огромного земельного участка, отданного под сады и милые деревянные беседки. За домом, в большой атрии, скрывались бассейн, три гаража и небольшая теннисная площадка.
Из-за плохой погоды пустой сад невольно навевал воспоминания о старом парке, давно заброшенном горожанами, но горячо любимом Мартой, случайно нашедшей это чудо и логово уединения. В сухих фонтанах, очищенных от загрязнившейся за лето воды, лежали кучи сорванной листвы, земля, в опустелых беседках поселилась одинокая осень.
Шофер открыл ворота и впустил меня внутрь, сам обогнал меня и унес чемодан с вещами в дом. Как и ожидалось, встречать меня никто не собирался.
Коттедж я совсем не помнила, поэтому все для меня было внове, неприветливая дверь распахнулась, и на пороге возникла служанка в черно-белой униформе, поклонилась и жестом пригласила меня в дом.
В просторной гостиной кроме тети и незнакомой мне женщины никого не было, она сидела напротив камина и вместе с консультантом листала каталог, выбирая цветы для свадебного букета и украшения праздничного зала. Увидев меня, она улыбнулась и бросилась меня обнимать.
— Дорогая, как я рада тебя видеть! Господи, неужели тебя никто не встретил? Не представляешь, как обрадуется твоему приезду Саске! – впрочем, она очень быстро опускала в разговоре ту часть, которая была ей не интересна. Она могла спросить, но ответа не требовать, даже наоборот – она спрашивала, чтобы вы молчали в угоду ей.
— О да, он в особенности будет рад мне.
Она присела на прежнее место и попросила присесть рядом с ней.
— Мы выбираем цветы для букета невесты, не хочешь нам помочь советом? Сколько помню, твоя мама просто обожала цветы и держала большую теплицу, за которой ухаживала сама.
— Что предпочитает сама невеста?
— О, — чуть раздраженно воскликнула тетя, — она любит ромашки. Но какие ромашки на свадьбе с таким, как Саске? В итоге, я решила взять этот вопрос на себя и теперь мучаюсь.
— Предлагаю белые касабланки, думаю, от роз стоит воздержаться. Можно также использовать неприметные ландыши, которые только оттенят красоту лилий.
Тетя просияла:
— Отличный вариант, дорогая. А как насчет алтаря?
— Можно использовать очень красивые и приятно пахнущие жасмины или каллы. Прекрасные цветы.
— Моя дорогая, это просто великолепная идея. Думаю, этот вариант наиболее приемлем для нас, — обратилась она к ответственной за украшение главного зала, — кстати, — повернулась она ко мне, — Миранда тебе не показала твою комнату?
Я отрицательно качнула головой, и тетя недовольно цокнула языком:
— Ох уж эта прислуга. Можешь подняться на третий этаж, она встретит тебя у дверей твоей спальни. Надеюсь, она тебе понравится.
Широкая прямая лестница вела наверх, где по обыкновению располагались комнаты для гостей, спрятанные от посторонних бильярдные кабинеты, библиотека и большая коллекция дорогих картин, собираемая дядей. Третий этаж полностью был отдан под спальни, вдоль длинного коридора, уходившего в далекую бесконечность, тянулись двери и между ними – небольшие столики с маленькими статуэтками. Темно-зеленые стены в узкую черную полоску упирались в черную точку, куда не добирался свет от настенных бра.
Миранды около двери моей комнаты не было, зато у одного из столика с вазой с георгинами, прислонившись к нему стоял Саске Учиха собственной персоной. И ждал он, видимо, именно меня.
— Какие люди, — саркастично протянул племянник, криво улыбаясь, — Джон Жуан в юбке пожаловал к нам.
— И тебе доброго утра, Саске, — в тон ему ответила я, подходя ближе на шаг.
Его цепкий взгляд скользнул по мне и задержался на крупном прозрачном бриллианте кольца.
— Вижу, ты помолвилась. Кто этот несчастный, не знающий твоего бурного прошлого?
Пришлось сдержанно улыбнуться, показывая полное безразличие: Саске, конечно, очень старается задеть, но я слишком хорошо знаю его грехи и ошибки, чтобы принимать во внимание его слова. Я могла бы даже упомянуть о Карин и их не рождённом ребенке, но предпочла обойти проблему стороной:
— Впрочем, как и ты. Тетя что-то говорила про знаменитую мать твоей невесты, но я так и не смогла распознать ее личность. Не подскажешь? Может, она актриса? Или певица? Или, как моя мама, балерина?..
Саске мрачно усмехнулся, щуря раскосые глаза, и спрятал руки в разрезах карманов черных брюк. Еще с самого детства его приучили носить исключительно костюмы, как меня – платья.
— Ты же знаешь тетю, — ответил парень, — для нее простой кашель признак туберкулеза. Не стоит верить ей на слово. На самом деле я здесь, чтобы проводить тебя в твою комнату.
Он кивнул в сторону полуприкрытой двери, из проема которой пробивался тусклый свет.
— Не слишком хочу, чтобы тебе понравилось, но раз тетя настаивает – располагайся.
Он посторонился, пропуская меня внутрь, но у самого порога положил руки мне на плечи и чуть притянул к себе: с такого расстояния я смогла уловить легкий аромат его парфюма, что-то вроде дерзкого «Феррари». Шею обожгло от холодного шепота:
— Веди себя хорошо. Не заставляй меня злиться.
Я раздраженно смахнула его руки и получила резкий, злой смех прямо в затылок – с этим ублюдком придется еще воевать.
***
На этот же день была назначена встреча с невестой Саске и ее родителями, и именно поэтому Учиха бросал раздраженные взгляды на парадную дверь, через которую предстояло пройти его будущей супруге – за ней очень внимательно буду следить я, главная головная боль младшего наследника клана. К своему удивлению, я уже чувствовала ее запах, слышала ее смех, даже разговаривала с ней в собственной голове.
Тетя Аи бодро распоряжалась прислугой, указывая что и куда ставить: вазы с цветами на журнальный столик около диванчика, полные хрустальные конфетницы рядом с чашками для чая, шампанское – в маленькое ведерко со льдом. Слуги толпились, мешали друг другу, недовольно перешептывались, и все же старательно выполняли капризы хозяйки. Молодая горничная поправляла тяжелые драпированные шторы.
Комната, которую мне предложили на время моего пребывания, располагалась на третьем этаже, прямо над библиотекой. Как сказала тетя, в ней когда-то жила моя мама, когда только вышла замуж за отца. Роскошью обстановки она не отличалась, но полностью удовлетворяла моим потребностям: большие окна выходили на крытый задний двор, за которым начинался густой и мрачный лес, вдали, у самой кромки горизонта чернели извилистые контуры высоких холмов. Нежно-лиловые обои украшала россыпь стеклянной крошки. Ровно половину комнаты занимала большая двуспальная кровать, у стены напротив красовался шикарный будуар. Две двери вели в гардеробную в маленькую ванную комнату с душевой кабинкой и аккуратной раковиной.
Дверь из матового стекла легко скользнула в паз, открывая хранилище некогда принадлежавших моей маме нарядов, и здесь было все: от пышных бальных платьев до узких обтягивающих брюк. На прикроватной тумбочке покоилась ее фотография с отцом на отдыхе в Швейцарии. Может ли человек чувствовать что-то, трогая стены, хранившие в памяти прикосновения родного человека? Я чувствовала, как через пальцы мне передается та безграничная нежность, которой моя мать была преисполнена. Я была обязана сохранить ее честь в доме, в котором ее недолюбливали все – от тети Аи до Саске.
В честь знакомства с Сакурой я предпочла надеть фиолетовое коктейльное платье до колен с невысоким вырезом на боку, туфли – жемчужные, волосы уложила в привычную мне прическу, подняв высоко хвост и отпустив две пряди.
В коридоре меня поймала Миранда и попросила от лица тети Аи заглянуть к ней в комнату, находившуюся в самом конце третьего этажа. Дверь была приоткрыта специально для меня.
Застала я ее сидящей на стуле и державшей в руке небольшую кастрюлю с бесцветной тошнотворно пахнущей жидкостью. Это был формалин. И моя тетя дышала его парами. Довольно странный способ сохранить красоту, но на что только не пойдут выцветающие женщины ради нее?
Тетя отложила кастрюлю и жестом пригласила меня присесть рядом с собой, я послушно села на кровать.
— Наверное, тебе непривычно видеть меня в таком виде, — усмехнулась она, показывая на не до конца сложенные в прическу волосы, прядями лежавшие на ее плечах и спине.
— Я догадывалась, что вы, как и все, тоже укладываете волосы каждый день, отводя на это по меньшей мере полтора часа, — ответила я, добродушно улыбаясь.
— Вообще-то я пригласила тебя по очень важному вопросу. Это касается Саске и его будущей жены – Сакуры, — я вскинула брови и внимательно посмотрела на тетю. Так-так, что же такое замыслила эта сумасшедшая женщина? – Дело в том, что мне очень нужна твоя помощь.
— Конечно, тетя, можете просить меня о чем угодно.
— Мне нужно, чтобы ты расстроила свадьбу Саске и Сакуры.
— …но зачем? По-моему Саске с ней счастлив.
Удивлению моему не было предела – с чего бы тете мешать счастью обожаемого племянника? На получение заветного ответа придется дать обещание ей помочь, но разве игра не стоит свеч? И есть ли способ лучше досадить любимому кузену? И можно ли найти веселее занятия, чем расстройство чьей-то любви? В этом определенно был и мой интерес.
— Он сам не понимает, что творит, глупый мальчишка! – в сердцах воскликнула женщина, и в глазах ее, подобно уничтожающему огню, вспыхнули гнев и отчаяние. – Он делает это нам назло – приводит в дом безродную и совсем невоспитанную девку с улицы!
Злобу она вымещала на несчастном носовом платке, который сминала пальцами, сжимала в ладонях и, в конце концов, порвала. Слова рвались из нее, будто почуявшие свободу дикие птицы – о да, она нашла того, кто ее поймет!
— Он познакомился с ней в ночном клубе! Что может знать девушка, гуляющая по ночным клубам и знакомящаяся там с парнями?! Я знаю, что почти бессильна в этой ситуации, и это ужасно меня расстраивает, но я ведь могу рассчитывать на твою помощь?
Единственной причиной, по которой тетя возненавидела Сакуру Харуно – это ее происхождение. Бедная девочка, если бы она знала, какой гнев на себя навлечет, постаралась бы родиться в другой семье, более интеллигентной.
— Если ваше счастье напрямую зависит от этого, — я доверчиво положила руку ей на колено и чуть сжала его, понимающе улыбаясь, — я не могу вам отказать, дорогая тетя.
Она, позабыв все свои принципы, бросилась меня обнимать.
— Ты не представляешь, какую услугу делаешь мне и глупому Саске, решившему идти на поводу собственной гордыне!
Да нет, тетя, это вы не представляете, какую услугу сделали мне, подарив возможность насолить младшему наследнику клана Учиха.
— Мне нужно больше узнать о Сакуре, — как только она успокоилась и присела на прежнее место, беря в руки зеркало и пудреницу, я попросила пересказать мне все, что произошло.
***
Как и предполагалось, гости уже ждали нас в гостиной, уютно утроившись в мягких нежно-бежевых креслах. Саске сидел рядом с Сакурой, невнимательно слушая рассказы ее матери о непогоде, настигшей их по пути. Верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, обнажая белую шею и небольшой треугольник крепкой груди, и это еще больше смущало и так уже розовую от волнения Харуно. Завидев нас на лестнице, медленно спускающихся и добродушно улыбающихся, Учиха притянул невесту к себе, по-хозяйски обняв ее за талию. Мать Харуно просияла, а сама Сакура сникла, разгадав причину его внезапной нежности.
— Боже, нам так жаль, что мы не успели вас поприветствовать! – воскликнула тетя, тепло улыбаясь гостям. Мама Сакуры бросилась к ней на шею, сама Харуно смущенно пролепетала слова приветствия нам обеим.
Если в двух словах попытаться описать Харуно, то можно упомянуть миловидное личико и живые зеленые глаза, но не яркие, как весенняя листва, а матовые – будто цветное стекло. Волосы, варварски выкрашенные в розовый цвет, придавали ей вульгарной дешевизны, и если бы не скромное платье нежно-голубого цвета, ее можно было бы принять за уличную девку. Нежная кожа, цвета взбитых сливок, светилась изнутри и делала ее похожей на очень милого ребенка, внезапно очутившегося среди незнакомцев.
Я улыбнулась, отвечая на рукопожатие. Как только все расселись по местам: Сакура с Саске, трепетно держась за руки, на одном краю дивана, я – на другом, тетя Аи и мама Харуно, Маи на креслах, служанка суетливо разложила на столике чайный сервис, подала пирожные и разлила чай по чашкам.
Сакура почти не говорила, только тихо отвечала на вопросы матери и тети Аи, Саске хмуро следил за мной и своей невестой, которая еще сильнее смущалась под пристальным взглядом Учихи. Сдается мне, она совсем его не знает, раз принимает холодную расчетливость за внимание.
Когда в сторону Харуно полетела очередная колкость от тети, которую они не распознали и ошибочно приняли за любезную шутку, Саске резко встал с места – Сакура вздрогнула и испуганно посмотрела на меня, ожидая ответа. Я невозмутимо пожала плечами. Его ярость меня забавляла.
Он откашлялся и очень вежливо попросил меня помочь ему принести из его комнаты эскизы свадебного платья для Сакуры, которые разработал мой отец и по электронной почте выслал из Нью-Йорка.
Тетя встревожилась и замолчала, обрывая ответ на вопрос Маи.
— Саске, — осуждающе сказала Сакура, — ты ведь можешь и один их принести.
Видимо, девочка решила меня защитить от своего злого жениха.
— Ничего, Сакура, — улыбнулась я, — все в порядке.
— Да, — сухо поддержал Саске, — мне нужен ее совет насчет них. Никак не могу выбрать лучший, а Ино, как известно, большой знаток красоты.
Как только мы скрылись из вида, он схватил меня за руку и почти потащил на второй этаж, и если бы я не начала идти быстрее, синяков на запястьях было не избежать.
Уже в коридоре он прижал меня к стене, скрутив кисти.
— Что вы замыслили?
Жгучая боль, как при ожоге, опалила руки. Я тихо зашипела и оттолкнула его. У нас давно не было таких теплых встреч и страстных разговоров.
— У тебя галлюцинации. Мы ничего не замышляли.
— Если что-нибудь помешает моей свадьбе, платить будешь ты.
— Брось, — усмехнулась я, — детское упрямство не повод угрожать. И так понятно, что ты женишься назло своей семье. Что сказал Фугаку-сан? Неужели похвалил?
— Не твое дело, — ощетинился Учиха. – Я тебя предупредил. Попробуй только помешать мне.
Не дождавшись ответа, он ушел в свою комнату, через минуту вышел оттуда с тремя рисунками от моего отца. На всех трех были изображены размытые силуэты тощих моделей, а на них – эскизы свадебных платьев. Такой красоты я не ожидала даже от своего отца – возглавляющего модный дом Кельвин Клейн в США. Саске распечатал присланные по е-мейлу наброски.
Наугад я указала на рисунок посередине, остальные два он смял и выбросил в пустую вазу, и мы пошли вниз. Он скомкал единственное известие от отца за последний год, и мать моя умирала вдали от него, пока он покорял Манхеттен.
Наверное, Яманако Иноичи даже не догадывается о том, что жена его покоится на городском кладбище, очень далеко от родины.
Со смерти мамы прошло уже больше четырех месяцев, а я до сих пор видела ее затихающий взгляд, а потом – и похороны.
Встретил нас встревоженный взгляд тети и растерянная улыбка Сакуры. Быть может, она ожидала увидеть меня избитой или скатывающейся со второго этажа по парадной лестнице по кускам. Во всяком случае, мое довольное лицо ее сбило с толку.
Она даже понятия не имела, порог какой жизни переступала
Мама Сакуры, Маи Харуно, в прошлом была моделью, которую один раз даже выпустили на подиум во время недели моды в Нью-Йорке. И именно поэтому тетя написала, что я ее знаю – она работала с моим отцом. Остается надеяться, что у меня и у Сакуры нет общих братьев-сестер.
— А где будет проходить торжество? – спросила я, обращаясь именно к Харуно. Вмешивать Саске было лишним.
— В ресторане «Royal Park». Мы решили не приглашать много человек, — улыбнулась она, — только самых близких.
— О, так выходит я самая близкая? – вопрос был задан Учихе и должен был вызвать у него мигрень от далеких воспоминаний о совместно проведенном лете два года назад.
— Нет. Просто на любой свадьбе должна присутствовать безмозгла блондинка. Мы решили, что это будешь ты.
Все замерли. Рука Маи, державшая вилку с подцепленным кусочком пирожного, застыла в воздухе. Сакура виновато посмотрела на меня и слегка покраснела, тетя Аи недовольно цокнула языком, приказывая Саске замолчать. Забавней сцены в своей жизни мне видеть еще не приходилось. Даже порвавшееся платье оперной певицы в самом разгаре представления не вызвало большего конфуза, чем яростная выпадка Учихи.
— Саске, — хохотнула я, — ты многого обо мне не знаешь.
@музыка: Бумбокс - Та, что
вторник, 03 мая 2011
Dream On, Dreamer
Название: Изабелла
Автор: Бадоу
Жанр: романтика
Рейтинг: детский
Персонажи: он, абонент и Изабелла
Предупреждение: бред
От автора: из цикла «Южные сны». Вдохновилась песнями Ассаи.
читать дальше
Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети…
Телефон летит на пассажирское сиденье и быстро затухает.
С этим абонентом вечные проблемы. Забыл, опоздал, просто не захотел – и все! – неделя глухого равнодушного молчания.
Опьяненный осенью Нью-Йорк роняет капельки лета на мокрый холодный асфальт, некогда бирюзовое, а теперь льдисто-голубое небо лениво раскачивает серебристые осколки облаков. Хмурые и серьезные, прохожие спят – шагая, прыгая, летая. Все они заснули с последним августовским вечером, усеянном огромными теплыми бусинами далеких звезд…
Забудь…
Абонент сейчас злится. Стоит у окна, спиной к двери, и злится на меня за то, что опоздал. Опоздал настолько, что смысла приезжать больше нет. Абоненту, в общем-то, на причины все равно. И звонить сейчас абоненту – себе дороже. Пусть уж лучше уляжется, успокоится. Глотнет никотин и притормозит.
Отпусти…
Запах у этой осени совсем иной – не сухой пыли и палых листьев, а морского бриза и… испанского неба. Яркого, лазурного. Жаркое лето еще здесь, со мной. Его я умудрился прихватить с собой маленькими ракушками, тремя цветастыми рубашками и статуэткой местного божества.
Хмурый Нью-Йорк встретил тогда меня и мое лето холодным и моросящим дождем, а абонент… абонент пропадал на работе, в дорогущем офисе, в строгом костюме и за компьютером.
Провожая сентябрь и октябрь, я все смотрел на маленькую золотистую статуэтку, ухваченную из веселого шумного испанского базара, смотрел и представлял, как там сейчас – в далекой теплой Испании… опустели ли пляжи? Похолодело ли вечно яркое, вечно синее небо?..
Стало ли море чужим человеческому телу? Стало ли далеким?
Прости…
Каждую ночь я вижу твои черные, как бархатное ночное испанское небо, глаза. Я вижу погибающее наше лето под огромными колесами белого самолета, уносящего меня за континент. Я вижу твои длинные шелковистые волосы, с которыми любило играть полуденное солнце и полуночная луна.
Изабелла, моя свобода, мое жаркое испанское лето, мои незабываемые южные ночи под черным бархатным небом, так похожим на твои безумной красоты большие выразительные глаза…
Глаза ведьмы, цыганки, укравшей мой покой на долгие сорок пять дней…
Пока Нью-Йорк бросает небрежно дождь, там, за океаном, по-прежнему солнце и все также полон соленый пляж, омываемый яркой, кристальной водой.
Ты уже не моя, дитя южных ветров и морских прозрачных вод. Ты – ничья. Дух, воплощение испанской свободы и безбрежного лазурного неба над шальной головой. Верно, ты даришь себя, свой жар кому-нибудь и даже не вспоминаешь бледного американца из сердцевины сухого Нью-Йорка.
Таких, как я – море, а ты – одна.
Прощай, моя Изабелла…
Быть может, лет через десять я вернусь на соленый наш берег, уже с женой и детьми, постаревший, усталый, и увижу тебя – вечно молодую, вечно живую, хозяйку снов своих южных.
Дикая и вольная, будто ветер, неудержимая, и вся – в одном порыве. Олицетворение испанского жаркого солнца – только одна, единственная Изабелла, вся сотканная из моря и тепла.
И лет через двести ты будешь стоять на лазурном берегу, в черных волосах твоих также будет дробиться свет, а ты, протягивая тонкие гибкие руки, будешь с другим. Даже не вспомнишь о том, чей покой украла на долгие сорок пять дней.
Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети.
Абоненту нужно отдохнуть. Абоненту порой очень грустно и тоскливо долгими осенними вечерами в объятьях старого клетчатого пледа.
У абонента остывает четвертая чашка кофе. И абонент дико устал.
На цыпочках дойду я до спящего абонента, возьму его, сонного и растрепанного, на руки и понесу в спальню, на большую холодную, как этот город, кровать.
Здесь – осень. Кажется, вечная и печальная. Старая. Ненужная.
Рядом с абонентом по-родному холодно. Пока там, через огромный океан, поешь ты, моя свобода, моя Изабелла…
Автор: Бадоу
Жанр: романтика
Рейтинг: детский
Персонажи: он, абонент и Изабелла
Предупреждение: бред
От автора: из цикла «Южные сны». Вдохновилась песнями Ассаи.
читать дальше
Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети…
Телефон летит на пассажирское сиденье и быстро затухает.
С этим абонентом вечные проблемы. Забыл, опоздал, просто не захотел – и все! – неделя глухого равнодушного молчания.
Опьяненный осенью Нью-Йорк роняет капельки лета на мокрый холодный асфальт, некогда бирюзовое, а теперь льдисто-голубое небо лениво раскачивает серебристые осколки облаков. Хмурые и серьезные, прохожие спят – шагая, прыгая, летая. Все они заснули с последним августовским вечером, усеянном огромными теплыми бусинами далеких звезд…
Забудь…
Абонент сейчас злится. Стоит у окна, спиной к двери, и злится на меня за то, что опоздал. Опоздал настолько, что смысла приезжать больше нет. Абоненту, в общем-то, на причины все равно. И звонить сейчас абоненту – себе дороже. Пусть уж лучше уляжется, успокоится. Глотнет никотин и притормозит.
Отпусти…
Запах у этой осени совсем иной – не сухой пыли и палых листьев, а морского бриза и… испанского неба. Яркого, лазурного. Жаркое лето еще здесь, со мной. Его я умудрился прихватить с собой маленькими ракушками, тремя цветастыми рубашками и статуэткой местного божества.
Хмурый Нью-Йорк встретил тогда меня и мое лето холодным и моросящим дождем, а абонент… абонент пропадал на работе, в дорогущем офисе, в строгом костюме и за компьютером.
Провожая сентябрь и октябрь, я все смотрел на маленькую золотистую статуэтку, ухваченную из веселого шумного испанского базара, смотрел и представлял, как там сейчас – в далекой теплой Испании… опустели ли пляжи? Похолодело ли вечно яркое, вечно синее небо?..
Стало ли море чужим человеческому телу? Стало ли далеким?
Прости…
Каждую ночь я вижу твои черные, как бархатное ночное испанское небо, глаза. Я вижу погибающее наше лето под огромными колесами белого самолета, уносящего меня за континент. Я вижу твои длинные шелковистые волосы, с которыми любило играть полуденное солнце и полуночная луна.
Изабелла, моя свобода, мое жаркое испанское лето, мои незабываемые южные ночи под черным бархатным небом, так похожим на твои безумной красоты большие выразительные глаза…
Глаза ведьмы, цыганки, укравшей мой покой на долгие сорок пять дней…
Пока Нью-Йорк бросает небрежно дождь, там, за океаном, по-прежнему солнце и все также полон соленый пляж, омываемый яркой, кристальной водой.
Ты уже не моя, дитя южных ветров и морских прозрачных вод. Ты – ничья. Дух, воплощение испанской свободы и безбрежного лазурного неба над шальной головой. Верно, ты даришь себя, свой жар кому-нибудь и даже не вспоминаешь бледного американца из сердцевины сухого Нью-Йорка.
Таких, как я – море, а ты – одна.
Прощай, моя Изабелла…
Быть может, лет через десять я вернусь на соленый наш берег, уже с женой и детьми, постаревший, усталый, и увижу тебя – вечно молодую, вечно живую, хозяйку снов своих южных.
Дикая и вольная, будто ветер, неудержимая, и вся – в одном порыве. Олицетворение испанского жаркого солнца – только одна, единственная Изабелла, вся сотканная из моря и тепла.
И лет через двести ты будешь стоять на лазурном берегу, в черных волосах твоих также будет дробиться свет, а ты, протягивая тонкие гибкие руки, будешь с другим. Даже не вспомнишь о том, чей покой украла на долгие сорок пять дней.
Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети.
Абоненту нужно отдохнуть. Абоненту порой очень грустно и тоскливо долгими осенними вечерами в объятьях старого клетчатого пледа.
У абонента остывает четвертая чашка кофе. И абонент дико устал.
На цыпочках дойду я до спящего абонента, возьму его, сонного и растрепанного, на руки и понесу в спальню, на большую холодную, как этот город, кровать.
Здесь – осень. Кажется, вечная и печальная. Старая. Ненужная.
Рядом с абонентом по-родному холодно. Пока там, через огромный океан, поешь ты, моя свобода, моя Изабелла…
@музыка: Шнуров Сергей - Скорость
@темы: Написанное, het, Ересь, Ориджинал, Творчество
вторник, 05 апреля 2011
Dream On, Dreamer
Название: Сердце Кая
Автор: Снежная
Бета:
Жанр: романтика
Рейтинг: детский
Персонажи: Герда, Кай, Снежная Королева
Предупреждение: ООС, АУ
Дисклаймер: Г.Х. Андерсен
От автора:
читать дальшеВ тот вечер падал искристый снег, плавно спускался с небес, подобно принцессе по длинной лестнице от неба до грешной земли.
В тот вечер Герды не было дома. Пустые комнаты тихо скорбели по некогда задорному смеху, ярким шоколадным глазам и маленьким пухлым ножкам, торопливо шаркающим по голым половицам. Черное окно смотрело на снежный городок, заваленный белыми полами зимы, и засохшие лозья винограда проволоками свисали с высокой деревянной опоры, протянутой между двумя сердцами.
На тот момент Герда уже не строила планов на будущее и смотрела на мир через кривые полосы желтой прессы. Каждый вечер в ее руках тлело письмо осколку прошлого.
По вечерам Герда не любила вспоминать заблудшую зиму и одинокую Снежную Королеву, державшую за руку ее милого Кая. Вроде было давно, вроде зажило и не болит больше, только тянет за грудной клеткой, будто кто-то сердце распутывает по ниткам, распускает обратно в мертвый аккуратный комочек. Все проходит с теплым солнцем в холодном воздухе и мокрым снегом под подошвой, и приходит обратно с холодным солнцем в теплом воздухе и яркими желтыми пятнами на голых деревьях.
Герда больше не писала стихов и не растила ярко-алых роз в маленьких горшочках, не прятала нежные цветы от острого мороза и не смотрела по вечерам в окно противоположного дома, где часто мелькала одинокая фигура Кая. У Герды больше не болело.
Только зима до самого ее совершеннолетия приносила с собой мертвые кусочки блестящего кривого зеркала, за которым пряталось самое мерзкое в ее жизни чувство – чувство без Кая.
Усталая, она все больше сидела на узком подоконнике и бесполезно прятала беспокойный взгляд в белых бесконечных барханах, спрятавших в своих огромных животах лавки и ее детские качели. Она знала, что в противоположном доме, близко к сердцу, сидит ее Кай и ждет, когда же ему в окна постучит Снежная Королева и позовет его обратно в Северные края. От этой горькой мысли кривились губы, и дрожало сердце, а унылый ветер бросал на стекло липучие снежинки и лепил узоры, которым не суждено было встретить алого рассвета.
Но в тот вечер дом встречал пустое небо без нее. Трель оставленного телефона холодным эхом бегала по комнатам в поисках хозяйки и находила лишь белые тетрадные листы с темно-синими розами на полях.
Герда видела только ярко-желтый прямоугольник на сером лице трехэтажного дома. Она знала, что Кая больше не вернуть, что сердце его заблудилось где-то по пути домой, в снегах Севера и замерзло, что Снежная Королева смогла его отыскать и забрать себе – в свой огромный замок, в свои ладони, и теперь ее милый томными вечерами смотрит вдаль и ждет, когда же его позовут.
Она знает, что ее Кай больше не дышит. Он бродит около жизни и не может открыть глаза, не может заснуть и не может увидеть солнца.
Сердце его бьется в чужих ладонях. И этот чужой трогает его, целует.
Ее Кай – больше не ее. Он больше не помнит того, как она спасла его, как ворвалась в огромный холодный замок и отобрала его у Снежной королевы.
Теперь он пьет холодный дешевый кофе и вспоминает ту, что смиряла одним только взглядом ледяные воды Антарктики.
Вселенная Герды сужается до одного только вечера и маленькой улицы, которая больше ее никогда не дождется. Каждый вдох заполняет ее легкие и кровь белым морозом, и сердце постепенно затихает.
Она знает, что Кай больше не выглянет из окна и не улыбнется, как раньше – доверчиво и нежно. Больше не будут они сажать красивые розы в маленькие глиняные горшочки и боязливо прятать их в домах от зимы, больше не побегут наперегонки до замерзшего озера и не прокатятся по голому льду, держась за руки.
Память жалит, но Герда уже слишком взрослая, чтобы пытаться отогреться.
И слишком сильная, чтобы мерзнуть.
Слишком маленькая, чтобы помочь Каю.
И слишком любит его, чтобы уйти, оставив на мерзлых качелях пару белых пушистых перчаток для той, что хранит в ладонях сердце ее милого.
Его силуэт тупой болью отзывается в душе, и снежинки начинают таять на горячих от слез щеках. Через дрожащие пальцы видно только как тухнет маленькое окошко, и большой дом впадает в кому.
Вроде прошло много лет, вроде и зажило, почти не больно, память уснула и последние пару лет совсем не тревожит, только до сих пор тянет – за грудной клеткой, и свернувшийся ежик в горле царапает раненое сердце.
Кай продолжает просыпаться каждое утро, честно ходит на работу и с работы – обратно, чуть задерживается около стареньких детских качелей, где совсем недавно нашел пару теплых перчаток, поливает колючий кактус, кормит снегирей и ждет, когда же в окно ему постучится Снежная королева, чтобы забрать к себе – в ледяной замок.
Ночами ему ничего не снится, только голый темно-синий сон, будто вырванный откуда-то фон, и завтра его никто не ждет, пока он будет блуждать по коридорам черно-белой работы.
Снежная королева уже давно его не ищет, уже почти забыла о мальчике с ярко-синими глазами, чье сердце бьется в хрустальном ларчике в самом центре большого тронного зала, в который льется переливчатый солнечный свет.
Только иногда захаживает она в полупустой городок и подолгу стоит у старых качелей. Порождение дьявола и истинной красоты, она смеется, глядя на небо, и медленно уходит обратно – на свой печальный Север.
Автор: Снежная
Бета:
Жанр: романтика
Рейтинг: детский
Персонажи: Герда, Кай, Снежная Королева
Предупреждение: ООС, АУ
Дисклаймер: Г.Х. Андерсен
От автора:
читать дальшеВ тот вечер падал искристый снег, плавно спускался с небес, подобно принцессе по длинной лестнице от неба до грешной земли.
В тот вечер Герды не было дома. Пустые комнаты тихо скорбели по некогда задорному смеху, ярким шоколадным глазам и маленьким пухлым ножкам, торопливо шаркающим по голым половицам. Черное окно смотрело на снежный городок, заваленный белыми полами зимы, и засохшие лозья винограда проволоками свисали с высокой деревянной опоры, протянутой между двумя сердцами.
На тот момент Герда уже не строила планов на будущее и смотрела на мир через кривые полосы желтой прессы. Каждый вечер в ее руках тлело письмо осколку прошлого.
По вечерам Герда не любила вспоминать заблудшую зиму и одинокую Снежную Королеву, державшую за руку ее милого Кая. Вроде было давно, вроде зажило и не болит больше, только тянет за грудной клеткой, будто кто-то сердце распутывает по ниткам, распускает обратно в мертвый аккуратный комочек. Все проходит с теплым солнцем в холодном воздухе и мокрым снегом под подошвой, и приходит обратно с холодным солнцем в теплом воздухе и яркими желтыми пятнами на голых деревьях.
Герда больше не писала стихов и не растила ярко-алых роз в маленьких горшочках, не прятала нежные цветы от острого мороза и не смотрела по вечерам в окно противоположного дома, где часто мелькала одинокая фигура Кая. У Герды больше не болело.
Только зима до самого ее совершеннолетия приносила с собой мертвые кусочки блестящего кривого зеркала, за которым пряталось самое мерзкое в ее жизни чувство – чувство без Кая.
Усталая, она все больше сидела на узком подоконнике и бесполезно прятала беспокойный взгляд в белых бесконечных барханах, спрятавших в своих огромных животах лавки и ее детские качели. Она знала, что в противоположном доме, близко к сердцу, сидит ее Кай и ждет, когда же ему в окна постучит Снежная Королева и позовет его обратно в Северные края. От этой горькой мысли кривились губы, и дрожало сердце, а унылый ветер бросал на стекло липучие снежинки и лепил узоры, которым не суждено было встретить алого рассвета.
Но в тот вечер дом встречал пустое небо без нее. Трель оставленного телефона холодным эхом бегала по комнатам в поисках хозяйки и находила лишь белые тетрадные листы с темно-синими розами на полях.
Герда видела только ярко-желтый прямоугольник на сером лице трехэтажного дома. Она знала, что Кая больше не вернуть, что сердце его заблудилось где-то по пути домой, в снегах Севера и замерзло, что Снежная Королева смогла его отыскать и забрать себе – в свой огромный замок, в свои ладони, и теперь ее милый томными вечерами смотрит вдаль и ждет, когда же его позовут.
Она знает, что ее Кай больше не дышит. Он бродит около жизни и не может открыть глаза, не может заснуть и не может увидеть солнца.
Сердце его бьется в чужих ладонях. И этот чужой трогает его, целует.
Ее Кай – больше не ее. Он больше не помнит того, как она спасла его, как ворвалась в огромный холодный замок и отобрала его у Снежной королевы.
Теперь он пьет холодный дешевый кофе и вспоминает ту, что смиряла одним только взглядом ледяные воды Антарктики.
Вселенная Герды сужается до одного только вечера и маленькой улицы, которая больше ее никогда не дождется. Каждый вдох заполняет ее легкие и кровь белым морозом, и сердце постепенно затихает.
Она знает, что Кай больше не выглянет из окна и не улыбнется, как раньше – доверчиво и нежно. Больше не будут они сажать красивые розы в маленькие глиняные горшочки и боязливо прятать их в домах от зимы, больше не побегут наперегонки до замерзшего озера и не прокатятся по голому льду, держась за руки.
Память жалит, но Герда уже слишком взрослая, чтобы пытаться отогреться.
И слишком сильная, чтобы мерзнуть.
Слишком маленькая, чтобы помочь Каю.
И слишком любит его, чтобы уйти, оставив на мерзлых качелях пару белых пушистых перчаток для той, что хранит в ладонях сердце ее милого.
Его силуэт тупой болью отзывается в душе, и снежинки начинают таять на горячих от слез щеках. Через дрожащие пальцы видно только как тухнет маленькое окошко, и большой дом впадает в кому.
Вроде прошло много лет, вроде и зажило, почти не больно, память уснула и последние пару лет совсем не тревожит, только до сих пор тянет – за грудной клеткой, и свернувшийся ежик в горле царапает раненое сердце.
Кай продолжает просыпаться каждое утро, честно ходит на работу и с работы – обратно, чуть задерживается около стареньких детских качелей, где совсем недавно нашел пару теплых перчаток, поливает колючий кактус, кормит снегирей и ждет, когда же в окно ему постучится Снежная королева, чтобы забрать к себе – в ледяной замок.
Ночами ему ничего не снится, только голый темно-синий сон, будто вырванный откуда-то фон, и завтра его никто не ждет, пока он будет блуждать по коридорам черно-белой работы.
Снежная королева уже давно его не ищет, уже почти забыла о мальчике с ярко-синими глазами, чье сердце бьется в хрустальном ларчике в самом центре большого тронного зала, в который льется переливчатый солнечный свет.
Только иногда захаживает она в полупустой городок и подолгу стоит у старых качелей. Порождение дьявола и истинной красоты, она смеется, глядя на небо, и медленно уходит обратно – на свой печальный Север.
@темы: Фанфикшн, Творчество
воскресенье, 13 февраля 2011
Dream On, Dreamer
Знаешь, Кай, Снежной Королеве на самом деле не так просто, как тебе кажется на первый взгляд.
Милый, милый Кай, она так устала, твоя Снежная Королева, что просто мечтает о том мгонвении, когда сможет блаженно закрыть глаза – на долгую-долгую зиму – и доверчиво, совсем как ребенок, уснуть на твоем теплом плече.
У нее большой ледяной дворец – яркий на солнце и опасно-спокойный в тишине полярной, кажется, безграничной ночи. В этом замке все из осколков и кусочков зимы, и даже люди – мертвые. Просто замороженные. Один ты, милый Кай, дышишь.
Снежная Королева не спит до самого утра и бесцельно бродит по многочисленным комнатам, извилистым узким коридорам, стиснутыми бесконечно-серыми стенами из северного льда.
Королева дышит морозом и только у твоей запертой двери замирает, застывает, подобно сотням заблудившихся во дворце скульптур. Королева с радостью бы зашла к тебе в комнату и до самого утра, сидя у изголовья, гладила бы твои черные волосы, для тебя одного бы рисовала зимой по небу, по звездам.
Ее смелости хватает только на то, чтобы тихо пожелать тебе спокойных снов.
Твоя Королева смертельно устала целую вечность скитаться по бесконечному северу, по белой холодной пустыне в поисках своего потерянного сердца. Твоя Королева – только твоя. Южные льды и моря потеряли ее уже давно.
Потерянная для всех и только для тебя – родная. Почти теплая.
Не суди ее строго, Кай, свою Королеву. Не кори ее за то, что отобрала тебя у всего мира и заточила в своем сердце. За то, что твое имя бьется в ее запястьях и выжженными узорами тает на тонкой коже. За то, что бросила твою Герду на краю Вселенной. За то, что в ту ночь заглянула в твое окно и потом уже не смогла уйти.
Только с тобой. Только твоя рука в ее руке и только твой растерянный, потухший взгляд по безликим стенам дворца.
Твоя Герда сейчас ищет тебя почти по запаху и бессвязным обрывочным снам, приходящим и уходящим слишком быстро, чтобы она смогла почувствовать твою тоску по ясной весне и теплому взгляду темных шоколадных глаз. Она спешит – и Королева это знает.
Знает, что ты плачешь по ночам, что смотришь в окно на безграничную пустыню и тяжело вздыхаешь. Что ты жалеешь. И не любишь ее – свою Королеву.
На твоих ладонях капельки красных, замерзших роз. Твое прошлое и твоя судьба в этих красивых, горделивых цветах.
Знаешь, Кай, Королеве очень одиноко бессонными ночами и безмолвными днями в плену собственного холода. Ей, наверное, очень хочется превратиться в небо, на которое так похожи твои застывшие глаза.
Пока Герда за тобою не пришла, подойди ближе к Королеве и спроси, о ком печалится она, глядя в зеркальное окно. Может, она кого-то потеряла?
Вы так похожи, милый Кай. Потерявшиеся и замерзшие.
Ты – часть ее, как и она – твое сердце.
Ей просто нужен покой.
А ты, пока будешь ждать растерянную Герду, идущую за зовом своей души, подойди ближе к Королеве, посмотри туда, куда смотрит она – в сердце севера.
Чтобы спасти ее от вечного холода и скитаний – согрей ее. Опусти руки на ее покатые плечи и прижми ее к груди. Пусть кровь в ней закипит, пусть солнце зашевелится в ней и растопит ее.
Пусть на горизонте вспыхнет алый рассвет, и пусть дорога от Герды до тебя сократится до одного шага, пока твоя Королева тихо улыбается, превращаясь в небо цвета твоих глаз.
Милый, милый Кай, она так устала, твоя Снежная Королева, что просто мечтает о том мгонвении, когда сможет блаженно закрыть глаза – на долгую-долгую зиму – и доверчиво, совсем как ребенок, уснуть на твоем теплом плече.
У нее большой ледяной дворец – яркий на солнце и опасно-спокойный в тишине полярной, кажется, безграничной ночи. В этом замке все из осколков и кусочков зимы, и даже люди – мертвые. Просто замороженные. Один ты, милый Кай, дышишь.
Снежная Королева не спит до самого утра и бесцельно бродит по многочисленным комнатам, извилистым узким коридорам, стиснутыми бесконечно-серыми стенами из северного льда.
Королева дышит морозом и только у твоей запертой двери замирает, застывает, подобно сотням заблудившихся во дворце скульптур. Королева с радостью бы зашла к тебе в комнату и до самого утра, сидя у изголовья, гладила бы твои черные волосы, для тебя одного бы рисовала зимой по небу, по звездам.
Ее смелости хватает только на то, чтобы тихо пожелать тебе спокойных снов.
Твоя Королева смертельно устала целую вечность скитаться по бесконечному северу, по белой холодной пустыне в поисках своего потерянного сердца. Твоя Королева – только твоя. Южные льды и моря потеряли ее уже давно.
Потерянная для всех и только для тебя – родная. Почти теплая.
Не суди ее строго, Кай, свою Королеву. Не кори ее за то, что отобрала тебя у всего мира и заточила в своем сердце. За то, что твое имя бьется в ее запястьях и выжженными узорами тает на тонкой коже. За то, что бросила твою Герду на краю Вселенной. За то, что в ту ночь заглянула в твое окно и потом уже не смогла уйти.
Только с тобой. Только твоя рука в ее руке и только твой растерянный, потухший взгляд по безликим стенам дворца.
Твоя Герда сейчас ищет тебя почти по запаху и бессвязным обрывочным снам, приходящим и уходящим слишком быстро, чтобы она смогла почувствовать твою тоску по ясной весне и теплому взгляду темных шоколадных глаз. Она спешит – и Королева это знает.
Знает, что ты плачешь по ночам, что смотришь в окно на безграничную пустыню и тяжело вздыхаешь. Что ты жалеешь. И не любишь ее – свою Королеву.
На твоих ладонях капельки красных, замерзших роз. Твое прошлое и твоя судьба в этих красивых, горделивых цветах.
Знаешь, Кай, Королеве очень одиноко бессонными ночами и безмолвными днями в плену собственного холода. Ей, наверное, очень хочется превратиться в небо, на которое так похожи твои застывшие глаза.
Пока Герда за тобою не пришла, подойди ближе к Королеве и спроси, о ком печалится она, глядя в зеркальное окно. Может, она кого-то потеряла?
Вы так похожи, милый Кай. Потерявшиеся и замерзшие.
Ты – часть ее, как и она – твое сердце.
Ей просто нужен покой.
А ты, пока будешь ждать растерянную Герду, идущую за зовом своей души, подойди ближе к Королеве, посмотри туда, куда смотрит она – в сердце севера.
Чтобы спасти ее от вечного холода и скитаний – согрей ее. Опусти руки на ее покатые плечи и прижми ее к груди. Пусть кровь в ней закипит, пусть солнце зашевелится в ней и растопит ее.
Пусть на горизонте вспыхнет алый рассвет, и пусть дорога от Герды до тебя сократится до одного шага, пока твоя Королева тихо улыбается, превращаясь в небо цвета твоих глаз.
@музыка: Lilyjets - Perfect Picture
пятница, 11 февраля 2011
Dream On, Dreamer
Название: Война
Автор: Снежная
Бета:
Жанр: шизохрень
Рейтинг: только пять! ©
Персонажи: dark!Эндимион/Сейя, Берилл
Предупреждение: перегет, недояой, ООС, АУ, СПИД, ОРВИ, насморк, грипп
От автора: В подарок замечательному человечку: Дамочке. Киса моя, спасибо, что ждала и не пинала. Спасибо за заботу, позитив и искренность.
читать дальше
Голое безмятежное небо цвета самых мрачных, самых холодных сумерек. Неестественно яркие силуэты белых от налипшего инея тонких деревьев, больше похожих на плачущие фигуры брошенных девушек.
Через маленькое зарешеченное окошко в одиночную камеру льётся бледный лунный свет и ровной квадратной кляксой ложится на сырой неровный пол. Падающий снег будто нарочно подолгу кружится в свободном воздухе и манит за каменные толстенные стены – на свободу, на самую знаменитую в целой Галактике планету, прославившуюся необычайной красотой своей природы.
Сейя даже не мог представить, что небо может мёрзнуть и падать вниз и потом уже собираться в белые барханы. На его планете такого не было, как не было прежде увиденной им сначала нарядной, а потом и мокрой осени, как не было проливных холодных дождей, как не было дрожащего в ладонях рассвета.
Сейя садится на деревянный скрипучий футон и ладонями проводит по смятому грязному одеялу, любезно предоставленному самим Королем Эндимионом, так внезапно взошедшим на трон и так случайно ставшим Тёмным правителем Земли и главным фаворитом Берилл, съеденной Металлией.
За два месяца он настолько привык к этой удушабщей обстановке, разительно отличающейся от той, которую он нарисовал у себя в воображении, прилетая сюда, что даже и забыл то, как жил до этого – на своей свободной планете, окутанный безграничной любовью принцессы Кагуа.
Единственное, что не давало покоя – это грязная разодранная фуку и дикое беспокойство о тех, кого он не видел уже около шестидесяти дней. И тело женщины.
Чужое присутствие стылым ветром бьет по нервам. Это был враг во всех отношениях – в войне за стремления и сердце Усаги.
Высокомерный и скрытый тенью смежной стены, Эндимион бесстрастно наблюдает за тем, как погруженный в размышления Сейя рассматривает грязный бетонный пол и не видит его, как он тихо улыбается, боясь быть застуканным.
Особой нелюбви Король к нему не питал, но на уровне простых ощущений почти его ненавидел, хотя бы за точно такие же, как и у него, выразительные темно-синие глаза, напоминающее спокойное голое небо, заглядывающее в камеру через зарешеченное окошко.
- Смотрю, ты тут устроился, - произносит Эндимион, и его тонкие очерченные губы кривит некое подобие злого оскала, присущего всем обитателям Темного замка и тем более – Ши Теноу – темным Лордам, во главе которых он и стоял. – Нравится?
Сейя лишь ввинчивает уничтожающий взгляд ему в лоб и презрительно фыркает. И все еще дико борется с желанием остановить Эндимиона, призвать его светлую сторону и освободить Землю от нашествия Тьмы. Он признавать это не хочет – но вопреки всему продолжает верить в то, что Серенити вскоре вернет свои силы и победит армию Металлии.
Мамору хватает и доли секунды, чтобы схватить мальца за шею и спиной вдавить в стену, заставив кожей прочувствовать все шероховатости голого и скользкого бетона.
- Когда Король спрашивает, ему обязаны отвечать, понял, грязь?
Он не шутит, не играет и не угрожает.
Просто раньше он такого не говорил даже лютым врагам, и даже представить было сложно, чтобы Эндимион опускался до таких выражений.
Сейя инстинктивно хватается в руку Короля и пытается ослабить хватку. Вены на шее вздуваются, пальцы холодеют.
Эндимион ненавидит этот взгляд – не умоляющий о пощаде, а жалеющий, полный какого-то света. И тихую расцветающую на губах улыбку – рваную, через боль, но уничтожающую.
Большие лучистые глаза Сейи действуют как ледяной дождь в самую позднюю осень – примерно на ту, что сгинула пару часов назад под воем дикой, озверевшей зимы. Чувство омерзения теплой дрожью пробегает вдоль позвоночника и ядом копится в глотке.
Удавись своим благородством, Воин. Сгинь в этих четырех стенах, он надеется увидеть твой посиневший холодный труп на этом полу.
Эндимион уходит, так и не дождавшись смерти своего врага.
Ночью ему снятся огромные синие глаза, на дне которых горит осеннее небо, утопившее грешное солнце в горизонте. В них отражается он сам – Эндимион, только вместо обычного темного мундира на нем – светлый вариант формы и теплый вокруг всего силуэта свет.
Солнце так не может, так умеет только Луна, которую все же спрятали в тени Ши Тенноу, устранив воинов-сенши и заточив в хрустальный гроб Принцессу.
Осуждающий взгляд закапывает его заживо и беспощадно засыпает комьями мокрой земли. Мерзкий сон сгоняют холодный длинные пальцы настоящего мертвеца, чертящие на его спине узоры, подобно тем, что сегодня на окнах чертила зима. Берилл с ним осторожна, как осторожны дети с материализовавшейся заветной мечтой.
Но глаза ему не дают покоя – огромные, почти в пол-лица, как у покойной Принцессы Серинити, сердце которой он собственноручно вырвал и бросил под ноги той, которую презирал и считал неким подобием слабосильной женщины.
Синий взор перехватывает тусклый лунный свет и топит его в себе – жадно заглатывает и мерцает изнутри.
Мамору просыпается от холодных узоров по спине и отмечает, что Берилл всегда, каждую ночь плотно закрывает окна и зашторивает их, ненавидит ночь и особенно – Луну. Что-то это ему напоминает. И за грудиной начинает пульсировать недосказанность, подозрения растут, а потом и умирают, как только жаворонки отпевают панихиду темноте и голому, совершенно беззвёздному небу.
- Открой окно. Душно.
Мягкие простыни под ладонями собираются в складки и выкачивают из них тепло, отдавая его потом обратно. Спертый, прессованный воздух пластами ложится на грудь и давит – трудно дышать. Но у самых ног клубится могильный холод, насквозь пропитавший Темный Замок.
Берилл почти его не слушает, а только любуется им, как смотрсмены любуются захваченными трофеями и кубками, правда она любит примерять свою главную победу хотя бы раз в два дня.
Эндимион раздраженно смахивает ее руку, будто назойливую муху, и резкими движениями освобождает окно от пут толстых драпированных штор холодного цвета спекшейся крови, открывает его и жадно перехватывает врывающийся в комнату свежий морозный воздух.
Высокое и пока еще темное небо готовится к кровавому рассвету и напоминает надоедливый, не дающий покоя взгляд.
Он больше не смотрит гордо, больше не грубит. Он только сидит в углу и смотрит исподлобья, будто затравленный звереныш. В голове вертятся-крутятся тысяча бессвязных и разорванных мыслей. Похудевшие руки обнимают костлявые острые коленки, и за грязной пыльной челкой виден только исполосанный неровными штрихами силуэт Короля Эндимиона.
Страх подобен Вселенной – такой же безграничный и все же умеющий расти и дальше – вываливаясь за грницы допустимого. Пульсирует в бледных запястьях, бьется в истерике где-то на границе между сном и явью.
Ненависть тоже может не иметь границ, как распятое у горизонта темное небо.
Но на данный момент Сейя не может понять, что же нужно Королю от него. Что толкает его подолгу стоять по другую сторону от решетки и часами неотрывно смотреть, как он выдыхает из себя жизнь и как постепенно теряет человеческие черты, превращаясь в заточенного зверька.
Руки Короля по локоть в крови. И сам Король – псих без тормозов, падкий до власти. Со стертой памятью он больше напоминает заблудшего ребенка.
Каждую ночь ему снятся кошмары, а он даже не знает, как они связаны с ним, и как они его настигли – эти большие темно-синие глаза.
Король потерян для самого себя. Истинный Король утонул в темной синеве.
Эндимион не Король, он сам это понимает, но только причина ему не ясна – что не так. Почему он сидит на троне, как на раскаленных углях, и почему вечно черное небо уродует любимую Землю. Он плохой правитель, раз дает такую слабинку от одного только прессованного воздуха по утрам в постели с омерзительной женщиной, напоминающей полумертвую иссохшую старуху.
- Как тебя зовут?..
Сейя переводит взгляд на Короля и замечает, как того бьет мелкая дрожь – то ли от холода, то ли от темно-синих глаз, прошивающих душу насквозь.
- Я Воин.
- Я спросил твое имя.
- Я и ответил – Воин. У меня нет другого.
Еще один инвалид, покалеченный войной. Еще один безымянный солдат, потерявшийся среди трупов своих товарищей. Король просто не знает, что этот полу-зверь просто не помнит самого себя. Время в тюремной камере травит все человеческое из тела и заполняет его первородными инстинктами.
- Скажи мне, Воин, за что ты борешься?
- За что вы меня посадили.
Память истерлась в пыль. Можно только отвечать туманно, юлить и попытаться быстрее запутать его и себя, ведь самому непонятно – что такого он сделал?
Силуэты. И слова – далекие, бессмысленные.
Что-то про долг. Что-то про любовь. Что-то про добро.
И потом только боль от скрученных рук и приторный запах гнилой листвы, пробирающийся через лозьепдобные щели в стенах.
Даже несмотря на туман в голове и полный хаос в мыслях, Сейя продолжает смотреть с укором а Короля, но теперь уже по инерции – это выбивает его из колеи.
И потом – синие глаза. Яркие и вечно влажные, будто водная гладь спрокойного Средиземного моря.
- Ты ведь помнишь этот взгляд – ясный, чистый?..
Он испытывает судьбу, блефует и искренне надеется затронуть края некогда пораженных нервов. Он слепо ведется за своим инстинктом бороться за тем, кто стоит напротив.
- Тебе ведь она снится, правда? Ты ведь ее помнишь… Тебе не страшно, Король? – последнее он произносит с явной издевкой, поддевая оголённые нервы.
Сейя больше не человек, больше не тот благородный воин, он просто существо, жаждущее свободы. И по инерции уничтожающее врага.
Он знал весь механизм – это было в его крови, это разносилось по организму, этим он дышал всю свою сознательную жизнь.
- Я не понимаю, о чем ты, Воин, - бесстрастно отвечает Эндимион, но Сейя-то видит, как дрожат его зрачки, жадно заглатывая мерцающий лунный свет, яркой кляксой легший на пол.
- Я ее тоже помню, Король…
Но Король уходит, не оглядываясь.
Только успевает перехватить печально-насмешливый взгляд темно-синих глаз, напоминающих голое за окном зимнее небо.
Его шаги – тихие, но торопливые – шуршанием разносятся по всей камере и тонкими пальцами касаются чувствительной кожи на запястьях оставленного позади главного в жизни врага.
Ему спину жжет презрение победителя, уничтожающего своим величием поверженного.
Ночью Королю очень холодно в объятьях ледяной Берилл, проводившей свой тысячный день рождения за горизонт – вместе с черным солнцем. Ее длинные медные волосы проволоками царапают спину, грудь и память. Ее темные глаза напоминают его пустую неживую память, залитую беспросветностью.
Она снова любовно гладит его полуприкрытые веки и больше не улыбается, сердцем любящей женщины чувствуя, как теряет его.
Его дни наполнялись чем-то помимо ее заливистого смеха и тихого гортанного голоса, гуляющего вдоль каменных орнаментированных стен замка.
Ему душно от ее дыхания по голой коже. Ее привязанность цепью вяжет его с высоким троном посредине большого зала.
На этот раз Эндимиону снится сам Воин. Снится безбрежное море, крик чаек, поминутно исчезающих за высокие острые скалы, слышится плеск волн и уносимый с ними песок. Яркое теплое солнце, утопающий в пене берег и высокое-высокое небо.
Воин сидин на краю скалы, свесив ноги, и бережно ловит ладонями влажный свет, дробящийся на морской глади.
А потом солнце заслоняет огромная рука трупного цвета и загораживает ладонью яркое небо.
Берилл будит его шепотом у самого уха и улыбается, как улыбается ему последние несколько лет каждое утонувшее во мраке утро.
- Что-то случилось, дорогой? – ее масленый голос клейкой лентой путается в волосах и тошнотворным запахом бьется в горле. Но Эндимион точно знает, что ответ кроется в ее жестокости и беспощадности.
Он уже умеет ею манипулировать. Она уже давно танцует так, как угодно ему.
- Да, мой враг слишком силен.
Она снисходительно улыбается и теряет поцелуй где-то в уголке надменно поджатых губ Короля. Своего Короля.
- Так убей его – морально.
Порой он поражается тому, насколько точно и чётко она умеет определять сокровенные пороки человечества, как остро она чувствует каждый грех.
Он успевает вскочить с постели прежде, чем ее жадная рука добирается до бледных щёк.
***
… Эндимион больше не думает.
Он зло прижимает Воина к бетонной склизкой стене, и тот, подобно зверю, рычит ему прямо в сухие губы. Луна ужасается, глядя на искаженные гневом лица, и старается быстрее спрятаться за пухлой тучей. Синие сумерки плотно въедаются в темницу, а грязная немытая зима вылизывает каждый сантиметр пыльного пола.
Через рваную фуку видна истончившаяся кожа и выпирающие заострившиеся ребра, впалая грудь дребезжит в такт бешеному сердцебиению Короля.
Женское тело совсем по-иному отвечает на грубые жестокие прикосновения Эндимиона. Вопреки самому себе, противореча своей природе, Сейя бесстыже прижимается к Королю и сдавленно стонет, глотая его глубокие выдохи. Низкое желание дрожью пробегает по ногам – вверх и по позвонку – вниз.
Королю уже все равно на то, враг воин или нет – он грубо срывает последние клочья сейлор-фуку, коленом разводит ноги Сейи в стороны и жмется к нему.
Серебряная окантовка темно-синего мундира холодом прижигает раскаленную кожу и отрезвляет разум. Старлайт подаётся назад – ближе к стене, чтобы увеличить расстояние между ним и Королем на максимум. Сейя понимает, что не этого хотел, но природа мнет под себя последние сомнения.
Эндимион убирает руку с горла воина, но чтобы грубо и властно обвить его талию и потянуть на себя – ближе.
Уничтожить врага морально.
В голове растут и пухнут слова Берилл о том, что страх – лучший манипулятор. Страхом можно править.
Король через омерзение целует воина, пальцами хватается за грязные волосы на затылке и тянет назад. Губами припадает к выпирающим ключицам, ямочке между ними, перехватывает стоны и пьет их с сухих уст Сейи.
Толкается в него, закрыв глаза и позабыв самого себя.
Тот спиной трется о стену и оставляет на ней кусочки собственной кожи. Король водит пальцами по впалому животу воина, и тощее женское тело мелко дрожит под его большими мягкими ладонями. Сердце медлит отвечать на прикосновения и с непривычи начинает стучаться о ребра. Сейя трется бедрами о ногу Эндимиона, худыми руками оттягивает воротник глухо застегнутого пиджака и добирается до белоснежной мягкой кожи на шее, неловко срывает пуговицы и тянет ткань на себя, рычит сквозь рваные поцелуи и старается не уступать Королю ни в чем.
Скрестив ноги у Эндимиона за спиной, Сейя подстраивается под ритм и больно бьется затылком о стену.
Противно от самого себя.
Бывший воин теперь бесстыже стонет под Тёмным Королем Земли, убийцей единственной надежды на свет, подобно последней шлюхе расстилается под ним на мокром полу, зализанном зимой и мертвой осенью.
… Эндимион исчезает так же внезапно – с наступлением запятнанного порочного утра. Но прежде успевает бросить презрительный прищур темно-синих глаз на растерянного воина.
Медленно проходит по крошеву из стоптанной гордости Сейи и безучастно скользит взглядом по темным серым стенам.
В тронном зале его будет ждать Берилл и свободное рядом с ней место. Ши Тенноу будут стоять возле них, подобно цепным преданным псам, охраняя их покой перед ликом целого неба.
Он сядет на свой законный трон, Лорды почтительно склонят колени и опустят головы, не имея права взглянуть Королю в глаза.
И только Берилл почувствует мертвецкое спокойствие, какое бывает только перед бурей. Металлия в ней обеспокоенно зашевелится, ревниво зашипит, но замрет под гневным взглядом усталого Короля.
Но пока Эндимион идет по узкому тюремному коридору и осматривает пустые темницы. Ладонью трогает шершавые заплесневелые стены, вдыхает спертый воздух, до которого так и не добралась Зима.
Спину ему жжет ненавидящий взгляд разбитого врага. Он кончиками пальцев дотрагивается до спрятавшегося в уголках губ поцелуя Воина и, закрыв глаза, затворяет массивную железную дверь.
Автор: Снежная
Бета:
Жанр: шизохрень
Рейтинг: только пять! ©
Персонажи: dark!Эндимион/Сейя, Берилл
Предупреждение: перегет, недояой, ООС, АУ, СПИД, ОРВИ, насморк, грипп
От автора: В подарок замечательному человечку: Дамочке. Киса моя, спасибо, что ждала и не пинала. Спасибо за заботу, позитив и искренность.
читать дальше
Голое безмятежное небо цвета самых мрачных, самых холодных сумерек. Неестественно яркие силуэты белых от налипшего инея тонких деревьев, больше похожих на плачущие фигуры брошенных девушек.
Через маленькое зарешеченное окошко в одиночную камеру льётся бледный лунный свет и ровной квадратной кляксой ложится на сырой неровный пол. Падающий снег будто нарочно подолгу кружится в свободном воздухе и манит за каменные толстенные стены – на свободу, на самую знаменитую в целой Галактике планету, прославившуюся необычайной красотой своей природы.
Сейя даже не мог представить, что небо может мёрзнуть и падать вниз и потом уже собираться в белые барханы. На его планете такого не было, как не было прежде увиденной им сначала нарядной, а потом и мокрой осени, как не было проливных холодных дождей, как не было дрожащего в ладонях рассвета.
Сейя садится на деревянный скрипучий футон и ладонями проводит по смятому грязному одеялу, любезно предоставленному самим Королем Эндимионом, так внезапно взошедшим на трон и так случайно ставшим Тёмным правителем Земли и главным фаворитом Берилл, съеденной Металлией.
За два месяца он настолько привык к этой удушабщей обстановке, разительно отличающейся от той, которую он нарисовал у себя в воображении, прилетая сюда, что даже и забыл то, как жил до этого – на своей свободной планете, окутанный безграничной любовью принцессы Кагуа.
Единственное, что не давало покоя – это грязная разодранная фуку и дикое беспокойство о тех, кого он не видел уже около шестидесяти дней. И тело женщины.
Чужое присутствие стылым ветром бьет по нервам. Это был враг во всех отношениях – в войне за стремления и сердце Усаги.
Высокомерный и скрытый тенью смежной стены, Эндимион бесстрастно наблюдает за тем, как погруженный в размышления Сейя рассматривает грязный бетонный пол и не видит его, как он тихо улыбается, боясь быть застуканным.
Особой нелюбви Король к нему не питал, но на уровне простых ощущений почти его ненавидел, хотя бы за точно такие же, как и у него, выразительные темно-синие глаза, напоминающее спокойное голое небо, заглядывающее в камеру через зарешеченное окошко.
- Смотрю, ты тут устроился, - произносит Эндимион, и его тонкие очерченные губы кривит некое подобие злого оскала, присущего всем обитателям Темного замка и тем более – Ши Теноу – темным Лордам, во главе которых он и стоял. – Нравится?
Сейя лишь ввинчивает уничтожающий взгляд ему в лоб и презрительно фыркает. И все еще дико борется с желанием остановить Эндимиона, призвать его светлую сторону и освободить Землю от нашествия Тьмы. Он признавать это не хочет – но вопреки всему продолжает верить в то, что Серенити вскоре вернет свои силы и победит армию Металлии.
Мамору хватает и доли секунды, чтобы схватить мальца за шею и спиной вдавить в стену, заставив кожей прочувствовать все шероховатости голого и скользкого бетона.
- Когда Король спрашивает, ему обязаны отвечать, понял, грязь?
Он не шутит, не играет и не угрожает.
Просто раньше он такого не говорил даже лютым врагам, и даже представить было сложно, чтобы Эндимион опускался до таких выражений.
Сейя инстинктивно хватается в руку Короля и пытается ослабить хватку. Вены на шее вздуваются, пальцы холодеют.
Эндимион ненавидит этот взгляд – не умоляющий о пощаде, а жалеющий, полный какого-то света. И тихую расцветающую на губах улыбку – рваную, через боль, но уничтожающую.
Большие лучистые глаза Сейи действуют как ледяной дождь в самую позднюю осень – примерно на ту, что сгинула пару часов назад под воем дикой, озверевшей зимы. Чувство омерзения теплой дрожью пробегает вдоль позвоночника и ядом копится в глотке.
Удавись своим благородством, Воин. Сгинь в этих четырех стенах, он надеется увидеть твой посиневший холодный труп на этом полу.
Эндимион уходит, так и не дождавшись смерти своего врага.
Ночью ему снятся огромные синие глаза, на дне которых горит осеннее небо, утопившее грешное солнце в горизонте. В них отражается он сам – Эндимион, только вместо обычного темного мундира на нем – светлый вариант формы и теплый вокруг всего силуэта свет.
Солнце так не может, так умеет только Луна, которую все же спрятали в тени Ши Тенноу, устранив воинов-сенши и заточив в хрустальный гроб Принцессу.
Осуждающий взгляд закапывает его заживо и беспощадно засыпает комьями мокрой земли. Мерзкий сон сгоняют холодный длинные пальцы настоящего мертвеца, чертящие на его спине узоры, подобно тем, что сегодня на окнах чертила зима. Берилл с ним осторожна, как осторожны дети с материализовавшейся заветной мечтой.
Но глаза ему не дают покоя – огромные, почти в пол-лица, как у покойной Принцессы Серинити, сердце которой он собственноручно вырвал и бросил под ноги той, которую презирал и считал неким подобием слабосильной женщины.
Синий взор перехватывает тусклый лунный свет и топит его в себе – жадно заглатывает и мерцает изнутри.
Мамору просыпается от холодных узоров по спине и отмечает, что Берилл всегда, каждую ночь плотно закрывает окна и зашторивает их, ненавидит ночь и особенно – Луну. Что-то это ему напоминает. И за грудиной начинает пульсировать недосказанность, подозрения растут, а потом и умирают, как только жаворонки отпевают панихиду темноте и голому, совершенно беззвёздному небу.
- Открой окно. Душно.
Мягкие простыни под ладонями собираются в складки и выкачивают из них тепло, отдавая его потом обратно. Спертый, прессованный воздух пластами ложится на грудь и давит – трудно дышать. Но у самых ног клубится могильный холод, насквозь пропитавший Темный Замок.
Берилл почти его не слушает, а только любуется им, как смотрсмены любуются захваченными трофеями и кубками, правда она любит примерять свою главную победу хотя бы раз в два дня.
Эндимион раздраженно смахивает ее руку, будто назойливую муху, и резкими движениями освобождает окно от пут толстых драпированных штор холодного цвета спекшейся крови, открывает его и жадно перехватывает врывающийся в комнату свежий морозный воздух.
Высокое и пока еще темное небо готовится к кровавому рассвету и напоминает надоедливый, не дающий покоя взгляд.
Он больше не смотрит гордо, больше не грубит. Он только сидит в углу и смотрит исподлобья, будто затравленный звереныш. В голове вертятся-крутятся тысяча бессвязных и разорванных мыслей. Похудевшие руки обнимают костлявые острые коленки, и за грязной пыльной челкой виден только исполосанный неровными штрихами силуэт Короля Эндимиона.
Страх подобен Вселенной – такой же безграничный и все же умеющий расти и дальше – вываливаясь за грницы допустимого. Пульсирует в бледных запястьях, бьется в истерике где-то на границе между сном и явью.
Ненависть тоже может не иметь границ, как распятое у горизонта темное небо.
Но на данный момент Сейя не может понять, что же нужно Королю от него. Что толкает его подолгу стоять по другую сторону от решетки и часами неотрывно смотреть, как он выдыхает из себя жизнь и как постепенно теряет человеческие черты, превращаясь в заточенного зверька.
Руки Короля по локоть в крови. И сам Король – псих без тормозов, падкий до власти. Со стертой памятью он больше напоминает заблудшего ребенка.
Каждую ночь ему снятся кошмары, а он даже не знает, как они связаны с ним, и как они его настигли – эти большие темно-синие глаза.
Король потерян для самого себя. Истинный Король утонул в темной синеве.
Эндимион не Король, он сам это понимает, но только причина ему не ясна – что не так. Почему он сидит на троне, как на раскаленных углях, и почему вечно черное небо уродует любимую Землю. Он плохой правитель, раз дает такую слабинку от одного только прессованного воздуха по утрам в постели с омерзительной женщиной, напоминающей полумертвую иссохшую старуху.
- Как тебя зовут?..
Сейя переводит взгляд на Короля и замечает, как того бьет мелкая дрожь – то ли от холода, то ли от темно-синих глаз, прошивающих душу насквозь.
- Я Воин.
- Я спросил твое имя.
- Я и ответил – Воин. У меня нет другого.
Еще один инвалид, покалеченный войной. Еще один безымянный солдат, потерявшийся среди трупов своих товарищей. Король просто не знает, что этот полу-зверь просто не помнит самого себя. Время в тюремной камере травит все человеческое из тела и заполняет его первородными инстинктами.
- Скажи мне, Воин, за что ты борешься?
- За что вы меня посадили.
Память истерлась в пыль. Можно только отвечать туманно, юлить и попытаться быстрее запутать его и себя, ведь самому непонятно – что такого он сделал?
Силуэты. И слова – далекие, бессмысленные.
Что-то про долг. Что-то про любовь. Что-то про добро.
И потом только боль от скрученных рук и приторный запах гнилой листвы, пробирающийся через лозьепдобные щели в стенах.
Даже несмотря на туман в голове и полный хаос в мыслях, Сейя продолжает смотреть с укором а Короля, но теперь уже по инерции – это выбивает его из колеи.
И потом – синие глаза. Яркие и вечно влажные, будто водная гладь спрокойного Средиземного моря.
- Ты ведь помнишь этот взгляд – ясный, чистый?..
Он испытывает судьбу, блефует и искренне надеется затронуть края некогда пораженных нервов. Он слепо ведется за своим инстинктом бороться за тем, кто стоит напротив.
- Тебе ведь она снится, правда? Ты ведь ее помнишь… Тебе не страшно, Король? – последнее он произносит с явной издевкой, поддевая оголённые нервы.
Сейя больше не человек, больше не тот благородный воин, он просто существо, жаждущее свободы. И по инерции уничтожающее врага.
Он знал весь механизм – это было в его крови, это разносилось по организму, этим он дышал всю свою сознательную жизнь.
- Я не понимаю, о чем ты, Воин, - бесстрастно отвечает Эндимион, но Сейя-то видит, как дрожат его зрачки, жадно заглатывая мерцающий лунный свет, яркой кляксой легший на пол.
- Я ее тоже помню, Король…
Но Король уходит, не оглядываясь.
Только успевает перехватить печально-насмешливый взгляд темно-синих глаз, напоминающих голое за окном зимнее небо.
Его шаги – тихие, но торопливые – шуршанием разносятся по всей камере и тонкими пальцами касаются чувствительной кожи на запястьях оставленного позади главного в жизни врага.
Ему спину жжет презрение победителя, уничтожающего своим величием поверженного.
Ночью Королю очень холодно в объятьях ледяной Берилл, проводившей свой тысячный день рождения за горизонт – вместе с черным солнцем. Ее длинные медные волосы проволоками царапают спину, грудь и память. Ее темные глаза напоминают его пустую неживую память, залитую беспросветностью.
Она снова любовно гладит его полуприкрытые веки и больше не улыбается, сердцем любящей женщины чувствуя, как теряет его.
Его дни наполнялись чем-то помимо ее заливистого смеха и тихого гортанного голоса, гуляющего вдоль каменных орнаментированных стен замка.
Ему душно от ее дыхания по голой коже. Ее привязанность цепью вяжет его с высоким троном посредине большого зала.
На этот раз Эндимиону снится сам Воин. Снится безбрежное море, крик чаек, поминутно исчезающих за высокие острые скалы, слышится плеск волн и уносимый с ними песок. Яркое теплое солнце, утопающий в пене берег и высокое-высокое небо.
Воин сидин на краю скалы, свесив ноги, и бережно ловит ладонями влажный свет, дробящийся на морской глади.
А потом солнце заслоняет огромная рука трупного цвета и загораживает ладонью яркое небо.
Берилл будит его шепотом у самого уха и улыбается, как улыбается ему последние несколько лет каждое утонувшее во мраке утро.
- Что-то случилось, дорогой? – ее масленый голос клейкой лентой путается в волосах и тошнотворным запахом бьется в горле. Но Эндимион точно знает, что ответ кроется в ее жестокости и беспощадности.
Он уже умеет ею манипулировать. Она уже давно танцует так, как угодно ему.
- Да, мой враг слишком силен.
Она снисходительно улыбается и теряет поцелуй где-то в уголке надменно поджатых губ Короля. Своего Короля.
- Так убей его – морально.
Порой он поражается тому, насколько точно и чётко она умеет определять сокровенные пороки человечества, как остро она чувствует каждый грех.
Он успевает вскочить с постели прежде, чем ее жадная рука добирается до бледных щёк.
***
… Эндимион больше не думает.
Он зло прижимает Воина к бетонной склизкой стене, и тот, подобно зверю, рычит ему прямо в сухие губы. Луна ужасается, глядя на искаженные гневом лица, и старается быстрее спрятаться за пухлой тучей. Синие сумерки плотно въедаются в темницу, а грязная немытая зима вылизывает каждый сантиметр пыльного пола.
Через рваную фуку видна истончившаяся кожа и выпирающие заострившиеся ребра, впалая грудь дребезжит в такт бешеному сердцебиению Короля.
Женское тело совсем по-иному отвечает на грубые жестокие прикосновения Эндимиона. Вопреки самому себе, противореча своей природе, Сейя бесстыже прижимается к Королю и сдавленно стонет, глотая его глубокие выдохи. Низкое желание дрожью пробегает по ногам – вверх и по позвонку – вниз.
Королю уже все равно на то, враг воин или нет – он грубо срывает последние клочья сейлор-фуку, коленом разводит ноги Сейи в стороны и жмется к нему.
Серебряная окантовка темно-синего мундира холодом прижигает раскаленную кожу и отрезвляет разум. Старлайт подаётся назад – ближе к стене, чтобы увеличить расстояние между ним и Королем на максимум. Сейя понимает, что не этого хотел, но природа мнет под себя последние сомнения.
Эндимион убирает руку с горла воина, но чтобы грубо и властно обвить его талию и потянуть на себя – ближе.
Уничтожить врага морально.
В голове растут и пухнут слова Берилл о том, что страх – лучший манипулятор. Страхом можно править.
Король через омерзение целует воина, пальцами хватается за грязные волосы на затылке и тянет назад. Губами припадает к выпирающим ключицам, ямочке между ними, перехватывает стоны и пьет их с сухих уст Сейи.
Толкается в него, закрыв глаза и позабыв самого себя.
Тот спиной трется о стену и оставляет на ней кусочки собственной кожи. Король водит пальцами по впалому животу воина, и тощее женское тело мелко дрожит под его большими мягкими ладонями. Сердце медлит отвечать на прикосновения и с непривычи начинает стучаться о ребра. Сейя трется бедрами о ногу Эндимиона, худыми руками оттягивает воротник глухо застегнутого пиджака и добирается до белоснежной мягкой кожи на шее, неловко срывает пуговицы и тянет ткань на себя, рычит сквозь рваные поцелуи и старается не уступать Королю ни в чем.
Скрестив ноги у Эндимиона за спиной, Сейя подстраивается под ритм и больно бьется затылком о стену.
Противно от самого себя.
Бывший воин теперь бесстыже стонет под Тёмным Королем Земли, убийцей единственной надежды на свет, подобно последней шлюхе расстилается под ним на мокром полу, зализанном зимой и мертвой осенью.
… Эндимион исчезает так же внезапно – с наступлением запятнанного порочного утра. Но прежде успевает бросить презрительный прищур темно-синих глаз на растерянного воина.
Медленно проходит по крошеву из стоптанной гордости Сейи и безучастно скользит взглядом по темным серым стенам.
В тронном зале его будет ждать Берилл и свободное рядом с ней место. Ши Тенноу будут стоять возле них, подобно цепным преданным псам, охраняя их покой перед ликом целого неба.
Он сядет на свой законный трон, Лорды почтительно склонят колени и опустят головы, не имея права взглянуть Королю в глаза.
И только Берилл почувствует мертвецкое спокойствие, какое бывает только перед бурей. Металлия в ней обеспокоенно зашевелится, ревниво зашипит, но замрет под гневным взглядом усталого Короля.
Но пока Эндимион идет по узкому тюремному коридору и осматривает пустые темницы. Ладонью трогает шершавые заплесневелые стены, вдыхает спертый воздух, до которого так и не добралась Зима.
Спину ему жжет ненавидящий взгляд разбитого врага. Он кончиками пальцев дотрагивается до спрятавшегося в уголках губ поцелуя Воина и, закрыв глаза, затворяет массивную железную дверь.
@музыка: Goo Goo Dolls - I just want you to know who I am
@темы: slash
воскресенье, 14 ноября 2010
Dream On, Dreamer
Название: Непрощенные
Автор: Lucy Snoweон же Кактус
Бета: На этом месте могло бы быть ваше имя. (с)
Жанр: мракобесие
Рейтинг: детский
Персонажи: Аллен/Линали, Четырнадцатый/Линали, Тикки, Лави, Зима XD
Предупреждение: ООС, АУ, зима, ошибки
Размещение: запрещено! Тупой админ анимесайта одного, ты меня слышал?!
От автора: Для Анимебосса, только для него. И для вас, мою любимые
От автора 2: поперло меня на Алину. На Зиму, хотя ею у нас даже и не пахнет…
читать дальше
Этого не должно было произойти.
Ни при каких условиях, ни в одном из планов – запасных или основных, ни в одном из пересчитанных на много-много шагов вперед ходов.
Это относилось к чему-то из области фантастики и подлого, гнусного и трусливого предательства, что не могло стоять рядом с его именем – нежным, родным, почти ощутимо теплым.
Ни в одном из потрескавшихся сценариев неразборчивым почерком Судьбы не было столь крутого поворота, от которого все привычное поменялось на деаметрально противоположное – весна на осень, лето – на зиму.
Этого не должно было случиться ни в коем случае, ни в одной из Вселенных – этой или параллельной. В это невозможно было поверить, ровно как и невозможно было поверить в победу зла над добром вопреки установившимся правилам, по котором мир жил не одну сотню лет.
Через слезы, кровь, крики и немые всхлипы – она продолжала верить в то, чего на самом деле не было, но отказывалась принимать то, что произошло, то, что оказалось прописной истиной, отложившимся в истории отпечатком – потом уже сухим научным фактом, который в свою книгу занесет Лави или какой другой Историк.
Вопреки реальности, действительности и безжизненному «сейчас» в этой точке пространства, начавшегося размываться мутными кляксами и пятнами, - она отказывалась. Из последних сил. Под пеплом оседающих последних кусочков истлевшей надежды.
Она пальцами ловила легкий аромат весны, оставшийся тихим стуком от его несмелых, но торопливых шагов в сторону врага – во тьму, в которую они раз за разом окунали свои сердца и души, от которой они спасали других.
I wanted you to know,
That I love the way you laugh.
I wanna hold you high and steal your pain away.
I keep your photograph
And I know it serves me well.
I wanna hold you high and steal your pain.
Аллен знал, что Нои не умирают, и знал, что время все равно мерно капало, менялось, убегало в плюс бесконечность, но никогда не достигало конечной станции, за чертой которой начиналось что-то большее, чем просто бессмертие или бескрайность, и даже безграничность неба или выше – самого космоса не могло постичь того, что ждало всех за границей, которую переступать нельзя.
Аллен знал, что все имеет конец – финальную точку, после которой смысл – боли или тоски – терялся, и единственным выходом из темной грызущей душу жажды свободы из чужих, заполнивших голову мыслей, было забыться в потоке секунд, проносящихся мимо него, не задевая. Он просто сделал шаг с огромной пропасти, на границе которой балансировал который год, и если бы не данное когда-то обещание отчиму, давно бы утонул, не смог удержаться под порывистым ветром в самую спину.
Он мог бы сражаться до конца, до последней капли силы в изможденном теле, если бы не знал, что проще построить новый мир, чем пытаться защитить этот – уже давно погрязший в гнилостном болоте из зависти, ненависти и злобы. Порой он начинал понимать Ноев и их стремления очистить свет от такой низости, недостойной людей, только все это уже чувствовал Четырнадцатый, каким-то образом перемешавший свои и Уолкера мысли.
«Иногда стоит перешагивать через себя и отступать, чтобы потом не наделать глупостей, о которых будешь жалеть всю оставшуюся жизнь», - однажды сказал Комуи, отправляя на опасное задание больную Линали и не до конца оправившегося после очередной битвы Лави. Конечно, тогда Уолкер его не понял и только злился из-за этого необдуманного поступка, и лишь через пару месяцев понял, что правее Смотрителя в тот момент были только небеса.
Because I'm broken when I'm lonesome,
And I don't feel right when you're gone away
«Этим людям ничего иного не остается, кроме как убивать друг друга и упиваться смертями», - настойчиво твердит голос в голове, и Аллен, как мантру, повторяет слова, когда-то сказанные Линали о том, что вместе можно даже перевернуть Вселенную, главное – чтобы тебя крепко держали за руку.
«Не делай этого! Не делай вещей, о которых будешь потом жалеть!» - Уолкер кричал так, как никогда в жизни еще не кричал – испуганно, затравленно, будто в последний раз, и будто от его голоса, от того, насколько громко он закричит, будет зависеть завтра и следующая секунда. Истерика начала подниматься из глубин самого сердца и топить сознание. Она заполнила его – до краев.
И все, что видел Аллен, это тяжело поднимающуюся Линали, ее сжатые в кулачок сбитые руки, ее кровь, ее разодранное платье – будто его нарочно резали, потрошили, окунали в грязь, ее трясущиеся плечи, а он не мог встать, не мог заставить функционировать свои чертовы конечности, не мог найти в себе силы вырвать эту удушающую из груди боль. Не мог!..
Не мог вскочить на ноги и кинуться за ней. Не мог!..
Не мог догнать ее и успеть перехватить тонкие запястья. Нет мог!..
Он только тянул вперед руки и боялся. Боялся каждого ее неуверенного шага, каждого ее тяжелого вздоха, каждого всхлипа и тихих слов о том, что все будет хо-ро-шо.
Уолкер будто себя видел со стороны – так же как и Линали сейчас, он тысячу раз уходил за горизонт, тысячу раз делал точно такие же несмелые шаги вкупе с уверенностью в том, что его будут ждать, кусая губы и разбивая руки в кровь, сдирая и так уже обшарпанные обои на неровных стенах.
Правда теперь они просто поменялись ролями. Всего лишь поменялись… но цена за это была просто огромной – слишком большой, чтобы но мог просто так с этим смириться – не его, а ее жизнь.
Чужая, самая дорогая жизнь.
Чужая, самая дорогая улыбка.
Чужой, самый дорогой смех.
Самый дорогой…
«Линали, нет!»
Кажется, кричал даже не он, а что-то, что сидело внутри него – чужеродное, совсем ему не знакомое, но с точно такими же чувствами.
Она обернулась – медленно. Чуть наклонила голову набок и виновато улыбнулась. Вышло вымученно и как-то глуповато, слишком не к месту. Контраст этой улыбки и окружающего был просто убийственный. Убийственный настолько, что Аллен зажмурился от резко оборвавшейся жизни внутри себя.
«Есть вещи, о которых я никогда не буду жалеть».
И ушла – к противнику.
Уверенными шагами, пока Аллен пытался встать и кинуться за ней вдогонку, броситься в пекло вместо нее. Он умолял Небеса подарить ему возможность остановить ее – сейчас точную копию него самого.
И он поклялся, что никогда не простит ее, если она не вернется. Никогда не простит себя, если снова не увидит большие лучистые широко распахнутые фиалковые глаза.
Никогда!..
The worst is over now
And we can breathe again.
I wanna hold you high, you steal my pain away.
There's so much left to learn
And no one left to fight.
I wanna hold you high and steal your pain
«У каждого человека есть своя роль, и отыграть ее он должен на высоте, чтобы не портить всей постановки», - так говорил Лави, когда не был настроен шутить и дурачиться. Так говорил он, когда зимняя стужа заползала к нему в сердце начинала там плести свои тоненькие-тоненькие прозрачные ленточки-паутинки.
Аллен сидел возле него на выпотрошенном кресле – у самого окна, от которого отходил дымоподобный холодок – дыхание Зимы.
«Лучше не играть с Судьбой в детские игры. Лучше подчиниться». Говорил он, конечно же, о себе и своей проблеме – стоять в сторонке и наблюдать за тем, как уходит время, унося с собой в Долину Смерти его друзей-экзорцистов с поля боя.
Говорил и не знал, что Аллен слушал его более чем внимательно.
«Предатели – самые низкие существа», - отвечал Аллен и не знал, что Лави, потонувший в своих мыслях, все же услышал его. Услышал и выцарапал эти слова на своем сердце острой бритвой.
«Нои живут вечно, поэтому вскоре все оставленные тобою друзья погибнут, и некого будет тебе стыдиться», - вероятнее всего скажет этот отморозок Тикки и обязательно ехидно улыбнется, внутренне радуясь тому, что победил в этот раз он – и не важно, что победа в картах и в жизни весят немного по-разному и смысл несут отличный друг от друга. Ключевое слово и там, и там – победа.
«Пусть уж лучше время унесет их жизни, чем это сделаешь ты», - скажет та сторона, которая оживает только под лучами бедного исхудалого солнца, из последних сил греющего рабочие районы старого доброго Лондона. Сторона, которой есть что терять. Сторона, которая сейчас понимает его лучше, чем тот же Лави, потонувший в своих раздумьях.
Cause I'm broken when I'm open
And I don’t feel like I am strong enough.
Cause I'm broken when I'm lonesome
And I don't feel right when you're gone away.
Четырнадцатый никогда особо не любил эти районы – грязные, будто немытые беспризоники-воришки, слишком рано выбрашиеся из-под теплого маминого крыла и избитые тонкой черной плеткой жизни. Подобные этому места вызывали у него не омерзение, а удушающее чувство растерянности и пульсирующей внутри пустоты. Он будто что-то здесь потерял – что-то важное, что-то близкое не ему, а его существу.
И он искал это уже полжизни, уже половину своей новой жизни – той, которую ему подарили Небеса и маленький седоволосый мальчик.
Искал и не находил. Иногда подходил близко, слишком близко, чтобы найти в себе силы увидеть то, что способно изменить его более-менее устоявшуюся жизнь.
Слишком близко, чтобы у него хватило смелости посмотреть в глаза тому, что сильнее него в несколько раз.
Слишком близко – и он убегал обратно в свой дворец на краю Лондона, подальше от этого грязного района нищеты и вечных болезней, очага туберкулеза, логова зависти и отчаяния.
Примостившиеся с обеих сторон старые лавчонки с совершенно ненужным мусором тянулись и тянулись, казалось, до бесконечности. И он прекратил дышать, пока на горизонте не мелькнули деревянные стены, ограждавшие этот район от остального города.
Эта земля кричала под ногами – он слышал крики и голоса, молитвы. И пахло здесь смертью, кровью, болью – этого не смог укрыть даже вчерашний, но все еще белоснежный, все еще кристальный, больше похожий на просыпанную соль снег. И он чувствовал, что его связывают с этим местом отнюдь не презрение и пренебрежение – что-то большее, чем просто воспоминания того мальчика, которого он заменил в этом мире…
… Заменил.
Встал на чужое место…
… Отобрал чужую роль.
… Всего лишь замена, всего лишь второй после него – мальчишки-неудачника, который даже в любви признаться не нашел силы.
И почему этот идиот Тикки выбирает самые бедные районы Лондона, чтобы спрятаться, отдохнуть и просто слинять с работы?!
Слишком знакомый запах.
Слишком яркое солнце.
Слишком знакомая фигура.
Слишком громко все говорят!..
Слишком знакомые глаза.
Слишком белый снег для этой грязной, выброшенной Зимы.
Слишком знакомая боль.
Слишком долго он не может найти Тикки.
Слишком знакомые чувства.
Слишком задержался в это помойке в компании отбросов человечества.
Слишком знакомо дрожит сердце…
Слишком теплая осень цветет в душе.
«Ли… на… ли…»
Имя прекраснее самих лилий под проливных летним дождем. Нежнее только что распустившихся, стыдливо покрасневших роз в саду. Ближе маминого теплого запаха.
Сколько времени прошло? Сколько скурено дней? Сколько отравлено воздуха? Сколько прогнано ночей?..
И не сосчитать, если попытаться, только память предательски четко помнит то, чего помнить и не должна, что должна была отрезать – ампутировать, как ампутируют конечности будущим калекам и инвалидам.
«Ли… на… ли…»
Совсем незнакомое имя, совсем незнакомая жизнь – чужой прошлое, прошлое того, кого больше нет в живых. Нет ведь?..
Четырнадцатый знал, что вернется обязательно победителем, знал, что план – до гениальности простой – сработает, как самые точные – швейцарские – часы.
Совсем незнакомая фигура, совсем чужие мысли – в его голове?
Четырнадцатый был уверен в том, что выкинуть Уолкера из собственного тела не составит труда, нужно было только дождаться идеального момента и ударить мальчишку побольнее, чтобы он прекратил воевать за себя.
Совсем незнакомый запах умирающих лилий и совсем незнакомая бьющаяся, подобно сердцу, тоска в груди.
Неужели он что-то пропустил? Неужели в его плане оказались тонкие стенки и тайные ходы?
Совсем незнакомые глаза ночного неба, совсем незнакомая дрожь в коленях.
- Линали?.. это ведь ты?
Cause I'm broken when I'm open
And I don’t feel like I am strong enough.
Cause I'm broken when I'm lonesome
And I don't feel right when you're gone away.
Две попытки жить. Первая – замужество, вторая – рождение чужого ребенка.
Две попытки начать все заново – с чистого листа, с первой строчки. Две постановки на одной сцене с одним актером – на осколках прошлой жизни, на слезах, на криках, на разочаровании.
Маленькие три смерти – с его уходом, с уходом мужа и ребенка – уже в небо.
Три маленькие смерти как три круга ада. Как немые потоки холодных слез. Как шепот – бессвязный и безумный, как проклятье, как заклятье.
Она чувствовала, как ее трогала Зима. Там, внутри.
Она чувствовала, как Зима забирала ее к себе – в объятья, но уже после того, как оставила свою отметину.
Она видела, как Зима связывала их белыми узорами-лентами, привязывала руку к руке, ногу – к ноге, чтобы не убежала, не оставила.
Она видела, как серые птицы разбивались о камни, как кричали.
Она видела, как падало небо – на плечи, на дрожащие ладони маленькими холодными снежинками.
Она видела, как уходило солнце. Как затухала улыбка.
Ребенок. Девушка. Женщина. Всего лишь маленькая жизнь, всего лишь маленькие чувства, всего лишь маленькие мечты.
Вечная спутница Зимы. Вечная ее пленница. Подруга. Сестра. Почти что дочь или наподобие постоянного клиента в этот безразличный холод и безликие снежные барханы, обвивающий веточки иней, легкие снежинки с неба.
Израсходовала жизней даже больше, чем ей было подарено.
You're gone away
You don't feel me here... anymore
- Аллен?! Аллен! Стой!
Ее удержали только сильные руки Канды, вцепившиеся ей в запястья и оттащившие ее обратно. Ее удержали только улыбки врагов – уверенные, наглые. И тени от них расползались по полу, подобно злым шипящим змеям. Змеи эти шипели, совсем как волны того моря, в котором утонула ее первая жизнь и из ада которого достала ее Чистая Сила.
- Аллен, я прошу, не делай этого! Не смей этого делать, Аллен, ты меня слышишь?!!
Вырывалась из мертвой хватки, брыкалась, лязгалась, кричала – так громко, как могла, и почти не плакала. И даже не сопротивлялась, когда Юу почти что выплюнул низкое «предатель» в спину уходящему Уолкеру.
Развернулась Драма. Заиграли первые, еще слепые аккорды пианино. Еще не начала свой монолог скучная Зима, и даже зритель не успел подготовиться, как зал заполнился песней, слезами, болью, выходящей из-под тонких и умелых пальцев пианиста.Он обернулся – медленно. Чуть наклонил голову набок и виновато улыбнулся. Вышло вымученно и как-то глуповато, слишком не к месту. Контраст этой улыбки и окружающего был просто убийственный. Убийственный настолько, что Линали зажмурилась от резко оборвавшейся жизни внутри себя.
- Желаю тебе сдохнуть, Уолкер, - попрощался с ним Канда.
Тикки смеялся, как сумасшедший. Радовался своей победе над этим чудаковатым мальчиком, которого он принял за старикашку при их первой встрече. Радовался и убедился в том, что сил у этого пацана больше, чем у легендарного Четырнадцатого.
Роад ликовала. Граф – уже прекратил радоваться и строил планы на будущее.
Только Тикки понимал, что спектакль еще не окончен, и опускать занавес рано.
You're gone away
You don't feel me here... anymore
- Линали?
И произнес это Четырнадцатый раньше, чем успел сообразить, что перед ним стоит экзорцистка, бывшая экзорцистка Линали Ли, сестра Смотрителя Комуи… та, которая звала Аллена Уолкера обратно, та, ради которой мальчишка и сдался, ради жизни которой дал себе умереть.
Умереть ненадолго.
Потому что память у них одна – на двоих. И чувства тоже на двоих. И сердце – его не до конца. Аллен продолжал жить, правда, глубоко-глубоко в подсознании.
И пока жил Четырнадцатый, жил и он, Уолкер.
И теперь, теряя самого себя, проигрывая, казалось бы, совсем бесполезному мальчику, умершему, какому-то призраку, Четырнадцатый понял, как был прав Тикки, когда говорил о том, что людские чувства способны творить чудеса.
- Линали, это ведь ты, так?
Сгорбленная фигура остановилась и вся будто задрожала, став при этом меньше раза в два…
… Боялась.
Этого незнакомого голоса или себя?..
Обернулась.
Вздрогнул Аллен.
В глазах этого почти незнакомого человека мелькнуло то, что отдалось тупой болью в ее выпотрошенном сердце. Это был Аллен. Ее Аллен, ее любовь – похороненная, сгнившая, но все еще живая.
А Зима плакала белыми кристаллами слез, омывая историю с печальным концом.
Она стыдливо опустила глаза и попыталась прикрыться трясущимися руками свое обезображенное временем лицо, в то время, как совсем молодой и точно такой же как и огромное количество лет назад Аллен, будто завороженный, смотрел на нее – старую, немощную, больную женщину.
Он сделал шаг к ней и попытался отнять от лица руки и заглянуть в глаза, ради которых он предал, умер и снова возродился. Ради которых уснул и снова проснулся в середине этой пустой, никому не нужной Зимы…
- Уйди!..
Закричала, как кричала, когда провожала его и своего ребенка в дальний путь.
Стыдилась самой себя, своего вида. Ненавидела его и любила – отчаянно, горячо, как в последний раз.
Он смотрел на нее, будто глотал свежий воздух после тюремной духоты, будто кожей ловил солнце после тьмы.
- Это же я – Аллен. Линали, неужели ты меня не узнаешь?
Узнала – как же. Даже не позволяла себе забывать, даже не разрешала памяти стирать. Каждую секунду вышивала на ладонях, каждый взгляд перевязывала лентами.
Не забывала – не имела право во имя того, что давало ей силы жить дальше, не сломаться, не упасть.
Каждый день выводила карандашами, чтобы не потекли контуры.
Каждую улыбку подкрашивала, чтобы не выцвело со временем.
И жила – им одним, умершим. Предавшим. Ушедшим. Дышала им, пока ее целовала Зима.
- Уйди!
По-прежнему закрывая морщинистое лицо иссохшими руками, кричала, отступая назад – от него подальше.
Лишь бы не увидел! Не засмеялся над ней, не бросил презренное «ты жалка» ей в лицо, лишь бы не сломил ее до конца… заблестели мокрые дорожки меж пальцев, и на холодный снег упали горячие капельки сожаления, боли и страха
- Уйди!!!
Ее разрывало изнутри.
- Прошу, уйди!
Как когда-то просила остаться, так сейчас умоляет уйти.
И Аллен отступает, так и не заглянув в ее глаза. В глаза, в цвет которых выкрасилась его жизнь, его дыхание, сердцебиение.
Плачет, как маленький ребенок, и даже не стирает слез.
И Аллен умирает под смехом вновь ожившего Четырнадцатого – порвана нить, удерживающая его до сих пор.
Оттоптаны сны. Разобраны слова, которые он берег в себе.
Прежний знакомый блеск в стальных глазах проходит, и человек, стоявший перед ней, будто преображается – искажается его лицо, лишаясь нежной детской красоты, кривятся губы, растягиваются, стареют руки, стареет душа.
Развернулась и под его недоуменный взгляд поплелась в свою лачугу, хромая на левую ногу – старый шрам из далекого прошлого.
Четырнадцатый снова выругался на нищих, просящих денег, на Тикки, ухитрившегося спрятаться так, что сам граф не отыщет при всем своем желании, на Зиму, которая некстати оказалась слишком холодной и слишком снежной для Лондона.
Пианино замолкло, как только Зима оборвала пение и непонятно почему рванула за сцену вся в слезах. Зрители недоуменно переглянулись, и пианист, грустно улыбнувшись, доиграл свою партию.
Под громкие аплодисменты был опущен занавес, и зал, все еще хранивший привкус слез Зимы и печальных нот инструмента, опустел слишком быстро. Драма закончилась.
Автор: Lucy Snowe
Бета: На этом месте могло бы быть ваше имя. (с)
Жанр: мракобесие
Рейтинг: детский
Персонажи: Аллен/Линали, Четырнадцатый/Линали, Тикки, Лави, Зима XD
Предупреждение: ООС, АУ, зима, ошибки
Размещение: запрещено! Тупой админ анимесайта одного, ты меня слышал?!
От автора: Для Анимебосса, только для него. И для вас, мою любимые
От автора 2: поперло меня на Алину. На Зиму, хотя ею у нас даже и не пахнет…
читать дальше
Этого не должно было произойти.
Ни при каких условиях, ни в одном из планов – запасных или основных, ни в одном из пересчитанных на много-много шагов вперед ходов.
Это относилось к чему-то из области фантастики и подлого, гнусного и трусливого предательства, что не могло стоять рядом с его именем – нежным, родным, почти ощутимо теплым.
Ни в одном из потрескавшихся сценариев неразборчивым почерком Судьбы не было столь крутого поворота, от которого все привычное поменялось на деаметрально противоположное – весна на осень, лето – на зиму.
Этого не должно было случиться ни в коем случае, ни в одной из Вселенных – этой или параллельной. В это невозможно было поверить, ровно как и невозможно было поверить в победу зла над добром вопреки установившимся правилам, по котором мир жил не одну сотню лет.
Через слезы, кровь, крики и немые всхлипы – она продолжала верить в то, чего на самом деле не было, но отказывалась принимать то, что произошло, то, что оказалось прописной истиной, отложившимся в истории отпечатком – потом уже сухим научным фактом, который в свою книгу занесет Лави или какой другой Историк.
Вопреки реальности, действительности и безжизненному «сейчас» в этой точке пространства, начавшегося размываться мутными кляксами и пятнами, - она отказывалась. Из последних сил. Под пеплом оседающих последних кусочков истлевшей надежды.
Она пальцами ловила легкий аромат весны, оставшийся тихим стуком от его несмелых, но торопливых шагов в сторону врага – во тьму, в которую они раз за разом окунали свои сердца и души, от которой они спасали других.
I wanted you to know,
That I love the way you laugh.
I wanna hold you high and steal your pain away.
I keep your photograph
And I know it serves me well.
I wanna hold you high and steal your pain.
Аллен знал, что Нои не умирают, и знал, что время все равно мерно капало, менялось, убегало в плюс бесконечность, но никогда не достигало конечной станции, за чертой которой начиналось что-то большее, чем просто бессмертие или бескрайность, и даже безграничность неба или выше – самого космоса не могло постичь того, что ждало всех за границей, которую переступать нельзя.
Аллен знал, что все имеет конец – финальную точку, после которой смысл – боли или тоски – терялся, и единственным выходом из темной грызущей душу жажды свободы из чужих, заполнивших голову мыслей, было забыться в потоке секунд, проносящихся мимо него, не задевая. Он просто сделал шаг с огромной пропасти, на границе которой балансировал который год, и если бы не данное когда-то обещание отчиму, давно бы утонул, не смог удержаться под порывистым ветром в самую спину.
Он мог бы сражаться до конца, до последней капли силы в изможденном теле, если бы не знал, что проще построить новый мир, чем пытаться защитить этот – уже давно погрязший в гнилостном болоте из зависти, ненависти и злобы. Порой он начинал понимать Ноев и их стремления очистить свет от такой низости, недостойной людей, только все это уже чувствовал Четырнадцатый, каким-то образом перемешавший свои и Уолкера мысли.
«Иногда стоит перешагивать через себя и отступать, чтобы потом не наделать глупостей, о которых будешь жалеть всю оставшуюся жизнь», - однажды сказал Комуи, отправляя на опасное задание больную Линали и не до конца оправившегося после очередной битвы Лави. Конечно, тогда Уолкер его не понял и только злился из-за этого необдуманного поступка, и лишь через пару месяцев понял, что правее Смотрителя в тот момент были только небеса.
Because I'm broken when I'm lonesome,
And I don't feel right when you're gone away
«Этим людям ничего иного не остается, кроме как убивать друг друга и упиваться смертями», - настойчиво твердит голос в голове, и Аллен, как мантру, повторяет слова, когда-то сказанные Линали о том, что вместе можно даже перевернуть Вселенную, главное – чтобы тебя крепко держали за руку.
«Не делай этого! Не делай вещей, о которых будешь потом жалеть!» - Уолкер кричал так, как никогда в жизни еще не кричал – испуганно, затравленно, будто в последний раз, и будто от его голоса, от того, насколько громко он закричит, будет зависеть завтра и следующая секунда. Истерика начала подниматься из глубин самого сердца и топить сознание. Она заполнила его – до краев.
И все, что видел Аллен, это тяжело поднимающуюся Линали, ее сжатые в кулачок сбитые руки, ее кровь, ее разодранное платье – будто его нарочно резали, потрошили, окунали в грязь, ее трясущиеся плечи, а он не мог встать, не мог заставить функционировать свои чертовы конечности, не мог найти в себе силы вырвать эту удушающую из груди боль. Не мог!..
Не мог вскочить на ноги и кинуться за ней. Не мог!..
Не мог догнать ее и успеть перехватить тонкие запястья. Нет мог!..
Он только тянул вперед руки и боялся. Боялся каждого ее неуверенного шага, каждого ее тяжелого вздоха, каждого всхлипа и тихих слов о том, что все будет хо-ро-шо.
Уолкер будто себя видел со стороны – так же как и Линали сейчас, он тысячу раз уходил за горизонт, тысячу раз делал точно такие же несмелые шаги вкупе с уверенностью в том, что его будут ждать, кусая губы и разбивая руки в кровь, сдирая и так уже обшарпанные обои на неровных стенах.
Правда теперь они просто поменялись ролями. Всего лишь поменялись… но цена за это была просто огромной – слишком большой, чтобы но мог просто так с этим смириться – не его, а ее жизнь.
Чужая, самая дорогая жизнь.
Чужая, самая дорогая улыбка.
Чужой, самый дорогой смех.
Самый дорогой…
«Линали, нет!»
Кажется, кричал даже не он, а что-то, что сидело внутри него – чужеродное, совсем ему не знакомое, но с точно такими же чувствами.
Она обернулась – медленно. Чуть наклонила голову набок и виновато улыбнулась. Вышло вымученно и как-то глуповато, слишком не к месту. Контраст этой улыбки и окружающего был просто убийственный. Убийственный настолько, что Аллен зажмурился от резко оборвавшейся жизни внутри себя.
«Есть вещи, о которых я никогда не буду жалеть».
И ушла – к противнику.
Уверенными шагами, пока Аллен пытался встать и кинуться за ней вдогонку, броситься в пекло вместо нее. Он умолял Небеса подарить ему возможность остановить ее – сейчас точную копию него самого.
И он поклялся, что никогда не простит ее, если она не вернется. Никогда не простит себя, если снова не увидит большие лучистые широко распахнутые фиалковые глаза.
Никогда!..
The worst is over now
And we can breathe again.
I wanna hold you high, you steal my pain away.
There's so much left to learn
And no one left to fight.
I wanna hold you high and steal your pain
«У каждого человека есть своя роль, и отыграть ее он должен на высоте, чтобы не портить всей постановки», - так говорил Лави, когда не был настроен шутить и дурачиться. Так говорил он, когда зимняя стужа заползала к нему в сердце начинала там плести свои тоненькие-тоненькие прозрачные ленточки-паутинки.
Аллен сидел возле него на выпотрошенном кресле – у самого окна, от которого отходил дымоподобный холодок – дыхание Зимы.
«Лучше не играть с Судьбой в детские игры. Лучше подчиниться». Говорил он, конечно же, о себе и своей проблеме – стоять в сторонке и наблюдать за тем, как уходит время, унося с собой в Долину Смерти его друзей-экзорцистов с поля боя.
Говорил и не знал, что Аллен слушал его более чем внимательно.
«Предатели – самые низкие существа», - отвечал Аллен и не знал, что Лави, потонувший в своих мыслях, все же услышал его. Услышал и выцарапал эти слова на своем сердце острой бритвой.
«Нои живут вечно, поэтому вскоре все оставленные тобою друзья погибнут, и некого будет тебе стыдиться», - вероятнее всего скажет этот отморозок Тикки и обязательно ехидно улыбнется, внутренне радуясь тому, что победил в этот раз он – и не важно, что победа в картах и в жизни весят немного по-разному и смысл несут отличный друг от друга. Ключевое слово и там, и там – победа.
«Пусть уж лучше время унесет их жизни, чем это сделаешь ты», - скажет та сторона, которая оживает только под лучами бедного исхудалого солнца, из последних сил греющего рабочие районы старого доброго Лондона. Сторона, которой есть что терять. Сторона, которая сейчас понимает его лучше, чем тот же Лави, потонувший в своих раздумьях.
Cause I'm broken when I'm open
And I don’t feel like I am strong enough.
Cause I'm broken when I'm lonesome
And I don't feel right when you're gone away.
Четырнадцатый никогда особо не любил эти районы – грязные, будто немытые беспризоники-воришки, слишком рано выбрашиеся из-под теплого маминого крыла и избитые тонкой черной плеткой жизни. Подобные этому места вызывали у него не омерзение, а удушающее чувство растерянности и пульсирующей внутри пустоты. Он будто что-то здесь потерял – что-то важное, что-то близкое не ему, а его существу.
И он искал это уже полжизни, уже половину своей новой жизни – той, которую ему подарили Небеса и маленький седоволосый мальчик.
Искал и не находил. Иногда подходил близко, слишком близко, чтобы найти в себе силы увидеть то, что способно изменить его более-менее устоявшуюся жизнь.
Слишком близко, чтобы у него хватило смелости посмотреть в глаза тому, что сильнее него в несколько раз.
Слишком близко – и он убегал обратно в свой дворец на краю Лондона, подальше от этого грязного района нищеты и вечных болезней, очага туберкулеза, логова зависти и отчаяния.
Примостившиеся с обеих сторон старые лавчонки с совершенно ненужным мусором тянулись и тянулись, казалось, до бесконечности. И он прекратил дышать, пока на горизонте не мелькнули деревянные стены, ограждавшие этот район от остального города.
Эта земля кричала под ногами – он слышал крики и голоса, молитвы. И пахло здесь смертью, кровью, болью – этого не смог укрыть даже вчерашний, но все еще белоснежный, все еще кристальный, больше похожий на просыпанную соль снег. И он чувствовал, что его связывают с этим местом отнюдь не презрение и пренебрежение – что-то большее, чем просто воспоминания того мальчика, которого он заменил в этом мире…
… Заменил.
Встал на чужое место…
… Отобрал чужую роль.
… Всего лишь замена, всего лишь второй после него – мальчишки-неудачника, который даже в любви признаться не нашел силы.
И почему этот идиот Тикки выбирает самые бедные районы Лондона, чтобы спрятаться, отдохнуть и просто слинять с работы?!
Слишком знакомый запах.
Слишком яркое солнце.
Слишком знакомая фигура.
Слишком громко все говорят!..
Слишком знакомые глаза.
Слишком белый снег для этой грязной, выброшенной Зимы.
Слишком знакомая боль.
Слишком долго он не может найти Тикки.
Слишком знакомые чувства.
Слишком задержался в это помойке в компании отбросов человечества.
Слишком знакомо дрожит сердце…
Слишком теплая осень цветет в душе.
«Ли… на… ли…»
Имя прекраснее самих лилий под проливных летним дождем. Нежнее только что распустившихся, стыдливо покрасневших роз в саду. Ближе маминого теплого запаха.
Сколько времени прошло? Сколько скурено дней? Сколько отравлено воздуха? Сколько прогнано ночей?..
И не сосчитать, если попытаться, только память предательски четко помнит то, чего помнить и не должна, что должна была отрезать – ампутировать, как ампутируют конечности будущим калекам и инвалидам.
«Ли… на… ли…»
Совсем незнакомое имя, совсем незнакомая жизнь – чужой прошлое, прошлое того, кого больше нет в живых. Нет ведь?..
Четырнадцатый знал, что вернется обязательно победителем, знал, что план – до гениальности простой – сработает, как самые точные – швейцарские – часы.
Совсем незнакомая фигура, совсем чужие мысли – в его голове?
Четырнадцатый был уверен в том, что выкинуть Уолкера из собственного тела не составит труда, нужно было только дождаться идеального момента и ударить мальчишку побольнее, чтобы он прекратил воевать за себя.
Совсем незнакомый запах умирающих лилий и совсем незнакомая бьющаяся, подобно сердцу, тоска в груди.
Неужели он что-то пропустил? Неужели в его плане оказались тонкие стенки и тайные ходы?
Совсем незнакомые глаза ночного неба, совсем незнакомая дрожь в коленях.
- Линали?.. это ведь ты?
Cause I'm broken when I'm open
And I don’t feel like I am strong enough.
Cause I'm broken when I'm lonesome
And I don't feel right when you're gone away.
Две попытки жить. Первая – замужество, вторая – рождение чужого ребенка.
Две попытки начать все заново – с чистого листа, с первой строчки. Две постановки на одной сцене с одним актером – на осколках прошлой жизни, на слезах, на криках, на разочаровании.
Маленькие три смерти – с его уходом, с уходом мужа и ребенка – уже в небо.
Три маленькие смерти как три круга ада. Как немые потоки холодных слез. Как шепот – бессвязный и безумный, как проклятье, как заклятье.
Она чувствовала, как ее трогала Зима. Там, внутри.
Она чувствовала, как Зима забирала ее к себе – в объятья, но уже после того, как оставила свою отметину.
Она видела, как Зима связывала их белыми узорами-лентами, привязывала руку к руке, ногу – к ноге, чтобы не убежала, не оставила.
Она видела, как серые птицы разбивались о камни, как кричали.
Она видела, как падало небо – на плечи, на дрожащие ладони маленькими холодными снежинками.
Она видела, как уходило солнце. Как затухала улыбка.
Ребенок. Девушка. Женщина. Всего лишь маленькая жизнь, всего лишь маленькие чувства, всего лишь маленькие мечты.
Вечная спутница Зимы. Вечная ее пленница. Подруга. Сестра. Почти что дочь или наподобие постоянного клиента в этот безразличный холод и безликие снежные барханы, обвивающий веточки иней, легкие снежинки с неба.
Израсходовала жизней даже больше, чем ей было подарено.
You're gone away
You don't feel me here... anymore
- Аллен?! Аллен! Стой!
Ее удержали только сильные руки Канды, вцепившиеся ей в запястья и оттащившие ее обратно. Ее удержали только улыбки врагов – уверенные, наглые. И тени от них расползались по полу, подобно злым шипящим змеям. Змеи эти шипели, совсем как волны того моря, в котором утонула ее первая жизнь и из ада которого достала ее Чистая Сила.
- Аллен, я прошу, не делай этого! Не смей этого делать, Аллен, ты меня слышишь?!!
Вырывалась из мертвой хватки, брыкалась, лязгалась, кричала – так громко, как могла, и почти не плакала. И даже не сопротивлялась, когда Юу почти что выплюнул низкое «предатель» в спину уходящему Уолкеру.
Развернулась Драма. Заиграли первые, еще слепые аккорды пианино. Еще не начала свой монолог скучная Зима, и даже зритель не успел подготовиться, как зал заполнился песней, слезами, болью, выходящей из-под тонких и умелых пальцев пианиста.Он обернулся – медленно. Чуть наклонил голову набок и виновато улыбнулся. Вышло вымученно и как-то глуповато, слишком не к месту. Контраст этой улыбки и окружающего был просто убийственный. Убийственный настолько, что Линали зажмурилась от резко оборвавшейся жизни внутри себя.
- Желаю тебе сдохнуть, Уолкер, - попрощался с ним Канда.
Тикки смеялся, как сумасшедший. Радовался своей победе над этим чудаковатым мальчиком, которого он принял за старикашку при их первой встрече. Радовался и убедился в том, что сил у этого пацана больше, чем у легендарного Четырнадцатого.
Роад ликовала. Граф – уже прекратил радоваться и строил планы на будущее.
Только Тикки понимал, что спектакль еще не окончен, и опускать занавес рано.
You're gone away
You don't feel me here... anymore
- Линали?
И произнес это Четырнадцатый раньше, чем успел сообразить, что перед ним стоит экзорцистка, бывшая экзорцистка Линали Ли, сестра Смотрителя Комуи… та, которая звала Аллена Уолкера обратно, та, ради которой мальчишка и сдался, ради жизни которой дал себе умереть.
Умереть ненадолго.
Потому что память у них одна – на двоих. И чувства тоже на двоих. И сердце – его не до конца. Аллен продолжал жить, правда, глубоко-глубоко в подсознании.
И пока жил Четырнадцатый, жил и он, Уолкер.
И теперь, теряя самого себя, проигрывая, казалось бы, совсем бесполезному мальчику, умершему, какому-то призраку, Четырнадцатый понял, как был прав Тикки, когда говорил о том, что людские чувства способны творить чудеса.
- Линали, это ведь ты, так?
Сгорбленная фигура остановилась и вся будто задрожала, став при этом меньше раза в два…
… Боялась.
Этого незнакомого голоса или себя?..
Обернулась.
Вздрогнул Аллен.
В глазах этого почти незнакомого человека мелькнуло то, что отдалось тупой болью в ее выпотрошенном сердце. Это был Аллен. Ее Аллен, ее любовь – похороненная, сгнившая, но все еще живая.
А Зима плакала белыми кристаллами слез, омывая историю с печальным концом.
Она стыдливо опустила глаза и попыталась прикрыться трясущимися руками свое обезображенное временем лицо, в то время, как совсем молодой и точно такой же как и огромное количество лет назад Аллен, будто завороженный, смотрел на нее – старую, немощную, больную женщину.
Он сделал шаг к ней и попытался отнять от лица руки и заглянуть в глаза, ради которых он предал, умер и снова возродился. Ради которых уснул и снова проснулся в середине этой пустой, никому не нужной Зимы…
- Уйди!..
Закричала, как кричала, когда провожала его и своего ребенка в дальний путь.
Стыдилась самой себя, своего вида. Ненавидела его и любила – отчаянно, горячо, как в последний раз.
Он смотрел на нее, будто глотал свежий воздух после тюремной духоты, будто кожей ловил солнце после тьмы.
- Это же я – Аллен. Линали, неужели ты меня не узнаешь?
Узнала – как же. Даже не позволяла себе забывать, даже не разрешала памяти стирать. Каждую секунду вышивала на ладонях, каждый взгляд перевязывала лентами.
Не забывала – не имела право во имя того, что давало ей силы жить дальше, не сломаться, не упасть.
Каждый день выводила карандашами, чтобы не потекли контуры.
Каждую улыбку подкрашивала, чтобы не выцвело со временем.
И жила – им одним, умершим. Предавшим. Ушедшим. Дышала им, пока ее целовала Зима.
- Уйди!
По-прежнему закрывая морщинистое лицо иссохшими руками, кричала, отступая назад – от него подальше.
Лишь бы не увидел! Не засмеялся над ней, не бросил презренное «ты жалка» ей в лицо, лишь бы не сломил ее до конца… заблестели мокрые дорожки меж пальцев, и на холодный снег упали горячие капельки сожаления, боли и страха
- Уйди!!!
Ее разрывало изнутри.
- Прошу, уйди!
Как когда-то просила остаться, так сейчас умоляет уйти.
И Аллен отступает, так и не заглянув в ее глаза. В глаза, в цвет которых выкрасилась его жизнь, его дыхание, сердцебиение.
Плачет, как маленький ребенок, и даже не стирает слез.
И Аллен умирает под смехом вновь ожившего Четырнадцатого – порвана нить, удерживающая его до сих пор.
Оттоптаны сны. Разобраны слова, которые он берег в себе.
Прежний знакомый блеск в стальных глазах проходит, и человек, стоявший перед ней, будто преображается – искажается его лицо, лишаясь нежной детской красоты, кривятся губы, растягиваются, стареют руки, стареет душа.
Развернулась и под его недоуменный взгляд поплелась в свою лачугу, хромая на левую ногу – старый шрам из далекого прошлого.
Четырнадцатый снова выругался на нищих, просящих денег, на Тикки, ухитрившегося спрятаться так, что сам граф не отыщет при всем своем желании, на Зиму, которая некстати оказалась слишком холодной и слишком снежной для Лондона.
Пианино замолкло, как только Зима оборвала пение и непонятно почему рванула за сцену вся в слезах. Зрители недоуменно переглянулись, и пианист, грустно улыбнувшись, доиграл свою партию.
Под громкие аплодисменты был опущен занавес, и зал, все еще хранивший привкус слез Зимы и печальных нот инструмента, опустел слишком быстро. Драма закончилась.
@темы: D. Gray-man, Фанфикшн, het, Вынос мозга, AU, Творчество
Мечтай
Авторизация
Записи
- Календарь записей
- Темы записей
-
70 Творчество
-
67 Фанфикшн
-
50 Написанное
-
37 Проза
-
34 het
-
32 Наруто
-
27 Избранное
-
26 AU
-
25 slash
-
22 Бред
-
22 D. Gray-man
-
22 Любимое
-
17 Ересь
-
16 Ориджинал
-
14 слэш
-
10 Вынос мозга
-
10 drama
-
9 КУРОКОЧИ
-
9 Spawn
- Список заголовков
Главное меню