Канда.

[люси.]

Название: Про Канду
Автор: Кактус
Бета: не бечено => много ошибок
Жанр: стеб
Рейтинг: детский
Персонажи: Канда и ЧО
Предупреждение: От Канды остался только хвост
От автора: результат флэшмоба на однострочники от Однохвостого Барса. Что вышло - читайте.

В один принеприятнейший вечер 18** года Канда в свои неполные девятнадцать лет пришел к душераздирающим выводам: его больше не боятся. Да-да, его надменный, полный тихого презрения взгляд уж более не внушает благородный трепет всем идиотам, с которыми ему не посчастливилось разделить профессию.

Флэшбек. Сегодня утром.
Юу мрачно оглядел растянувшуюся до самого выхода очередь в столовой и мысленно проклял того, кто создал эту пробку: Аллена Уолкера, битых два часа делающего незамысловатый заказ из всего, чего успел наготовить Джерри за вчерашний вечер и сегодняшнее утро. Не легче ли было просто сказать: "Давай все, я все равно съем", но нет, этот овощ решил все перечислить. А ведь Канде нужно быть на перроне через полчаса!
Уверенно распихнув всех собравшихся голодных работников Ордена, Юу добрался до Уолкера и, довольно грубо схватив его за шкирку, оттянул назад.
- Потом закажешь, стручок, - холодно и жестко отчеканил Канда.
Но не успел он сделать заказ у Джерри, как этот самый Аллен сам схватил его за шкварник и потянул на себя.
- Жди свое очереди, баклажан, - в тон ему ответил парень.
Мечник воздухом поперхнулся: кто вообще научил детей ругаться?!
Конец флэшбека.

Флешбек. Сегодня днем.

Как и предполагалось: Канда опоздал на поезд, и ему придется ждать завтрашнего дня, чтобы отправиться вместе с Искателями на место, где по наводке Комуи - любимого всеми Смотрителя - находится Чистая Сила.

Проклиная абсолютно бесполезного для мира и Ордена в частности малька, от которого огромное количество проблем, Юу поднимался по крутой лестнице. Каждый шаг он буквально вдалбливал в землю, чтобы выместить всю злость на ни в чем не повинные деревянные доски. Ну надо же было ему не успеть на поганые десять минут, которые он потратил на то, чтобы поставить Уолкера на место. Надо признать, все его "нравоучения" оказались криком в пустоту, потому что из урока жизни а именно - не грубить старшим, ведь им все можно, - Аллен так ничего не вынес.
Оставалось каких-то чертовых четыре шага до коридора, как Юу немягко вписался во что-то мягкое. Без сомнений то был тупой Кролик, которого старик-Панда в наказание заставил мыть полы и лестницы.
Последнее, что помнил Канда - это тряпка, ведро и бесконечно виноватый взгляд Лави.
Конец флэшбека.

Флэшбек. Три часа назад.
Юу рвал и метал: во всем Ордене ни одного кусочка мыла. Ему что, хлоркой волосы отмывать от тех помоев, что в буквальном смысле свалились ему на голову по вине рыжего идиота?!
Ну надо же было Ли-старшему, этому ходячему сестринскому комплексу забыть заказать этого чертового мыла!
И пока он поливал грязью - похлеще той, что вылилась ему на голову, - всех и вся, в комнату зашла Линали, держа в руке кружку с дымящимся кофе. Нужно заметить, что ругался Юу в кабинете Смотрителя на самого Смотрителя.
Нисколько не удивившись развернувшейся перед взором сцене, девушка спокойно прошла внутрь и положила чашки на стол поверх кучи важных бумаг.
Все это время Канда ругался, как матерый сапожник. Линали даже удивилась его богатому словарному запасу. И, не сдержавшись, подошла к нему ближе и потрепала по щеке.
- Ты такой милый, когда злишься, - умиленно проговорила девушка и легкой бабочкой выпорхнула из кабинета.
Канда захлебнулся возмущениями: так его еще никто не оскорблял.
Конец флешбека.

Схватившись за Муген, Юу решил восстановить свою репутацию самого страшного человека Ордена, которого-все-и-всегда-должны-бояться.
Решившись не жалеть никого, он уже продумал жестокий план, но не успел встать с кровати, как в дверь в комнату открылась, и на пороге возникла тонкая фигура Линали. Немного помедлив, она все же прошла дальше и встала перед парнем, вертя в руке какой-то пузырек.
- Держи, - она протянула ему принесенную вещь.
Это оказался шампунь. Черт возьми, это должно было быть мыло. Мы-ло. Самое дешевое и ужасное мы-ло!
Не дождавшись, пока Канда заберет принесенное, Линали положила бутылочку на стол, а сама ушла.
Значит так, "Пантин про-ви. Гладкие и шелковистые". Ну почему не мыло?
Хотя... его подкупили заверения о том, что волосы после первого же применения станут гладкими и шелковистыми, словно дорогой шелк.
Не такие уж и идиоты его товарищи. Ну, по крайней мере Линали.
Вернуть утраченный имидж можно и завтра, а пока ему нужно отмыть волосы, потому что на ужасный запах начали слетаться мухи.

@музыка: Лойола - Капельница

@настроение: плохо!

@темы: D. Gray-man, Любимое, Фанфикшн, Творчество

---

Босиком по мостовой

[люси.]

Название: Босиком по мостовой
Автор: Кактус
Бета: Тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: романтика, ога
Рейтинг: детский
Персонажи: Аллен, Линали
Пейринг: соответствующий
Предупреждение: действия происходят в современном мире, ООС, потому что AU. Ошибки и ляпы в наличии ^__^
От автора: я уже заездил эту пару, наверное.

В Нью-Йорке снова осень, снова вечер, снова дождь. И где-то шумит автострада, где-то светят фонари, где-то кипит жизнь, а темное покрывало плотно прижало к своей мягкой груди то небольшое пространство, что собралось возле него, возле паренька, облокотившегося о стальные перила огромного, в несколько километров моста.
Мягкий ветер незаметно подкрадывается сзади, обнимает его бережно, словно любящая мать, перебирает белесые волосы, тихо шепчет на ухо слова незнакомой песенки, улыбается и смеется, и смех этот похож на журчание речки в знойный летний день. А руки у него нежные, прохладные, немного влажные, но это дождь.
И почему-то ветер здесь, рядом с ним, стоит, спиной прислонившись к холодным металлическим перилам, и беззаботно провожает самолеты за континент. И лунный померкнет свет, когда зажгутся фонари на мостовой, и вой затихнет ночи под мерный гул проносящихся автомобилей. Остынет воздух, и заплачет осень горькими слезами, омоет грязь с лица города, устало опустится на колени, руками будет бить по асфальту, просясь обратно… она и сама не рада, что пришла. Стушует краски, смешает их, и потом уж не понять, кто есть кто, и непонятно станет, где день, где ночь.
А ветер замолкает на секунду, садится на перила и полной грудью вдыхает воздух, залитый до краев осенью.
- Почему ты здесь? – внезапно спрашивает парень, но тихо, чтобы не спугнуть неожиданного своего спутника.
- Потому что мне одиноко, - так же тихо отвечает ветер, и голос его дрожит, как горный хрусталь, и рядом звенит пустота, что за руку держала печаль. Две подружки остановились, прислушались. И подошли к ним ближе.
- Но разве ты не свободен? – не унимается он, щуря серые глаза, на дне которых плачет осеннее небо.
Печаль замолкает, вслушивается в каждое слово, запоминает, ветер болтает ногами и запрокидывает голову, взглядом провожая очередной самолет, прорывающий плотную завесу смога.
- Зачем мне свобода, когда я одинока?..
На полувздохе замирает, словно хочет сказать, добавить или исправить, но нет, и так хорошо.
****
В Нью-Йорке снова осень, снова вечер, снова дождь. А по другую сторону зеркал смеются отражения, и в такт им капли дождя бьют по темной глади моря, тревожат покой воды, барабанят по асфальту, превращаясь в вязкие мутные лужи.
А ночь качается на качелях вверх-вниз, вверх-вниз, игриво болтая ногами, обутыми в темный атлас.
Замолкает на секунду сердце, прислушиваясь к тихим голосам, повисшим в воздухе, и закрываются обессилено глаза, бьется о холодные стены душа, ища покоя и пристанища, словно никому не нужный путник бродит по окраинам света, ждет дома, тепла, уюта. Но нет, не в этой жизни.
А лунный свет легкой шифоновой шалью ложится на плечи и тихо шепчет о любви. Спит тишина, бушует осень, истерично плача вслед ушедшему счастью.
И девушка, укрытая ночью, печально смотрит в небо, ища отголоски своих чувств в Божьих глазах, но видит только холодный блеск далеких, как прошлое, звезд.
Остывшие ладони ложатся на перила и сжимают их, и рядом садится печаль, дослушивая рассказы серебристого лунного света. Усмехается, щурится. Глупо все это - нет любви, есть обман.
У осени особый запах, свой характер, свои друзья - одиночество и тоска. Она улыбается сквозь слезы, делая вид, будто смеется, и ненавидяще провожает вдаль самолеты. Она плачет надрывно, словно сдирает приевшуюся маску, и раны кровоточат прозрачной жидкостью, что дождем падает на землю.
Рвется на кусочки время, и темные листочки кружатся на ветру.
Печаль скалится, словно выжидает момент, чтобы ударить больнее, опасно улыбается тоска, метясь в сердце. Отпусти… все пустое, все пройдет.
- Почему ты со мной? – осипшим голосом спрашивает девушка, и глаза цвета ночной фиалки закрываются. Ладонью проводит по перилам, и кожей чувствует холод металла, по которому бьют капли дождя.
- Потому что я тебя люблю, - отвечает лунный серебристо-молочный свет, ласковой кошкой скользя по спине, плечам.
У него мягкий низкий голос, словно бархат, и нежные руки, наивная улыбка и серо-голубые, как сумеречная гладь озера, глаза. Родной, теплый, словно вечер.
- Но… у тебя ведь есть то, чего нет у меня – свободы, - изумляется девушка, отступая на шаг.
Лунный свет соскальзывает с плеч и тонкой полоской ложится на перила, превращая воду в бриллианты. Он улыбается, как взрослые улыбаются глупости ребенка, и, запрокинув ногу на ногу, тонкими пальцами начинает выбивать неизвестный ритм.
- А зачем мне свобода без тебя?..
***
В Нью-Йорке снова вечер, снова осень, снова дождь. И на мостовой тихо, тоскливо, словно кто-то неведомый погрузил город в кому. Не слышно даже ставшего родным шепота ветра за спиной, не слышно рваного дыхания осени, ее плача, ее хрипа, лишь немые удушающие слезы, тихие проклятья.
Глупые мысли об одиночестве, усталая обида на ветер за то, что не пришел сегодня. Тонкий укол ревности в сердце – а вдруг бросил? Горький смешок, вырвавшийся из груди с надрывом, будто нехотя.
- Ты меня ждал, да? – голос звучит виновато, - прости, что заставила ждать.
- Нет-нет, что ты, тебе не за что просить прощения, - он улыбается. Улыбается так, как может только он – искренне, немного наивно.
Ветер уже по привычке садится на перила и ласково тормошит белесые волосы парня. Как обычно рядом с ними садятся печаль и тоска – за компанию.
- Ты по мне скучал? – внезапно спрашивает ветер.
Парень вздрагивает и ловит себя на мысли, что этого вопроса и боялся. Отвечает не сразу, но собеседник и не торопит: ведь раньше они никогда не говорили на эту тему. Тишина прислушивается и от этого становится еще ярче и звонче.
- Ты – единственное, что у меня есть, - чуть поколебавшись, отвечает он, поднимая к небу глаза. – Но я хочу знать больше о том, по кому скучаю.
Ветер смеется и весело болтает ногами, но чувствует, что после этого разговора связующая нить станет плотнее. И их компанию покинет одиночество, наверное, навсегда. Это и хорошо – с ним никогда не бывает весело, все чаще – тоскливо.
- Я нашла тебя, потому что чувствовала – одинок, - немного медля, начинает короткий, но такой важный для них обоих рассказ, - и мне стало больно.
- Только потому, что я одинок? – неосторожно перебивает ее парень, изумленный сказанным. Ветер замолкает, но понимает, что он не нарочно.
- А разве этого мало? Я ведь люблю тебя…
***
В Нью-Йорке снова осень, снова вечер, снова дождь. Низко стелется туман, плотным одеялом прикрывая город, и холодеет воздух под приказом ночи. Далекий блеск бусинок-звезд на темном куполе еле пробивается сквозь прозрачные перистые облака, и лунный бледный свет млечным путем ложится на водную гладь, играя переливами фонарных огней.
Разговоры прохожих становятся все тише, словно кто-то с каждой секундой убавляет звук, и через несколько мгновений в воздухе зависает тишина, от которой в груди начинает сосать черная пустота.
- Скажи, почему ты меня ждешь каждый день, даже когда я не прихожу?
С плюхом летит осточертевший мобильный в воду, и глубокие волны становятся показателями того, что аппарат безвозвратно потерян. И хорошо, на душе легче.
- Потому что я хочу тебя ждать, - невозмутимо спокойно отвечает лунный свет, по привычке уже играясь контурами ее прелестного лица.
- Не потому ли, что тебе больше некого ждать? – задает самый ужасный вопрос она, и, кажется, сердце замирает вместе с ней, ожидая слов, от которых зависит следующая секунда.
- Даже если бы было кого ждать, я все равно приходил бы только к тебе, - без всяких колебаний отвечает он, но тоска и обида, скользнувшие в голосе, не утаились от нее.
Три капли на щеке, подобно слезам, скатились, оставляя влажный след, а мокрая одежда прилипла к продрогшему телу, и, казалось, холод проник внутрь, в самое сердце. Странно, она и не заметила, что начался дождь.
- Так кто ты?..
- Ты мне доверяешь? Ты веришь мне?
***
В Нью-Йорке снова осень, снова вечер, снова дождь. И привычное до скрежета зубов стало необъяснимым, непонятным и новым, словно только что просмотренные кадры из чужого кино – такие родные, но такие далекие.
Лишенные сна и покоя люди брели по мостовой, сутулясь и подгибая колени, сунув руки в карманы, бессмысленно и бесцельно – вперед, лишь бы идти.
Застывшее время, застывшие узоры морозом на окнах, застывшие слезы, застывшее небо и плач, повисший в воздухе.
Глядя на одинокого парня, ей кажется, что они знакомы лет, наверное, триста-четыреста. Настолько близки ей его белесые волосы, отливающие серебром в ленивом лунном свете, его чуть наивная улыбка, его тихий мягкий, словно бархат, голос.
Как только он увидел одинокую девушку с влажными темно-фиалковыми глазами, ведомую бледным светом, он понял, что до этой секунды вся жизнь была похожа на сюжет из папье-маше – так же картонно, рвано, скомкано, неестественно-ярко и фальшиво. И до боли в груди знакомы ее нежные, чуть влажные руки, ее звонкий, словно переливчатый ручеек знойным днем, смех.
А была ли эта встреча случайностью?..

@музыка: похоронная - завтра химия

@настроение: похоронное - завтра химия

@темы: Проза, D. Gray-man, Написанное, Любимое, Избранное, Фанфикшн, het, Творчество

---

Как Кай и Герда

[люси.]

Название: Как Кай и Герда
Автор: Кактус
Бета: Тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: да бред опять, мракобесие.
Рейтинг: поставлю PG16, а то детишки не поймут)
Персонажи: мой ОТП, он же гудшип.
Предупреждение: ООС – и это серьезно, без шуточек, чтобы потом не было претензий. Кажется, стоило еще чего-нибудь написать, но уж больно станет похожим на «Топоному», поэтому я предпочла закруглить побыстрее. Если получилось вымученно – скажите, я себя уебу)
От автора: может, кто-нибудь выпнет меня из инета, чтобы я начала готовиться к экзаменам?!


Время игры...
Кто из нас проиграет? Да оба, наверное.
Шагом за край -
Оступились/разбились/разделись... смешно.
Мокнут дворы -
Это просто весна... это, кажется, нервное...
Не отпускай!
Отпусти... Ну, а впрочем - уже всё равно...
(с) Неждана Юрьева

У него седые волосы и серые, как плаксивое осеннее небо, глаза. Когда она его увидела, не было ничего, кроме удивления и любопытства. Еще он довольно низкого роста и худощавого телосложения. И улыбается он искренне, от души. Но когда она поняла, что это всего лишь привычка, в воздухе что-то зазвенело, задребезжало, разорвалось. Порой, стоя рядом с ним, она чувствует его рваное неровное дыхание, которое каждую минуту переходи в хрип/смех/плачь. Его руки дрожат, поэтому он предпочитает держаться от нее на безопасном расстоянии.
Как в замедленной съемке он видит ускользающую из поля видимости девушку с темно-фиалковыми глазами, и рука тянется вперед, и вроде бы душа рвется за ней, но остановился/задержался/упустил. И сдался. Всего два шага назад – во вчера, и отмотанное вернувшееся чувство острой потери бьет в спину, как последний предатель. Кстати, он ненавидит предателей. А она – тем более.
До недавнего времени она была уверена в том, что он самый светлый и добрый, понимающий человек на свете. Пока не увидела, как его фигура – на том самом высоком этаже Ордена, в ту холодную ночь с падающим снегом, - тонет в тени, отбрасываемой смежной стеной. В тот момент во тьму окунулась и ее душа. Следом за ним. И побежала/схватила за руку/заплакала/открылась. А он всего лишь похлопал по спине и сказал, что все будет хорошо.
… Расплелись узоры на кружевах, разошлась ночь, вобрав в себя пространство, разбрелись по углам прохожие, затихла музыка, в последний раз вздохнули смертники, разошлись замки, затихли часы, а они все продолжают молчать, сидя друг напротив друга в монотонно раскачивающемся поезде, уносящем их далеко за пределы Европы.
Они стоят у края пропасти, а снег все валит и валит, тонкой паутинкой оседают на волосы и плечи снежинки, и под ногами алчная пустошь, жадно поглощающая слезы. В спину бьет ветер-предатель, и голос дрожит/срывается/пропадает, но это теперь уже не важно. Кажется, упустили.
Со спины непонятно дрожит она или плачет, но он чувствует – боится. Себя ли? Его? Чего-то еще?
Пока не получается подойти/улыбнуться/утешить/рассмеяться, и он чувствует себя беззащитным и виноватым. В эту минуту она стала будто еще тоньше и уязвимее, словно зацепившаяся за крючковатую веточку шелковая ленточка на сильном ветру.
В затылок им дышало одиночество, за горло их хватала растоптанная любовь, в тисках сжимала тоска, по капле срывая вдохи, и ветра протяжный стон прорвал грудную клетку. Стало холодно, словно внутри все инеем покрылось, стало больно, будто кто-то рвал на куски сердце.
… И была глупая попытка догнать/нагнать/вернуть. Рвануться вперед и руками обхватить хрупкий силуэт. Была ошибка. Самая, наверное, большая в их жизни. Она целует его неумело, словно боится чего-то, он отвечает не сразу, будто делает последний шаг в пропасть.
А потом как-то быстро зачеркивается, словно неправильно написанное слово в длинном чопорном письме. Можно замазать, исчеркать, разорвать, скомкать и выбросить, но никогда, никогда – стереть. Оно останется. Это неправильное слово.
Он отступает, она отворачивается, и все встает на свои места.

… Никогда, слышишь никогда
Я не перестану любить тебя!
Мы с тобой как в старой сказке, мы с тобою - Кай и Герда,
Знаешь мы с тобою - Кай и Герда,
Только вот твоё не оттает сердце
Уже наверно...

@музыка: Лион vs Сацура - Кай и Герда

@настроение: заебись

@темы: Проза, D. Gray-man, Фанфикшн, het, song-fic, Бред, Вынос мозга, AU, Творчество

---

Выше, чем небо

[люси.]

Название: Выше, чем небо
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Рейтинг: детский
Жанр: брЭд, романтика
Персонажи: Линали, Аллен и осень.
Пары: Аллен/Линали
Предупреждение: ООС.
От меня: для Tanyka-san. За то, что ты есть)
И пусть ты пропадаешь надолго и часто, помни, что твой муз тебя любит. Сильно.
П.С. оялох! так стыдно, что подарила фик по неизвестному тебе фэндому, гомен
От меня2: да, я так к экзаменам готовлюсь

Это больше, чем сердце,
Это больше, чем весь мир,
Это дольше, чем вечность -
Любовь без памяти

Это выше, чем небо,
Это дороже, чем жизнь,
Пронести через время
Любовь без памяти.
(с) Баста

Они были в пути уже вторые сутки и за это время успели здорово утомиться, проголодаться и соскучиться по теплым комнатам в здании Ордена. Измученные и потрепанные десятками, даже сотнями акума, Аллен и Линали просто мечтали о полноценном отдыхе где-нибудь в отеле или гостинице, поэтому старались идти быстрее, чтобы вовремя успеть до захода солнца. Но как только светило лениво прижалось к горизонту, а некогда ярко-белые облака сменились розоватой дымкой, растянувшейся по небесному куполу, молодые люди поняли, что зря надеялись на чудо – раньше, чем через три часа, они не дойдут до ближайшей станции или даже маленького поселения.
Тимканпи устало примостился на голове парня и изредка махал крыльями, морально поддерживая ребят. Только вот его энтузиазм не передавался им, и молодые экзорцисты еле плелись по дороге, понурив головы.
Под ногами шуршали опавшие желтые с коричневыми крапинками листья, а по сторонам примостился пестрый, словно ярмарочная мишура, лес, хранивший в своих объятьях таинственный аромат сумеречной прохлады осеннего дня. Изредка тишину нарушал плач какой-нибудь птички, остановившейся на сухой ветке.
Краем глаза девушка заметила, как кусочек неба на юге резко почернел, словно налился свинцом, и от тяжести своей грозно навис над осенним лесом. Моментально возникла еще одна проблема: неизбежный промозглый дождь, под который им ничего не стоит угодить, если они не преодолеют усталость и не прибавят шагу. Будто прочитав ее мысли, Аллен повернул голову в ту же сторону и молча ускорился, предварительно забрав у нее из руки последний чемодан. Тимканпи, почувствовав настрой Аллена добраться до ближайшего пристанища за максимально короткое время, даже замахал крыльями в знак поддержки. Линали ничего не оставалось, кроме как последовать за другом.
Внезапно разбушевавшийся ветер заставил девушку остановиться и обернуться, пристально вглядеться во все нарастающую тьму густой чащобы, по пятам ходившую за ними, дьявольски смеющуюся, подмигивающую – страшную. Плохие предчувствия дегтярным пятном расползались в груди, а неожиданно сверкнувшая ядовито-желтая кривая полоса на небе застала врасплох, следом грянул раскатистый гром, больше похожий на рык мифического чудовища.
Огромная чернильно-синяя туча уже успела поглотить половину ясного сиренево-персикового неба, и лес, редеющий с каждой минутой, все равно становился мрачней и страшней.
Вся дорогая до входа в маленькое поселение прошла в безмолвии, и даже будничные, блеклые слова о самочувствии и погоде казались резкими, бесчувственными. Было приятно молчать вдвоем, было приятно погружаться с головой в терпкую, как старинное вино, тишину. Завидев высокие ворота маленького городка, Аллен с шумом выдохнул и расслабился: дождь и голод теперь им не страшны.
Гостиница, в которой они остановились, оказалась на редкость ужасным, запущенным зданием в четыре этажа с покосившейся от постоянного сильного ветра крышей. Весь дворик тонул в мусоре, несмотря на то, что местные обходили это место за десять метров – уж очень оно им не нравилось. И неудивительно, что свободными оказались абсолютно все комнаты.
Молодых людей приняли сразу, предложили им номера, услужливый швейцар забрал чемоданы и отнес их наверх, а в небольшой столовой, гордо именуемой рестораном при гостинице, уже поджидал горячий и сытный ужин, от запаха которого у Аллена закружилась голова.
И пока молодой экзорцист с завидным аппетитом уплетал еду за обе щеки, а его спутница, подперев рукой щеку, смотрела на грязный пол, увлеченная быстро сменяющимися в голове образами, за мутным окном грозно блеснула молния, и из открытой форточки послышался тихий шепот: то лил дождь, нет, даже не лил, а набирал обороты, смелел, чувствовал свою свободу, разбегался. На короткий миг полутемная комната вспыхнула слишком ярким светом, и Линали вздрогнула – она никогда не любила дождь. Потому что обычно в это время, когда холодные капли из-под полуопущенных небесных ресниц – облаков - хлестко бьют по земле, размазывают вроде бы приобретшие ясные очертания образы, невольно одиночество напоминает о себе. И как бы ни грели воспоминания о горячо любимых друзьях, все равно навязчивая мысль о том, что тот воссозданный ею мир, ограничивающийся Орденом, всего лишь удачная попытка забыть о том, что ее лишили мира настоящего, становилась на удивление реалистичной.
Заметив изменение в настроении Линали, Аллен замер и внимательно посмотрел на нее. Девушка инстинктивно опустила взгляд и попыталась замять эту неловкую ситуацию.
И даже сегодня, когда на их глазах была уничтожена Чистая Сила и убит совместимый с нею мальчишка семи лет, Уолкер не выглядел разбитым или несчастным. И так было не раз – странно. Для нее оставалось загадкой то, как он умудряется улыбаться даже в безвыходных ситуациях, откуда у него столько к миру любви? В такие моменты она остро осознавала свое малодушие. Она не могла так – рисковать собой ради незнакомцев. Она не могла так – любить врагов, пытаться вернуть им свободу. Для нее враги – враги, те, кто пытается разрушить ее маленький мир, за который она готова отдать жизнь.
А Аллен… совсем другой.
Орден стал ему домом, все они – семьей, но этого ему мало. Ей же было достаточно знать, что все в порядке. И пусть от врага не останется ничего, пусть заточенная в теле акума душа пропадет пропадом, пусть даже придется пожертвовать чем-то – неважно, пусть. Когда после долгой миссии она возвращается обратно, когда брат прижимает ее к себе, когда она видит улыбающиеся лица друзей, она понимает, что готова жизнь отдать за такие моменты. Когда она видит ярое стремление Аллена подарить акума – их врагам – свободу, когда она слышит, как он посылает к чертям неудачи и улыбается, из недр своего сердца вытаскивает силу, неизвестного в нем становится еще больше.
И это настораживает. Удивляет. Хочется узнать его еще ближе, хочется разгадать, прочувствовать его, только тьма вокруг него настолько густа и плотна, что через нее виден только смазанный контур, его силуэт.
***
Тихий шепот ночного городка просачивался сквозь вспотевшие окна, было слышно, как капельки дождя бьют по пожелтевшим листьям неровно рассаженных корявых деревьев, как собирающаяся в ямах вода плещется, как ругаются в соседнем доме пьяные мужчины. Ни фонарного, ни лунного света не было. Черная ночь прижалась к стеклу, тонкими пальцами отбивала торопливые ритмы чьего-то сердцебиения, улыбалась. Порывистый ветер – ее спутник – то и дело присаживался рядом, принося в дар сорванные пестрые, мокрые листочки. Воздух до краев наполнился свежестью дождя и пряным запахом сырой земли, осенью.
Эта ночь под руку с собой принесла бессонницу. И та, вальяжно закинув ногу на ногу, пристально следила за ними – девушкой и парнем.
Деревянная, кое-где успевшая прогнить дверь с жалобным скрипом отворилась, и в комнату зашла Линали, держа в руке небольшую кружку с дымящимся чаем для Аллена. В помещении было сыро и прохладно.
Где-то на чердаке под самой крышей собирается вода, по капле стекая с треснувших стен и потолка, и просочившийся дождь проникает в пол, на нижние этажи. Поэтому небольшая лужа возле двери нисколько не удивила девушку.
Аллен сидел на полу, спиной прижавшись к теплым батареям под окном, обхватив руками колени, носом уткнувшись в них, полностью потерявшийся в закоулках памяти, в лабиринтах разума, он даже не заметил, как появилась его спутница. Как она тихо подошла к нему ближе, присела рядом и положила на пол кружечку с дымящимся сладким чаем. Как она грустно вздохнула и заразилась его меланхолией. Как она напрягла слух, пытаясь раствориться в шелесте листвы, завывании ветра, как она слушала плачь осени, которой тошно от себя самой, как она сжимала кулаки, как она съеживалась от острой струйки холодного воздуха, бьющей в спину через тоненькую щелочку между стеной и подоконником.
Линали молчала, ждала, когда Аллен очнется, приведет мысли в порядок, вернется в эту реальность, зажатую низким потолком и четырьмя голыми стенами, покрытыми пленкой плесени.
Для Аллена осень – это мысли. Это пора, когда печаль парит даже в воздухе и без разрешения вторгается в душу, садится удобней, начинает завывать, бить кулаками по стенкам сердца, кричать, истерить. Осень – это тусклое холодное на ледяно-голубом небе солнце, это просвечивающие свет желтые листочки, это ветер, это дождь. А дождь – это тайна природы, очарование которой никогда не разгадать.
Капли воды стекали по потолку и с плюхом падали в небольшую возле двери лужицу. Был слышен тихий разговор повара и швейцара этой гостиницы, обсуждающих странных и таких долгожданных посетителей. Слуха коснулся глухой звук осторожных шагов, и на пол через маленький между косяком и дверью проем легла косая полоса света: то одинокая горничная, держа в руке парафиновую свечку, шла по узкому коридору.
Для Аллена дождь – это одиночество, что с самого рождения идет за ним по пятам. Это проведенные в темной комнате часы наедине с самим собой и своими переживаниями. Дождь – это отдельная жизнь, фрагмент, частица него самого, вырванная из контекста цитата, поэтому для него дождь так важен.
Осень – это что-то мягкое и теплое, как плед. Это тень раскидистых кленов в парке, это ярмарки в случайно попадающихся на пути городах и селах, это отделившийся от общей массы мир. Осень – это печаль.
- Знаешь, Линали, мне иногда кажется, что я что-то упустил. Что-то очень важное.
Девушка вздрагивает и непонимающе смотрит на Аллена, резко вернувшегося в эту реальность, в эту осень. Смысл сказанного им не сразу доходит до нее, поэтому с ответом она немного задерживается.
- Иногда лучше остановиться и оглядеться по сторонам.
Она говорит тихо, и голос срывается, наверное, простыла. Это и неудивительно: в комнате очень холодно. В действительности здесь еще и темно, сыро, неуютно.
- Останавливаться страшно, вдруг догонят?
- А я зачем? Я ведь рядом, - незамедлительно отвечает девушка, и в темноте становится видно, как грозно и зло сверкают ее фиалковые глаза. Она ненавидит, когда он забывает о ней, когда он взваливает на себя непосильный даже взрослому человеку груз ответственности. – Аллен, - она кладет руку ему на плечо и улыбается, - не забывай об этом.
Иногда Линали удивляет Аллена резкостью. Она может запросто влепить пощечину, ударить, обидеть, но причиной этого оказывается его поведение.
Линали плачет все чаще и чаще, злится на себя за эту слабость, пытается казаться сильной там, где ломаются сильнейшие. Просто она не хочет, чтобы он спасал и ее.

Сейчас ее слова шелковой ленточкой вышиваются на его сердце и остаются с ним навсегда.
Сейчас за окном бушует ветер, воет осень, омывая своим слезами темную ночь, что начисто вылизала небо. В стекла бьется холодный дождь, просится внутрь. Если прислушаться и отбросить все лишнее, можно различить выбиваемый ритм, определенную музыку. Если долго-долго всматриваться в залегшую в комнате тьму, то можно разглядеть контуры пришедших в гости ангелов, которым стали интересны эти двое.
- Нет, это не то.
От этих четырех слов стало отчего-то больно. Протяжно заныло в груди, чуть левее, там, где сердце. Словно внутри что-то хрустнуло, надломилось, треснуло. Оборвалось.
От этих четырех слов что-то резко поменялось, перевернулось. Стало тяжелее дышать, сидеть, молчать. В груди кольнуло, остро, в самое сердце. И теперь, когда он почувствовал, что тоненькая легкая атласная лента скользнула между пальцев и ловкой змеей вырвалась из руки, он понял, что в действительности только это его и держало, только это и давало силы.
А теперь он… все перечеркнул какой-то глупой фразой. Искромсал тонкую работу художника, корявой рукой провел по чувствительным гитарным струнам и испортил всю мелодию.
Мгновения хватило, чтобы он кинулся за убегающей Линали, схватил ее за руку, сто раз раскаялся в своих словах, проклял себя за эти глупые слова, вымолил у нее прощения. Прижал к себе. Позабыл недавний страх. Стал самым счастливым на свете человеком. Понял что-то очень важное, остановился, огляделся и заметил рядом с собой ее.
Хватило пары мгновений, чтобы она позабыла обиду, простила его. Чтобы дыхание перехватило, и закружилась голова. Чтобы завертелся перед глазами мир. Чтобы отступила на три секунды назад непроглядная вокруг него тьма.
А где-то вдалеке мурлычет себе под нос бессонница, и прильнувшая к стеклу ночь разочаровывается в этих двоих, а парящие в воздухе ангелы ликуют. Где-то наступает утро, кто-то кого-то ищет, кто-то чем-то страдает. Кому-то не дает покоя сам факт того, что его сестра сейчас далеко.
Соленый, словно слезы, поцелуй сбивает с толку, а дождь не прекращает стучаться в окно, только это сейчас совсем не важно. В сердце колет, и не хватает воздуха. Руки дрожат и несмело ложатся на плечи.

Трусливо отступает ночь, и светлеет на востоке небо. А осень продолжает плакать, своими слезами омывая солнцу лик. Холодный воздух инеем ложится на стекло, и новый день просыпается в объятьях двоих, нашедших друг друга прошлой ночью.

@музыка: Баста - Любовь без памяти

@настроение: грустно-лиричное

@темы: D. Gray-man, Фанфикшн, AU, Творчество

---

Твоя жизнь. Моя игра.

[люси.]

Название: Твоя игра. Моя жизнь.
Автор: kaktus
Бета: моего дружочка замучили на работе.
Жанр: агнст
Рейтинг: G
Персонажи, пары: прочитаете и узнаете, но нестандарт.
Содержание:Ты приходишь ко мне. По ночам. Раз в несколько месяцев. И я жду, с ужасом наблюдая за своей беспомощностью. Ты приходишь, садишься на краешек кровати и смотришь на меня, с интересом ожидая моей ответной реакции. И я отвечаю.
Предупреждения: странные комбинации слов
От автора: как бы ничего, только жду ваших комментов.


Они нам дуло к виску, они нам вдребезги сердца.
А мы за ними во тьму, а мы за ними в небеса.
Они нам реки измен, они нам океаны лжи,
А мы им веру взамен, а мы им посвящаем жизнь.

1.
Ты приходишь ко мне. По ночам. Раз в несколько месяцев. И я жду, с ужасом наблюдая за своей беспомощностью. Ты приходишь, садишься на краешек кровати и смотришь на меня, с интересом ожидая моей ответной реакции. И я отвечаю. Я подхожу к тебе ближе, сажусь у твоих ног и кладу голову тебе на колени. И ты начинаешь играть с моими волосами. Мой ночной кошмар. Моя слабость. Я знаю, что твои ночные визиты – мимолетная прихоть. Но даже этого мне хватает, даже это для меня слишком много.
Сначала – твоя внешность. Дьявольская красота. Бездонность глаз. Белизна кожи. Убийственный, стальной взгляд.
Потом – твоя сила. Не знающая границ. Не дающая слабинку.
Дальше – твои мысли. Глубокие. Сбившиеся. Туманные. Жестокие. Лишенные тепла.
А теперь – зависимость. Я наркоманка.
Ты приходишь, и мы начинаем разговаривать. Молча. Мы тонем в тишине. Мы слепнем от мрака. Мы прячемся от страха. Ты уходишь, выпив меня до дна, оставляя гнетущую пустошь. А я остаюсь. Снова одна, тихо проливая слезы и вдыхая твой аромат, оставшийся на смятых простынях.
Мой падший ангел. Теперь я знаю кто ты. Теперь я с уверенностью могу сказать, что ты не дьявол…тебе просто отрезали крылья…твой старший брат…
Я тебя боюсь.
Я нуждаюсь в тебе.
Я ненавижу тебя.
Я не могу без тебя. Ты – мой наркотик.
И ты все знаешь. Все.
Со снисходительной улыбкой по краешкам тонких губ прощаешь свое явное надо мной превосходство, а потом опускаешься на одно колено, приближаешь свое лицо к моему и шепчешь мне на ухо: «Ты снова ошиблась. Сколько можно?»
Я с готовностью падаю в те ямы, что роешь ты, наступаю на те капканы, что сделаны твоей рукой. И все только ради того, чтобы быть к тебе ближе. И ты это знаешь, с холодной ухмылкой наблюдая за моим падением, а потом ты говоришь: «Глупая. И не надоело тебе?» Я не отвечу. Но этого и не требуется. Ты и так знаешь, что нет.
Ты терпеливо ждешь, пока я не встану на ноги, чтобы в сотый раз уложить меня на лопатки и попытаться получить хотя бы иллюзию тепла. Ты начинаешь свою игру. Я начинаю свою жизнь. Ты устанавливаешь правила. Я по ним играю. Но, кто знает, возможно, это нечто большее, это стиль жизни.
Ты приходишь раз в несколько месяцев, чтобы утолить свою жажду в любви и понимании, и, насытившись, уходишь, не закрывая двери.
А наутро все, как всегда…мы разойдемся тихо, без слов и лишних движений. И все, что останется от тебя – твой аромат на смятых простынях.
И буду я наблюдать, кусая губы и заламывая руки, как ты гладишь по голове другую девушку. Ревность начнет сжирать меня изнутри, но я с абсолютно безразличным выражением лица пройду мимо, презрительно фыркая, глядя на вас. Потому что слез ты не любишь. Слабых ты не любишь. Вообще ничего не любишь. И я, спрятавшись за ближайшим углом, сползу на землю и снова захлебнусь рыданиями.
И ты брезгливо поморщишься, но потом скажешь: «От нее другого ожидать было нельзя. Она слаба».
Сидя у окна, я буду ждать дня, когда ты придешь, чтобы снова подарить мне крошечную надежду в то, что на этот раз ты не уйдешь, а останешься и скажешь, что я тебе тоже нужна.
И каждый раз я горько усмехаюсь, глядя на твою отдаляющуюся фигуру.
Ты – мой ночной кошмар.
Мой насмешник и страж.
Ты любишь смотреть на мои ничтожные попытки освободиться и убежать.
Ты вытаскиваешь из меня все страхи наружу, и я начинаю в них тонуть, пытаясь схватиться хоть за что-нибудь, но, увы, все оказывается гнилым и недолговечным.
Ты постоянно напоминаешь мне о моих страхах, наблюдая свысока на то, как я от ужаса закрываю глаза и бросаюсь к тебе, чтобы ты меня защитил и прогнал эти кошмары.
Ты – мой кукловод. Я – твоя марионетка, твоя игрушка. Ты не жалеешь меня, с садистским удовольствием швыряя меня по комнате, радуясь своей гениальной игре.
Ты заводишь механизм, и я начинаю танцевать перед тобой и ради тебя, не смея даже надеяться на снисходительную нежность в глубине черных глаз. Я в сотый раз вытаскиваю из своего сердца все тепло и преподношу его тебе, чтобы растопить ту глыбу, что вместо сердца, но ответа я уже не жду, потому что..привычка…
Привычка? Возможно. А может, зависимость.
Я уже не могу без тебя. Я боюсь, что однажды тебе просто надоест моя компания, и ты уйдешь. Я отчаянно пытаюсь разгадать тебя, чтобы удержать возле себя еще хоть на минуточку. Но ты все равно оказываешься на высоте.
Я боюсь, что ты поймешь, что нет во мне ничего хорошего, кроме яркой внешности, тогда ты уйдешь, а следом за тобой – моя жизнь.
И я стала меняться. Ты начал переписывать меня, как переписывают непонравившуюся шутку.
Я другая. Я тоже ледяная. Холодная. Правда, маскируюсь я лучше. И теперь меня тоже боятся, считая стервой. Но кто виноват? Правильно. Я. Только моя вина в том, что я позволяю тебе каверкать меня.
Всю злобу и ненависть к твоему безразличию я выливала на врагах, с остервенением убивая и упиваясь их кровью. Потом мне стало мало врагов, я перешла на друзей. Оскорблениями и унижениями я медленно изолировала себя от них, с надменным выражением лица наблюдая за их неоднозначной реакцией на мои поступки.
А ты снова смеялся. И снова ты напоминал мне о том, что я иду по краю и, не дай Бог, дунет ветерок, тогда меня ничто не сможет спасти.
Ты со мной играл, но теперь мы на равных правах. Я тоже пытаюсь тебя сломать. Пытаюсь до тебя достучаться. Я тоже плохая. Я тоже упала. Только во мне еще переизбыток самовлюбленности, а избалованность подстегивает мой интерес.
Но я не могу понять, что же держит тебя возле меня? Что? Что ты так усердно пытаешься во мне найти? Я ведь глупая барби, как все вы говорите, да, я знаю как меня называют за спиной, но ничем ответить не могу, потому что…маска сраслась…
Я много раз думала о том, кто же ты и что такое я?
И нашла ответ. Ты – падший ангел. Я – избалованная кукла. Но на самом деле – два адских одиночества, что по сути одно и то же.
Но все гораздо сложнее. Моя помощь тебе не нужна. Я не разбавлю твое одиночество одиночеством своим.
Мы играем друг с другом…
... хищно, но с опаской...
... с опаской и с желанием...
... с желанием и со страхом...
... со страхом и с ненавистью...
Но снова ты уйдешь, не дождавшись рассвета.
И что же потом?
А потом – игра.
В которой правила устанавливаешь ты.
Но я больше не марионетка. Хотя и живу по тому сценарию, который написал ты.
Мой падший ангел.

2.
- А я смотрю твои любовницы все больше и больше становятся похожими на меня, – ядовито пропела Ино, становясь рядом с Саске. Парень повернулся в ее сторону и усмехнулся.
- Привычка, – он безразлично пожал плечами, даже не обращая внимания на разгневанную столь хамским поведением пассию.
Яманако закатила глаза и ушла.

3.
Теперь я знаю правила.
Сидя в темных уголках комнаты, я начинаю просчитывать твои следующие шаги, чтобы не быть в проигрыше. Чтобы быть достойным противником. Чтобы навечно приковать тебя к себе.
Мой падший ангел.
Ты не уйдешь от меня просто так. Ты слишком много забрал. Пришло время отдавать долги.
Мой падший ангел, теперь я начинаю устанавливать правила. Я тоже искусный кукловод.

@музыка: Ленин - Море

@настроение: хуйня

@темы: Наруто, Фанфикшн, Бред, Творчество

---

Smile

[люси.]

Название: Smile
Автор: Кактус
Бета: Julia
Жанр: Драма, Ангст
Рейтинг: PG13
Персонажи: Ино, Итачи, Сакура, Саске.
Пары: Ино/Итачи, Сакура/Саске
Дисклаймер: Кишимото-сама
Предупреждения: AU, скорее всего ООС Ино (хотя ее можно рассматривать и с этой стороны),
От автора: как обычно критику и комменты, принимаются даже тапочки)))

Можно улыбаться от души.
Можно улыбаться фальшиво.
Можно улыбаться сквозь слезы.
Но самая страшная улыбка – это улыбка на лице с меткой одиночества. (kaktus)

Что выбрать: маленькое черное платье от Шанель или длинное шикарное пурпурное чудо от Армани?
Как ни странно, ты выбираешь именно черное платье.
Оно идеально ложится на ухоженное тело, подчеркивая соблазнительные изгибы, обнажая стройные ноги, оттеняя убийственную белизну кожи.
Жемчужное ожерелье контрастирует с черным цветом платья. Три платиновых кольца с бриллиантами стали великоваты на худых длинных пальцах, странно, а когда покупали, они были как раз, но…ты не вытаскивала их из шкатулки вот уже три года. На болезненно-бледном запястье красуется браслет с топазами. Подарок…
Последние штрихи: стилист поправляет незамысловатую, но элегантную прическу, визажисту остается только нанести нежно-розовый блеск на тонкие губы.
Туфли на высокой шпильке покоятся в самом дальнем углу. И так не хочется их надевать. Вроде, привыкла, но сегодня…будто что-то не так. Словно что-то поменялось. Как будто все идет не по сценарию. Система дала сбой? Не дай Бог…нет, это просто невозможно! Ты не можешь, нет, ты просто не имеешь права выбиваться из ритма. Как можно быстрее замазываешь тонкую на маске трещинку: поспешно застегиваешь тоненький ремешок на туфле.
Закрываешь глаза.
Океан. Шум прибоя. Шепот волн. Мелкие соленые брызги на лице. Скалистый берег. Крик чаек, поминутно тонущий в плеске воды. И даже воздух здесь какой-то особенный, такой…живой?
Smile.
Как заклинание, шепчешь это простое слово, от которого зависит твой триумф. Бросаешь усталый прощальный взгляд на гримерку и выбираешься из этого тесного и темного бункера.
И только сейчас осознаешь всю многогранность этого слова.
Smile.
- Яманако-сама, что вы можете сказать о вашем новом фильме?
Теперь они тебя величают так: Яманако-сама. Они все у твоих ног. Они преклоняются перед твоим талантом. А ведь так было не всегда. Буквально десять лет назад ты была для них шелухой. Ничтожеством. Провинциалкой из Богом забытой деревни. А теперь…теперь ты просто Королева. Ты идеал. В свои двадцать восемь лет ты добилась того, о чем другие могут только мечтать. Теперь ты просто упиваешься своей властью, славой и могуществом, ибо ты – причина стольких слухов и сплетен. Да, твоя слава губительна, но в то же время просто необходима, как воздух, как кислород.
Smile…
Smile!
SMILE!
Не смей показывать своего истинного лица, потому что незамедлительно получишь нож в спину…
-Думаю, - отвечаешь ты, щурясь от многочисленных вспышек, слепящих глаза, - это моя лучшая работа.

…Давай останемся свободными,
Шелка и маски бросим под ноги,
И пусть в моих поступках не было логики:
Я не умею жить по-другому…

Оставляешь позади себя густую толпу визжащих и жужжащих журналистов, проходишь в главный зал, где пойдет премьера фильма. Твоего фильма. Уже третья лента за последний год. И не удивительно…у тебя сейчас слишком много свободного времени, вот ты и погружаешься с головой в работу, чтобы получить долгожданное забвение и потерю реальности. И будто смотришь на мир, как через обратную сторону экрана: все такое ненатуральное, будто сквозь мутное, не мытое годами стекло.
Из другого конца зала тебе машет счастливая подруга. Сакура. Вы с ней никогда не расставались. Наверное, твоя опора и твое солнце, потому что если бы не она, неизвестно, что было бы с тобой. Рядом с ней ее парень. Саске. Он держит ее за руку. Этот человек поражал тебя своим умом и проницательностью, хладнокровием и одновременно необычайной нежностью к Харуно. И как его сердце вмещает в себе столько чувств одновременно? Кажется, твое бы попросту разорвалось. Хотя…оно уже давно порвано. Истоптано. И…оставлено. Никому, никому не нужно оно.
Smile…
Smile!
SMILE!
Ты посылаешь ей воздушный поцелуй и растворяешься в толпе с актерами, гримерами, певцами и просто богатыми людьми.
- Знаешь, мне кажется, что Ино оправилась. Она выглядит счастливой. – задумчиво протягивает Сакура, томным взглядом провожая подругу, которая так пытается спрятаться от ее зеленых, чистых глаз.
- А по-моему нет. – холодно отвечает Саске, подозрительно щурясь.
Садишься на диванчик в VIP зоне и отдаешься власти релаксации. Небывалая усталость никак не проходит вот уже три года. Три года…ты не можешь спокойно поспать. Свет горит в комнате, даже когда спишь. Не можешь спокойно смотреть на автомобили и на проезжую дорогу, чтобы не заплакать или не впасть в истерику.
Закрываешь глаза.
Океан. Шум прибоя. Шепот волн. Мелкие соленые брызги на лице. Скалистый берег. Крик чаек, поминутно тонущий в плеске воды. И даже воздух здесь особенный, такой…живой?
И почему океан? Ах, да…это ведь была ваша мечта: лачуга на берегу океана.
Smile…
Smile!
SMILE!
Даже здесь тебя не оставляют в покое, надоедая тупыми вопросами и бесконечными вспышками фотоаппаратов. Растягивая губы, позируешь им, подавляя рвотные порывы, подмигиваешь им и машешь рукой.
Липко и мерзко от собственного лицемерия. Будто кто-то наблюдает за тобой и смеется над твоей бездарной игрой в гениальном спектакле под простым и в то же время сложным названием «Жизнь».

…Давай начнём движенье первыми,
Сегодня я сыграю белыми,
А ты иди вперёд своею дорогою,
Спасайся в сумерках тёмных комнат…

Премьера фильма окончена. Публика несколько минут приходит в себя, пытаясь разобраться со всем спектром чувств, что бушует внутри, в самом сердце. Они ошарашено смотрят на уже потухший экран и пытаются хотя бы встать с мест, чтобы стоя тебе поаплодировать. Глупцы…
Они завидуют твоей славе и твоему таланту. Они смотрят на дешевую картинку художника-неудачника, собравшего на одном холсте все краски радуги, забыв добавить туда хоть капельку глубины и…смысла.
Лишь Сакура и Саске сидят молча. Бледнее полотна, Харуно шепчет непонятные фразы, вроде, молитва. Учиха впился взглядом в черный экран, пытаясь подавить непонятное тебе чувство. Хотя…почему непонятное? Вы чувствуете одно и то же.
Уже через минуту весь зал стоял на ногах и бурно тебе аплодировал. Буквально у каждого - слезы на глазах, потому что этот фильм о Жизни и о Любви.
О твоей Жизни и о твоей Любви.
Ты пересказала миру свою историю. Ты вылила на них всю кипящую в тебе злобу. Ты попросту открылась. Система дала сбой? Маска треснула, потому что вместе с ними плачешь и ты. Плачешь, как маленькое дитя. Жалеешь себя…дура!
Smile…
Smile!
SMILE!
Смахиваешь одинокую слезинку, блестевшую на впалой щеке, и ловишь восхищенные на себе взгляды, принимаешь подарки и поздравления с твоей лучшей работой.
Ты ведь режиссер этой гениальной картины. Ты ведь сценарист. Ты просто жизнь свою влила в этот фильм.
И замечаешь Сакуру. Она смотрит на тебя с укором…
Да как она смеет?! Упрекать тебя?! За что?! За то, что не сдержалась? За то, что система дала сбой? Ей легко, рядом с ней Саске. А ты…одинока.
А Саске…он не винит. Он тебя понимает. Понимает!

…Сто шагов назад, тихо на пальцах
Лети, моя душа, не оставайся
Сто шагов назад, притяженья больше нет…

- Ино, можно с тобой поговорить? – Сакура подходит к тебе ближе. Черт, тебе некуда бежать. Тебе никто сейчас не поможет…Господи, ну почему когда нужно, рядом никого нет? Почему именно сегодня?
- Да, да, конечно, давай поговорим. – ты киваешь головой и следуешь за подругой. И что ей нужно от тебя?
-Ты в порядке? – тихо спрашивает, боясь ударить по кровоточащей ране. Но она не промахнулась. Черт бы ее побрал, почему она так быстро находит твои больные места?
- Да, Сакура, я в полном порядке. Просто…у меня нет времени, сейчас нужно дать интервью, понимаешь? – как можно беззаботнее отвечаешь, чтобы убедить ее.
- Ино, отпусти. Хватит мучиться! Ино, ты ведь живой человек! Посмотри на себя, в кого ты превратилась?! Ты просто ходячее зомби! Ино…тебе всего двадцать восемь лет! – она срывается на крик, не понимая, что каждое ее слово хлыстом бьет по израненному сердцу. Она просто не знает, каково это: быть одиноким. Просто не знает, что пустая огромная квартира – это проклятье.
- Да что ты понимаешь?! Ты ничего не знаешь и теперь пытаешься меня утешить? Да кто ты такая, чтобы указывать мне, что делать?
Слова, которые кипели внутри, которые так и рвались наружу, просто выплеснулись на подругу. Ты не пыталась быть аккуратнее, ты не следила за словами. Ты просто говорила.
Круто развернувшись на каблуках, выбегаешь из душного и мерзкого тебе помещения и буквально вталкиваешь в легкие свежий воздух, чтобы унять дрожь в теле.
У тебя только один путь…

… Сто шагов назад, тихо на пальцах,
Лети, моя душа, не оставайся,
Сто шагов назад, притяженья больше нет,
Притяженья больше нет…

Эта гребаная больница.
Эти гребаные врачи. Как же ты их ненавидишь! Они, только они виноваты в том, что ты сейчас одинока.
Черт, опять руки дрожат. И колени трясутся. Ну сколько можно, а? Сколько можно плакать? Сколько можно себя жалеть? Прошло уже три года. Три долбанных года ты приходишь сюда, чтобы поплакаться, как маленькая слюнтяйка! Да как тебе не стыдно?
Нет…тебе не стыдно. Ни капельки. Ты заслуживаешь того, чтобы поплакать, потому что уж слишком ты сильная.
Проходишь по знакомым уже коридорам. Таким белым, что глаза начинают болеть. И запах такой отвратительный, что поневоле к горлу подступает тошнота. Тебя пропускают без всяких лишних разговоров: ты тут уже постоянная посетительница.
Знакомая палатка «237». Знакомая табличка «Не входить». Знакомые лавочки у стены. Прислоняешься лбом к белоснежной двери и не заходишь. Нет сил. Нет даже попытки закончить этот кошмар, что длится вот уже столько лет. Просто нет желания отпускать прошлое. Ваше общее прошлое.
Smile…
Smile!
SMILE!
Собравшись силами, толкаешь дверь и проходишь внутрь. Все как всегда. Его тело на койке. Гребаный аппарат, отсчитывающие его жизнь. Ровный пульс и биение сердца. Вот уже три года ты приходишь сюда. К нему. Начинаешь разговаривать с ним, рассказывать новости, делиться своими страхами, волнениями. И спрашиваешь о вашем ребенке. Скучаешь по нему, пусть и не видела его. Пусть и не смогла его обнять. Кто это был: мальчик или девочка? Как бы вы его или ее назвали.
И почему именно в ту ночь тебе нужно было заставить его поехать в аэропорт на важные съемки? И почему он тебя послушался? И почему он гнал, как сумасшедший? И почему, почему выскочил на встречную полосу? И почему прикрыл тебя собой? Почему сейчас лежит в коме? Почему он тебя оставил? Почему у тебя отобрали вашего ребенка?
Кто в этом виноват?
Господи, столько вопросов!

…Назад от праздников ко вторникам,
Назад от финиша к исходникам,
И пусть в моих поступках не было логики:
Я не умею жить по-другому…

- Привет. – голос осип и теперь тяжелым металлом режет привычную для палаты тишину.
Садишься на стульчик и проводишь по его руке, такой холодной, безжизненной. Когда-то эти руки тебя обнимали. Господи, как же это было давно!
И снова проклятая агония. И снова глупая попытка жить разлетается в мелкие-мелкие щепки. И снова осколки твоей бесцельной жизни лежат на сырой земле и отражают лучики умирающего солнца.
- Сегодня была премьера фильма. Мне все стоя аплодировали, представляешь…мои мечты сбылись. – Шепчешь ты, пытаясь сдержать рыдания. – А ты…предатель, тебя не было! И цветов ты мне не подарил! И не поцеловал! И даже не посмотрел этот фильм! – Истерия? Возможно. Обида? Скорее всего. И…эгоизм. Глубочайший эгоизм, что захлестнул тебя после того случая.
После того, как тебе сказали, что он в коме, а ребенок умер в тебе, жизнь просто выцвела. Просто растворилась, и тогда ты начала винить всех. Начала жалеть себя. Углубилась в свой маленький мирок. Зациклилась на своих проблемах.
Ты просто эгоистка. Самая настоящая эгоистка. Ты думаешь только о себе. Но ты имеешь на это полное право.
Запускаешь пальцы в такие родные черные волосы и плачешь. Как ненормальная. Просто как идиотка.
- Не…не уходи, прошу! Вернись! Хватит меня мучить! Хватит! Вернись и верни мне моего ребенка! Я даже не знаю кто он: мальчик или девочка! Фугаку или Микото? Кто?! Как его зовут?
Вскакиваешь с места и, схватившись за голову, ходишь из стороны в сторону, как мечутся по клетке разгневанные кошки. И только сейчас ты понимаешь, насколько глупа. Его не вернуть. Ни его, ни вашего ребенка. Отпустить? Да как такое возможно?! Разве он имеет право тебя бросать в такую минуту?

…Сто шагов назад, тихо на пальцах,
Лети, моя душа, не оставайся,
Сто шагов назад, притяженья больше нет…

Он просто тянет тебя за собой. Просто он хочет тебя забрать к себе, чтобы ты смогла увидеть ребенка. Чтобы он смог тебя поздравить. Чтобы просто смог до тебя дотронуться. Нет…Итачи не такой! Он не ты! Он не эгоист.
Бросаешься к нему и, встав на колени, вглядываешься в такое родное до истерик по ночам лицо.
- Отпусти! Отпусти! Отпусти! Заклинаю…отпусти.
И понимаешь, что не отпустит. Никогда не отпустит. Никогда не оставит тебя. Он в твоем сердце навсегда…
Целуешь его в холодные губы.
-Передавай привет нашему сыну. – Вот уже три года ты повторяешь эти слова. И в этот раз произносишь их, чтобы укрепить связь с прошлым. И почему-то ты уверена, что это сын.

…Сто шагов назад, тихо на пальцах
Лети, моя душа, не оставайся
Сто шагов назад, притяженья больше нет
Притяженья больше нет…

Выходишь из больницы и оглядываешься по сторонам: вроде никого из знакомых. Вроде все нормально.
Глубоко вздыхаешь и поднимаешь глаза к небу. Он там…
Smile…
Smile!
SMILE!
Но теперь это звучит иначе.

@музыка: Баста - Любовь без памяти

@настроение: лирика, бля

@темы: Наруто, Фанфикшн, het, AU, Ересь, Творчество

---

Топонома

[люси.]

Название: Топонома
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: по ходу очередной бред ну и щипоточка ангста
Рейтинг: R (хрензнаетзачто)
Персонажи: Линали/Аллен
Предупреждение: ООС, причем сильный. И это не смешно – тут нужно плакать Т_Т
Примечание: Значение топономы заключается в совокупности ассоциаций, разного рода прошлых переживаний, связанных у человека с тем или иным локальным местом в пространстве.
От автора: кидайтесь, чем вздумается – я все равно увернусь. Вдохновилась фиком «Хрусталь». Автора, к сожалению, забыла.

...Два зеркала. Два неба.
Две формулы счастья. Две нити.
Два сердца. И только одна пропасть...
(с) Роза без шипов

Когда рядом с ними находятся другие, чужие люди, внутренняя связь рушится, и вроде бы собравшееся воедино сильное чувство раскалывается, трещит по швам, разлетаясь мутными безжизненными осколками, что потом, подобно теням, преследуют каждого из них – и его, и ее. Оно не уходит, никак не зароется в землю и не сгинет – оно приходит по ночам самым страшным кошмаром. Каждый раз спасает универсальная отговорка – это все война, которой нет ни начала, ни конца.
Когда рядом стоит Лави или тот же Крори, холодеют ладони, и было уже сорвавшиеся слова комом стрянут в горле, а после насильно проталкиваются обратно и запираются в старый, пыльный и ржавый сундук.
И вместо «ты мне нужна» звучит: «Ты ведь сильная, моя старшая сестра».
И вместо «я не могу без тебя» звучит: «Конечно, я буду сильной ради тебя… ради нас».
Когда рядом стоит кто-то еще, когда мир не концентрируется на этом моменте, уверенность в чувстве пропадает, оставляя за собой осадок пережитого страха, боли.
Когда вместе с ними находятся посторонние, отделяющая две души трещинка за пару не тех слов стремительно превращается в нечто огромное и страшное – дыру, туннель, пробоину. И в такие моменты ей хочется схватить его за руку и убежать на край света, чтобы заполнить пустоту его смехом или нечаянным касанием руки.
Когда рядом с ними кто-то начинает говорить, смеяться или даже дышать, обязанности, предрассудки и правила приличия берут верх. И на золотые секунды рассыпается бесконечность, а рваные клочья бессмертия, отяжелев, падают, падают и, не выдерживая столкновения, улетучиваются, умирают, пропадают.
В последний раз их на улице ошибочно приняли за влюбленную пару две недели назад. Тогда он замахал руками и глупо рассмеялся, спешно пытаясь загладить это недоразумение. Только смех у него вышел нервный, дребезжащий, как у стоявшего над пропастью. У нее опустились руки, и губы скривило нечто, что должно было стать улыбкой.
Так уж вышло, что все они для нее – семья, и понять, что ты значишь для нее больше, чем остальные, невозможно, поэтому любая ее попытка приблизиться, остаться наедине или помочь воспринимается как нечто, что она делает для каждого.
Так уж вышло, что он постоянно улыбается, даже когда нужно выть от безысходности, и понять, что эта его улыбка не от отчаяния, а от счастья из-за секундного к ней прикосновения, трудно. Очень трудно.
… Все последнее время, нет, вся моя жизнь превратилась в бесплотную попытку отыскать простой ответ – кто ты мне? Брат ли? Друг ли? Товарищ? Что-то большее?
И что же происходит между нами? И не подобрать нужного слова, нужного чувства, нужного жеста – все не то, все мимо. А на часах уже двенадцать, и мне пора уходить, но не могу, не хочу, не стану. Не оставлю. И я бы стерла с лица твоего эту жуткую, кукольно-фальшивую улыбку, от которой внутри все леденеет, я бы стала твоим небом, я бы помогла… да только на часах уже двенадцать, и мне пора уходить, а ты, глядя мне вслед, все улыбаешься.
Так уж вышло, что они забыли установить ту границу, за которую заходить не положено, и потом уже, когда станет слишком поздно, они поймут, что перепутали, не разглядели, не сберегли, упустили.
Когда в той узкой, скользко-холодной пещере от сильного толчка завалило выход, они остались одни, рядом никого не было. А места было так мало, что им пришлось все делить напополам: время, радость, боль, дыхание, мысли, прикосновения. И усталого отчаяния было столько, что пришлось сложить надежды и ждать помощи, только вот уходить не хотелось.
Хотелось раствориться, утонуть, забыться, лететь вниз, не открывая глаз, не чувствуя земли под ногами, лишь шустрый воздух, проникающий в каждую пору, клетку. Хотелось остановить время.

У Линали Ли слишком бледная кожа и слишком глубокие аметистовые глаза, в которых можно прочитать – если удачно повернуть свет – отголоски своих чувств, но стоит лучу солнца лечь не под тем градусом – все исчезнет. Ее волосы пахнут морозным утром и весенними цветами – странное сочетание, но большее на ум, когда он прижимает ее к себе, не приходит. Со стороны она кажется слабой и беззащитной, ровно-заботливой ко всем, кто по ее понятию есть ее семья, вот только он не знает, что все последнее время она не спит по ночам.
Линали Ли жутко раздражает, когда он берет все на себя, пытается отгородить их, прикрыть собой, когда он играет роль живого для всех щита. В такие моменты она мечтает ударить его посильнее, привести в чувство, доказать, что ей защита не нужна. Поэтому в последнее время она перестала плакать и показывать слабости. Поэтому она обижается, дуется, ругается.
Аллена Уолкера, повидавшего на своем веку много чего, трудно удивить, однако он до сих пор не понимает, почему дрожит голос, когда он просто здоровается со «старшей сестрой», когда она проходит мимо, не улыбнувшись, когда она обижается, дуется, ругается, почему сердце замирает, когда он видит ее слезы. Для него это непонятно.
Аллен Уолкер хочет помочь своим друзьям, защитить их, подарить им счастье, сберечь их жизни, и это нормально, это в порядке вещей – загораживать собой других, но только его пугает реакция Линали на такие поступки. Все чаще ее лицо кривится от боли. Все чаще она говорит ему, чтобы он прекратил так себя вести.

Мы учимся дышать почти закончившимся кислородом, один вдох – на двоих, а где-то снаружи слышны голоса, звуки и шорохи, только вот сейчас значение этого приравнивается к нулю.
Мы стараемся держаться на расстоянии, поставив между собой ширму – клеймо «брат и сестра», и каждое прикосновение вызывает нервный смешок, напускную беззаботную улыбку, желание поскорей выбраться на свободу.
Мы пытаемся замаскировать тот момент, когда стали друг для друга чем-то большим, чем друзья. Мы пытаемся, всеми силами пытаемся держаться на расстоянии.

Когда они наедине, леденеет воздух, леденеет кровь, леденеет небо и горизонт – солнце уже не вырвется из его плена.
Когда они наедине, плачут священными слезами ангелы, и их Бог пытается загладить свою вину в том, что подарил им нечто большее, чем просто дружба, но явно что-то меньшее, чем любовь до потери пульса.
Когда они наедине, прекращают тикать часы и смеяться сумасшедшие.

Когда проход открыли, и друзья вытащили их из жуткого подземелья, вместо облегчения на душе засела тоска по тем коротким мгновениям слияния мыслей. Только сделать вид, будто ничего не было, оказывается, совсем просто. Повсюду слышны голоса товарищей, но они слышали лишь треск разрывающегося напополам чувства.
Когда рядом с ними кто-то есть, пыль снова начинает оседать на встрепенувшиеся эмоции.

Так уж получилось, что его уход на миссию совпал с ее днем рождения. Была шумная вечеринка, музыка, подарки, поздравления, были бессвязные слова. Было смятое, скомканное прощание, были застывшие в глазах слезы.
Когда его рядом нет, вся жизнь превращается в немое ожидание, все сознание напоминает возбужденный нерв, который вот-вот лопнет из-за большого напряжения.
Когда его рядом нет, кошмары уходят, но приходят страхи.
Когда его рядом нет, слезы сами по себе текут, и остановиться невозможно.
Когда он не звонит, когда его теряют, поведение становится похожим на низкий старт – один только намек, и можно будет сорваться, ринуться туда.
Когда же он возвращается, нет теплых объятий, пьянящих, сводящих с ума поцелуев, бессвязного шепота, глубоких вздохов – есть только дружеское рукопожатие и милая, намертво наклеенная улыбка, от которой внутри все сворачивается.
Когда он возвращается, все становится на круги своя, все перетекает в нормальное, привычное русло.
Когда он возвращается, в мыслях он перестает быть самым дорогим и нужным на свете человеком - снова становится Алленом.
Так уж вышло, что Аллен – ее семья, ее младший брат.
Когда рядом с ними находятся другие, чужие им люди, их голоса тонут в общем гоготе и гуле. Тогда что-то растаскивает их по разным углам и крепко прижимает к стенам. Тогда что-то корявыми пальцами раздвигает пропасть между ними, а они даже не замечают, что за окном апрель, и нет больше колючего мороза, но им все равно холодно.
Когда рядом с ними находится кто-то еще, щеки покрываются инеем, а губы синеют, и уж более никогда не произнесут заветных слов.
Никто не виноват в том, что проглядели, упустили, прошли мимо.

@музыка: Т9 - Дай пару минут

@настроение: я плагиатора раскусил

@темы: Проза, D. Gray-man, Написанное, Избранное, Фанфикшн, Бред, AU, Ересь, Творчество

---

Весна

[люси.]

Название: Весна
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: бред
Рейтинг: детям тоже можно
Персонажи: Комуи, Канда, Линали и весь остальной Орден.
Пары: Линали/Аллен, Линали/Канда
Предупреждение: жуткий, просто дикий ООС всех персонажей. Het
От автора: хотела романтику Аллен/Линали, а получилось джен с Комуи…

вкурить

Весна, море увлечения без особого значения,
Довела нас всех весна до умопомрачения…
(с) Максим

Самой страшной вещью для Комуи была, нет-нет, ни война, несущая тысячи смертей, ни зима с колючими морозами, ни Тысячелетний Граф со своей ненормальной семейкой, ни лето с беспощадно жалящим солнцем, ни отложенная на бесконечность вперед работа, которую все же нужно будет когда-нибудь сделать, ни осень с промозглым дождем, грозившимся затопить полконтинента, нет, это была весна. Да-да, больше всего он боялся теплой ласковой весны с легким ветерком и ненавязчивым чириканьем птиц за окном. Весну с сочной молодой травой и витающим в свежем воздухе ароматом только распустившихся цветов. И даже конец света не так пугал Комуи, как этот чудесный сезон возрождения природы после зимней спячки.
А все дело в любви. В этом якобы прекрасном чувстве, о котором слагают песни, стихи и баллады, о котором пишут писатели и поэты на протяжении нескольких столетий. Хотя нет, не любовь его пугала, а гормоны, в период весны бушевавшие в крови доброй половины работников Центрального управления и – что самое ужасное – молодых экзорцистов, а проще – всего Ордена, за исключением самого Комуи.
Благо, Мариан Кросс – главный ловелас и бабник своего времени - снова исчез, и от квитанций, счетов можно отдохнуть, как и от слезливых писем, написанных несчастными соблазненными маршалом дамами, но ведь остальные представители сильного пола остались, и, следовательно, под угрозу попадала Линали…
Слава Богу, она умная девочка и пока каких бы то ни было отношений заводить не собирается, прекрасно зная, что будет с ее избранником, но есть те, кто незамедлительно воспользуется ее детской доверчивостью, а этого он, ее брат, с ярко выраженным «сестринским комплексом», допустить не может.
Выхода было три: либо отправить Линали за задание одну, либо отправить весь Орден на задание, а Линали оставить здесь одну, либо быть начеку, глядеть в оба и на корню пресекать любые тонкие и не очень намеки на возможные отношения между сестрой и молодым человеком. Первый вариант отпадал сразу же – сейчас вовсю буйствовали Нои (видимо, гормоны взыграли и у них), и он буквально подписывал этим поступком ей смертный приговор. Второй вариант не мог реализоваться из-за нехватки денежных ресурсов, чтобы обеспечить всю ораву нытиков продуктами питания и нужной экипировкой. Оставался третий, самый безобидный и дешевый метод пережить очередную весну – не спать, не дремать и держать ухо востро, чтобы успеть вовремя прищемить хвост мартовскому коту, решившему посягнуть на святую святых – его Линали.
Сидя в своем кабинете и сцепив пальцы, Смотритель вспоминал выражения лиц каждого посмотревшего в сторону сестры – нет ли видимых поводов волноваться? Любимый кофе, сваренный дражайшей Линали, давно перестал дымиться, поэтому отхлебнул он холодную мутную жидкость. Плотно закрыв окна, дабы не слышать легкомысленного чириканья птиц, Комуи в сотый раз прокручивал в голове события уходящей недели – не упустил ли чего? Не проморгал?
Лави? Нет, сейчас этот хлопец носится повсюду за стариком и записывает важные события, а в свободное время спит, как младенец.
Аллен? Вряд ли. Парнишка целыми днями занимается самокопанием и поеданием пищи в огромных количествах, да и о любви думать ему еще рано.
Крори? Уж точно не он – все еще во сне видит Элиаду, а по вечерам проливает горькие слезы над их погубленным чувством.
Канда? Хм, Канда…
Смотритель встрепенулся, ужаснувшись собственным мыслям. Точно, Канда. На прошлой неделе он улыбнулся, вчера поздоровался с Лави, а сегодня даже поговорил с кем-то из научного отделения во время завтрака, ни разу не нагрубив и не нахамив ему! Это все любовь к Линали, а иначе его престранное поведение объяснить нельзя. И как можно было это пропустить? Как можно было не заметить столь разительной в Линали перемены? Ведь три дня назад она, накрасившись, вышла в город, а следом за ней исчез Канда! Сомнений быть не может – у них состоялось тайное свидание. Преступник найден, осталось только наказать его, но главный вопрос – как?
Нервно покусывая сухие губы, шагая из угла в угол большого кабинета, окончательно утонувшего в так и не подписанных отчетах и бумагах, Комуи придумывал план будущей беспощадной мести для этого молчаливого ловеласа. Или хотя бы наказания.
С содроганием вспомнив печальную участь комурина первого, нечаянно наткнувшегося на злого Канду, Смотритель совсем огорчился: разве можно найти управу на того, кто способен внушить животный страх одним только взмахом Мугена?
Из глубоких раздумий Комуи вывели громкие и довольно настойчивые удары в нечаянно закрытую им дверь. Судя по доносившимся из коридора голосам, гостей было куда больше, чем того хотелось, но делать было нечего, и Смотритель, нехотя, впустил в кабинет ломившихся, а на упреки рабочих в том, что он простой лентяй и тунеядец, оскорбился и ушел, оставив уборку комнаты на подчиненных.
Да и как он может что-то сделать, когда есть угроза потерять Линали?
В это ярко-весеннее, ранее утро половина рабочих была задействована в уборке территории (начальники объявили субботник, а сами смылись кто под каким предлогом), остальная же часть устраняла неполадки в последних семи вышедших из строя комуринах и мини-комуринах; экзорцисты мирно посапывали в комнатах и больничных палатах, восстанавливая силы, а Канда…
А Канда сейчас, вероятно, готовится к свиданию.
Отбросив все сомнения, Смотритель твердым, уверенным шагом направился к комнате главного подозреваемого. Комуи на несколько секунд замер и ухом прижался к холодной деревянной поверхности, но расслышать что-либо не смог из-за повсюду доносившейся ругани подчиненных, на которых устроил самую настоящую охоту вышедший из строя комурин, изначально созданный для автоматического подписывания отчетов, а теперь норовивший размалевать чернилами все, что движется.
Ничего другого, кроме как открыть злосчастную дверь, скрывающую за собой обитель зла – комнату самого молчаливого и быстро раздражающегося мечника, - не оставалось, и Комуи сделал этот шаг.
В помещении было темно и прохладно, как в подвале, но на здоровье Юу это никак не влияло, а Смотритель невольно поежился от зловещей, темной ауры, витавшей в воздухе.
Сам Канда неподвижно сидел на краешке жесткой кровати и на появление Комуи никак не отреагировал, что было на руку последнему: выдалась пречудесная возможность разглядеть потенциального противника лучше.
И ведь ничего примечательного, все, как всегда, только… точно, сегодня волосы у него завязаны красной атласной лентой, что для него не характерно. Красный – цвет любви и страсти. Господи, что он собирается сделать с Линали?
- Какие-то проблемы, Смотритель? – подал голос Юу, не открывая глаз. Комуи, совсем выпав из реальности, вздрогнул и ничего другого, кроме как спросить напрямую, не придумал:
- Где ты был три дня назад?
- На тренировочной площадке, - невозмутимо спокойно ответил мечник. – К чему такие вопросы?
- Нет-нет, - Комуи примирительно вскинул руки и поспешил освободить комнату, чтобы в одиночестве додумать примерный план мести, - все хорошо. Я пойду.
И что же будет? Признание в любви, потом помолвка, потом свадьба, потом дети, потом крики и ссоры, слезы Линали, потом утешения, потом примирения… и все без него, без любящего и заботливого братика! Тем более в некомпетентности Канды он не сомневался ни на йоту, а давать в обиду сестру он не намеревался.

И весь день ревнивый брат повсюду преследовал Канду, который в силу своей воспитанности терпел его плохо замаскированное присутствие, но, к сожалению (может, и к счастью), Смотрителю нужно было отлучиться на пару секунд, чтобы раздать новые задания работникам, дабы последние не доставали его извечным вопросом: «Когда вы подпишете документы?»
И освободился Комуи как раз в тот момент, когда Канда уже успел надеть плащ и выйти за дверь. Как раз выдалась прекрасная возможность узнать, куда же направился ловелас.
Осторожно ступая по дороге, утонувшей в кромешной тьме вечернего города, Комуи следовал за подозреваемым, стараясь держаться от него на безопасном расстоянии, чтобы не нарваться на неприятности. Шаги Канды были профессионально тихими настолько, что, потеряй его из виду, найти его окажется невозможным.
Признаться честно, Смотритель оказался довольно никудышным сыщиком и шпионом, потому что с первой секунды, как он вышел следом за Кандой, мечник его раскусил, но подавать виду не стал, чтобы не остудить его пыл и поймать с поличным.
Добравшись до поворота, Юу остановился. Остановился и Комуи, но поспешно скользнул за угол закрытого продуктового магазина.
- Выходи уже, - с долей иронии в голосе сказал мечник. Ситуация эта его не взбесила, как это обычно бывает, а позабавила.
Смотритель уже не видел смысла прятаться, поэтому вышел из укрытия и, собрав всю природную наглость в кулак, подошел ближе к Юу.
- И что же тебе нужно? – спокойно поинтересовался Канда.
Терять было нечего, тем более его уже радовала мысль, что свидание сорвано.
- А ну, марш домой! Думаешь, я не знаю, что ты хвост распушил перед Линали?!
В небывалой для этого района тишине было слышно, как Канда скрежетнул зубами, пытаясь совладать с рвущейся наружу дикой яростью, что бросилась в кровь. Рука непроизвольно легла на рукоять Мугена, а горе-братику оставалось только отшатнуться…
… И пока бледный, как смерть, жутко волнующийся Аллен, запинываясь и сбиваясь, пытался произнести эти заветные три слова напротив сидящей, покрасневшей, но очаровательной в своем смущении Линали, пока порозовевшая девушка слушала громкие удары своего сердца и непонятную речь любимого человека в кафе на окраине города, взбешенный Канда с обнаженным Мугеном гнался за орущим во весь голос Комуи, которому не посчастливилось затронуть весьма неприятную для Юу тему любви и распушеванных хвостов.

@музыка: Akcent - Lovers cry

@настроение: грустно мне, да-да, грустно

@темы: D. Gray-man, Любимое, Избранное, Фанфикшн, Бред, Ересь, Творчество

---

Spawn. 8, 9 главы

[люси.]

Название: Spawn. 8, 9 главы
Автор: Kaktus aka Tuman
Бета: не бечено
Жанр: фиг его знает
Рейтинг: R
Категория: джен
Фэндом: «Spawn»
Персонажи: Эл, Джейн, Ванда, свои персонажи Джомей, Кенсиро, Касуми, Элли, Дэнни.
Пары: Эл/Джейн/Джомей, Элли/Дэнни, Кенсиро/Касуми
Предупреждение: нецензура, ООС, полное AU, BDSM
Дисклаймер: Марвел
Примечание: Джомей («Jomei» японс. Мужск. - Несущий свет), Кенсиро («Kensiro» - японс. М - Небесный сын), Касуми («Kasumi», японск, Ж. – Туман).
От автора: я уж лучше промолчу.

8 глава. Диалог.

- Выходи, думаю, нам есть о чем поговорить. Ты ведь Эл, не так ли? Приятно познакомиться, я – Джейн. Вероятно, мое имя тебе пока не знакомо, но вскоре ты обо мне услышишь и не раз.
- Джейн? Ни разу не слышал. Значит, ты не так знаменита, как хочется, так?
- Что ты, мне моей славы достаточно. А не слышал ты потому, что пока твоему жалкому существованию ничего не грозит. Просто тебя еще берегут. Я видела тебя, когда ты убивал своего бывшего друга. Нужно признать, ты самый беспощадный по сравнению с предыдущими Выродками. Только, знаешь, ни один из них не выжил.
- Ты забыла о старике.
- А, этот старик, которому удалось спасти свою душонку, я его знаю. И я знаю, почему он смог ее вернуть. Поверь, от него многого не зависело, просто в тот день ему повезло чуть больше, чем нашим воинам, которые уже готовы были проткнуть его сердце.
- Ваши воины бессильны против того, кто посмел нарушить традицию, кто смог вернуть человечность и обрести бессмертие. Вы просто глупы в своей самонадеянности. Я отправил на тот свет не одного человека, и мне не будет трудно сделать это с тобой.
- Ты слишком самонадеян, Выродок, и это тебя погубит. Мне около двух тысяч лет, я убивала еще тогда, когда цивилизация не добралась до половины развитых стран, я видела, как строятся государства, как крепчают державы и империи, как меркнут звезды и возрождаются планеты. Мне ничего не стоит убить тебя, ничего не стоит отправить тебя к своему создателю. Но прежде… знаешь ли ты, что жалок? Знаешь ли ты, что ничтожен? Ты всего лишь торгаш, которому не было стыдно продать свою душу в обмен на несколько земных недель. Твоя слабость – это твои пороки и самоуверенность. Ты слишком мстителен, ты слишком падок до убийств – кровь уже впиталась в твои руки, и отмыть ее ты не сможешь, как не сможешь и избавиться от ночных кошмаров. Уже изначально ты проиграл бой, потеряв самого себя, сейчас ты напоминаешь субстанцию, всего лишь дешевый костюм, набитый гниющим мясом. Ты ничтожество.
- Когда нет сил подняться, лучший способ – падать дальше, к Дьяволу. Когда нет возможности достучаться до небес, лучший способ – обратиться к земле. В твоих словах нет истины, как нет и опыта. Ты всего лишь игрушка в руках Старейшин, не знающая, каково это, когда в спину вонзают нож, каково это – потерять все то, что составляет смысл твоей жизни, каково это – умирать от руки друга… Тебе не стоит полагаться на древний возраст, тебе не следует полагаться на количество убитых. Просто тебе не знакома ситуация, когда выхода иного нет.
- Ты говоришь о тех вещах, в которых не соображаешь. Откуда тебе знать, что я не пережила предательства? Откуда тебе знать, что я не испытывала горечь поражения? Откуда тебе знать, что я не была человеком, не была уязвимой? Ты бесконечно глуп, Выродок, и только за это я тебя убью, выпотрошу тебя, отправлю в ад!
- Ну, и чем же ты отличаешься от меня? Только тем, что носишь звание Светлой. Душа твоя черна, Ангел. Ты прирожденная убийца, которой нет места на Небесах.
- Все это, конечно, интересно, да только маленькая дилемма: у меня нет времени для того, чтобы обсуждать с тобой свои пороки и дела. Мне все равно, что ты думаешь, и мне плевать на твои мысли относительно меня. Если хочешь, я с тобой поговорю, но только тогда, когда ты будешь мертв. И еще один момент: тебе не стоит так открыто разговаривать со мной. Это опасно для твоего здоровья.
- Ты и сама знаешь, что проиграла.
- Ха-ха-ха, признаюсь, ты меня рассмешил, да. Давненько я так не смеялась. Запомни, Выродок, мне нет равных, запомни, что этот поганый старик не спасет тебя, не поможет, потому что я отправлю тебя обратно еще до того, как ты сообразишь в чем дело.

***
Только-только на горизонте полыхнул кровавый рассвет, только-только на востоке защебетали птички, распознавшие возрождение нового дня, только-только город открыл очи и потянулся, захрустев затекшими за ночь суставами, как пронзительный, протяжно-истомный вой разорвал напрочь сумеречные лиловые туманы, сгустившиеся у самой земли.
Где-то щелкнула сухая ветка и с легким шорохом приземлилась на желтовато-коричневый ковер из опалых листьев. Зашелестела неподалеку прозрачная живительная вода из горного озера, хранившего в своих недрах эликсир, дарующий бессмертие. Воздух полнился еле уловимым ароматом цветущей яблони, что росла в самом центре сада. Все, конечно же, были против этого невзрачного дерева, что своим грубым видом нарушало тонкую гармонию между остальными растениями, но Джомей – один из главнокомандующих воинами – запретил трогать его, даже посягать на выращенное своими руками деревце.
- Это волки, не переживай, - за спиной у вздрогнувшей Джейн возник Джомей и на плечи ей накинул свой плащ: ему никогда не нравилась ее слишком откровенная полупрозрачная одежда наложницы падишаха, - в это время года их всегда много.
- Можно подумать, их когда-нибудь станет меньше.
Она, к большому удивлению Джомея, укуталась плотнее в плащ и спиной прижалась к мощной груди парня. Не до конца понимая в чем дело, он все же руками обхватил ее и притянул к себе ближе. Томное тепло волной пробежало по телу, расслабив мышцы, и он носом уткнулся в черную макушку. Они так не стояли лет, наверное, тысячу, если не больше, и поэтому этот момент стал особенно бесценным. За короткие мгновения поднявшийся ветер ласковой кошечкой скользнул по ее волосам, теребя за пряди.
- Скажи, - обратилась она к нему, - ты когда-нибудь видел Выродка, у которого есть отблески человечности в глазах?
- Видел, - недолго думая, ответил Джомей, прекрасно понимая, что кроме работы Джейн мало что интересует, поэтому и решил поддержать неприятный для него разговор. Хотя последние несколько тысячелетий он не ходил на охоту на Выродков и в связи с этим перестал иметь какое-либо отношение к этой работе. – Поверь, у них у всех есть отблески человечности. Не мне тебе об этом говорить.
- Я не о том, - отмахнулась женщина, - дело в другом… понимаешь, бывало ли у тебя, что, взглянув в глаза Выродку, ты мог с точностью сказать, что он вернет свою душу?
- Могу тебе посоветовать улучшить свою речь, - Джейн локтем ткнула ему в живот, и он прекратил хихикать, - я уже несколько тысяч лет не видел Выродков, а все то, что было раньше, позабылось, поэтому мне немного трудно, но нет. Думаю, что не было со мной такого.
- А тот Светлый, который помог Выродку вернуть душу, он не говорил ничего подобного?
- Ты про Сарона? Нет, вообще-то в деле по возвращению души Выродка его заслуги было мало. Во всем винят Кенсиро.
- Так вот о каком предательстве речь, - задумчиво протянула Джейн.
- Говорят, что он подменил послание Светлым, которым было поручено убить Выродка, и они не успели до того момента, как маска слетела с лица, и тело его стало прежним. Кстати, еще он получил бессмертие, - с каким-то сожалением проговорил Джомей, хотя вся эта история ничуть его не тревожила. Единственной вещью, которая его раздражала, так это то, что Кенсиро – виновнику такого события, фактически считавшегося предательством, - все сошло с рук. А ведь об их напряженных отношениях ходили легенды. – Меня во всей этой истории раздражает то, что ему простили.
Джейн сдавленно засмеялась. В такт ее смеху вдалеке пропели птицы в свете утреннего яркого, но холодного солнца. За пределами сада стояла густая плотная тишина, поэтому стоявшим в тени раскидистого дерева двум воинам были слышны разговоры остальных Светлых, стоявших на крыльце дворца.
- Ты не меняешься.
- Так вот, насчет предательства, - продолжил Джомей, с удовольствием прижимая к себе внезапно обмякшую Джейн, которая еще ни разу не подпускала его к себе настолько близко, - Касуми, насколько мне известно, тоже была с ним и предавать его не стала. Соответственно, она и есть соучастник. А почему ты спросила?
- Просто так, ты же знаешь, что я люблю просчитывать все наперед. Я не люблю сюрпризов, - уклончиво ответила женщина, ловко высвободившись из крепкого кольца рук Джомея. - Мне пора на исполнение долга, думаю, двух месяцев этому Выродку хватило, чтобы окончательно отдалиться от цели, не так ли?
Мужчина нехотя отпустил ее и посмотрел куда-то вдаль, за горизонт. Слова Джейн его тревожили, и он волновался за ее рассудок, ее поведение. Приставленный к нему Страж портил все дело, но ее присутствие было необходимо: так сказал Кенсиро. Джомей уже догадался, зачем он пристроил свою ученицу к Ангелу, но произносить этого вслух не мог по той лишь простой причине, что доказательств точных не было, не было фактов, один лишь предположения, в правдивости которых он не сомневался ни на йоту. И оставалось ему только издалека смотреть на то, как вершат свою волю предатели.
- Да, - задумчиво ответил он, - думаю, этого времени хватит, чтобы ты имела право его убить. Но есть опасность в лице Касуми. Она может тебе помешать, ведь ее учитель именно Кенсиро.
- Думаешь, они будут стараться помочь Выродку вернуть душу? – удивленно спросила Джейн.
- Нельзя исключать и этот вариант, хотя… - Джомей замешкался и на секунду замолчал, прокручивая мысль в голове, - хотя Касуми не Кенсиро. Говорят, она не участна к таким вещам.
- Ученики редко разделяют точку зрения учителей, и это самый верный признак того, что он растет.
И уже тогда Джейн знала план своего действия, но все это было глубоко в душе, в подсознании, где сила ее убеждения была слаба настолько, что интуиция и желание, неведомое чувство участия к этому незнакомому существу имели право на существование. Еще когда они даже не начали говорить, даже когда она стала свидетелем того, как жестоко он управляется со своими врагами, что-то внутри нее было уверено в том, что этому Выродку суждено стать последним звеном в долгой цепи бесконечных противостояний между Дьяволом и Богом. И только сейчас она поняла, что ее долг – помочь Элу Симмонсу вернуть душу и бессмертие. Она искренне надеялась на то, что Касуми – ученица предателя, защитника Выродков, - поможет ей в этом деле, хоть неприязнь между ними возникла в самом начале.
- Мне пора, - и не успел Джомей попрощаться с ней, как легкие бабочки вихрем закружились там, где минуту назад стояла Джейн.

9 глава. Ошибка.

В маленькой темной комнате стоял невыносимый холод, даже несмотря на то, что число зажженных свечей переваливало за два десятка, все равно пар клубами валил изо рта, а губы начинали синеть. Даже книги на полочках до потолка начинали покрываться тонкой корочкой инея. Сидевший на стуле старик был вне себя от ярости, гнев адским пламенем полыхал в выцветших глазах, ноздри его вздувались, руки дрожали, и он совсем потерял контроль над собой. В воздухе пахло огромной ненавистью, болью и безнадежностью. Стоявший напротив него Выродок не говорил ни слова, но и не слушал его. Все мысли были обращены в прошлое, на шесть недель назад, когда он в облике Терри проник в свой дом и переспал с Вандой – любимой женщиной. И теперь, когда стало известно, что она ждет от него ребенка, стало страшно за будущее этого еще не родившегося человека.
- Ты… ты, - старик задыхался от нахлынувших чувств, от ярости, перемешанного со страхом, и выговорить хоть что-то было для него невозможным: дыхание перехватило, а горло пересохло, сердце стучало так быстро и громко, что на секунду ему показалось, что оно вот-вот выскочит из груди, - ублюдок! Как ты посмел обратиться в другого человека?!! Как ты посмел зачать ребенка с земной женщиной?! Как?!!
Он с трудом проталкивал в легкие воздух, и открывал-закрывал рот, как выброшенная на берег морская рыба. Выродок стоял, не шелохнувшись. Его мало интересовали слова старика, но находился он здесь только потому, что на улице, в темном переулке его здорово достали бомжи, безнадежно пытающиеся выискать у него правду: кто он, откуда пришел, и почему так плохо выглядит? Ответа он дать не мог, потому что загадку еще не разгадал сам.
- Ты хоть знаешь, какие будут последствия? Ты хоть знаешь, что будет потом? Знакомо ли тебе такое слово, как Пророчество?
- Что ты несешь, старик? – презрительно бросил Выродок, щуря зеленые дыры, что вместо глаз. – Ты бредишь?
Ответом ему стала горькая усмешка и не прикрытое отчаяние. Старик действительно перестал быть похожим на себя, потерял привычную холодность и самоконтроль, теперь для него все, что когда-либо имело хоть малейшее значение или ценность, превратилось в прах, умерло, уничтожилось! И виной тому этот глупец с манией величия и чертовым юношеским максимализмом, который погубил историю, ценности, который подтвердил правдивость Пророчества.
- А то, - процедил сквозь стиснутые зубы обладатель бессмертия, - что это не твой ребенок, а Мальбоджио! Своим безрассудным поступком поставил точку в этой чертовой Священной войне! Ребенок Сатаны и земной женщины не имеет права на жизнь. Чью сторону он выберет, та и выиграет, и не дай Бог он пойдет по твоим стопам, не дай Бог душа его будет черной, как у тебя! В таком случае о Рае на земле можно будет забыть!
Еще никогда Выродок не видел его таким… злым, таким эмоциональным. Непривычно громкий голос начинал раздражать, а нравоучения – бесить, распалять, плавить терпение. Хотелось размазать его по стенке, убить, сжечь, вылить из него всю кровь, лишь бы он заткнулся!
- Еще одно слово – я тебя убью, старик! – зарычал диким зверем Эл, хватаясь за голову. Потеряв контроль, он качнулся вперед и бросился вон из комнаты.
Дверь за ним с треском закрылась, а эхо долго потом еще стояло в помещении, ударяясь о стены, отражаясь от них. Старик обессилено рухнул на стул и лбом уперся о гладкую поверхность стола. Запустил пятерней в волосы и сжал, чтобы болью физической затупить боль душевную. И все же было страшно. Было холодно от одной только мысли, что исход Армагеддона напрямую зависит от ребенка. Ребенка, который не должен родиться. Нет ему, сыну Дьявола, места на этой земле.
И как бы он не хотел изменить ход времени и помешать рождению того, кто может погрузить мир в хаос, не в его власти было лишать кого бы то ни было жизни. Нарушать данное обещание не убивать он не имел права, а слушание грозилось смертью. Но и допустить того, чтобы отпрыск демона появился на свет, не мог – совесть однозначно его замучает.
***
Все позабылось, стерлось, выцвело. Все мелочи испарились, все детали потеряли ценность. Все то, что раньше было важно, вымерло. Все то, что некогда приводило в трепет, что вызывало страх, внушало ужас, обгорело под лучами многовекового солнца. Все, что в прошлом было трепетно-необходимым, теперь же сгнило под проливными дождями сырой осени.
Он здесь не был лет, наверное, двести, если не больше. И как бы быстро не текло время, как бы стремительно не сменяли друг другу года, как бы усердно не вымывало следы прозрачное озеро, природа с завидным постоянством каждое утро встречает багряный рассвет на горизонте и так же провожает в недолгий путь лодку, на которой по небу плывет Ра. И не перестает за спиной шептать задумчивый лес, примостившийся неподалеку, и на короткие мгновения птицы замирают, прекращая петь, чтобы услышать тихий шелест капель дождя о вечнозеленые листья.
Каждый шаг тонет в беззвучном плеске волн, а вдох стрянет в холодном воздухе мелкими искрящимися хрусталиками. Боязни быть замеченным нет, как нет и трепетного страха перед обителью Сумеречных воинов. На берегу сидел мужчина, а рядом с ним лежал меч, слабо поблескивающий в несмелом свете бесцветного солнца. Он не стал оборачиваться, но уже знал, что за спиной у него стоит давний знакомый.
- Не стой, присаживайся, - Кенсиро похлопал по свободному рядом с собой месту и улыбнулся. Хоть его лицо было невидно гостю, но путник точно знал, что он улыбается. Сохранившейся между ними дружбе несколько сотен лет, поэтому и знали они друг друга, как самих себя – до мельчайшей детали, до каждой мысли, до каждого вздоха. – Чем обязан? Просто, что не встретил, как-то не ожидал твоего визита.
Кенсиро невесело усмехнулся, пытаясь прикрыть привычно тягучую грусть глупой шуткой, отмазкой, каким-то поводом не говорить о главном. Так было раньше, так есть и сейчас – время его мало изменило. Старик подошел ближе и сел на предложенное место. Трава оказалась холодной и мокрой от ночного дождя, но вставать с места он не стал. В почти ощутимой тишине был слышен лишь плеск прозрачной озерной воды, даже птицы замолчали, даже ветер стих, даже мысли перестали метаться, подобно расшуганной стае ворон. Осталась только пустота.
- А ведь мы давно не виделись, - протянул Кенсиро, - что же привело тебя?
- Одна очень важная проблема, откладывать которую нельзя, - проговорил Старик, немного подумав.
Он не хотел обращаться к Кенсиро из-за чувства вины, ведь именно по его вине воина до сих пор считают предателем, нет, он поблагодарил его, но уж слишком была высокой оказанная услуга, слишком бесценной она оказалась, и что бы ни делал Старик, что бы он ни говорил – все мало, ничто не может сравниться с даром Сумеречного. Но и оставлять все как есть было нельзя, родившийся ребенок точно положил бы конец всем стараниям Небес, обнулил бы все смерти Ангелов, все кровопролитные битвы с Тьмой… крах, конец – больше ничего.
- Я так и подумал, - усмехнулся Кенсиро, протягивая руку вперед, к горизонту, - просто ко мне по другим причинам почему-то не обращаются. Видимо, я гожусь только для этого. Так что там у тебя?
Последняя фраза больно кольнула старика. Нет, Кенсиро не жаловался, не сетовал на судьбу и предавших друзей, ученицу, возможно, сказанное было криком души или ее слабым стоном. Он устал, ему хочется покоя, ему хочется ощущать собственную свободу, собственное умиротворение. Возможно, его миссия уже давно завершилась, его путь закончился, возможно, его давно уже ждет мирный причал, мерное постукивание дождя в окна и тихий спокойный ветер.
И он бы рад оставить в покое давнего друга, да только нельзя, нельзя оставлять все как есть, нельзя бросать на произвол судьбы будущее.
- Смертная женщина беременна от Выродка. И ты знаешь Пророчество лучше меня.
Кенсиро даже не повернул головы, не вздрогнул – сидел так же спокойно, следил за горизонтом, провожал взглядом улетающих птиц. Но хватило одного только глубоко вздоха, чтобы выдать его состояние.
- Это и было написано в Пророчестве, - якобы пояснил воин, бросая в воду маленький камешек, который мгновенно всполошил тихую ровную гладь озера, отражающую сумеречное небо. Возможно, из-за этого неосторожного движения, в протест усилился колючий ветер, подхвативший мелкие волны. – Я не понимаю, зачем ты сейчас это мне сказал.
- Чтобы предотвратить, - невозмутимо ответил Старик, которому этот вопрос показался крайне смешным и нелепым: естественно, он ожидал иной реакции, поэтому немного удивился, услышав столь безразличные слова от того, кто когда-то обещал себе сделать все, что в силах, чтобы сохранить мир.
- А нужно ли это миру? – воин повернулся и внимательно посмотрел на своего друга, - я ведь не раз задавал себе этот вопрос: нужно ли миру то, что мы делаем.
- И как?
Бросать нельзя его в таком состоянии, нельзя оставлять его на тонкой грани между неверием и апатией.
- Никак. По-моему миру это и не нужно. Ему лишь бы поразвлекаться. Ты никогда не замечал, что благодарность становится явлением редким?
- К сожалению, - старику пришлось согласиться. – Ты все это делал ради благодарности? Не ради ли своего спокойствия перед совестью и долгом?
Первые несколько секунд стояла тишина, не рушимая даже тихим шепотом ветра, и ответ заставил себя ждать немного дольше, чем того ожидалось.
- Я не могу тебе помочь, даже если и будет желание, воля моя теперь ничтожна. Я предатель, и слово мое не имеет никакого значения. Тебе прекрасно известны причины.
- Я не могу поверить, что ты будешь сидеть сложа руки, не могу поверить, что ты допустишь проигрыша в войне, сведешь к нулю все жертвы убитых воинов, возложивших на алтарь свои жизни. Ты не настолько эгоистичен.
Старик чуть повысил тон, но не сбавил напора или уверенности, наоборот, пытался призвать, воскресить в Кенсиро некогда бушевавшие, а ныне уснувшие чувства.
- Неужели тебе не все равно, что случится с этим миром? – вопросом на вопрос ответил Кенсиро, щуря глаза и еле заметно улыбаясь. И это выражение означало, что воин требует максимальной честности. И пусть умением читать мысли он не обладал, но ложь от истины отличал с завидным успехом.
- Нет, друг мой, - не медля ни секунды, чтобы не вызвать никаких подозрений, проговорил старик, смотря прямо перед собой, - мне не все равно, что случится с тобой и твоей ученицей. Если с вами что-то случится, я себе этого простить не смогу. Вы мои друзья, вы те, кто помогли мне стать человеком, а если ребенок…
- Если ребенок примет сторону зла, то и победы нам не видать, как собственных ушей, - продолжил за него Кенсиро, грубо перебив: показал, что ему все известно. – Я это знаю. Я все это знаю, и все это перестало иметь для меня значение. Проблема во мне, - честно признался Кенсиро, как мог делать только он – без лишней наигранности и жеманности, все, как есть на самом деле. – Я не хочу помогать этому миру. Выиграем мы или нет, от этого грешников меньше не станет, мы просто не дадим тьме поглотить землю, если же победит Мальбоджио, он уничтожит род людской со всеми пороками, всеми грехами, разве не об этом мечтаем все мы? Не ради ли этого мы воюем уже на протяжении стольких тысячелетий? Не этого ли хотим?
- Разве?.. – эхом отозвался старик. – Разве ты хочешь уничтожить весь мир? Неужели это ты сражаешься – за смерть? За уничтожение? За страхи и страдания?.. за боль?
- За чистоту, - резко ответил Кенсиро, не давая старику продолжать дальше, - за свет, за добро.
- Путем уничтожения? Я тебя не узнаю. Я не могу поверить, что ты настолько изменился, - отстраненно прошептал старик, вставая с места. – Теперь я уверен в том, что ты жалеешь, что тогда спас меня. Это так?
- Нечего жалеть о том, что прошло, пропало, сгорело. Нечего и думать о том, чтобы сожалеть о таких вещах, - сурово проговорил Кенсиро, отворачиваясь от друга. – Прах прошлого трогать не стоит.
- Ты можешь прикрывать страх всем, чем вздумается, да только запомни, Кенсиро, что оно все равно останется страхом – это чувство. Ты можешь обмануть меня или Касуми, Старейшин, Стражей, но самого себя, Бога и свою совесть провести ты будешь не в силах.
И до того, как первые лучи утреннего солнца коснулись пока еще сонного, холодного клочка земли на краю небес, фигура старика померкла в сумеречном
тумане.

@музыка: Да край - Титры

@настроение: грустно-лиричное

@темы: Проза, Spawn, Написанное, Любимое, Избранное, Фанфикшн, Бред, Вынос мозга, AU, Ересь, Творчество

---

[люси.]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[люси.]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Spawn. 6, 7 главы

[люси.]

Название: Spawn. 6, 7 главы
Автор: Kaktus aka Tuman
Бета: не бечено
Жанр: фиг его знает
Рейтинг: R
Категория: джен
Фэндом: «Spawn»
Персонажи: Эл, Джейн, Ванда, свои персонажи Джомей, Кенсиро, Касуми, Элли, Дэнни.
Пары: Эл/Джейн/Джомей, Элли/Дэнни, Кенсиро/Касуми
Предупреждение: нецензура, ООС, полное AU, BDSM
Дисклаймер: Марвел
Примечание: Джомей («Jomei» японс. Мужск. - Несущий свет), Кенсиро («Kensiro» - японс. М - Небесный сын), Касуми («Kasumi», японск, Ж. – Туман).
От автора: я уж лучше промолчу.

6 глава. Начало пути

Стоя в тени событий, не давая ни единому лучу луны осветить свою окутанную мраком фигуру, Джейн недвижимо наблюдала за тем, как исчадие ада вершит свой кровавый над людьми суд, как по его огромным рукам стекают струи липкой горячей жидкости, и многовековая, укрепленная боями ненависть к адским созданиям яростью хлынула в горячую кровь, распаляя жгучее желание прямо сейчас высвободиться из своего убежища и перерезать глотку этому чудовищу, и лишь наложенный запрет небес сдерживал ее мимолетный порыв. Нельзя было сказать, что она любила людей и поэтому защищала их, скорее, испытывала глубокую, словно изначально заложенную неприязнь к Выродкам, которым якобы дан шанс вернуть свою душу. Она-то знала, что этим уродским созданиям не дано прочувствовать хоть что-нибудь, и пусть у них была жизнь, жизнь человеческая, но Мальбоджио именно их – сгнивших заживо убийц себе подобных – и выбрал, и пока допустил всего одну-единственную ошибку, хотя тот случай был, скорее всего, просто исключением.
Увидев облаченную в черный балахон фигуру старика, не утратившую былой статности, Джейн напряглась и прищурилась, стараясь не упустить ни единого его жеста, ни единого слова: она желала собственными глазами увидеть того, кто смог вернуть себе душу, кто обманул время и обрел бессмертие. Он говорил тихо, но ровно, уверенно, будто его слова и есть истина, будто ему одному изведаны все тайны, законы. Она была более чем уверена, что поручи ей убить его, старик бы даже опомниться не посмел, как она отправила бы его обратно, к своему хозяину.
Поверьте, ни один Ангел не желает того, чтобы приспешник дьявола вернул себе душу и обрел бессмертие, которое он может отдать взамен на покой в Елисейских полях. Было легче убить Выродка и стать, пусть и ненадолго, героем. Светлый, подаривший этому старцу шанс стать человеком, по сей день ужасно гордится собой, своим поистине героическим поступком и своим подопечным. Правда, этого энтузиазма более никто с ним не разделяет.
И когда старик заговорил, когда Выродок замер и обернулся, ослабив хватку, когда в его светящихся зеленых глазах мелькнули отдаленные отголоски боли и понимания, она было поверила в то, что действительно это чудовище обладает человечностью и способно преодолеть животный инстинкт, привитый самим дьяволом. Когда труп был отброшен в сторону, Джейн убедилась в том, что все рассказы о подаренном шансе – лишь бредни романтиков, которым непременно нужны переживания и действия. Хотя, познакомиться со стариком она бы не отказалась.
- Так вот каков ты, Выродок, вернувший себе душу, - Джейн вышла из тени и подошла к старику, смотрящему вслед Элу, испугавшемуся собственных чувств и собственной ярости. – Сочту за честь познакомиться с тобой.
Она сделала небрежный реверанс времен семнадцатого века – периода, когда жил старик.
Старец оглядел ее с ног до головы.
- Как твое имя, Выродок? – поняв, что ответного приветствия не дождется, Ангел решила все же продолжить разговор.
- Мое имя засыпано землей и изъедено временем. Его у меня больше нет, - загадочно протянул он, инстинктивно делая шаг назад, в темноту, чтобы спрятаться от внимательного взгляда стражи. – Позволь мне узнать, как тебя зовут?
- Джейн, меня зовут Джейн, - коротко ответила женщина.
Ее имя, видимо, было ему знакомо, потому что его глаза расширились, а рот приоткрылся, сама его фигура словно стала меньше, и он смог лишь эхом отозваться:
- Джейн… неужели та самая Джейн, на совести которой Чингисхан?
- Та самая, - ее тонкие губы дрогнули в презрительной, надменной усмешке, но в открытую показывать своего величия она не спешила, - ну что, старик, ты решил помочь этому Выродку вернуть душу?
- Так точно, - спокойно ответил он, - а тебе – убить его, да?
- Да. А теперь скажи мне, старик, легко ли вернуть душу, и как ты смог это сделать?
Все это время рука ее сжимала рукоять, но скорее по привычке, нежели из-за того, что ей хотелось убить старца.
- Душу вернуть не легче, чем найти в толпе нужного тебе человека – почти невозможно, но, как ты видишь, мне это удалось. Думаю, все дело в правильном стечении обстоятельств. – полушепотом произнес старец, вглядываясь в непроницаемое, словно окаменевшее, лицо Джейн.
Женщина очень внимательно слушала его тихие речи, пыталась прочесть и подтекст, предугадать его следующее слово, жест, и было ей очень важным понять ту суть, которую просто сказать он не мог, но мимолетом по ней скользил, давал подсказки, ходил вокруг да около.
- Скажи мне, а сможет ли этот Выродок вернуть себе душу, ведь сейчас ты можешь сказать хоть что-нибудь на этот счет? Я ведь видела, как он убивал этих бедняг – жестоко, не жалея. Разве у этого чудовища есть шанс вернуть то, чего у него не было и нет? каждая его клетка – я знаю – наполняется жизнью, когда он жизни лишает других, как, я просто не могу понять, он сумеет вернуть ее?
- Странный вопрос, - ответил после нескольких секунд молчания старик, немного озадаченный резким поворотом разговора в это русло, - но дать точный ответ нельзя. Я в свое время прикончил гораздо больше человек, чем он, и методами страшнее. Я не могу понять, зачем ты спрашиваешь. Не забывай, что он некогда был человеком, и у него была семья, женщина, которую он любил и, несмотря на жестокую работу, он спасал людей от войны.
- Просто он убивал тех, кто был ее зачинщиком, - поправила его женщина.
- Тебе этого никогда не понять.
Джейн загадочно улыбнулась, обнажая ровные белоснежные зубы, тень от стены слева почти полностью скрывала в своих объятьях как ее, так и его, и лишь когда из-за рваных клочьев темно-синих туч выглянула луна, сребристый свет легко скользнул по ее безупречно-мертвому лицу, оттеняя убийственную белизну кожи, делая ее похожей на вампира. Сам же старик оставался до конца скрытым за стеной мрака. Женщина отступила на шаг, увеличивая расстояние между ними, и, когда печальный блик луны снова скрылся за темной завесой, ее силуэт буквально растворился в воздухе, оставив после себя лишь приятный аромат весенних полевых цветов.
Убедившись, что ее рядом быть не может, старик устало прислонился к стене и сполз по ней вниз, обхватил голову руками и сделал три глубоких вздоха, чтобы вернуть в норму слишком разволновавшееся сердце. О да, даже по истечению четырех столетий он боялся их – Светлых, безжалостных убийц, ничем не отличающихся от своих оппонентов – демонов, разве что мечи у них священные. Он буквально кожей чувствовал исходящую от них опасность, казалось, он даже мог читать их отнюдь не доброжелательные мысли, мог слышать то, чего говорить они не хотели, и для него не было чудовищ страшнее них – Ангелов, призванных защищать чистоту души.
Осознание того, что он сидит посреди бойни, где несколько минут назад произошла страшная казнь преступников и предателя рукой, направленной самим дьяволом, пришло слишком быстро и резко. Старику под ленивым светом луны особенно устрашающими показались следы крови на асфальте, но лишь потому, что переломанные и оторванные конечности остались в густой тени от зданий. Тошнота подступила к горлу, и он, прикрывая рот рукой, ушел из этого места. Ушел, чтобы найти Выродка.

***
На бледном, словно обесцвеченном, горизонте начинали гореть алые блики, орошая белые облака своей кровью. Вдали сливалось с небом прозрачное озеро, и в его чистых водах мелькали всполохи оранжевых и пурпурных лучей. За небольшой полянкой, изредка служившей и пляжем, располагался самый настоящий хвойный лес из сосен и елочек, поэтому в воздухе парил подобающий аромат. В чистой, как хрусталь, тишине были слышны потрескивания дров в костре.
На берегу, опустив босые ноги в холодную, за ночь остывшую воду, сидела Касуми, задумчиво подперев щеку рукой, облокотившись о свое колено, она неотрывно в течение получаса наблюдала за резвыми волнами, нагоняемыми сонным ветром, за отсветами пока еще не скрывшейся в блеске солнца луны на водной глади; костер находился далеко, и исходившего от него тепла она не ощущала, поэтому плотнее укуталась в толстый плед. До нее донесся шорох соприкосновения твердой подошвы и сухой травы, но поворачивать головы девушка не стала. В предрассветных сумерках лучше всего ей думалось на берегу тихого озера, и каждый, кто хотел с ней поговорить, знал это место, куда она по обычаю своему приходила исправно, словно исполняла какой-то таинственный, известный только ей и этой природе обряд.
За все тысячелетия, что она живет, исполняет свой долг, ни один год, ни один день не отпечатался в ее памяти надолго. Да, были, конечно, довольно яркие события, ненадолго возбудившие ее интерес, но они были настолько поверхностны, что по прошествии некоторого короткого времени мгновенно стирались, смешиваясь с обрывками прошлого, и тогда уже разобрать что-нибудь во всей этой огромной страшной массе было невозможным, и она нарочно пыталась все забыть как можно скорее.
- Кенсиро, - позвала она его, условно приглашая его сесть рядом, - чудесное утро, не так ли? – не поворачивая головы, она рукой хлопнула по свободному месту. Мужчина послушно опустился возле нее, но ближе, чем Касуми хотелось бы, однако отодвигаться она не стала – было лень оставлять нагретое место.
- Никогда не понимал твоей любви к земным явлениям. Что дождь, что рассвет – для меня скучны, - Касуми закатила глаза: эту черствость своего товарища она не любила больше остальных его недостатков, точнее, она считала это самым ужасным в его характере, - и то, что ты этим так восхищаешься, для меня до сих пор остается загадкой.
- Это потому, что я провожу на Земле много времени, общаюсь с людьми, поэтому я их отчасти понимаю. – тихо ответила Касуми.
Откровенничать она не любила, тем более с Кенсиро – своим почти наставником, который в свое время обучил ее всем хитростям и премудростям этой непростой должности. А после того, как на свет появилась загадочная Элли Нэш – девушка без семьи, прошлого и истории, Касуми вовсе перестала общаться с товарищами, предпочитая молча выполнять свои обязанности. Внимания на ее отчужденность никто не обращал, кроме Кенсиро, естественно. Это и раздражало девушку – его вечные расспросы, его волнение, его требования, она не привыкла перед кем-то отчитываться, а еще она боялась, что узнают о связи с земным мужчиной. Не дай Бог информация дойдет до кого-нибудь – беды не миновать, но боялась она не за себя, конечно же, а за Дэнни. Ее Дэнни. С каждым днем Касуми выцветала, становилась лживее, неискреннее, в то время как Элли крепла, обретала форму, цвет, тепло. Жизнь воина больше не казалась ей полной приключений, захватывающей дух, интересных событий, полных героизма, нет, теперь жизнь простой смертной женщины, любимой и любящей, казалась ей истинной, самой настоящей роскошью, на которую она права не имела.
- У нас разный взгляд на людей. Я их считаю глупцами, ты же порой простоим завидуешь.
- С чего ты взял, что я им завидую? – в тихом голосе Касуми засквозило чистое женское любопытство, которое она, кем бы ни была, скрыть не могла. – Если ты о том, что я веду еще и земную жизнь, то ты ошибаешься. Это вовсе не потому, что я испытываю зависть.
- Нет, дело вовсе не в этом, Касуми, - он осторожно, по-дружески положил руку ей на плечо, отчего она съежилась и попыталась «освободиться» от его прикосновений, но сам Кенсиро, казалось, не заметил этой заминки, хотя он хотел лишь одного – чтобы она перестала его бояться и вернулась в ту жизнь, которую ей подарили, - просто я вижу твой полный негодования взгляд, когда ты смотришь на падших людей. Думаю, ты просто не понимаешь, как можно бесцельно убивать этот дар Небес, не так ли? Или же я просто потерял былой нюх, и сообразительность моя притупилась?
От удивления девушка даже раскрыла рот, потому что даже предположить не могла, что Кенсиро, тот самый Кенсиро, который некоторое время назад учил ее достойно нести службу, может быть настолько проницательным и внимательным к ней, которую постоянно критиковал, говорил, что толку от нее никакого. И даже этот дружеский тон сначала ее напугал.
- Ты меня удивил, - честно призналась Касуми, с шумом выдохнула и откинулась назад, опершись о вытянутые руки. – Никогда бы не подумала, что ты настолько наблюдателен.
Врать она не любила и по возможности всегда говорила правду, не приукрашенную вычурными словами и не перегруженную сложными объяснениями, и привычки оправдывать свои поступки она не имела, поэтому разговаривать с ней было проще, чем с остальными, пусть и приходилось сначала завоевывать ее доверие.
- Порой самое важное прячется, ну, или мы просто не хотим их видеть. Знаешь, Касуми, я всегда наблюдал в тебе умение замечать самое важное, самую суть вещей, но ты меня быстро разочаровала: твой чересчур упрямый и взрывной характер тебе мешает оценивать объективно и хладнокровно. Наверное, ты еще совсем неопытна в таких вещах. Теперь вопрос, который я давно хотел тебе задать: ты действительно затаила на меня злобу, когда узнала, что идея сделать тебя надзирателем за Джейн? Или же просто у тебя были иные причины вести себя так?
- Это настолько важно, что ты бросил все свои дела и пришел сюда, тревожить меня? – с легкой усмешкой в голосе поинтересовалась Касуми, старательно избегая встречи взглядом с ним: до сих пор ее немного пугали его пронзительно-синие глаза, на фоне бледной, пергаментно-прозрачной кожей казавшиеся глубокими озерами ясным апрельским днем. – Не думаю, что мои переживания и внутренние терзания стоили того. – с полуулыбкой добавила девушка.
- Твоя сомнения и страхи стоят для меня гораздо дороже, чем ты предполагаешь, - серьезно ответил Кенсиро, и небрежность в движениях Касуми мгновенно улетучилась под натиском старого чувства примеси уважения и страха перед его опытом, знаниями и проницательностью. Теперь же ко всему прочему добавилось еще и удивление, ведь она и предположить не могла, что имеет для своего учителя такое значение, точнее, она не смела даже думать о том, что ему важно, как она себя чувствует, что ее волнует. – И пока ты этого не осознаешь, мы так и будем отдаляться друг от друга, девочка моя.
От такого обращения, ласково-наставительного, по спине Касуми пробежал морозец, отчего внутри все сжалось в тугой комок, скрутилось, вывернулось наизнанку. Еще никогда так неуютно рядом с другом, наставником она не чувствовала, лишь в минуты слабости, когда она только начинала свой путь Сумеречной, он помогал ей переживать трудные моменты, Касуми было невозможно смириться с мыслью, что ее беззащитность открывается перед ним. Но сейчас… все казалось сложнее, и отношения их стали запутаннее.
- Кесиро-сан, - Касуми поднялась на ноги, стряхивая с одежды прилипшие листья и траву, - зря мы затеяли этот разговор. И не понимаю, почему вы говорите мне все это. Я на вас не обижалась и права на это не имею. Ваш приказ следить за Джейн не имел никакого отношения к тому, что у меня было просто плохое настроение.
- Значит, - подытожил он, - и то, что твою деятельность относительно похищения детей тоже пресекли на корню, тоже не повлияло на твое ко мне отношение?
- Я же сказала, что нет, - бросила она через плечо, уходя обратно на Землю.

Осторожно перебирал ветер молодые зеленые листья деревьев, гонял по небу ленивые облака, похожие на сладкую вату, от которой внутри все теплеет; в тишине настоящей, ценной своей тайной, проскальзывали звуки разбивающихся о берег волн, шепот предрассветных сумерек, молчаливые думы природы и бешеный пляс костра, огонь которого бесстыже взмывал к самому небу, разрезая тьму на две части. Когда исчез первый воин, облаченный в блестевшие от мерцания звезд латы, на берегу остался мужчина. Остался поприветствовать рассвет и проводить ночь, без которой, наверное, он сошел бы с ума от одиночества. И еще некоторое время до него доносились затихающие звуки шагов Касуми – его первого товарища, ученицы.

7 глава. Один шаг

Утро для Джейн выдалось мало того трудным, так еще полным сюрпризов, которых она терпеть не могла, поэтому, когда ей сообщили о том, что в деле о навязывании ей замешан не только Кенсиро – предатель и просто идиот, но и Джомей – ее давний знакомый, которому она обязана была чистой репутацией и многолетней крепкой дружбой.
Утро ли? В этом месте не имело значение время, события, даты – чушь. Жить и не знать, сколько ты прожил, считать и знать, что никогда не закончишь, идти и понимать, что до цели ты не дойдешь – эти чувства особенно были противны Джейн, и в такие моменты она начинала ощущать собственную ничтожность по сравнению с Долгом, Старейшинами, Высшими Силами.
Когда-то давно ей рассказали притчу о женщине, отдавшей собственного ребенка на съедение. То были страшные годы бесконечных войн, голода, холода и бескрайнего, словно раскинувшаяся пустыня, страха. И смерть приходила к ним с завидной постоянностью, укладывая в свое ложе новую жертву, и, подобно похотливой любовнице, уносила в далекие края усыпленные морфием души. Тогда мать отдала младшего сына на съедение старшим детям. Чтобы те жили, чтобы смогли выстоять эту войну и этот голод, а потом сама растворилась, прожженная совестью и безудержным плачем разбитой в дребезги души матери. Будто кислота разъедала внутренности – когтями скреблась горькая тоска.
И сейчас она поняла, почему ей рассказали эту притчу на самом начале пути воина Света: она и есть тот самый младенец, которым пожертвовали ради жизни.
- Джейн, - дверца приоткрылась, и в комнату заглянул Джомей – ее вечный спутник, в последние несколько сот лет не дававший ей ступить и шагу без своего ведома. – Я так и знал, что найду тебя здесь.
- Ты меня всегда находишь здесь, - сухо заметила она, на секунду оторвав взгляд от книги и подняв на нежелательного гостя, - и я уже привыкла.
Холодный неприветливый тон Джейн, несмотря на время, все еще задевал за живое мужчину, поэтому он на мгновение замешкался у прохода, сомневаясь в том, стоит ли вообще делать попытки наладить отношения, когда все попытки разбиваются вдребезги перед холодной неприступностью и презрительной усмешкой, затаившейся в уголках желанных губ?
- Я пришел, чтобы поговорить с тобой о миссии, Джейн. Мне доложили, что ты была заподозрена в измене два года назад, когда вступила в неравный бой с Темным. Это правда? – Джомей без приглашения прошел внутрь и удобно расположился напротив Джейн, в мягкое кресло.
Головы девушка не подняла, даже не оторвала взгляда от книги. Открыто игнорировать она умела как никто другой, только реакцию Джомея предположить было трудно из-за вспыльчивого, непредсказуемого характера.
- Я надеюсь, что ты мне ответишь, - терпеливо, сквозь стиснутые зубы процедил он, буравя взглядом книгу, которой Джейн прикрыла лицо, чтобы его не видеть и не давать ему видеть ее.
- У меня нет ни малейшего желания с тобой разговаривать, - раздельно, по словам произнесла девушка, поднимая до бесконечности презрительный, ядовитый взгляд. Казалось, она давится собственной желчью, выплескивая наружу скопившееся раздражение. И совершенно случайно под горячую раздачу попал ее товарищ. Обижать его она не хотела, но сдержать напор бушующих внутри чувств полной отчужденности и беспомощности не было сил. Желания тоже не было. – Поэтому будь добр, уйди и оставь меня в покое.
- Если это все из-за Касуми, то я не при чем, - он подался вперед, упершись руками о края стола, - поэтому твои нападки беспочвенны.
Джейн медленно положила книгу на небольшую стопку из бумаг и пару секунд молча смотрела в глаза Джомею. В комнате было достаточно светло, чтобы ни восхищение, ни ненависть, отображавшиеся на его лице, не могли ускользнуть от ее внимательного взгляда. За горизонтом уже спряталось ясное солнце, а на мутно-синем небе висела усталая луна, которой порядком надоело освещать пустынные тропинки меж деревьев в саду и одинокий берег озера с живительной водой – пристанища Светлых на время отдыха или передышки. Горящие свечи, расставленные по всей комнате в бесчисленном количестве, сполна заменяли свет естественный.
- Без сомнений, - улыбаясь, начала Джейн. Джомей уловил в ее голосе сокрытую угрозу или опасность – точно ответить он не мог, но за долгие годы, перетекшие в столетия, он достаточно хорошо изучил коварный и непредсказуемый характер. – Я и не подумала бы нападать на тебя.
– Я и не собирался тут тебе что-то доказывать, и ты это прекрасно знаешь, Джейн. И я не собираюсь придумывать оправдания, просить прощение, я пришел к тебе потому, что давно не видел и соскучился. Думаю, эта причина достаточно весома, чтобы заявиться к тебе.
Кромешная за окном тьма поглотила небольшой садик, в котором росли белоснежные, девственно-чистые розы, расточающие невообразимо сладкий аромат, розовой дымкой ложащийся на глаза, пьяня и кружа голову. Плач цикад тревожил тонкую тишину, окутанную темно-синим небом, на бескрайнем бархатном полотне которого россыпью бриллиантов блестели и мерцали маленькие звезды. В воздухе парили нотки весенней свежести. На этом клочке земли островка, затерявшегося между Небом и Землей, всегда была весна. Непроглядная ночь намертво прилипла к тонкому оконному стеклу, дребезжащему от голосов двух Ангелов.
- Ты прав, это достаточно веский повод, только меня ты забыл спросить, хочу ли я тебя видеть. Знаешь, Джомей, - Джейн, как и он, подалась вперед, и теперь расстояние между ними сократилось до катастрофически минимального. Воздух накалился, нагрелся и растаял от беснующегося чувства презрения и зарытой любви. – Мне все равно, что ты поддержал Кенсиро в глупой затее приставить мне стражу, мне абсолютно плевать, что тебе захотелось меня проведать. У меня к тебе будет одна просьба: не мешай мне делать мою работу, хорошо? И еще, - добавила она прежде чем он успел придумать что ей ответить, - не стоит рассчитывать на дружбу, которой больше нет, Джомей. Я устала тебе это повторять, и мне надоела твоя опека. Я уже взрослая девочка и сама могу позаботиться о себе.
– Я так и знал, что ты меня неправильно поймешь, - он улыбнулся. Но улыбнулся холодно, не вымученно, но мертво. От него так и веяло чужеродной силой, аурой, не свойственной знакомому Джомею. – Знаешь в чем разница между мной и тобой? Разница в том, что я умею прощать и умею слушать. Ты высокомерна, ты горделива, Джейн, - он встал с места и направился к закрытой дубовой двери. Ангел проводила его взглядом, стараясь не разразиться громким раскатистым смехом от его слов. – И мне тебя жаль.
- Можешь оставить свои жалости при себе. Мне не к чему твоя забота и твои хлопоты о моей жизни.
В ответ только угрожающе хлопнула дверь, отчего тонкое стекло задребезжало и надломлено застонало. Через секунду в комнате снова воцарилась гробовая тишина. В саду тоже все замолчало.

***
В этом городе ночь всегда зловеща, потому что убийства сопровождают ее до самой зари, ведя под руку. В скрытых районах, где по чьему-то предубеждению живут второсортные люди, не проходит и дня, чтобы кто-нибудь не пропадал без вести, чтобы не нашли уже разложившийся труп. Это карма человечества – борьба между собой за власть, которой нет по своей сути, и все их ложные представления о безнаказанности – заблуждение, утопия, которой нет места в настоящей жизни. И пока они смелы, горды и до тошноты круты, но придет время, и они получат сполна, и имя их наказанию – смерть.
Заблуждение и осознание собственного превосходства благодаря деньгам и захваченной насильно власти плотной лентой стягивает им глаза, ослепляет, и теперь они подобны маленьким незрячим котятам в огромном мире, где мы устанавливаем правила. Мы играем их жизнями, мы вершим их судьбы, но это понять им не под силу – слишком сложно, слишком страшно.
И поэтому я ненавижу эту землю, этот город и этих людей.
Осторожно ступая по сырому, впитавшему бесконечную дождевую воду асфальту, я ищу его, Выродка – свою новую жертву. Он не успеет и осознать, как отправится обратно в ад, как я проткну его своим мечом и разрушу гениальные планы ублюдка Мальбоджио, падшего ангела, левой руки Господня. Кто бы мог подумать, что все так сложится, кто бы мог подумать, что самый верный слуга предаст Хозяина ради власти.
Жажда власти – самый страшный порок, ради него все готовы убивать, предавать, лгать.
Сегодня темнее обычного, хоть на чистом небе виднелись маленькие звезды и висела луна. Пустые улицы напоминали петляющие в бесконечность лабиринты дворца шейхов и феодалов. Современность от веков прошлого отличаются лишь цифрой года. Людей ничто не изменит.
В этом городе я в первый раз, но меня уже раздражает эта серая унылая осень, которой нет ни конца, ни края, лишь безмолвное бесцветное небо, простирающееся на многие мили, обхватывая прочно землю. И сколько бы ни прошло столетий или тысячелетий, это время года никогда не перестанет быть самым мною ненавистным.
Пока Касуми не следует за мной, у меня есть время, чтобы изучить Выродка, проследить за ним и в самый удобный момент убить, уничтожить.
Еще одна моя головная боль – эти Сумеречные. И почему именно мне досталась Стража? Неужели они мне перестали доверять? Черт бы их побрал, этих Старейшин, слушают кого попало, потакают их глупым и ненужным желаниям и прихотям, разве для этого им дана власть, чтобы сковывать наши действия, приставляя охрану? И самое ужасное то, что мне приходится, черт возьми, их слушаться.
Затворником всего этого оказался Кенсиро – предатель номер один, пусть официально и не доказана его вина, но факт сей известен всем и каждому. Джомей ему поддакнул, и их сложенный авторитет быстро подействовал на Старейшин, что ж, остается гадать, зачем они это сделали, ведь видимых на то причин нет.
Cтало быть, доверие ко мне утеряно? Даже если весь город, нет, вся земля будет шуршать и шептать, я все равно услышу слабое сердцебиение Выродка, притаившегося неподалеку, спрятавшегося от света полуночных фар и далеких, не скрытых облаками звезд. Я его чувствую, словно пальцами вожу по его широкой спине - настолько ощущение его присутствия сильно, или он действительно здесь, рядом со мной и из-за угла следит за моими действиями?
Ждет подходящего момента, чтобы ударить в спину? не удивлюсь: эти твари
только на это и способны.
Ближайшие две-три мили, то есть два квартала, нет ни живой души, и лишь ночные магазины с алкоголем и киоски вселяют присутствие жизни в город. Не удивительно, что здесь людей нет - темно настолько, что дальше своего носа увидеть что-либо просто невозможно. А еще говорят, что цивилизация здесь на высшем уровне. Смешно.
Дальше начинаются узкие переулки, впитавшие чужой страх - даю голову на отсечение, что почти каждую ночь здесь происходят убийства. Даже сейчас слышны предсмертные крики жертв, даже по истечению долгого периода времени эти улицы не перестанут помнить тех, кто погребен в их недрах. Все в этом мире имеет память, и все будет помнить то, что стерто годами и дождем.
Ступаю осторожно и медленно, чтобы не упустить его, Выродка, из виду, потому что он может меня испугаться и убежать, а я хочу посмотреть на него, прикинуть, сколько уйдет на его убийство. Хочу посмотреть в глаза этому чудовищу, узнать, за что он попал в ад и почему Мальбоджио выбрал именно его - для меня это самое интересное в работе.
Только сейчас заметила, что улочки кончились, и начались задворки. Людей по-прежнему не было, как не было и машин, словно все разбежались из-за неведомо вспыхнувших острых чувств страха и желания сохранить себя и свою жизнь. Что ж, это закономерно, и это правильно.
Смрадный запах замогильной сырости заставил меня остановиться и обернуться: я так и знала, что он рядом, скорее всего, за спиной. Даже кромешная тьма не поглотила его силуэт полностью, и я смогла разглядеть этого монстра.
- Выходи, - говорю я ему, а рука уже на автомате легла на рукоять меча. Просто так привычней общаться с этими тварями, - думаю, нам есть о чем поговорить…

@музыка: Sally's song

@настроение: +1

@темы: Spawn, Написанное, Фанфикшн, Бред, AU, Ересь, Творчество

---

Цвет ванили

[люси.]

Название: Цвет ванили
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: ересь, бред, вынос мозга… бесполезная попытка написать драббл
Рейтинг: детский
Персонажи: Линали/Аллен
Предупреждение: ООСище, бредятинка, вынос мозга, относительное AU – полный набор. И опять же большая просьба не воспринимать слова песни дословно – это абстракция. Как и весь фик в целом.
Вдохновитель: Gillia «Цвет ванили», опять же абстракт-рэп.
От автора: подарок моему другу – Барсе. Барся, знаю, как тебе не хватает гета в этом фэндоме, поэтому хочу тебя обрадовать.



Я помню этот цвет ванили,
Кусая губы, что манили...
Чуть ниже, чем мои...
И мы тянулись... мы стремились...

На самом последнем этаже здания Ордена, на небольшом балкончике дышать труднее – воздух здесь разряженный, и заполнить им легкие оказывается делом невыполнимым. Но небо здесь ярче и ближе, а солнце – роднее, приветливее. Жизнь здесь кажется беззаботнее, а судьба экзорциста с вечными войнами и сражениями всего лишь страшным сном.
С высоты птичьего полета за спиной непроизвольно вырастают крылья, и путешествие по безмятежным просторам кажется притягательно-заманчивым, но таким реалистичным, что вскоре богатое воображение начинает рисовать в сознании картины и образы облаков, по которым я ступаю, ветра, что еле колышет подолы юбки, смеха, что слетает с уст…
Даже шорохи, долетающие до меня, не волнуют, оставаясь в далеком-далеком прошлом. И привкус ветра на губах заставляет щуриться. Плывущее под ногами время выстраивается в длинную цепочку и острым концом прорывает пространственную тоненькую пленку, отделяющую прошлое от будущего. Толщиной эта пленка не больше мгновения.
За короткий период полураспада поздней осени на прошлое и настоящее я успеваю дотронуться до гладкой поверхности озера с кристально чистой водой, в которой хранится твой образ, спугнуть этот объятый сиреневым туманом миг и возродить его заново из праха.
И ярко-голубое небо меркнет и прячется за грузными свинцовыми облаками, а ветер, получив свободу, злится и нагло, почти остервенело гоняет по глади озера пенистые волны, и до колик в сердце ясный твой образ где-то в вышине заставляет шептать бессвязные слова. И отражение твое гибнет, но теперь уже навсегда.
Я бы хотела стать твоей тенью, чтобы знать в безопасности ли ты, где ты, что ты делаешь...
Кажется, что-то не так... что-то плохое, что-то ужасное с тобой случилось, и поэтому мир по крупице рушится, кровавым снегом падая на землю, укрывая ее, топя в себе.


Аромат цвета ванили...
Мои глаза в твоих уловили...
И руки по карманам... ниже талии...
Ведь души таили снегов таянье...

Я тихо посмотрю и уйду, не бойся, не потревожу, не рискну тебя отвлечь от отдыха после долгой и кровопролитной борьбы. Я просто постою, хорошо? Не буду говорить, шептать, дышать и думать, лишь бы покой твой не тревожить, лишь бы не согнать пугающую тишь больничной комнаты на черт знает каком этаже Ордена.
Я просто посижу, просто подышу, согрею воздух и уйду, чтобы не гнать пугливый сон, окутавший тебя. Я просто посмотрю, как мерно вздымается твоя грудь, как скачет кривая, ядовито-зеленая на черном экране полоса. Я просто послушаю, как бьется твое сердце, как шум прибоя бьется в мутные окна, как шепчет ветер, как льется дождь.
Я просто трону гладь воды, что держит в своих узах дыханье твое тихое, родное, но нет, не бойся, не разгоню столь желанной вечерней для тебя прохлады. Покой не прогоню, не стану на твоем пути, я просто подожду, пока ты не очнешься. Я просто потерплю, пока не станет ран, я просто посмотрю, как небо плачет за окном, я просто подышу, чтоб воздух стал теплей.
Как стынет в жилах кровь, и как горит закат, как падает звезда, и гибнет осень, как незаметно дрожит земля, я расскажу, но после, после, когда пройдет мгновение цветения смерти, что крепко за тебя взялась...
Как тает на ладонях снег, как витают грезы в небесах, как меркнет мир, как тухнет свет - все расскажу, но после. А пока поспи.
Как кожа плавится, как умирает время, как возрождается душа, и как тускнеет небо, споют нам птицы, но потом, когда проснешься ты, когда стряхнешь с волос остатки сна.
Как солнце прячется за горизонт, как не хватает света, как пляшет ангел на цветке твоему сердцу в унисон, как задыхается природа по ночам, как путь вперед ищу я по твоим стопам - все это будет, все ты узнаешь, но не сейчас. Сейчас попробуй разомкнуть глаза и посмотреть на то, как тихо я стою в углу больничной комнаты.
И до предела разгоняясь, касаюсь твоих рук, лица, потом, увлекшись, покидаю этот свет. И вера в тебя, твою силу настолько велика, что, закрывая глаза, смело за тобой иду.
И хватит, не нужно больше жертв, твоей боли и моих слез, не нужно, просто хватит. Остановись. В конце концов, тропа вперед упирается в тупик.

Еще глоток аромата цвета ванили...
Небесные дали, что долго томили...
Отдали тебя... Запреты сними и оставь с ними...
Ведь я же эти мысли обмотал твоими...

Не нужно никого спасать, не нужно собою рисковать и, пальцами хватаясь за воздух, жизнь проталкивать в легкие, внутрь, чтобы оттянуть тот миг, когда корявая старуха схватит за сердце, сожмет в тисках, высосет дыхание.
Не нужно прыгать в пекло, нет, просто посиди со мной, просто дыши.
И больше нет того сухого отчаяния, перехватившего сознание, есть только усталая беспомощность, когда ты лежишь на койке, и разум мутнеет, а воздух, впитавший мои слезы, плавится, испаряется под лучами солнца...
Остановись! Не нужно больше крови, не нужно больше битв, бесконечной печали и скорби, нет, просто отдохни, а я покой твой сберегу, сохраню, в ладонях пронесу через дожди и снег, и его никто не тронет, только прошу, не надо больше боли.
- Не умирай, останься. Ты ведь дома, и мы тебя ждем.
- Прошу, нет-нет, не торопись, поспи, ты ведь устал, а я подожду.
- Я здесь постою, ладно? Не бойся, не помешаю, нет. Я просто немного о тебе позабочусь.
- Ты не против? Ты спи, отдыхай, я ведь знаю, что тебе было сложно и больно, что тебе хотелось плакать, я тебя понимаю, поэтому не помешаю. Я просто прогоню прочь холодную ночь, что в недрах своих несет тебе страдания.
- И не буду говорить, что просила тебя быть осторожнее. Не скажу, что ты меня ослушался. Нет, на этот раз все будет по-другому. Совсем чуть-чуть, но иначе.
- Сегодня я стану твои сном, твоим дыханием, твоей панацеей, я отниму твою боль, и мне все равно, будешь ты упираться или нет. Я это хочу сделать. Пришло время тебе побыть простым человеком. Пришло время отдохнуть.
И чтобы не казаться видением, я буду держать тебя за руку, я буду рядом с тобой. А завтра будет новый день и новое солнце, новые идеи и мысли, новая жизнь, чистая память, а пока я расскажу тебе о том, что было сегодня, что есть сейчас.
Сейчас ты спишь, а я сижу. Крепко держу тебя за руку, что несет в себе Чистую Силу. А за окном догорает осень, полыхает ярким пламенем ранняя зима, и вот-вот в медленном, своем первом вальсе закружатся изящные снежинки.
Сейчас, именно в этот миг я отсчитываю слабые удары твоего сильного, чистого сердца, вмещающего в себя всепоглощающую любовь ко всему миру. А где-то на нижних этажах Нии-сан в слезах объявляет о моем исчезновении.
Сейчас, в эту самую секунду я чувствую холод твоей кожи и липкий страх, затопивший меня. А над головой печально спит укутанный серебристыми облаками небесный купол, которому поют колыбельную заботливые птицы.
Сейчас, когда стрелки часов приближаются к отметке «двенадцать», я дотрагиваюсь до твоих белесых волос и тихо-тихо, чтобы не дай Бог не разбудить, плачу. А за дверью доносится ругань Канды и Лави… нет, Юу и Кролика.

В мимике буря, с чувством о мире...
Побудь со мной, в этой чудесной миле...
Приляг, обними... мы будем одни...
Ванильные листья постель постелили...

- Линали?
- С возвращением домой, Аллен…

@музыка: Каста - По голове себе постучи

@настроение: ништяк

@темы: D. Gray-man, Любимое, Избранное, Фанфикшн, song-fic, Бред, Ересь, Творчество

---

[люси.]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сумерки Богов. Фрагмент 2

[люси.]

Название: Сумерки Богов. Фрагмент 2
Автор: Кактус
Бета: нету ее, нету.
Жанр: ересь
Рейтинг: детский
Персонажи: Глория/Кирие
Предупреждение: ООС и еще раз ООС - страшная сила, фэмслэш (!!!)
От автора: да я закрою лучше рот!


Уже вторые сутки длится опоздание Неро и Глории. Задание выполнено, а их нет.
Уже вторые сутки нет известий именно от них, хотя остальные Рыцари Святого Ордена уже вернулись с миссий. Только этих двоих нет.
Уже вторые сутки подряд привычное ярко-голубое небо затянуто чернильно-синими, отливающими сталью грозовыми облаками.
Уже вторые сутки подряд Кирие сидит на ступеньках около храма и ждет возвращения Неро и Глории.
Они, вероятнее всего, просто задержались в каком-нибудь маленьком городке по дороге домой, чтобы отдохнуть после тяжелой миссии, как же иначе можно объяснить происходящее?
Кредо ничего не остается, кроме как со стороны наблюдать за тем, как с каждой минутой, проведенной в ожидании, чахнет родная сестра, как ее светло-карие глаза меркнут и тухнут, словно угольки в уставшем кострище.
— Кредо, — тихо-тихо произносит Кирие, сидя на ступеньках и уткнувшись в колени, — когда они вернутся? Неро обещал вернуться сразу после выполнения задания. Неужели, он меня обманул?
Она печально и нежно сжимает в кулачке подаренный любимым кулон и закусывает губу, чтобы не заплакать. Кредо подходит ближе и присаживается рядом с ней, приобнимает шепчет ей в ответ:
— Неро не способен на обман.
Она это, конечно же, знает, но Неро может попросту забыть обещанное.
Когда подбегает запыхавшийся стражник и что-то хрипит про раненого Рыцаря, про смерть и про охотника на демонов, внутри у Кирие все сжимается, холодеет и проваливается в пустоту, оставляя неровную бороздку разодранной души. И голос его доносится до нее с большим опозданием, перед глазами все меркнет, все расплывается, все темнеет. Слова Кредо о спокойствии и вовсе теряются где-то в глубине сознания, и потому уже непонятно как она успевает вскочить с места и рвануть в сторону резиденции Ордена.
В тот момент у нее был затравленный взгляд загнанного в угол зверька. Она на полусогнутых ногах стояла в середине зала и ждала решения Совета. Ей не верили. Не верили, что было нападение, что Неро, один из сильнейших Рыцарей, убит охотником на демонов Данте. Вся вина пала на Глорию, чудом спасшуюся от смерти. У Кирие болезненно сжалось сердце, когда она увидела эту смелую гордую женщину в таком состоянии. Былое вызывающее платье лохмотьями висело на грязном покрытом синяками теле, светлые спутанные волосы покрылись пылью. Искаженное гневом и страхом лицо выдавало всю гамму чувств, что творилась у нее в душе.
Никогда, никогда бы Кирие не подумала, что сильная и смелая Глория может оказаться настолько уязвимой. И слова «он убит» все кружили и кружили в подсознании, высасывая здравый смысл. Ей показалось, что мир сходит с ума. Нет! Неро не может оставить ее одну!
— Я же сказала, — процедила сквозь стиснутые зубы Глория, подавляя в себе огромное, просто жгучее желание плюнуть в лицо всем Старейшинам, которые не были с ними, не видели того, как охотник на демонов Данте, сын Спарды, убил, искромсал Неро, — на нас напали!
Картинка поплыла и размазалась, превратившись в светло-зеленое пятно, звуки слились и стали похожи на один гул, в котором невозможно было различить ни одного слова. Ноги подкосились, и, чтобы не упасть, Кирие прислонилась к каменной холодной стене, оформленной красивыми рельефными узорами. В груди что-то надломилось и ухнуло вниз. И она тогда не до конца понимала, что плачет.
Всего лишь на мгновение, на миг взгляды светло-голубых и карих глаз пересеклись, но потом Глория мгновенно опустила голову, чтобы не видеть беззвучно рыдающую Кирие.
Вбежавший в зал Кредо понял все.
— Она не причем. Отпустите ее и позаботьтесь. — тоном, не терпящим никаких возражений, приказал он.
— Но...
— Я неясно выразился? — он резко повернул голову в сторону заговорившего. — Она Святой Рыцарь, и мы обязаны заботиться о здоровье своих людей.
И он даже не заметил, как его сестра сползла вниз по стене и, обхватив руками колени, начала давиться немой истерией...
Лазарет оказался страшнее, чем она могла себе представить. Белые стены, белый пол, потолок, белые лица и белые улыбки. Приторный тошнотворный запах лекарств, стоны больных и редкие разговоры врачей. Трясущиеся руки и полный хаос в голове. Ощущение сюрреалистичности и собственной беспомощности.
Палата «12» и пропуск от врача. Страх. Пустота. Отчаяние. За эти две недели тело Неро так и не нашли.
Эти две недели Кирие жила как в аду, не смея даже пытаться выкарабкаться. Это, наверное, и называется «Сумерки Богов», когда всемогущий брат мог лишь смотреть со стороны, как она медленно, но верно умирает, как она загоняет себя в могилу, лишь бы встретиться с Неро.
Глория лежала на койке, бессмысленно уставившись в потолок. В палате было душно и пахло какими-то микстурами. За эти две недели она поправилась, и большинство синяков пропало, оставив желтоватые пятна. Разговаривать девушка отказывалась со всеми, считая их предателями.
И почему она согласилась принять Кирие никто не знал. Да и сама Кирие не до конца понимала, почему идет навещать совершенно незнакомого ей человека.
И когда ее взгляд упал на лежащую девушку, Кирие отметила, что волосы у Глории такого же цвета, как и у Неро.
И глаза у нее голубые-голубые, как небо. Как у Неро.
А кожа у нее гладкая, шелковая. Как у Неро.
И губы мягкие, бархатные, которые хочется целовать и целовать до крови, до потери пульса и сознания, до помутнения рассудка. Как у Неро.
У Глории сильные руки. Как у Неро.
Она похожа на него. На Неро...
Каштановые и светлые волосы спутались, дыхания сбились, а руки дрожали, и вскоре ощущение переполненности до краев неведомыми доселе чувствами накрыло их волной.
— ... Скажи, — Кирие ласково перебирает белесые волосы Глории, слушая глухие удары ее сердца, — а Неро говорил обо мне?
Конечно, неужели ты думала, что она любит тебя? Неужели ты подумала, что она способна забыть его?
Это суррогатная любовь. Не настоящая, замена. Дешевая подмена и легкая розовая на глаза дымка.
Кирие никогда не будет любить тебя, Глория.

@музыка: все то же

@настроение: фигня

@темы: Drabble, OOC, fem-slash, Devil May Cry, Фанфикшн, Mini, Творчество

---

А там - пыль...

[люси.]

Название: А там – пыль
Автор: Кактус
Рейтинг: детский
Жанр: ересь, бред, вынос мозга, абстракт
Персонажи: Сакура/Саске (именно в таком порядке), Саске/Ино (именно в таком порядке)
Предупреждение: ООС, AU, бред, вынос мозга – полный набор. Настойчиво прошу в смысл песни не вникать, ибо это очень-очень сложно, да и не нужно делать этого, честно. Бессвязные слова, предложения. Нет сюжета – нет проблем. Нет логики – нет претензий.
Вдохновитель: Розовые очки «А там – пыль», абстракт-рэп, прошу учесть сей факт.
Дисклаймер: если он узнает, что я сделала с его персонажами – прибьет.
От автора: В виду того, что Анюта ждала этого фика больше меня, я его дарю ей.
Пы.Сы. пора бы и мне написать чего-нибудь про них, да. За этот фик готов получить по лбу тапком ЛЮБОГО размера, ибо выставляю его на свой страх и риск. Бейте меня, я стойкий, я выдержу...



Ему проще прощать, мне – трудней обижаться,
Он хотел почаще, я – резче.
Строже шести утра не могу быть,
В щеку ладонь, поцелуй, в остальное он – вся моя простуженная бессонница.

Мы с тобой друзья – это закон, это святое правило знают все уже на протяжении лет, наверное, двадцати, если не больше. Правда от этой мысли становится совсем на душе горько.
Вот уже черт знает сколько лет я пытаюсь всем популярно объяснить, порой даже на пальцах, что у нас с тобой все закончилось, еще когда мы с тобой были подростками и ничего не понимали в искренних чувствах. Все то, что происходило, было больше похоже на эксперимент с моей стороны и огромную оказанную услугу с твоей. Но и эта мысль не приводит меня в восторг. В темных уголках ночных комнат я предпочитаю думать, что все-таки это «что-то» было искренним, настоящим, каким его описывают в книгах и о котором снимают столько фильмов.
Скоро я заведу блокнотик, в который буду заносить самые глупые и абсурдные предположения, почему тогда у нас ничего не получилось. Только Ино смогла ответить правильно: мы ведь друзья. В одной песочнице копались, на одних сидели уроках и слушали одну и ту же музыку. И кино смотрели одинаковое.
Мне кажется, что не будь тогда того бессмысленного глупого периода в моей жизни, половина истертых пораженных нервов сохранилась бы и до сегодняшнего дня исправно бы мне служила. Правда, в глубине прокаженной души я все же думаю, что не будь тех дней, не было бы меня.
Изрисованные тогда тетради теперь пыльными стопками гниют в сырых подвалах, некоторые все еще разносимые порывистым ветром путешествуют по просторам необъятной страны – они далеко настолько, что вернуть будет очень-очень непросто. Хотя я и не собираюсь бежать за ними: нет на это особо времени. Правда в подсознании до сих пор теплится надежда, что я все же выброшу эти проклятые шпильки и кинусь за клочками прошлого, такого далекого, розового, беззаботно-юного, окутанного золотым ореолом.

Уборщица, не выноси меня,
Это все время он хранил, он же не выдержит,
Да и я не жидкая,
Не высохну, останусь где-нибудь в кашле.

За тонким окном бушует злой ветер, беспощадно срывая с полуголых деревьев остатки осеннего наряда, кружит их в бешеном вальсе и, так же не задумываясь, бросает их на произвол Судьбы. До заката остаются считанные три минуты, до которых как рукой подать – они рядом, дышат нам в затылок.
Угрожающе висит над землей небо, словно ему вот-вот вспорет брюхо тяжелая молния, и оттуда польется дождь – кровь небес. Холод сквозит в каждом вздохе, взгляде, шепоте и шорохе – он всюду. С севера тянет сыростью. Наверное, на море шторм.
По ту сторону оконного стекла, испещренного косыми линиями промозглого дождя, протяжно воют дикие псы, повествуя о своей нелегкой жизни. Знаете, она у меня не лучше.
Ты стоишь, руками упершись о подоконник, и долго-долго вглядываешься в пустоту, что развернулась вдали. Полумертвые блики красного солнца пронизывают твое тело, отражаясь влажными пятнами в черных очах. Я бы дотронулась до твоих непослушных волос, да только боюсь, что улетит этот прозрачный, больной миг, согретый твоим горячим дыханием – так он хрупок, похож на мечту, взлелеянную бессонными ночами.

С ходу и в кошелек, с ходу и в кошелек,
И за лекарствами.
Ты ведь знаешь мои размеры, одна…
Ты же знаешь мою меру, ты…
Ты ведь делаешь для меня – меня.
Я же залезу за тобой под кровать, а там…
А там – пыль…

Разойтись получилось как-то само собой: без договоренности, без истерик и слез, без обид – просто все встало на свои места, и мы снова стали друзьями. Странно, но теперь я ненавижу это слово. Оно больше напоминает попытку прикрыть и отгородиться, чем условно обозначить бесплотные попытки завязать в тугой клубочек развеянные по воздуху чувства.
Часами бесполезно скрести ногтями по стеклу – не лучший способ убить и закопать время, но на большее меня просто не хватает, как не хватает и сил прекратить это. До сих пор не прекращает лить дождь, бешено стуча по крыше, которую вот-вот прорвет от напора.
Закоченелыми пальцами водить по стеклу, оставляя неровные следы, и дыханием потом же эти следы замазывать, растушевывая отчетливо виднеющиеся границы. Пылающим лбом прислониться к холодному окну, выпуская струями горячий из легких воздух, видя, как потеет стекло, как размазывается отражение, как капельки дождя скатываются по нему вниз, как смелые лучи пока еще не побежденного солнца пробиваются сквозь плотную броню стальных облаков. Чуть ежиться от колючих игольчатых пальцев холода, умело скользнувших под хлопковую рубашку. Улыбнуться. Просто так. Как раньше.
Со стороны наблюдать за тем, как время соскальзывает с кончика ножа и, разорвавшись напополам, легко скатывается с отсвечивающего солнце лезвия. И вспоминать. Все до мелочей, все до основания, до каждого вздоха, шепота, шороха, мысли – все. И кожей чувствовать горячие капельки растекшегося, как воск, прошлого, медленно капающего на ладонь.
Выдыхать то тепло, что осталось от тех воспоминаний, хранивших привкус твоих губ, аромат твоего тела, парфюма – прощаться с тобой навсегда, развязать атласные нити, связывающие нас, подтолкнуть вперед и отпустить. Тебя и наше прошлое, которому нет места в этой жизни, в этом сценарии. Все это было лишь ошибкой – сбоем в системе.

А простыни снова стали парусами,
Мысли всех босых – кафелем,
В стенах дыры – биноклями.
Все, все только не в голове…

В вечернем небе ангелы зажигают свои огоньки, ниспосылая нам частички своих душ, что осенней прохладой гуляли в ветре с юга. На Богом забытых островках надежды ярким огнем полыхнули ранее только сдерживаемые силой воли чувства.
И теперь, позабыв все приличия и морали, все установившиеся между нами границы, за которую переступать нельзя, я подхожу к тебе ближе, пальцами провожу по нежной коже шеи, подаюсь вперед и обнимаю тебя за плечи. Ты рядом…
Дрожь по телу становится настолько сильной, что слабеют ноги, и я почти падаю тебе на руки. Падаю и проваливаюсь в розовую дымку, окутавшую этот короткий миг весны, изящным цветком расцветшей посреди поздней голой осени. Совсем забывшись, прижимаюсь сильнее, чувствуя, как глухо бьется твое сердце, и как бешено колотится мое. И как ни крути – тебе все равно. А, плевать на это, ведь еще возможность мечтать никто не отменял.
И обжигающий, холодом обдающий поцелуй еще больше запутывает меня, загоняя глубже в лабиринт, построенный по твоему плану. И ледяные прикосновения еще сильнее пленили меня. А стальное над головой небо не уставало ронять мелкие капельки дождя, что падал и падал, скатывался со щек и волос, смешивался со слезами и потом.
И уже тот факт, что мы друзья полыхнул пламенем, и прах его исчез.

Закружилась, только седые голоса
Сидели за кружкой историй,
Позже топорами убивали нас,
Этим мы и похожи:
Любишь меня, а я – прохладу не люблю пить,

А можно я тебя отпущу по-настоящему? Можно, я все же расстанусь с тобой? B этой пустой квартире холодно, одиноко.
Может, ты отдашь мне обратно все то время, что я потратила на тебя? Или ты все забираешь безвозвратно? Одинаково бесполезно мысли соединяются в систему, направленную на удержание последних ниточек ковра, сплетенного моим богатым воображением. Ковра, на котором изображено наше будущее.
Где мы будем лежать на смятых простынях под любовно выбеленным потолком, держась за руки, шепча что-то бессвязное, ненужное и глупое – то, что отвлечет нас от той глубокой эйфории, в которой мы купаемся, поминутно погружаясь в ее недры.
Зачарованно смотрю на далекие звезды, многие из которых уже давно потухли, и удивляюсь тому, как сильно прошлое влияет на настоящее. И по темному небу плывут дымчатые рваные облака, то и дело загораживая собой томное лицо луны. Пошлю к черту приличия и правила, сожгу те брошенные слова, разорву пустоту и выкину тишь за окно. Я сгорю и восстану из пепла, как птица-феникс. Я склею заново себя и заштопаю крылья, чтобы взлететь! Я отброшу предрассудки и откину балласт, скину обязательства – я начну жить!
И даже начавшийся снег меня не остановит, и лед, покрывший тонкой корочкой землю, не удержит, и потянувший с севера холод не потушит разгоревшегося в душе огня, нет!
Взлететь, взлететь до самых небес, распахнув крылья… и в сотый раз удариться о тонкую пленку обмана. Упасть. И больно разбиться о мерзлую землю, считать упавшие на лицо снежинки, чувствовать холодные стекающие по щекам дорожки растаявшего снега. И вздрагивать от каждого удара сердца. Долго-долго вслушиваться в тишину, управу на которую не найти – она теперь моя спутница, моя подружка.

Опять, витамины просятся обратно,
Будто я доживу, будто я доживу,
Если спят, не будет рядом, ты ведь знаешь мои размеры, одна,
Ты же знаешь мою меру, ты…
Ты ведь делаешь для меня – меня,
Я же залезу за тобой под кровать, а там…
А там – пыль…

И известие о вашей скорой с Ино свадьбе не потрясло и не убило, не вонзило ножа в спину – все оказалось до дрожи естественным. Подарки, улыбки, поздравления – все как надо и даже больше. Всему было свое место и время, нужно было просто подождать и перевести сбившееся дыхание. Да, это просто.
Улыбаюсь. Делаю глубокий вдох и жмурюсь, чтобы пропустить момент вашего поцелуя – сделать это, оказывается, очень просто. Тривиально. Элементарно. Нужно просто пропустить тугими струйками холодный воздух через рот в самые легкие, чтобы ощущение горечи сбилось, и в глазах перестало щипать от соленой влаги.
В руке по-прежнему сжимаю букет алых роз – ее любимых цветов.
Когда она попросила меня стать подружкой невесты, я смогла лишь весело засмеяться и закружить ее в танце. Тогда я действительно лгала. И себе, и ей. На самом деле мне хотелось ее убить.
А потом были бесконечные походы по магазинам и покупка дурацкого платья, которое мне не идет.
Потом был девичник, на котором Ино призналась, что всю жизнь любила тебя.
А потом была бессонная ночь, в которую я выплакала все свои чертовы слезы.
А потом была ваша свадьба. Свадьба, о которой я мечтала всю жизнь: я буду в белоснежном платье с закрывающей глаза фатой, а рядом будешь стоять ты и держать меня за руку.
Наверное, это слишком много, или это невозможно. А может, я просто не заслужила такого счастья.
И недавние мечты о счастливом будущем превращаются в прах, когда ты касаешься губами ее губ, а в мощном свете неоновых ламп ослепляюще поблескивают ваши обручальные кольца – мое проклятье.

Ты же знаешь мою меру, ты…
Ты ведь делаешь для меня – меня,
Я же залезу за тобой под кровать, а там…
А там – пыль

Наверное, фата оказалась слишком непрозрачной, чтобы счастливая невеста заметила то, как напряженно смотрят друг другу в глаза ее жених и одна из подружек. Наверное, свет был слишком ярким, чтобы она увидела затаившейся в зеленых глазах подруги тоски. Наверное, счастье было слишком большим, чтобы она прочувствовала витающую в пропитанном легким ароматом весенних цветов воздухе печаль. Наверное, любовь ее была слишком сильной, чтобы она заметила, насколько холодны руки жениха, и насколько спокойно бьется его сердце, в то время как ее мечется раненой птицей, грозясь прорвать грудную клетку и взмыть на свободу.

Знай же, прошлое, что я отпущу тебя. Я распахну окно и выпущу тебя на волю. Я распотрошу все сковывающие тебя цепи и
выброшу. Ты мне больше не нужно, прошлое. Я начну бой с тобой, со своей собственной тенью.

@музыка: ересь

@настроение: у меня температу-ура!

@темы: Написанное, drama, Наруто, Фанфикшн, het, Творчество

---

Лепестки сакуры

[люси.]

Название: Лепестки сакуры
Автор: Кактус
Бета: убилсо
Жанр: ересь, бред, сонгфик, вынос мозга, абстракт
Рейтинг: детский
Персонажи: ОС/Хината.
Предупреждения: автор настоятельно рекомендует в смысл песни не вникать, так же не пытаться в прямом смысле понимать сам фик – это бесполезно, ибо он сам запутался в том, что же написал. POV обоих персонажей, ООСище страшное, ОС, AU – полный набор ^__^
Песня и вдохновитель: Розовые очки «Лепестки сакуры» - абстракт-рэп, прошу учесть сей факт
От автора: вы уверены, что будете это читать? Да? Ну тогда хоть мнение напишите свое. Буду премного благодарна.



Короткий период года открывался как моргание его магнитных глаз...
И они не могли снова закрыться...
Шторы его ладоней озадачены штормовым предупреждением,
Что вся жизнь окажется такой же плоской и линейной...

Эта осень, этот город, эти улицы, серые бульвары и лица, бесцветные улыбки, бессмысленные фразы. Зачем я снова вернулся?
Кишат, спешат, влюбляются, ревнуют и над этим всем потом же смеются.
Бегут, убегают, спотыкаются, падают и снова бегут, снова убегают, снова спотыкаются — замкнутый круг.
Огромные толпы людей со своими мелкими ничего не значащими проблемами и заботами. Ложными иллюзиями. Ошибочными суждениями. Узким кругозором и ограниченной высотой полета.
Эта осень, этот город, эти странные мысли ни о чем и глупая привычка идти вперед. Зачем я снова вернулся?
Болезненно-желтые маски, кое-где уже надтреснувшие, кое-где уже истертые, полубезумные мысли, изредка проскальзывающие в бесконечном потоке заштампованных чувств. И снова эта осень.
Она что-то хочет от них, от меня.

Вагон набитый битком уставшими спинами
И их разговорами, словно резиновыми,
Захватившими воздух,
Сдавленный чем-то грустным, чем-то серьезным...

Мысли за мыслями, чувства за чувствами, они все бегут вперед, подгоняемые нехваткой времени, потом теряются, по пути сливаясь в один бессмысленный поток. Каждое предыдущее лицо похоже на последующее, и уставшие слова все прозрачнее и прозрачнее.
Зачем я сюда пришел? Что я здесь забыл?
И чувство чужого присутствия, ощущение незнакомого тепла, запаха, сердцебиения — осязаемо.
Эта осень что-то хочет от меня.
Оглядываюсь — пустота. Смотрю по сторонам — темно. Поднимаю взгляд...

Но тут он увидел маленький остров
Кислорода — она стояла чуть сбоку, так просто
Читала о чем-то, а вокруг нее контур словно
Свой мир вне лиц пропитых и сонных...

Среди высоких зеркальных небоскребов, пыльных бесконечных дорог, остервенелых автомобилей и неестественно ярких улыбок — она. Прислонившись к стене, буравя бесконечность испытующим взглядом усталых фиалковых глаз, отчужденная среди своей компании, выпавшая из привычной реальности.
Будто по интуиции отрывается от созерцания бессмысленной утренней жизни осеннего города и переводит свой взгляд на меня. Вздрагивает и снова отворачивается.
Твоя книга прочитана. Теперь мы неделимы, теперь ты со мной навечно. И все из-за того света, что ты прячешь, маскируешь из-за обыкновенного страха перед безликой массой своих же собственных друзей. Мне нужен твой свет. Мне нужны твои мысли.

Не давая пройти внутрь чужим словам,
Сдавливал их, держа за рукава...
Что ему захотелось проникнуть туда хоть на миг,
И он заглянул в ее книгу...

Багровый закат, бушующий посреди дня, красное от крови солнца море, безмолвно оплакивающее невыносимую пустоту со всеми страхами, что оно несет в своем чреве. И очертания на горизонте полуголых деревьев, бесстыже обнажившихся под приказом этой осени.
В короткие мгновения под ногами прошлая растаявшая жизнь со всеми страхами и со всей безнадежностью скользит быстротечными рваными кадрами, будто из старого немого кино.
Где нет людей, где нет бесконечной беготни, где теплый ленивый ветерок нехотя гуляет по просторам, изредка дотрагиваясь кончиками пальцев до верхушек многолетних деревьев и покрытых белоснежным снегом макушек высоких гор.
Где печальные аккорды гитары сливаются с небывалой розовой тишиной и, сплетаясь в один неделимый звук, разливаются по воздуху, проникают внутрь сквозь поры чувствительной кожи.
Где усталое блекло-голубое небо нависает в полудреме над землей, и появляется безумная мечта его обнять. И ты его обнимаешь.

Стыли щеки, от ослепительного солнца страниц ее романа...
Он хотел в капкан лучей, садов сакуры , в платья фей...
На груди фейерверки в ракурсе прижатых спин людей талых...
Не грубить им... исчезнуть... это все что осталось...

Пряча улыбку, натягивать привычную маску, закрывая глаза, вымученно подавлять свои желания. Бросить прощальный взгляд в сторону того, кто разглядел твое лицо, твои мир, кто прочел твою книгу.
Он тот, с кем теперь ты неразрывно связана прочными стальными цепями. Он стоит неподалеку, он смотрит на тебя, он ждет тебя.
Неумолимо медленно течет время, немыслимо громко трещит по швам уверенность. Быстро, очень быстро сменяется настороженная скрытость на немой вопрос: «Ты за мной?»
Стремительно проносятся вдоль обрывки воспоминаний, фрагменты из жизни, чем-то схожие с немым черно-белым кино прошлого тысячелетия.
«... Сериальный бог каждый день перебирает тысячи дорогих бирок и вживляет их в свое тело, рассматривает мир через розовые очки... А кто-то в это время воет на разбитые фонари... Сексуально-развращенный мир, пропитанный дешевыми запахами в дорогих флаконах, старое доброе ультранасилие, пошлый никчемный быт, грубая социальная сфера с модными вставками. И на фоне этого — чувство, одно лишь на континенте, обреченное этим миром... Обреченное ли?»

Лепестки сакуры текли из книги в приятной обложке:
Там стояли апрельские дни, настороженно...
Только не спугни цветения миг... и ты столь легко и тихо
Остаешься в странице, словно это дневник...

Закрытые глаза, усталая на устах улыбка, без которой солнце прячется за тучи, обессилено опущенные руки, сжатые в кулак хрупкие ладони и последнее прошептанное: «Я тебя ждала».
Осторожные шаги по краю тонкого лезвия и беспощадный ветер в спину, манящая под ногами бездна, море и покой. Дурманящий лиловый аромат лепестков цветущей сакуры, и всего лишь один шаг, отделяющий от бесконечного неба, солнца и запаха весны.
И весь мир, существовавший до этих трех взглядов и мучительно-долгих вздохов, терял всю значимость. Полупрозрачная ночь, завернутая в звездное небо, плотным одеялом прикрыла стоящих напротив совершенно незнакомых друг другу людей. Хватаясь тонкими пальцами за края ускользающего, словно легкомысленная на ласковом летнем ветру бабочка, мгновения, в безумном желании убежать от всеобщего внимания, от двузначных взглядов, из-за которых щеки пылают яростным огнем смущения, податься чуть вперед, но так, чтобы не было сомнений в том, что она не улетит, не вспорхнет прекрасными крыльями и не умчится к себе.
В бесполезной попытке тебя остановить, я проигрываю этой ночи, безлунному небу и странному чувству, будто знаю тебя, будто видела где-то, возможно, во сне или грезах я уже была с тобой, уже держала тебя за руку...
Робко опускаю взгляд, залившись румянцем, лепечу что-то вроде извинения, отступаю, назад, к прошлому... где нет тебя.

Кому-то когда-то жал руки, хотел кого-то винить,
Теперь — нет, словно и ты вне лет...
Край скупой пустоты внемлет,
Но где окажешься ты, если у тебя есть лишь
Пятнадцать минут на мечты?.. Шум и тишь лепестков летящих все выше,
Где другой край красоты, наконец, тебя услышал...

В полуденной тиши глубины центрального городского парка, в тени раскидистых мощных столетних кленов, спрятанный густой кроной прекрасных деревьев от палящих лучей кроваво-красного солнца, нещадно жалящих открытую кожу, я видел тебя. Легкой танцующей походкой ты выходила из здания, окутанная девственно-чистым саваном, словно наивный ребенок опускала глаза и смущенно улыбалась, подставляя нежное лицо, светящееся изнутри.
И посреди волочащихся тел, сдавленных заботами, посреди скудных чувств, загнанных в клетки надежд и желаний — ты. Застенчивая, робкая, словно первый распустившийся весной цветок, вселяющая надежду.
И почему ты мне так важна? Почему мне не хочется тебя отпускать? Почему, почему я не могу подойти?
...Что я здесь делаю?
Просто смотрю тебе вслед и лишь на уровне осязания чувствую еле уловимый аромат распустившихся лепестков сакуры, хоть на дворе и бабье лето. Беззастенчиво пробираюсь к тебе, расталкивая незнакомых мне людей, в паре шагов останавливаюсь, понимая, что глупо выгляжу. Ну же, обернись, прошу, увидь меня.
Растерянный и смущенный взгляд в мою сторону, робкая, неуверенная, но до моего безумства нежная улыбка, красота которой затмевает ослепляющее солнце на фоне синего неба. Знаешь ли ты, сколько света несешь в себе? Знаешь ли ты, что жить я без тебя не могу?
Знакомо ли тебе то чувство прочной взаимосвязи, когда кожей чувствуешь чужое дыхание, сердцебиение? Видишь ли ты меня? Не боишься ли?
Короткие две фразы, произнесенные дрожащим голосом, и желание убежать с тобой в твой полный света мир.
Неужели ты чувствуешь то же, что и я? Неужели я не одинок в своем чувстве? Неужели ты со мной?

Символы весны окутывали деревья светомузыкой,
То розовой, то бордовой...
Дорогой клуб растекался свинцовой пеной прибоя...
Рискованный бодиарт рисует раскованно,
Цветение нежных пешеходов
Опасно для кожи его зрачков...

Гомон и шум кругом, режущий глаза неоновый свет, полуголые девицы, бесстыже танцующие в клетках, полупьяные люди, глупые разговоры, мысли, низкие, первобытные желания — едкий для легких дым, разлагающее сознание безумие. Смех — пустой и бессмысленный — повсюду.
И твой до боли в сердце родной аромат.
Знакомый влажный блеск фиалковых глаз, и все летит к чертям, все исчезает, все меркнет, все теряется…
И где-то тебя зовут, а меня потеряли. И где-то визжит озверевшая музыка. И где-то пропадает мир. Где-то умирают люди, стынет в жилах кровь, и города захлебываются собственным развратом, а умирающие от жажды птицы уж более не залетают в эти края, мы стоим друг напротив друга, мы смотрим друг другу в глаза и чувствуем себя последними потомками Адама и Евы, зачинщиками снега и дождя – мы боги.
Пока вульгарные девицы извиваются, танцуя, свет твой очищает весь смрад, что поселился в их душах – ты прекрасна в девственной чистоте своих помыслов.
… Замереть и не шевелиться, нет, убежать и скрыться от тебя, твоего взгляда, сканирующего, изучающего насквозь. Что нужно тебе от меня?
Наскоро брошенные слова извинения, торопливые шаги, переменный стук каблучков о гладкий пол, размывающийся постепенно клуб, стушевывающийся мир, неясный за спиной голос брата, смазанный ответ на нормальный вопрос: «Ты куда?»

Его покидали рекламы в вагоне
Метро трепетно-ярко... В радужной коме
Встречал город — поклонник симптомов
Цветущих витрин, прянущих хором -
Напуганный сторонник времен года...

Была ли эта встреча случайной? Бывают ли случайности?
Хочу ли я знать ответ на этот вопрос?
Забытые когда-то давно мечты о прекрасном чувстве, о светлом будущем вновь полыхнули яркими островками, когда лицо твое озарила улыбка. Неужели я так много значу для тебя? Я видела, как ты искал выхода из толпы, как ты бежал от ночи, как одиночество протягивало корявые руки к тебе, в надежде задушить в своих липких объятьях, неужели ты ищешь ответ у меня?
И уж больше не свистит ветер, не льет дождь, не гримасничает стоящий на углу мим, не дышит город, не течет время – все остановилось ради этого момента, ради этого мига умирают звезды и возрождаются планеты, ради этих трех секунд нашего короткого свидания мир разрывается на части, россыпью драгоценной пыли разлетаясь по воздуху.
Но… возможно ли такое?

Но там все тот же беспокойно-серый говор
Антенн по нотам, в спорах и криках,
Где тонут тихо яркие пряди волокон -
Люди в зашторенных коконах молкнут,
Трезвея в странных окопках, развеет для многих
Лишь парк лепестки розовых вздохов
Потерянных в стеклянно-папирусных стопках...

Идеальный, взлелеянный нами мир.
Растянувшееся до бесконечности чернильно-синее небо.
Прохлада наполненного морем воздуха. Чернота южной ночи. Блеск слабых звезд – спутниц нас, этого вечера и этого мира. И за пределами этой реальности жизни больше нет, потому что там нет нас.
Седеющий за окном дождь уносит в преисподнюю с собой прах прошлой жизни, одиночества и мира без тебя. Страх перед пустошью уничтожается так же быстро, как когда-то и появился в моей жизни.
Сиреневый туман ровно ложится на остывшую за ночь землю в ожидании прекрасного багряного рассвета. Вдали, на самом горизонте – тоненькой белесой полоске – рассеивается тьма, уступая место возрождающемуся солнцу.
Шелест листьев, переменно тонущий в шепоте дождя. И этот мир наш. Целиком.

Жалко кричал капюшон, спадая, показывал он
Головы небоскребов, вечерних реклам ...
Помятые волосы, пьяные... под утро возвращались домой.

Нежные прикосновения прохладных пальцев к пылающей щеке. Неровное горячее дыхание на тонкой коже. Застенчивая улыбка, излучающие тепло светлые глаза, нежный у уха голос…
Бесконечный для нас миг, укрытый теплой осенью, бесконечное над головой небо. Бессмертие и покой – наша жизнь.

@музыка: Каста - Наши люди

@настроение: нормально. пойдет

@темы: Написанное, OOC, drama, Наруто, Фанфикшн, het, song-fic, AU, Творчество

---

Простые истины

[люси.]

Автор: Кактус
Бета: Tanyka-san (моя красавица и любимица)
Название: Простые истины.
Жанр: бред, ересь.
Персонажи: Ино-чан, Дейдара-семпай, Наруто, Неджи - в этой главе
Пейринг: ТенТен/Неджи (только намек)
Предупреждения: AU, POV Ино, ООС, розово-оранжевые сопли-слюни, употребление слэнговых выражений, ненорматив не прописан, но имеется ввиду.
Статус: закончен.
Размещение: нет и еще раз нет.
От автора: бредятинка. Моя палатка в лечебнице Св. Мунго меня таки дождалась! Я полетел туда.
Дисклеймер: Кишимото Масаши

1 глава

«Вождение в пьяном виде жестоко карается законом», — думала девушка, сидя в обезьяннике, в компании шестерых не очень молодых, не очень дружелюбных, не очень симпатичных, не очень мужчин...да что там врать: не очень людей, бросающих на нее наглые и многообещающие взгляды: короткая юбка делает свое дело, пусть и не вовремя.
Вот-вот должен был приехать Шика, что очень ее удивило (она ожидала, что он просто пошлет), и забрать домой, а точнее, в ее новый дом.
— Эй, красотка, — окликнул Ино один из этих недочеловеков, — может, познакомимся? — его приятели дружно заржали.
— Неужели девушка с таким лицом, как у меня, захочет знакомиться с таким, как ты?
Смех мигом рассеялся, что привело ее в полнейший восторг.
Наконец, показался и ее друг, почти что в подштаниках, потому что была уже глубокая ночь. Весь вид его говорил о том, что она просто оторвала его от кровати и заставила ехать за ней на другой конец города, заплатить залог (ее деньги улетучивались со скоростью света), потом и отвезти домой, что делом для него было невыполнимым.
-Шика! — Ино бросилась к нему на шею, а парень очень заразительно зевнул, убирая ее руки. — Что бы я без тебя делала!
— Торчала бы в компании шестерых бабуинов.
Шикамару обреченно вздохнул, проклял тот день, когда познакомился с этой сумасшедшей, открыл дверцу автомобиля и увез ее из этого гнусного места. Ино, все-таки очень проблематичная девица, не смотря на добрый нрав.
На минуту ей даже показалось, что он не приедет вовсе, но это же Шика...куда бы он делся?
— Шика, — взмолилась Ино, — ты чего такой грустный?
— Яманако, — он с совершенно серьезным выражением лица повернулся к ней, — еще одна подобная выходка — сама будешь решать свои проблемы.
Ино виновато улыбнулась, обезоруживая своего друга, парень шумно выдохнул и покачал головой.

2.
Ночной Чикаго — вещь незабываемая, фееричная, призрачно-прекрасная.... Город-легенда, родина бесстрашных гангстеров, не менее мужественных сыщиков, соблазнительных танцовщиц из дешевых кабаре и пабов. В каждом уголке и квартале витает еле уловимый аромат 30-х годов прошлого столетия, пусть и застроен высотками и прочей ерундой.
Сакура, главный риэлтор одной крупной компании, нашла для Ино отличную квартирку, почти задаром, пусть Шикамару и говорил, что бесплатный сыр только в мышеловке, но кто станет слушать ближнего, когда есть возможность сэкономить на таких покупках? Именно: кто угодно, только не Яманако — самая что ни на есть настоящая транжира, у которой есть новая сумочка, но нет даже элементарных продуктов питания.
Девушка устало рухнула на огромную двуспальную кровать, мысленно поблагодарив Бога и Сакуру за это чудное местечко. Сон настиг ее быстро, словно притаившийся хищник ничего не подозревающую жертву. Не успела Ино закончит формулировку своей мысли, как провалилась в царство снов, уносимая в бескрайние просторы так любимыми Шикамару облаками.
— Эй, просыпайся! Просыпайся!
Кто-то настойчиво тряс Ино за плечи, возвращая из прекрасного мира света обратно на землю. Ее светловолосая голова моталась из стороны в сторону, но просыпаться девушка не собиралась. Тогда, этот некто виновато поджал губу и со всего размаха влепил ей пощечину, чтобы разбудить.
— Что? Что? — Ино открыла глаз и...-АААА!!!
Отчаянный крик ужаса прорвал ночную тишину, Яманако рефлекторно вжалась в спинку кровати, натянув одеяло на голову. Страшно...очень...кто она?
Полупрозрачная девушка, светящаяся непонятным светом, сидела на кровати, ладонями зажав уши и морща носик.
— Чего так орешь? Можно подумать, призрака увидела...ой. — незнакомка попыталась стянуть одеяло с ошарашенной и испуганной Яманако, что-то бредившей по поводу галлюцинаций и дешевого портвейна. Девушка покачала головой, мол, сумасшедшая и с силой дернула на себя ткань. Блондинке пришлось еще один раз посмотреть на чудовище и снова закричать от ужаса, потому что...
Призрак? Может. Прозрачная девушка с горящими карими глазами и необыкновенными волосами, цвета топленого шоколада. Она тихонько хихикала, прикрывая рот молочно-жемчужной прозрачной ладонью, источая свет, потусторонний, но теплый и приятный.
— К..кто ты? — взмолилась Ино, закрывая глаза.
— Призрак, неужели не поняла? — гостья встала с места и повисла в воздухе, словно подвешенная невидимыми тросами. — Ты в моей квартире теперь живешь...эх, — она грустно вздохнула, и эхо от ее хрустального голоска разлетелось по пустым комнатам, разбавляя атмосферу жизнью...пусть и потусторонней.
Глюки? Да, скорее всего, это просто побочный эффект от дешевого питья, черт, кто просил так напиваться? Что делать? Снова уснуть? Чертовщина какая-то...
— К...как тебя зовут....призрак? — она говорила очень осторожно, тщательно взвешивая каждое слово, боясь разозлить демона.
— ТенТен, — она загадочно, но очень дружелюбно улыбнулась, пытаясь показать, что полностью безопасна, — ты ведь Ино, не правда ли?
Яманако закивала головой в знак согласия.
— М...мне съезжать? Ты только скажи...
— Нет, не нужно... — ТенТен снова села на краешек кровати, ладонью провела по смятым простыням, как-то грустно улыбаясь. — У меня к тебе одна просьба, если ты не против.
Призрак просит об одолжении? Бред. Какой же бред. У Яманако был один способ прийти в нормальное состояние: она подняла руку и влепила себе такую затрещину, что даже ТенТен покрутила пальцем у виска.
— С ума сошла? — Яманако потирала дважды ушибленную щеку, обреченно вздыхая.
— Нет, — огрызнулась Ино, — просто...это как-то нереально...призраки...Боже, я сошла с ума!
— Нет, все как раз нормально, — с материнской нежностью в голосе проговорила девушка-призрак, — так ты поможешь мне?
— Эээээ, да...
— Отлично, — ТенТен заговорщически подмигнула, присаживаясь ближе к помешанной блондинке, — я жила здесь со своим женихом, и это было прекрасное время, — она мечтательно закатила глаза, словно ощущая его присутствие, — но, понимаешь, я умерла два года назад...
Шок. Бред. Как такое возможно?
— Да, — поспешно закивала Ино, — понимаю.
Хотя она ничего не понимала. Ровным счетом. Словно с ней разговаривали на корейском.
— Он жив, но, знаешь, ему трудно как-то. Я переживаю за него, я ведь люблю его.
— А что от меня требуется?
— Помоги ему: расскажи, что я недовольна его поведением, пусть он перестанет убиваться от горя и снова начнет жить, я не хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым, я хочу, чтобы он ЖИЛ, понимаешь? Нет его вины в том, что я ушла...вообще ничьей вины в этом нет!
Первая мысль: «Я—то тут причем? В чем я провинилась?»
— Хорошо, я постараюсь ему помочь, — Яманако, словно душевнобольная, начала что-то бормотать — то ли молитву, то ли отворот от порчи.
— Он далеко, — ТенТен снова грустно вздохнула, ностальгия накрыла ее волной, топя в воспоминаниях. — Знаешь, мы любили...любим море. Оно такое прекрасное, такое близкое и одновременно далекое.
— А, как его хотя бы зовут? — Ино в конец убедилась, что сошла с ума.

3.
— Хьюга Неджи...Хьюга Неджи, — Шикамару что-то набирал на компьютере, пытаясь взломать секретные коды базы данных. — О, мы нашли десять тысяч Хьюг Неджи. Кого выбираешь? — он бросил насмешливый взгляд в сторону Яманако.
— Так, — блондинка потерла руки, — он должен быть не старше двадцати восьми лет.
— И почему же? — бровь Шикамару поползла вверх.
— Потому что ей на вид можно дать всего лишь лет двадцать пять, если не меньше. Потом, убери всех некрасивых.
— Это еще почему? — теперь он точно убедился, что Яманако сумасшедшая.
— Потому что она красивая, он тоже должен быть красивым! — она широко улыбнулась.
— Железная логика, — он обреченно покачал головой.
— Не логика, а интуиция! — она подняла вверх указательный палец.
Из соседней комнаты сначала показался двухметровый живот Темари, а потом и сама девушка, немного поправившаяся за последнее время.
«Ну, точно не хочу беременеть», — пронеслось в голове Ино.
— О, Боже Чеджи, прежде чем угробить бедного пациента, подумай — она разговаривала по телефону, забавно строя рожицы Ино и Шикамару, — действительно ему нужно шесть литров, а не миллилитров инсулина? Вот так-то лучше. — она слабо улыбнулась. — Подумать страшно, скольких они укокошат, если я не буду проверять!
Она положила на журнальный столик, возле открытого ноутбука, на котором работал Шикамару, большой шоколадный торт и ушла обратно на кухню, напевая незамысловатую детскую песенку и хитро щуря свои необыкновенные глубокие аквамариновые глаза.
— Огого, — Ино придвинулась ближе к другу, явно чем-то недовольному: эти две сумасшедшие женщины сведут его с ума в ближайшие сроки, — Шика, — она приблизилась к нему, — а Темари знает, что если ты это съешь, у тебя отвалятся ноги? — прошептала девушка. В ответ он коротко кивнул, устало вздыхая. — Оу, — она хихикнула в кулачок, — так ты не сказал ей еще, что диабетик?
— Нет. — он откинулся на спинку мягкого дивана. — Но она знает, поэтому всеми силами пытается вытащить из меня признание.
Ино почесала затылок: как они умудрились пожениться? Таких противоположностей днем с огнем не сыщешь, а тут они сами решили соединиться...наверное, это одна из загадок Вселенной — их любовь.
— Что там с нашим Хьюгой?
— Так-так, — Шикамару что-то набрал на компьютере, и светящийся экран показал всю необходимую информацию, — круг подозреваемых сузился до тысячи...
Ино сдвинула брови: слишком много, нужно что-то придумать...но что?
...он далеко...
— Шика, а кто дальше всех живет?
— Хьюга Неджи, двадцать шесть лет. Остров Крит.
— О, — она кивнула, как знаток дела, а потом легкий румянец залил бледные щеки, — хм, Шика, — она осторожно дотронулась до его плеча, разворачивая к себе лицом, — а где находится остров Крит?
— В Греции, Яманако, сколько можно повторять, чтобы ты взяла учебники и хоть что-нибудь изучила.
— Ой, — она задорно хлопнула его по плечу, — брось, у нас есть дела поважнее...Шика, — она грустно вздохнула, — скажи, зачем я это делаю?
— Чтобы совесть не мучила, Ино.
Да, он прав. Как всегда. Дело за малым: найти того, кто полетел бы вместе с ней на остров Крит, чтобы выполнить долг перед ТенТен и своей совестью, но кто?
1) Шикамару...ну, если она сможет отодрать его от дивана, что маловероятно, то можно рассчитывать и на него.
2) Темари...нет, она замучает ее своими перепадами настроения, у нее характер и так не сахар, а из-за беременности она вообще обезумела.
3) Сакура...о, она останется на десерт, когда Ино вернется с путешествия на этот чертов остров, вот тогда-то Яманако устроит ей Курскую Дугу, чтобы знала, как в следующий раз продавать квартиры с призраками, просящими о том, чтобы смотаться на другой конец планеты и поговорить с абсолютно незнакомым человеком...
4) Саске Учиха, жених Сакуры...неееет, Харуно его не отпустит.
Яманако широко улыбнулась: она знает, кого взять с собой...

4.
Девушка открыла входную, уже потрепанную временем деревянную дверь, и прошла в коридор.
— ДЕЙДАРА-СЕМПАЙ!!!
В коридоре, ровно как и во всей квартире было темно настолько, что дальше кончика своего носа что-либо увидеть было невозможно. Она осторожно продвигалась по длинному узкому коридору, окутанному мраком, как...
— %*(*);№%?*)))+_*(:?*;?%*на :?(№«№%#$^*_+*^$#!HFR:O@@!!! — ее вопль разнесся по всему району, расшугав всех близ находящихся птиц. Она схватилась за ушибленную ногу, проклиная всех идиотов, которые оставляют в коридоре при выключенном свете непонятного рода пакеты с чем-то очень тяжелым и твердым.
Дейдара, сидевший в соседней комнате и что-то лепивший из глины, подскочил на месте и начал с ужасом оглядываться по сторонам, в поисках этого сапожника-маньяка: столько матов...причем таким голосом...
В комнату, слабо освещенную тусклым светом люстры, прыгая на одной ноге, ворвалась, а точнее еле дотащила себя Ино, кривляясь от острой боли. Дейдара шумно выдохнул, но потом резкому облегчению на смену пришла бешеная ярость, смешной гримасой отобразившаяся на лице.
— ПОШЛА ПРОЧЬ ИЗ МОЕГО ДОМА!!! — истошно заорал парень, бросая в нее, и целясь прямо в лоб, очень тяжелый тапок.
Еле увернувшись, Ино озадаченно почесала затылок: к чему бы такая реакция?
Парень сверлил ее взглядом, так свирепо, что по ее спине невольно пробежала мелкая холодная дрожь. Точно...она же разбила его машину всего две недели назад...как она могла об этом позабыть?!
— Ой, ну ладно вам нервничать, Дейдара-семпай...
Она улыбнулась одной из своих самых обезоруживающих улыбок, но по лицу парня можно было сказать, что данные методы ее способов примирения не действовали вообще.
— Пошла прочь из моего дома!
Ино покачала головой и медленно подошла к нему.
— Дедара-семпай...ну чего вы так нервничаете? Успокойтесь. Глубоко вдохните. Очиститесь от негативной энергии.
«Идиотка», — пронеслось в его голове, но ее спокойный и приятный голос все-таки немного остудил его пыл, и он сел на место. Да, эту сторону ее широкой души он знал, как свои пять пальцев, поэтому и нисколько не удивлялся мелким глупостям: что с них, блондинок, возьмешь...но себя он в ряды тугодумов не относил.
— И чего ты пришла?
— Эм...
И она осеклась. Что сказать? Что ее попросил призрак, бывшая хозяйка ее нынешней квартиры, о таком несуразном одолжении? Минимум, что сделает Дейдара — покрутит пальцем у виска и запихнет ее в дурку, о чем он, кстати, очень давно мечтает.
— В общем, Дейдара-семпай, я решила пригласить вас на поездку-путешествие на остров Крит, так сказать, в знак дружбы, — Дейдара фыркнул, — что ли...
Она широко улыбнулась, обнажая свои белоснежные жемчужины зубов.
Его тонкие брови подозрительно поползли вверх: Яманако приглашает его в совместное путешествие? Разве что она подговорила кого-нибудь кокнуть его на середине пути или чего-нибудь в этом роде, но никак не от чистой души.
«Вот ведь ведьма», — снова мелькнуло в его светлой голове. Ино по-щенячьи преданно быстро-быстро начала хлопать своими длинными ресничками, моля парня.
— Дейдара-семпай...ну ПОЖАЛУЙСТА!!! — взмолилась блондинка, тряся его за руку, потом пафосно схватилась за сердце, — вы единственный, с кем я могу полететь!!!
В ответ парень упрямо покачал головой, мол, иди-ка ты Яманако со своими просьбами.
— ДЕЙДАРА-СЕМПАЙ!!! — Ино уже встала на одно колено и начала реветь во весь голос, но и это не смогло проломить холодную стену, которую выставил вокруг себя ее семпай. — Я буду вам готовить! — пообещала девушка.
— Нет. — упрямо покачал головой парень. — Ты машину мою сломала. Где гарантии, что ты и самолет не взорвешь?
— Я буду вам стирать! — она сложила руки.
— Господи Боже мой, я знаю столько способов тебе ответить: нет, никогда, даже не думай, ни за что на свете, нет-нет-нет, ни в коем случае, ответ отрицательный, ответ жестоко отрицательный, нет, неаааа... и наконец мой любимый-человек, падающий с высокой скалы... внимание... нееееееееееееееет! — закончил свою долгую тираду Дейдара, а Ино еле сдержалась, чтобы не разбить какой-нибудь горшок об его светлую голову. Однако, заинтересованности в глазах он утаить не смог.
«Что ж, Ино, придется тебе действовать запрещенными методами».
Она эффектно распустила свои шикарные светлые волосы, коварно сверкнула глазками и расстегнула на блузке верхние две пуговицы. Но ответной реакции не последовало. «Он, что евнух?»
Вообще, Ино жила по нескольким правилам, которые относились исключительно к парням:
1 Любой мужчина прежде всего мужчина, значит...
2. Если он не голубой и не евнух (что вряд ли), то (см. п.3)
3. Его можно соблазнить.
4. Если его можно соблазнить, то можно и влюбить в себя.
5. Ну а кто, как не она, самая распрекрасная и расчудесная девушка в мире это сделает?
6. Ну а дальше вы сами знаете! Любовь-морковь, свой дом и куча орущих детишек. Хотя, по поводу детишек она сомневалась.
«Теперь пора преступать к тяжелой артиллерии, Ино».
— Я клянусь, что отдам вам свою машину, буду каждый день приходить к вам домой, гладить, убираться, стирать, только очень прошу, сделайте мне одолжение!!! — заныла Яманако и снова начала теребить Дейдару за рукав.
«Он идиот, если поверит».
С минуту он колебался, два противных внутренних голоса не давали ему покоя.
— Ну что ж, — он надменно вскинул подбородок и принял такой вид, будто делает ей неимоверно сложное для своего здоровья задание, — поверим тебе.
Ино громко взвизгнула и подскочила на месте, а потом и исполнила «победный танец», пока ее семпай крутил пальцем у виска. Она быстро чмокнула его в щеку и смылась из квартиры под его истошные вопли, чтобы она его больше не трогала.
Яманако на автомате набрала номер Шикамару.
— Шика, забронируй нам два места в самолете. Я нашла спутника! Как приеду — расплачусь.
— Кто-то, по-моему, уволен. — Недовольно буркнул Нара.
— Подумаешь, — махнула рукой Ино, — с кем не бывает, не проблема, так как?
— Через неделю вылетаете.
Ино расплылась в широкой улыбке и поспешила домой, чтобы, наконец, выспаться.
Уже через неделю Ино-кавай и Дейдара-семпай столкнутся с неприятностями на свои буйные головы, а пока, нужно поспать...

2 глава

За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!
© Булгаков «Мастер и Маргарита»

Я стояла в аэропорту, отсчитывая минуты до взлета, кусая губы. Дейдара-семпай должен был вот-вот приехать, что заботило меня меньше всего. Единственной моей проблемой на данный момент была моя проклятая совесть, которая каждую минуту так и кричала о том, что врать своему семпаю очень дурной поступок. Черт, кто вообще придумал совесть? И что я ему скажу, когда окажется, что на самом деле никакого дружеского путешествия нет, а я просто сошла с ума и выполняю просьбы призраков?
Через час самолет приземлится, и мы полетим прямым рейсом на остров Крит, туда, где живет жених нашей ТенТен, чтобы привести его в чувство... я точно свихнулась!
В толпе мелькнула светлая голова моего семпая, черт, а мы действительно похожи, даже очень. Нужно спросить у папы, не согрешил ли он в молодости, вдруг у меня есть брат? Вид у него не очень, как и у меня, дело ясное — шесть утра, в это время мы только засыпаем, а про пробуждение вообще можно молчать. Господи, какая чушь мне лезет в голову! Это все из-за нехватки мужского внимания!
Так, самое главное рассказать семпаю, что на самом деле у меня слетела крыша, и мы летим, так сказать, на выполнение особо важной мисси по возвращению к жизни Неджи Хьюги, и если вдруг он согласится лететь со мной, то можно сказать, что полдела уже сделано. Может, рассказать ему обо всем в воздухе, чтобы не было у него возможности убежать? Да, это самый правильный и неправильный выбор одновременно.
— Здравствуйте, Дейдара-семпай, как ваше настроение? — я весело поприветствовала его, надеясь хоть на чудо.
— Отвратительно, — буркнул он. Блин, у него очень плохое настроение. Это очень плохо, я бы сказала, даже ужасно.
Ох, чует моя печенка, изрядно избитая алкоголем и судьбой, что я еще долго буду выслушивать его пафосные речи, что-то вроде «Яманако, я вот тебе такую услугу оказываю, а ты...» и дальше уже по накатанной дорожке, что мы проходили еще в школе... да, кстати, мы в одной школе учились, поэтому наша «любовь» берет свои корни еще с прошлого века.
— Ой, да ладно вам, Дейдара-семпай, успокойтесь и расслабьтесь. Очень скоро вы сможете вдохнуть полной грудью морской воздух. Мыслите позитивно! Надейтесь на лучшее!
— Готовьтесь к худшему, — передразнил он меня. Просто невозможный тип, честное слово! Он ни разу не посмотрел на мою короткую юбку! Этого оскорбления я не вынесу. И как он может игнорировать меня?
А теперь самое сложное — объясниться с ним. Я собрала всю свою природную наглость в кулак, послала к чертям стеснительность и просто выпустила голос совести наружу, потом вспомнила все самые ласковые слова, чтобы сточить углы и не испугать семпая... поехали:
— Дейдара-семпай, можно с вами поговорить? — я очень осторожно дотронулась до его плеча.
— Валяй, — бросил он небрежно. Он что, меня боится?
— В общем, Дейдара-семпай, я вынуждена признаться что... — я снова запнулась, — что это не дружеское путешествие! — выпалила я, как когда-то в старые добрые времена, когда мама находила мой дневник где-то под кроватью, и мне приходилось ей все подробно объяснять.
Странно, но это его, видимо, не очень-то и удивило. Похоже, он догадывался, что я обманываю.
— Я это уже знаю. Что дальше?
-Хм, дело в том, что в моей новой квартире когда-то жила супружеская пара, но невеста умерла два года назад, а ее дух все еще живет там, вот она меня и попросила, чтобы я смоталась на остров Крит, нашла ее мужа, сказала ему, что ей не нравится его поведение, тем самым вернула его к нормальной жизни, а заодно и заставила замолчать свою совесть.
Я остановилась, переводя дух. Все-таки говорить правду — дело сложное и неприятное, как бы там потом не было спокойно на душе.
Он несколько секунд молча на меня смотрел, видимо, переваривая услышанное, а потом...закатился таким истеричным смехом, что я просто оглохла. Нет, просто невыносимый! Можно подумать, я что-то смешное сказала!
Наконец, спустя примерно десять минут, Дейдара-семпай пришел в себя.
— Ты просто идиотка, Яманако! — выдавил он из себя, разразившись новым приступом смеха. — Подумать только, призрак... — он тыльной стороной ладони вытер слезы.
Хамло, черт бы его побрал, неужели все так запущено? Неужели я действительно сказала такую чушь, что он уже десять минут не может прийти в себя?
— Дейдара-семпай, я ведь серьезно.
Он резко прекратил смеяться и с очень серьезным выражением лица уставился на меня.
— Яманако, ты свихнулась. То есть ты использовала меня?
О, как же сильно он себя любит, мой семпай, я просто в шоке!
— Нет, Дейдара-семпай, но я же вам обещала новую машину, — завопила я. Как хорошо, что здесь моя совесть-то и заткнулась, а то пришлось бы говорить правду и все такое, что затянуло бы время.
— А еще гладить, мыть и убираться. Я очень хорошо помню то, что ты мне обещала, главное, чтобы ты этого не забывала, — я поневоле закатила глаза.
— Не волнуйтесь, Дейдара-семпай, ни в жизнь! Я ни за что не брошу вас!
А все-таки он не поверил мне...

***

Итак, в сотый раз поблагодарив Бога и Шикамару, попросив дьявола забрать к себе Харуно, я вышла из здания аэропорта. Черт бы побрал семпая, почему он так меня ненавидит, что даже багаж не забрал, а заставил меня, такую красивую и расчудесную девушку тащить это стокилограммовое чудо на своих хрупких плечах? О, Аматэрасу, что за человек, этот Дейдара.
— Яманако, — он подошел ближе и с огромной порцией злорадства в голосе спросил, — ты чего так медленно?
В ответ я отвернулась, что-то пробурчав (ну, как «что-то»...маты, маты и, конечно же, маты...эй, не смотрите на меня так, этому я научилась у Темари, между прочим).
Этот самый остров Крит встретил нас не очень дружелюбно: тучи, серое небо и прочая ерунда. Нет, только подумайте, круглый год в Греции тепло, но стоило мне приехать — и держите результат: отстоище.
Забрав взятую в аренду машину, мы с семпаем поехали в ближайший отель, который нашел нам Шикамару (отдельное ему за это спасибо).
Он молчал. Черт его дери, почему он молчит? Дейдара-семпай, не молчите, скажите хоть что-нибудь, очень прошу...
Видимо, день сегодня не мой, потому что всю дорогу он не проронил ни слова, как партизан, я даже, как вполне воспитанная девушка, несколько раз пыталась начать разговор, но он почему-то фыркал и отворачивался. Ха, тоже мне важная цыпа.
Пришлось затормозить около одного из магазинов, потому что есть хотелось страшно.
— И купите мне пачку сигарет, — бросила я выходившему из машины семпаю.
Странное дело — я ведь даже и не знаю где именно живет этот Хьюга, только то, что он любит море. Может он живет на берегу в лочужке, как отшельник?
Или улетел куда подальше, а информация устаревшая? Или же я просто чего-то не понимаю?
— Держи, — Дейдара-семпай протянул мне... пачку «Петр I». Он еще и жмот, вай, как мне повезло со спутником, просто сама себе завидую!
— «Петр I», — я пафосно вытянула вперед руку и громко заговорила, — пробей окно в своих легких!
— Фу, — раздался голос семпая у самого моего уха, — плагиат, Яманако, я это где-то уже слышал.
В ответ мне оставалось только промычать что-то невнятное. Какой же он мстительной на редкость оказался сволочью! Даже меня переплюнул. Ужас, народ, видимо, мне придется туговато.
— А ведь мы могли бы мне помочь! — буркнула я, толкая дверь отеля, которого нам нашел Шикамару. Да, отель оказался не очень, похоже, моему другу было просто лень подыскать чего-нибудь стоящего.
Я пару раз стукнула по маленькой кнопочке, чтобы вызвать менеджера или хотя бы швейцара. Через пару минут к нам подбежал молодой паренек, с виду лет девятнадцати, если не меньше.
— Слушаю вас, дамы, — о мой Бог...я поспешно засунула кулак в рот, чтобы не разжать дико, но получилось что-то вроде мычания. Лицо семпая поменяло все оттенки от красного до зеленого. Я держалась из последних сил, потому что...не, ну додуматься же назвать его девушкой!
— Ты...ты, — прошипел семпай, сверля парня взглядом. А дальше последовала долгая тирада, из которой печатными были только запятые, — идиот, придурок, неужели не видно, что я парень?!
Швейцар покраснел и потупился, что-то промямлив в оправдание, и попросил прощения, пока блондинчик поливал его грязью. А потом паренек и вовсе смылся, видимо, от стыда.
— Что-то смешное? — прошипел семпай, грубо разворачивая меня к себе лицом.
— Нет, что вы, ничего смешного! — как можно убедительнее начала его уверять, чтобы он прекратил истерику.
— Так-то лучше, — процедил он сквозь стиснутые зубы.
Через пару минут появился главный менеджер, довольно симпатичный мужчина лет сорока. Он приветливо улыбнулся, чтобы разрядить обстановку.
— Здравствуйте, дамы.
Все, это прозвучало как приговор. Я начала дико ржать, просто умирать со смеху. Я сползла на пол и показала менеджеру больной палец, мол так держать, чувак, а он непонимающе уставился на меня, но когда перевел свой взгляд на перекошенного от злости семпая, то улыбка самолично сползла с его лица.
К слову, лексикон семпая на восемьдесят процентов состоял из грубых слов, позаимствованных у Хидана — главного метерщинника всей планеты круглой. И, поверьте мне на слово, детям до двадцати лет такое слушать не рекомендуется самим Минздравом. Семпай вопил, размахивая руками, казалось, он сейчас прибьет беднягу. Менеджер покраснел, начал извиняться, предлагать какие-то услуги, отчего покраснел семпай...
Стоп! Покраснел?! Ками-сама, какой ужас!
— Ино, я не понял, ты вообще на чьей стороне?! — он прищурился, а мне так захотелось домой.
— На стороне правды, Дейдара-семпай. На стороне правды, — выдавила я из себя сквозь приступы истерического смеха.
— Идиотка. Да вообще вы, блондинки, все идиотки и тупицы.
Я обворожительно улыбнулась, указывая на его золотистую шевелюру. Он что-то пробурчал и, выхватив связку ключей из рук менеджера, побрел наверх. А вещи все оставил мне. Вот ведь гадина!
Я, нарочно громко цокая каблуками, чтоб хотя бы на пол излить всю свою накопившуюся обиду, поднималась по лестнице, уставившись себе под ноги, проклиная семпая и весь этот свет, как наткнулась на что-то очень мягкое...
Последнее, что я запомнила — это ведро с грязной водой, мокрую тряпку и чье-то бесконечно виноватое лицо...
— Твою ж мать, вот денек выдался...

***

— ААА! — я выскочила из ванной, как ошпаренная. — Семпай, вы...вы... — у меня не было слов, — вы... [/b]бака! Противная редиска!
Он оторвал свой взгляд от газеты и непонимающе уставился на меня.
— Ты рехнулась? Мне кажется, что тебе пора менять капитана в своей голове, а то он в стельку пьян! — с явным издевательством в голосе он разглядывал меня, завернутую в полотенце. Очень короткое полотенце. Очень-очень короткое полотенце. Черт, кажется, я покраснела...
— Вы...да как вы могли использовать всю, всю горячую воду?! Чем мне, по-вашему, от помоев отмываться? — завыла я.
— Ой, правда что ли? — он, изобразив священный ужас на лице, покачал головой. — Я и не знал. Ай-яй-яй, как плохо вышло-то.
Ну все, это была последняя капля в чаше моего терпения.
— Мстительная сволочь! — крикнула я, убегая обратно в ванную. Блин, придется мыться холодной водой, но этот гад просто так не отделается.
Наконец, отмывшись от всей той дряни, что на меня вылилась, я постаралась как можно быстрее залезть под одеяло, чтобы не простудиться, ведь завтра у нас очень сложный и долгий день.
— Ино, давай в карты на раздевание, — внезапно предложил семпай, отрываясь от лицезрения телевизора, который транслировал какую-то тупую передачку.
Я невольно вскинула брови.
— Но я в одном полотенце, — как можно осторожнее и вежливее заметила я.
— Подумаешь, — хмыкнул он, — чего я там не видел?
Чего?!
Так-так, сначала яой, теперь хентай, страшно подумать, что будет дальше! И как ему не стыдно! Хотя...он ведь не знает, что я просто мастер по жульничеству, значит, у меня есть шанс, огромный шанс отомстить этому павлинчику. Что ж, поехали.
— Эх, — я обреченно вздохнула, изобразив на лице внутреннее противоречие (отдельное спасибо драмкружку и маме, которая заставляла меня туда ходить), — я согласна.
Он хищно оскалился. Ха, и еще раз Х! Посмотрим кто кого, Дейдара-семпай.
Через полчаса мой семпай, в одних трусах и носках, не выдержал и бросил карты на пол.
— Скучно с тобой, — как можно безразличнее отмахнулся он, ложась на кровать. В ответ я хмыкнула: ага, как же, неинтересно. Десять минут назад он буквально дымился от негодования.
Судя по всему, спать на потрепанном диване придется мне, что ж, потерпим, все-таки я его вытащила из квартирки, притащила сюда и теперь мучаю своим отстойным поведением, Яманако, крепись, он еще долго напоминать тебе будет это.

***

С утречка погодка не выдалась конкретно: дождь, серые тучи, ветер, да плюс ко всему море грозилось затопить весь берег и пляж. В общем, везучесть у меня по пятибалльной шкале примерно на минус двух, да, зря меня мама в честь свинины (как любит выражаться лобастая) назвала. Никогда ей такого не прощу.
Семпай мирно «похрапывал» на весь отель, не забывая что-то бормотать во сне, признаться, на несколько минут я даже увлеклась подслушиванием, а вдруг что-нибудь интересное? Но нет, все как всегда.
От нечего делать, повалилась обратно на диван и включила телевизор, что ж, мой мозг немножко помучается, наблюдая за идиотской игрой каких-то придурков какого-то дешевого второсортного сериала.
Если скурить две пачки сигарет, то можно самолично услышать, как Минздрав предупреждает о вреде курения...
— Фу, — раздался знакомый голос у самого моего уха, я аж подскочила на месте и быстро потушила сигарету, — плагиат. Я это тоже где-то слышал.
Он самодовольно хмыкнул и скрылся в ванной. Чертов придурок, он вечно меня доканывать будет? Нет, ответьте, как можно быть таким циничным и холодным, когда у твоей спутницы третий размер груди и прекрасные голубые глаза? Как? Я все больше и больше убеждаюсь в том, что он евнух или голубок.
Позавтракав, точнее, завтракал он, а я молча сверлила его взглядом: чертова диета. С садистским удовольствием он наблюдал за моей немой битвой с пирожным.
— Ха, давай, жалкое подобие на пирожное, я все равно выиграю. Ты — ничтожество! — как любит говорить мама, лучше всего уничтожить своего врага сначала морально. Вот я и сижу и уничтожаю это сборище калорий, посыпанное шоколадной крошкой.
— С ума сошла? — семпай покрутил пальцем у виска.
Можно подумать, делать ему нечего, как за моими действиями следить.
Выведав в справочной адрес женишка нашей ТенТен, мы с семпаем отправились в путь. До цели было примерно езды на час, не больше, потому как его дом находился у самого берега.
Переключая различные каналы на радио, я пыталась одновременно вести машину и отыскать хотя бы одну приличную песню.
— Стой! — закричал семпай, останавливая мою руку, пытающуюся переключить Майкла Джексона. — Оставь. Это мой любимый исполнитель!
Шок.
— Давай лучше мы послушаем классику, — предложила я.
— Нет! будем слушать Джексона.
— Кристину Агиллеру!
— Джексона!
— Бритни Спирс!
— Джексона!
— Дейдара-семпай, — я остановила машину, чтобы ненароком не наехать на встречный автомобиль, и с чистой совестью продолжить словесную перепалку, — послушайте, я и так почти на сто процентов убедилась, что вы не совсем нормальный...пожалуйста, не убивайте последние ростки надежды на то, что вы мужчина! — крикнула я. Знаю, что жестоко и неприятно, но в такие моменты я не могу сдержаться и начинаю бить в самые больные места.
Он со злобой посмотрел на меня. А потом...вкус вишни на губах, нет, не вишни, а вишневого мороженного в летний день под палящими лучами солнца...Боже, я схожу с ума.
Тело обмякло, коленки подкосились, руки дрогнули. Не в рай ли я случайно попала?
— Теперь ты убедилась, что я нормальный? — прошипел он, вытирая губы.
— Если я еще раз скажу, что вы «того», можете ударить меня, — промямлила я, приводя себя в чувство. Голова пошла кругом, а картинка начала размываться.
— С удовольствием, — хмыкнул он и снова отвернулся, продолжая разглядывать пролетающий мимо пейзаж острова Крит.
Мне понадобилось еще несколько минут, чтобы окончательно оклематься и снова завести машину.

***

Дом Неджи оказался не очень-то и новым, не очень-то и аккуратным, да и вообще на дом «это» не походило вообще, видимо, хозяину не было дела не только до своего жилища, но и до жизни своей. Я вздохнула глубже и толкнула входную дверь, и она со скрипом отворилась. Внутри оказалось все гораздо хуже, чем снаружи: отодранные пожелтевшие обои оторванными клочками висели на стенах, спертый, пропитанный резким запахом спиртного воздух заставлял жмуриться, чтобы не заплакать. Если бы не рука семпая, толкающая меня вперед, я бы убежала куда подальше, потому что видеться с хозяином мне почему-то расхотелось абсолютно...
Навстречу нам вышел молодой блондин с грустными голубыми глазами, вся его съежившаяся фигура говорила о непростой жизни.
— Здравствуйте, — я вытаскивала клешнями из себя словами, в горле застрял противны ком, не желавший проталкиваться обратно...Господи, дай мне сил выдержать этот день.
— Здравствуйте, — он подошел ближе, и только при тусклом свете одинокой лампочки я смогла разглядеть его бледное худое лицо с огромными кругами под глазами. — Вы кто?
— Я? Я Ино. Это Дейдара, мой друг, — при этих словах он громко фыркнул. Не может без этого идиотизма. — Мы пришли к Неджи Хьюге. Он живет здесь? — осторожно поинтересовалась я.
В ответ блондин коротко кивнул и указал в сторону одной из комнат.
— Как вас зовут?
— Наруто. Узумаки Наруто. Вы откуда? — он говорил негромко.
— Из Чикаго.
Он вздрогнул и остановился.
— Что вам нужно? — в его голосе просквозили стальные нотки, а в глазах запылал огонек.
— Поговорить с Хьюгой Неджи. Можно? Это очень важно...поймите...
Он с минуту молчал, принимая решение. Если бы он знал, как это важно! Если бы он мог читать мои мысли! Боже, помоги мне! Прошу!
— Проходите, — коротко ответил он, опуская голову. От радости я готова была броситься к нему в объятья.
Я указала семпаю стоять на месте, а сама вошла во внутрь.
Боже мой, ужасно...нет слов.
На старом-престаром кресле, сгорбившись, сидел молодой мужчина лет двадцати пяти, длинные спутавшиеся каштановые волосы разметались по спине, а пустой неподвижный взгляд был устремлен куда-то вдаль. В руке он держал недопитую бутылку виски.
Не плакать! Только не плакать! Ино, держи себя в руках, ты же сильная! Вспомни, что тебе говорила мама про плакс — они слабаки, ты ведь не такая, Ино. Держись.
Стиснув зубы, я подошла ближе и положила руку ему на плечо, чтобы привлечь внимание. И так мне хотелось убежать! Так мне хотелось броситься обратно, чтобы не видеть его...
Бледные впалые щеки, покрытые трехдневной щетиной, имели желтоватый оттенок, серо-стальные глаза, мертвые, практически безжизненные...Господи, не дай мне убежать, подари хоть чуточку силы...
Я зажмурилась...
Он повернулся в мою сторону, и стольких мне стоило усилий не закричать и не заплакать, потому что...жаль...жаль? Он мне никто! Мы с ним абсолютно чужие люди, но почему?
Он смотрел на меня недоуменно, не понимал, что я здесь делаю. У меня было два выхода: либо я убегаю и прячусь, а потом всю жизнь не смогу заткнуть голос совести, либо я все расскажу и выставлю себя полной идиоткой в глазах незнакомого мне мужчины. Давай, Ино, ты же сильная! Ты же непробиваемая!
— Здравствуйте, — промямлила я, садясь у его ног на колени. Он ничего не ответил. — Меня зовут Ино. Я из Чикаго. — он напрягся, но вида не подал. — Понимаете, я живу в той квартире, в которой когда-то жили вы и...
— Что вам нужно? — он резко меня одернул и презрительно прищурился. Несмотря на неопрятный вид, стан и манеры выдавали его принадлежность к аристократии. Мне стало не по себе, словно я в пятом классе получаю нагоняй от учителя.
— Послушайте, — я замялась, — дело в том, что ваша невеста, ТенТен, просила, чтобы я приехала к вам и сказала о том, что она совсем недовольна вашим поведением и настоятельно требует, чтобы вы перестали страдать и убиваться по ней и снова начали жить... — выпалила я, чувствуя, как начинаю краснеть.
Он вскинул брови.
— ТенТен? — несмело и глухо переспросил он. Я глубоко вздохнула и зажмурилась, чтобы не проронить ни слезы.
— Да. Она такая у вас красавица, она так вас любит и желает вам только счастья.
Он отвернулся.
— До свидания, — коротко бросил он. Я встала и направилась к двери. — Спасибо, — почти неслышно прошептал мужчина.
Бежать. Бежать. Бежать.

***

— Господи, Яманако, я не понимаю, зачем мы снова тащимся в тот дом? Тебе понравилось там? — Дейдара-семпай очень долго возмущался из-за того, что я буквально стянула с него одеяло и заставила ехать со мной к Неджи Хьюге.
— Это мой долг, семпай, вы все равно ничего не поймете, — отмахнулась я.
— Намекаешь на то, что я тупой? — он остановился.
— Нет, моя совесть не позволит мне назвать вас ту... глупым, в общем, — раздраженно перебила я его, подходя к тому самому дому.
На крыльце, на ступеньках сидел Наруто. Его вид мне не понравился с самого начала. Сгорбившись, он докуривал сигарету, отсутствующим взглядом провожая проезжающих велопедистов.
— Здравствуйте, Наруто, а Неджи дома? Дело в том, что мы сегодня улетаем, я пришла попрощаться с ним. — я подсела к нему.
Наруто повернулся в мою сторону и горько усмехнулся.
— Он погиб...вчера. Хотел полететь в Чикаго и разбился на дороге, — коротко ответил он и снова отвернулся.
Его слова эхом отдавали в голове. Я не знала, что сказать. Не знала, убежать мне или заплакать.
— Простите, — только и смогла выдавить из себя глупое и ненужное извинение. — Я не хотела.
Внутри все сжалось в тугой комочек, свернулось и скрутилось. Сердце пропустило удар и ухнуло куда-то вниз, глухо ударившись о ребра. Воздух застрял где-то в легких, и противный ком выдавливал непрошенные слезы, которых не хотелось совсем: как-никак тут луди, и плакать на виду у всех неприлично.
— Никто не хотел, — бросил мужчина в пустоту. — Знаете, спасибо вам.
— Э-э, за что? Я ведь...виновата...
— Нет, — он снова повернулся ко мне, а в глазах блеснули слезы. — Он улыбнулся после вашего ухода. Впервые за два года. Спасибо.
Я пару минут открывала-закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег, а потом улыбнулась, и я уверена, что в ту секунду выглядела более, чем глупо. Я выглядела отстойно. Семпай с интересом слушал наш диалог.
— И еще, — добавил Наруто, — моя жена...она вас убьет, если увидит. Она, конечно, тихая, но за брата... — он улыбнулся.
— И сколько у меня времени? — как можно беззаботнее спросила я.
— Ровно полчаса.
— ...Спасибо и вам, Наруто.
Я, схватив семпая за руку, побежала по направлению к главной дороге, чтобы поймать такси и поехать в аэропорт.

***

Родной город встретил меня приветливее острова, и на душе стало спокойно, уютно, потому что я вернулась домой. Семпай, я в этом уверена, будет еще очень долго припоминать мне о моих обещаниях (можно подумать, я собираюсь это делать!), но все равно он понимает, что ждать ему придется.
Открыв дверцу своей квартиры, я приготовилась к тому, что ТенТен швырнет в меня чем-нибудь очень тяжелым за то, что я не сберегла жизнь ее жениха...убейте меня! Не хочу!
Зайдя в коридор, я готова была отдать голову на отсечение, что слышала чей-то счастливый смех и шум прибоя...

запись создана: 21.03.2010 в 22:56

@музыка: Лойа - Гусеница

@настроение: нормально

@темы: Проза, Написанное, Наруто, Фанфикшн, Творчество

---

По первым строчкам

[люси.]

Название: По первым строчкам
Автор: Кактус преподобный
Редактор: долго смеялся, а потом убился
Жанр: ересь, драббл
Рейтинг: R (за просто так)
Предупреждение: страшный бред, навеянный недавним снегопадом, умопомешательство, и вообще, автору пора в свою палату в лечебнице Св.Мунго.
От автора: дружба? Любовь? Братство? Забота или иллюзии? Бред, все это жутчайший бред

«Слушай беззвучие, -
шепчет призрачный голос из неоткуда, —
и, возможно, таинство откроется тебе».
Shim

Тихо. Тише.
Близко. Ближе.
Низко. Ниже.
Молчи, только молчи.
С каждым шагом все дальше и дальше.
С каждым вдохом все легче и легче.
С каждым словом все выше и выше.
Мысли, взгляды, пересечения выдохов, соприкосновения теней, шепота, шороха — все так чуждо, неопознано, незнакомо, и уже не важно то, что было три бесконечности назад, и мир, что существовал до первой улыбки, тускнел, выцветал и, словно старая зажевавшаяся на бобинах лента, разрывался напополам и летел в пустоту.
По капле выжимая кислород и эфирное масло, губами ловить горячий воздух и сладковатый привкус, чувствовать нежной кожей ласковый на щеке ветер и солнечный свет.
Бронзовые брызги остывшего дождя об асфальт, яркие фрагменты картонно-желтых с коричневыми крапинками листьев, унылое небо и тонкая кривая линия, бездушно вспарывающая брюхо стальной туче. Корявые силуэты голых веток мертвых деревьев где-то на горизонте, шумный хлопотливый город, грязные ручейки по изуродованной морщинами дороге, отражающийся от только что зажегшихся фонарей свет. Холодный вечер в неизведанном районе, редеющая с каждой бесконечной минутой толпа и эта безликая осень, незаметно слившаяся воедино с густым непроницаемым туманом, теплой шалью который укрыл это небольшое пространство. Исполосанные неровными влажными дорожками витрины, по другую сторону которых застывшие разодетые манекены томными взглядами провожали в прошлое этот миг.
Липкий по спине мороз и приторный запах прелых листьев. Где-то на электрических протянутых по воздуху проводах примостились серые неприметные воробьи, пугливо озираясь по сторонам. Семь капель на щеке, подобно слезам, скатились, очертив контур лица, дрогнули на подбородке и, на секунду, всего лишь на миг, остановившись, упали, вдребезги разбившись об асфальт. И ощущение смятой под ладонью шелковой ткани платочка, показавшегося скользким, мокрым.
Воробьи взмахнули куцыми крыльями и улетели прочь, а потревоженный провод еще долго колебался из стороны в сторону, подобно выброшенному в открытое море суденышку.
Сорвавшаяся с посиневших губ тихая ругань и, словно по волшебству, на растушеванном горизонте твой знакомый силуэт, поминутно тонущий в неистовых потоках озверевшего дождя. То ли в прощальном, то ли в приветственном взмахе твоя тонкая кисть, разорвавшая плотную водную стену из небесных слез, небрежно брошенное «Привет, как дела?», ленивый ответ на мой вопрос: «Сойдет, — мои сомнения, — ты со мной решил погулять, потому что не с кем больше?»
Наскоро раскрытый над головой черный матовый зонт и заботливое «еще простудишься». Долгое-долгое молчание и ничем не рушимая связь, которой простого объяснения не найти, а эпитета не отыскать.
Мой корявый почерк рядом с твоим — ровным, мои неуместные вопросы, которые ты терпеть не мог, общие шутки, воспоминания, от которых тепло и немного горько. Твои непослушные волосы, намокшие под ливнем, мое молчание, от которого становилось совсем зябко, неуместно чуждо, ведь, по сути своей, ты мне почти как брат.
«Глупости, с чего это ты взяла, что это так?»
Совершенный ответ в твоей непеременимой манере говорить, немного хмуря брови и спешно выговаривая слова, превращая в какой-то сплошной поток, отчего они начинали терять привычное значение и приобретали именно тот смысл, который вкладывал ты. И я понимаю тебя так, как тебе было нужно.
«Ну просто так, — уклончиво отвечаю, чтобы не показаться слишком сентиментальной, хрупкой. Я ведь свой парень, и мне неприлично показывать слабость, — вроде как не звонил, а тут решился. Блин, — осекаюсь, понимая всю глупость, что несу, — не обращай внимания».
...Холодные пальцы на голой шее, холодом обжигающее дыхание, на катастрофически близком расстоянии мутные глаза, холодный в спину ветер и холодные над головой небеса. Ледяная кровь, стынущая в жилах, ледяные прикосновения и ледяная бесконечность застывшего серого купола...
«Я же сказал, что простудишься», — поправляешь мой шарфик из дешевой ткани, купленный мамой на распродаже, и снова отворачиваешься, продолжая широко шагать.
Тонкие пальцы по вспотевшему от неровного дыхания, словно пламя свечки, окну, такие же неровные следы, размытая мутная картинка чужого за окном мира, тонущего в дожде, и чувство, отдаленно напоминающее тоску.
«Холодная осень», — полушепот за спиной, от которого начинает дрожать хрусталь. «Потому что давно пора», — ответ, без которого можно было бы и обойтись. Нервный вальс сорванных листьев на бешеном ветру, слишком броские образы, слишком явное однообразие, слишком яркое поражение и эта осень.
Странный для этого вечера фильм о трех совершенно разных людях, чьи судьбы сплетаются, подобно лозам, выворачиваются наизнанку, переворачиваются и, совершенно внезапно, обрываются. Странный потому, что по обыкновению ты предпочитаешь экшены и страшилки. Я тоже не люблю драм — они пугают.
И вот женщина заходит в комнатку своих близняшек, которых сбил водитель-набожник на своем пикапе, бережно перебирает вещи, плачет, рыдает, бьется в истерии...
«Зачем мы это смотрим?»
Молчание, до краев наполненное осенью, печалью и не успевшим начаться чувством. Ты слышишь, как оно рвется на части?
«Затем, что надо», — холодный ответ. Вот так ты отвечаешь только мне, с остальными все легче — ты веселый, милый человек, заканчивающий свой чертов политехнический университет. Со мной — усталый, выцветающий, немного грубый и чуток рассеянный.
Три бесшумных выдоха и последовавшее за ними разочарование. Приглушенный звук мобильного телефона из заднего кармана потертых джинс, ленивое движение и сообщение.
Напускная небрежность с моей стороны.
Мне, видишь ли, все равно кто тебе пишет — Даша или Маша. Да и зачем мне лезть в твою чертову жизнь? Мы ведь просто друзья, которым порой даже лень созвониться и встретиться.
Последовавший звонок. Быстрые речитативы рэперов твоего обожаемого хип-хопа и мое глубокое недовольство от этих битов — однообразных звуков. И еще один повод вечных споров — твоя музыка, которую я категорически отказываюсь понимать.
Короткое: «Да, конечно. Давай, через десять минут», небрежно брошенный в сторону телефон и неподдельное счастье в глазах.
Молчание, настолько громкое, что слышно жужжание нитей накаливания в электрических лампочках и свист ветра за окном.
«Ну, мне пора. Я потом приду. Наверное».
И безразличное: «:Конечно, приходи потом», — напоследок.
Наверное, я тебя уволю с должности своего друга, потому что ты действительно ужасный друг. И не хочу видеть тебя на посту старшего брата, потому что твою младшую сестру мне поистине жаль.
***
Простирающаяся в бесконечность зима, слепяще-яркое солнце, морозный, стрянущий в легких обжигающий воздух, слова, за короткие мгновения превращающиеся в клубы и нити пара, большие сугробы вдоль дороги и голая трасса, по которой плывут нескончаемым потоком автомобили.
Резные узоры, подобно драгоценному тончайшему кружеву на окнах, десять неровных движений окоченевшей рукой и три длинных, до умопомешательства безразличных гудка, набухшее и подскочившее к горлу сердце.
Тихий щелчок из динамика и сонное «алло» на другом конце провода.
Изменившее нас короткое время в два с лишним месяца и бесконечное между нами расстояние, с каждым днем превращающееся в ощутимую материю, обретающую формы, запах, тепло.
Острым носком сапога ковыряю снег, рисуя узоры — еще одна моя дурацкая привычка, от которой отказаться, означает отбросить часть самой себя.
Три глубоких до головокружения вздоха.
Привет.
— Ты чего в такую рань звонишь?
А ты чего дрыхнешь до часу дня?
— Устал. К сессии готовлюсь.
Понятно.
— Так чего звонила?
...Ничего важного. Пока.
— Угу... стой, ты в четверг свободна?
Да. А что?
— Давай встретимся.
Монотонное молчание и два глухих гулких удара сердца о ребра.
Зачем?
Несмелый вопрос, за который хотелось потом откусить себе поганый язык.
— Ну, просто. Давно не виделись.
Удивленный ответ: естественно, тебе не понятно, почему я не звоню, не прихожу, не зову в гости. Или же тебе просто некогда думать о таких вещах, как мое к тебе отношение.
Хорошо, давай в кино тогда сходим.
— Давай, пока.

Зная наперед слова, жесты, движения, сначала я не обратила внимания, но...
В кого ты превратился?
На секунду внимательный взгляд, а после — отчаянные попытки больше на тебя не смотреть, не вглядываться с пустынные глаза, не видеть той резкой перемены. И ответы стали смазаннее, и время — тоньше. Казалось, каждое слово приобретало немыслимый доселе смысл, понять который я не могла, мне было то не под силу. В отличие от меня, ты вырос. И эта перемена пугающая.
Мягкий рыхлый с безликого неба снег и легкие нежные прикосновения ветерка с юга. Снежинки, плавно опускающиеся, запутывающиеся в волосах, медленно превращающиеся в тонкую изящную паутинку, бриллиантовой пылью блестевшую в свете фонарей, тускло освещающих этот район, их медленный вальс в такт моему сердцебиению. Причудливые ледяные фигурки в центре парка, громкий голос из динамик, после — старомодная музыка, получившая статус «шлягер», поток копошащихся, спешащих людей, вереница разноцветных автомобилей, свист и гул, звонки на сотовые и пустые разговоры. Мне одной кажется, что эта зима до ужаса бесполезна?
Проклятое молчание, от которого не сбежать, которое незаметно перетекает в неловкость, и в этот момент перехода становится совсем горько — мы уже не те, время утекло, прошли те годы, когда я не осознавала, что запросто могу лишиться твоего общества.
И теперь же непонятно даже то, что мы с тобой стоим друг напротив друга и говорим о чем-то бесполезном, беспорядочном, ненужном и, по сути своей, пустом. Голодный ветер, жрущий небо, что еле виднеется в маленьком оконном проеме, обжигающий легкие морозный воздух, мелкими острыми иголками колющие кожу снежинки, посиневшие губы и покрасневшие щеки — ненавижу зиму, какой бы красивой она не была.
Немного твоего молчания, разбавленного моими глупыми вопросами и односложными фразами, брошенными ради того, чтобы сказать хоть что-то, расстроить нарастающее отчуждение, разорвать материю между нами. Совсем капельку раздражения на тебя и твою дурацкую привычку отключаться во время разговора, пусть и не совсем интересного. Да повернись же ты, ну! Чего ждешь?
— Слушай, я вот у тебя спросить хотел.
Слушаю, черт возьми, я все время только тебя и слушаю! Или это настолько незаметно, что ты даже не мог разглядеть хоть отблески в бесконечной игре под названием «мне все равно»?
Давай уж, говори, я тебя слушаю.
— Я тебя приглашаю на нашу с Надей свадьбу, хочу, чтобы ты тоже присутствовала. Ну как, ты согласна?
Хоть дату назови, идиот.
— Летом, конечно же.
Хорошо, так уж и быть, я приду.
И почему мне все равно? И почему нет истерик и слез? Почему я так просто тебя отдаю и отпускаю?
...Стоя где-то в толпе, пытаясь всеми силами исчезнуть и раствориться в ней, пытаясь скрыться и убежать, я вижу вас.
Приклеенная намертво улыбка, неестественно растягивающая губы, холодная лужи внутри, затопившая органы, сжатые в кулак руки и чувство, будто в груди что-то гниет, обдавая смрадным затхлым запахом замогильной сырости.
И почему я тогда отпустила тебя?
Потому что ты — моя ночная истерика, мои кошмары, мои видения. Ты — мои галлюцинации, моя панацея. И это уже похоже на болезнь, на сумасшествие.
А где-то за окном в самое небо взмывает шальной ветер, унося с собой то недалекое прошлое. Наше прошлое. И не будет больше тех долгих вечеров, проходивших за просмотрами дешевых фильмов. Не будет больше глупых шуток, смеха. Не будет больше нас.

@музыка: Каста - По приколу

@настроение: нормик

@темы: Проза, Написанное, OC, Избранное, drama, het, romance, AU, Ориджинал, Творчество

---

Spawn. 5 глава

[люси.]

Название: Spawn. 5 глава
Автор: Kaktus aka Tuman
Бета: не бечено
Жанр: фиг его знает
Рейтинг: R
Категория: джен
Фэндом: «Spawn»
Персонажи: Эл, Джейн, Ванда, свои персонажи Джомей, Кенсиро, Касуми, Элли, Дэнни.
Пары: Эл/Джейн/Джомей, Элли/Дэнни, Кенсиро/Касуми
Предупреждение: нецензура, ООС, полное AU, BDSM
Дисклаймер: Марвел
Примечание: Джомей («Jomei» японс. Мужск. - Несущий свет), Кенсиро («Kensiro» - японс. М - Небесный сын), Касуми («Kasumi», японск, Ж. – Туман).
От автора: я уж лучше промолчу.

5 глава. Сумеречные. 1 часть

5 глава. Сумеречные. 1 часть
Закончив привычнее, успевшие перерасти в привычку дела, отзвонившись по поручениям, Элли положила последнюю приведенную в порядок папку, предварительно изучив ее и решив проблему, и закрыла шкафчик на замок, ключ бросила в карман и, накинув на плечи теплое пальто, вышла из кабинета, заперев дверь.
Попрощавшись с секретаршей, которую, видимо, начальство завалило мелкой бумажной работой, девушка поспешила покинуть рабочее место и выйти на улицу. Резкий резвый ветер поспешил поприветствовать свою подругу, подергать ее за волосы, ласково погладить по голове, окутать ее своей невидимой вуалью. Элли зажмурилась от удовольствия и, засунув озябшие руки в карманы пальто, она направилась в сторону автобусной остановки.
Даже не смотря на холодный воздух и затянутое тучами небо, было тепло, тепло по-октябрьски, и это ощущение подкреплялось безразличным ветром, который только и делал, что разносил пряный запах из ближайшей булочной. На крыльце одного из старинного типа домов прошлого столетия сидела маленькая девочка и ласково гладила примостившуюся у ее ног бездомную собачку, а на улице было на удивление пусто, хотя обычно в это время молодежь обычно только выходила из своих домов.
В остановке стояли два молодых человека, преклонных лет женщина, а на скамеечке сидел старик в оборванной, грязной засаленной одежде, кое-где порванное, кое-где коряво зашитой. Элли подошла к старику и спросила свободное место. Он поднял на нее пьяные глаза и кивнул, указывая на лавку. Девушка села рядом и стала дожидаться автобуса.
Старик несколько минут пристально смотрел на ее точеный профиль, щурился, вздыхал, задумывался, казалось, вспоминал, видел ли он ее когда-нибудь, но тщетно, сама же Элли предпочла проигнорировать явное хамство со стороны этого незнакомого мужчины, сославшись на его нетрезвое состояние. То и дело поглядывая на наручные часики, подаренные Вандой на двадцатилетие, девушка ерзала на месте от нетерпения, смотрела на дорогу, нервно кусала губы — спешила домой.
Пузатые дома печально отражали в своих тусклых окнах кровавые лучи заходящего солнца, сочувственно вздыхали в такт каждому горю, плакали, рыдал, взвывали и, поникнув, снова замолкали до следующего вечера, когда осень навевала грусть небывалую. Когда же красный автобус подъехал к остановке, Элли с легкостью перелетной бабочки впорхнула в жаркий, пропитанный чьим-то потом салон. Приняв в себя последнего пассажира, машина закрыла свои двери и направилась по четко установленному маршруту.

— Да, Ванда, думаю, с этим я управлюсь до завтра, потому что весь вечер свободен, — Элли бедром толкнула дверь, и та охотно открылась, впустив девушку в просторный дом примерно на окраине города.
Здесь не было высоток в несколько десятков этажей, не было широкой шумной трассы с бесконечной движущейся массой автомобилей, также не было шикарных бутиков или ресторанов. Репутация этого района была запятнана еще в прошлом столетии, и с тех пор жители усердно пачкают его, не жалея на то ни сил, ни времени. Попасть сюда не спешил никто, уж тем более завести знакомство хоть с одни из проживающих в этих окрестностях. Убийство? Каждый месяц стабильно. Изнасилование? Это ежедневный процесс.
Тускло освещенный коридор заставил Элли напрячься и буквально наощупь добраться до гостиной, в которой она плюхнулась на мягкий пуф и, быстро сняв с ног неудобные сапожки на высокой шпильке, попыталась размять затекшую спину и шею, при этом не выключая телефона.
— Нет, что ты, — девушка свободной рукой стянула с себя серое пальто и бросила его на кресло, — мне совсем не трудно. Главное, чтобы ты потом не забыла принести мне бутылку дорогого виски. Ну, чтобы мои труды не оказались бесплатными. Все-таки я не Мать Тереза.
Из кухни послышался звук падающей вилки или ложки, потом тихая ругань. Элли на секунду замолчала, а потом продолжила:
— Только мне нужно будет взять отпуск. Ну, понимаешь: семья, проблемы и все такое. Нет, просто мама приезжает, и мне нужно будет на несколько дней побыть идеальной дочуркой, понимаешь? Да-да, конечно, доброго тебе вечера. Пока.
— Милый, — ласково промурлыкала девушка, прислонившись к косяку и наблюдая за тем, как высокого роста мужчина, ее Дэнни пытается приготовить ужин на двоих, учитывая то, что работал он в спецназе и ни разу в своей жизни не держал хлебного ножа, картина была впечатляющей. В этот момент он выглядел обиженным этой кухней маленьким ребенком, беззащитным, нуждающимся в помощи, — что это на тебя нашло?
Он повернул голову и умоляюще посмотрел на Элли, моля о пощаде.
Дэнни...ее Дэнни. Высокий широкоплечий двадцатилетний парень с необыкновенно голубыми, как море, глазами, белесыми, почти платиновыми глазами, нежной, словно светящейся изнутри кожей и взрывным, по-мальчишески стеснительным перед женщинами, характером.
Ведь действительно они были как день и ночь. В отличие от него у нее были каштановые волнистые волосы, шоколадного цвета кожа, чуть раскосые карие глаза и взбалмошный характер, при котором ни мать ее, ни учителя справиться не могли даже когда ей было всего пятнадцать. Мисс Нэш, рано разбежавшись с мужем и оставшись одна с ребенком на руках, всю свою жизнь посвятила маленькой хрупкой девочке, которая со временем переросла в эгоистичную девушку. По крайней мере так гласила история. Всех тонкостей знать не было суждено никому, потому что мама Элли жила в другом городе, и вообще о своей семье говорить девушка не любила.
— Я сдался. — под примирительно поднял вверх руки, как бы моля о пощаде, и, перекинув испачканное полотенце через спинку стула, направился к Элли. — Это полная фигня.
Он остановился в одном от нее шаге — то ли стеснялся до сих пор, то ли настолько вымотался, что у него не хватило даже сил на то, чтобы перебороть природную отчужденность от женщин, и Элли самой пришлось сделать этот злосчастный шаг и утонуть в крепком кольце его сильных рук.
— Я так скучала, — прошептала девушка, жадно вдыхая теплый воздух, впитавший его природный аромат. Он ласково гладил ее по голове, перебирая локон за локоном, прядь за прядью пропуская сквозь пальцы, и чувствовать шелк волос под ладонью было для него, наверное, счастьем, раз от тепло улыбался, пока она не видит той слабости в его глазах. — Ты сегодня раньше обычного. — заметила она, не меняя положения. Ей было так тепло.
— Не было вызовов. Никто не перевозил наркоту, никто не захватывал театры и магазины, никто не взрывал метрополитены. Сегодня на удивление тихо в городе.
...Спалить к чертовой матери все границы, стереть с лица бесконечности законы, порядки. Зачем? Кому это надо? Схватиться за тебя, раствориться в тебе и полностью утонуть, бездумно отдаться навстречу ветру и в его потоках пронестись над землей, держась с тобой за руку.
Не чувствовать под ногами земли, за спиной — крыльев, за окном — дождя. Только ты и я. Наше будущее. Наша память и наш мир, мир, созданный нашими руками, взлелеянный тобой и мной, согретый одним на двоих дыханием. Зачем нам бесконечность в холодной Вселенной, когда есть этот миг? Зачем?
Словно последние люди после Адама и Евы, мы создаем, по крупинке собираем собственный мир, мир, в котором нет места никому, кроме тебя и меня.
Бросить к черту суету и серость будней, рабочие дни, назойливых сотрудников и безликую массу, взмыть с тобой в небо и остаться там навсегда.
Видеть твою чуть застенчивую улыбку, чувствовать твое горячее дыхание, слышать глухие удары сердца, ощущать твои прикосновения — награда небес, это и есть счастье, это и есть жизнь...
— Ребенок? — Элли вскинула брови и непонимающе уставилась на Дэнни. — Зачем он тебе?
— Как это зачем? — изумленно переспросил парень. Сама реакция девушки произвела на него нешуточное впечатление. — А ты разве не хочешь детей?
Она уткнулась ему в плечо и нежно провела пальцами по щеке.
— Я не думала об этом, — честно ответила Элли, — и пока не хочу становиться матерью. Мне всего лишь двадцать лет!
— Блин, ну ты даешь, — пробормотал парень, — я впервые вижу человека, который не хочет ребенка.
— Ты плохо смотрел, — последовал незамедлительный ответ, — нас много.
— Он будет похожим на тебя. Твои глаза, твоя улыбка, твой характер, и мы назовем его...Диком, и я буду любить его о до потери сознания...
— Тогда поговорим об этом позже. Просто я устала. — сдалась Элли, припадая губами к его губам.
— И мы будем ездить на матчи по баскетболу, когда он немного подрастет. А потом мы будем провожать его в школу, на выходные ездить за город в свой уютный домик где-нибудь на берегу озера, а по утрам бегать по парку....
— Пусть он в таком случае будет похожим на тебя. — уже не скрывая своего поражения, поддержала девушка. — И я буду вас любить больше жизни.
Она положила руку ему на грудь, туда, где бешено клокотало сердце, и она ощущала, как оно бьется, слышала, как его драгоценная кровь бежала по венам, и ее вдохи смешались с его вдохами, и воздух делился между ними напополам, свет таял под прикосновениями и стало катастрофически мало кислорода, от чего голова пошла кругом, и сбилось дыхание.
И ночь бархатным одеялом укутала их. И луна успела допеть им тихую колыбельную.

Заставить себя покинуть теплую постель, вырваться из крепких объятий спящего Дэнни, нехотя переодеться в униформу, помыться, причесаться, накраситься и полчаса стоять на автобусной остановке, ожидая проклятого транспорта, наверняка забитого доверху людьми — все это было настолько привычным, что Элли даже не успевала возмутиться, как тут же проваливалась в небывалую тоску, и мелкая пустота в груди начинала раздвигаться, шириться, вытесняя недавно теплившиеся чувства.
Стоять в автобусе, плотно зажатая людьми, судорожно глотать мерзкий воздух и пытаться скрыть разочарованное лицо — каждодневная норма, от которой сбежать она, увы и ах, не могла. Ее спасало то, что езда, обычно, не затягивалась дольше получаса.
Как и ожидалось, в столь раннее время в офисе никого не было, и Элли спокойно прошла по пустым коридорам, на лифте доехала до своего этажа и достала из кармана закинутый туда вчера ключ от кабинета. Секретарша, видимо, еще мирно посапывала у себя дома в объятьях парня или мужа (о своей личной жизни Наташа предпочитала молчать, что безумно радовало Элли), поэтому место ее пустовало. Сама же девушка заявилась в столь ранний час на работу, чтобы выполнить данное вчера обещание Ванде быстро напечатать один документ и подписать его.
Когда она открыла дверь кабинета, кожаный вращающийся стул с высокой спинкой повернулся к ней, и сидевшая в нем девушка прищурилась.
— Ну, здравствуй, Касуми...
***
Месть в груди разжигается, подобно огню на открытом ветру, разносится, распаляется, выжигает. Нет, не больше того, ради чего он жил. Нет, нет больше той жизни, ради которой он вернулся. Нет, нет больше того человека, которым он раньше был.
Теперь же новый под ногами путь, новая дорога и непростой выбор у самой развилки дороги. И как жить душе, когда стержень надломился? Как дальше жить, когда смысла более нет? Как заставить себя насильно дышать? Как побороть в себе жажду мести? Как вернуть разлагающуюся душу?
Бешено рычать, выть волком и ненавидеть весь свет за предательство.
Сжимая кулаки, бежать. Вперед! Не оглядываясь! От себя! От спасения! Бежать быстрее ветра, быстрее мысли!
И прошло больше не вернуть, и даже будущего нет у него, у Выродка. Пытаться вернуть, обмануть судьбу, себя, свои чувства. Лелеять надежду на то, что не все потеряно. Да, да, конечно же, Ванда сразу же бросит Терри, как только увидит его, Эла, здоровым, живым...
Живым ли? Кто он теперь?
Не обращая внимания на хлещущий дождь, больно бьющий в лицо ветер, бездушный холод, липкими мерзкими щупальцами проникая под костюм, в душу, разлагая остатки от еле бьющегося сердца, насквозь проеденного червями.
Тупая ноющая ненависть насмерть въелась в сознание, подобно паразиту, подчиняя его себе. И пропасть под ногами кажется заманчивой, притягательной, осталось только выполнить обещание — возглавить армию Ада, устроив на земле апокалипсис. Да, да, уничтожить всех тех, кто некогда его убил, обманул, предал...сжег заживо ровно пять лет назад.
Да. Он все вспомнил. Каждую мелочь, каждое слово, каждое лицо. Своего товарища, бросающего спичку, его последнюю фразу, каленым железом выжженную на сердце, беспощадный холодный смех и боль, отчаяние, слезы, мигом осушенные алчным пламенем, пожирающим его беззащитное тело.
Кто? Зачем? Почему?
Теперь он это знает, и расплата не заставит себя долго ждать. У него есть сила, бессмертие и власть над страхом, теперь пришло его время становиться беспощадным судьей, пришедшим за долгами.
Остается только дождаться, пока тьма накроет этот проклятый, захлебывающийся в разврате город, проклятый Господом Богом, и тогда он придет за каждой душой, имеющей участие к смерти Эла Симмонса, который смог вернуться.
Словно вторая кожа, его маска чувствует потоки холодного воздуха, и через поры проникает внутрь мороз, отчего Выродок плотнее кутается в длинный плащ и идет дальше, в темный переулок, где его ждали нищие бездомные пьяницы, которых он не так давно защитил от очередных посланных продажными властями охотников, чистильщиков, которым поручено было уничтожить все то, что засоряло район. Пробираясь сквозь тесные улицы, дороги, многочисленные дворы, он уверенно шагал к своему пристанищу, где, бывало, подолгу сидел около костра и слушал бредни старых свихнувшихся бомжей, фантазирующих о светлом безмятежном будущем.
— Слушай, слушай, — и снова, словно слепившись из комьев грязи, что липли к обуви, появился жирный клоун, за обе щек уплетающий посыпанные сахарной пудрой масленые пончики, — а ты действительно решил вернуться к своей жене?
— Не твое дело, — рыкнул на него Эл, шагая дальше.
— Какого хрена ты мне дерзишь?
— Еще одно слово, и я тебя уничтожу, понял?
— Послушай, Эл, ну зачем ты ей нужен? Ты ведь ничтожество, продавшее душу Дьяволу за какую-то глупую попытку вернуться назад. Ты всего лишь убийца, которому самое место в аду, да, ты когда-то был ее мужем, и она тебя любила, но сейчас-то... — Выродок остановился и обернулся. Гадкая улыбка растянулась на губах клоуна. — Сейчас ты никто, всего лишь пешка в нашей игре, понимаешь? Да и зачем ты ей? У нее есть нормальный муж, ребенок — все то, о чем бедняжка могла только мечтать рядом с тобой, ну неужели ты думаешь, что ради тебя она откажется от своей мечты? Ой, не смеши меня.
— Заткнись.
— Дослушай, — в засаленных заплывших глазах клоуна мелькнул алчный азарт, — и теперь, когда она обрела счастье, ты явишься на пороге и отнимешь все это? Ты, конечно, идиот, но не до такой же степени, мать твою.
Эл застыл на месте, но повернуться к нему не посмел, лишь на пару секунд замешкался, но потом, проигнорировав громкий голос клоуна, кричавший о том, насколько он ничтожен, потопал дальше, к намеченной цели. Пока еще ему было рано думать о том, чтобы возвращаться, открывать свое возвращение близким, нет, пока он не отомстит, подвергать опасности родных он не намерен.
По-прежнему горит костер, и извилистые языки пламени поднимаются к самому небу, освещая небольшой клочок земли, на котором разместилась эта маленькая веселая и уже пьяная компания. Звучали песни под расстроенную гитару, стащенную, видимо, у зазевавшегося школьника, слышался искренний, по-детски чистый смех, шутки, сказки и рассказы, а потом уже в ход пошли танцы.
— Эл, — поприветствовали его старики и женщины, — ты как раз вовремя. У нас тут веселье в самом разгаре. Хочешь присоединиться?
— Нет.
Выродок сел рядом с все время молчавшим стариком и протянул к веселому костру корявые пальцы. Старик вздрогнул и издал протяжный тихий стон.
— Скажи, старик, — совершенно неожиданно произнес Выродок, не поворачивая головы, неотрывно следя за языками пламени, — все эти рассказы про воинов ада, присланных сатаной, чтобы начать апокалипсис, все твои легенды — откуда ты берешь эти истории? Ведь это все неспроста, не так ли? Кто ты, и что ты знаешь о нас?
— Я знаю только то, что за тобой уже охотятся Ангелы. Больше ничего. — ровным, уверенным голосом ответил старик, но дрожащие руки выдали его волнение и, возможно, страх.
— Я тебе не верю, старец, ты меня обманываешь. — невозмутимо спокойно сказал Эл. — Я тебя убью, если ты еще раз меня обманешь.
Старик невесело усмехнулся и покачал головой.
— Убить меня ты не сможешь, Выродок.
Эл вздрогнул, но смотреть в его сторону не стал, чтобы не вызвать подозрений у остальных. На самом деле, этот старик единственный, видимо, кто знал, кто он такой.
— Кто ты такой?
— Я бы сам хотел найти ответ, но, увы, вот уже несколько сотен лет бесцельно блужу по земле в поисках истины и покоя. Я тоже когда-то заключил с дьяволом сделку и вернулся на землю ради своей дочери, оставшейся в полнейшем одиночестве после моей смерти. Когда я вернулся, а это произошло через шесть лет, она уже работала проституткой на ночных улицах Парижа.
— И как же ты получил обратно свое тело? — теперь внимание Эла целиком и полностью поглотилось рассказами странного старика, которого было невозможно здоровому человеку принять за нормального.
— Я вернул свою душу, — коротко ответил старик, поглядывая на взмывающие в небо острые языки жгучего пламени, — и теперь, как ты видишь, я жив-здоров.
— А что нужно, чтобы вернуть душу?
На секунду возникшее между ними молчание разорвалось протяжным воем совершенно опьяневшего бомжа, завалившегося на сырой асфальт в обнимку с грязной товаркой.
— Перестать быть убийцей. Все предельно просто. И сложно одновременно, — продолжил старец, когда неприятные вопли выкрикивающего слова песни мужчины притихли, и до них теперь уже долетали приглушенные сдавленные смешки.
— И чем же сложно? — нетерпеливые вопросы порой даже перебивали старца, обрывали его медленную, будто ленивую или полусонную речь, монотонно навевающую тоску.
— Видишь ли, твоя сущность устроена так, что ты насилием отвечаешь на насилие, и убийство для тебя теперь, да и еще при жизни, всего лишь маленькая неприятность, как насморк перед важным собранием. И ты, естественно, больше не понимаешь, что убийство — это самый тяжкий грех, который может совершить человек, кроме, самоубийства, конечно. — старик замолчал и на секунду задумался или, быть может, смотрел, какое действие произвели его слова на Выродка. — А вернуть свою душу, значит вернуть человечность, ту сущность, которую изначально в нас заложил Бог. Все пороки уже есть действие сатаны. Ты не можешь просто так взять и отказаться от частицы самого себя — беспощадной. Именно поэтому он выбрал тебя. Я тоже когда-то был таким.
— Забавно, — протянул Эл, — и в течение сколько же времени ты смог отказаться от своей сущности?
— До того, как до меня добрались Ангелы. В противном случае все старания пойдут коту по хвост — эти красавчики отправят тебя обратно и уже навечно. Я опередил их.
— Как интересно, никогда бы не подумал, что ты тоже Выродок, — невесело усмехнулся Эл.

5 глава. Сумеречные. 2 часть

5 глава. Сумеречные. 2 часть
— Ну, здравствуй, Касуми.
Сидевшая в глубоком кресле женщина подозрительно прищурилась, но скрыть любопытства не смогла. Элли, словно выточенная из мрамора статуэтка, застыла на месте, широко распахнув карие глаза. Ее рот открывался-закрывался, словно у выброшенной на берег рыбы, а портфель благополучно с грохотом упал на пол из ослабевших рук. Девушка нервно облизнула губы и, прежде чем что-либо предпринять, заперла дверь на замок, а ключ, для большей безопасности, положила себе в карман. Но даже через пять минут она не находила подходящих слов, чтобы начать, видимо, нужный разговор.
Естественно, она поняла, кто сидит в ее кресле, но вот само появление Ангела (Джейн, как ей успели сообщить) выбило ее из колеи. В своем костюме — широком золотом поясе, украшенном изумрудами, легкой юбки из шифона, наподобие одежды наложниц в гаремах, огромнее количество бус, цепей, браслетов, колец, сандалии и большой меч Небес — она преспокойно восседала в офисном кресле и разглядывала довольно скромную обстановку своей теперь уже напарницы.
— Ты так и пришла? — первое, что смогла произнести Элли, касалось, естественно, к одежде, хотя это и было самым главным.
То есть, как должны были реагировать жители города, увидев шагающую по дорогам девушку в таком одеянии с мечом за спиной?
— Не бойся, — ровным голосом ответила Джейн, прекрасно понимая причину волнения Касуми, — меня никто не видел, я появилась сразу же здесь.
Более или менее свыкнувшись с бредовой мыслью, что в ее кабинете сидит Ангел, бывшая любовница Чингисхана, Элли села на миниатюрный красный диванчик, расположенный у окна, и еще пару секунд бесполезно пялилась на Джейн. В коридоре послышались глухие стуки каблуков о пол и тихий знакомый смех секретарши, разговаривающей по телефону со своим женихом. Потом голос стал громче, а шорох одежды, шелест листьев бумаги, звук заработавшего компьютера и принтера — четче, когда она положила трубку и принялась за работу.
— Черт, — Элли вскочила с места и ринулась к невысокому шкафчику в дальнем левом углу, возле которого стоял комод с огромным количеством выдвижных ящиков, в которых хранились бумаги, с которыми работать никто не собирался, — пока возьми это.
Девушка извлекла из открытого шкафа пару вешалок, на плечиках которых висели две кофточки с кружевной оборкой на манжетах, юбка-карандаш темно-стального цвета и строгий черный пиджак, с приколотой заколкой.
— Потом я принесу тебе другую одежду, но хоть в этом, — она указала на пояс, сандалии и легкую просвечивающую ткань топа и юбки, — ты не будешь.
— Касуми, я пришла для того, чтобы познакомиться с тобой ближе. нам ведь работать вместе пару недель. — пропустив мимо ушей, Джейн изрекла причину, по которой спустилась в дневной мир живых.
— Мое имя на Земле Элли, Нэш Элли, так что я буду тебе признательна, если ты будешь называть меня так. — Элли подошла ближе и, взяв Джейн за худую руку, потянула на себя, и девушка встала с места. — Теперь поговорим о том, почему же ты нарушила правила и заявилась сюда?
— Я уже объяснила, — Джейн стояла неподвижно, пока Элли хлопотливо прикладывала к ней висевшую на вешалке одежду, на глаз примеряя, подойдет ли, — и тебе не стоит так переживать, Элли Нэш, потому что врываться в твою земную жизнь я не намерена. Мне просто стало любопытно, почему Кенсиро выбрал именно тебя.
— Кенсиро? — Элли оторвалась от дела и подняла удивленный взгляд на Джейн. — С чего ты взяла, что это Кенсиро?
— Старейшины сказали. К слову, — Джейн огляделась по сторонам, — разве мы имеем право вести земную жизнь?
— Нет, — коротко ответила Элли, снимая с Ангела тяжелый золотой с изумрудами пояс и откладывая его в сторону, — вам нельзя. А Сумеречным можно, потому что в основном мы обитаем на Земле и следим за вашими действиями, поэтому нам и разрешили вести двойную жизнь. Правда, никаких отношений и прочего.
Элли осеклась и замолчала, рукой прикрыла рот хотевшей что-то сказать Джейн, и злобно прищурилась. На вопросительный взгляд указала на дверь: слишком резкая тишина для обычно шумной секретарши, и сомнения, подобно тараканам, мигом наползли. Девушка оставила в руках Ангела снятую с плечиков юбочку и на цыпочках подкралась к двери, прислонилась ухом, чтобы расслышать тихое дыхание подслушивающей блондинки, явно заподозрившей неладное из-за двух совершенно разных голосов. Через пять секунд Нэш выпрямилась и уверенно открыла дверь. Как и предполагалось, на пороге стояла секретарша с глупой улыбкой до ушей и страхом, пляшущим в черных глазах. От неожиданности она попятилась и с минуту не могла произнести и слова, потому что мысли, как распуганная стая птиц, спутались, смешались и превратились в бесполезное месиво.
— Ты чего-то хотела, Наташа?
Увидев в дверном проеме стоявшую за спиной Элли девушку в странной одежде, больше напоминавшей ночнушку без пояса, Наташа вытянула и так длинную лебединую шею, пытаясь разглядеть ее лучше.
— Просто я услышала посторонние голоса, а то, что вы на работе я и предположить не могла, поэтому я и решила проверить, — со скоростью света протараторила Наташа, — а это кто?
Она невежественно тыкнула в сторону Джейн, а ее глаза горели любопытством, и с неподдельной завистью она разглядывала истинно женственную фигуру незнакомки, рельефные формы, еле прикрытые прозрачной легкой тканью наряда.
— Это моя сестра, — ответила Элли на грубый вопрос Наташи, — и она из очень бедной страны, — эти слова, как полагала Касуми, должны были утолить любопытство секретарши относительно странного одеяния Джейн, — настолько бедной, что у них нет денег даже для нормальной одежды, поэтому я должна ей помочь немного с этим вопросом. Теперь все?
— Ой, — Наташа махнула рукой, неестественно засмеявшись, — ну что вы, я ведь не требовала у вас ответа! Мне пора, а то работа стоит. Вам что-нибудь принести? — но не успела она закончить предложения, как деревянная дверь захлопнулась прямо у ее курносого носа.
— Так ты не знаешь, почему Кенсиро выбрал меня для присмотра за тобой? — Элли отвлеклась от подбора одежды для Джейн и села на диван, удобно закинув ногу на ногу. — И с чего это вдруг он высказал подобное к тебе недоверие?
— Это не в моей компетенции, и ты в курсе. — Джейн без колебаний села на краешек заваленного бумагами, ручками, карандашами и тетрадями стол, инстинктивно рукой провела по лежавшему рядом золотому поясу. — К тому же, знать все нам не обязательно. Ты это тоже знаешь.
— Ну хорошо, тогда расскажи мне о новом Выродке. — краем глаза она заметила, как перекосило лицо Ангела от гнева. Еще бы, если раньше не смели стоять рядом с ней, то теперь за ней не только следят, но и заставляют рассказывать все детально. Она была не только уязвлена, но и глубоко оскорблена вызванным недоверием из-за сомнений какого-то Сумеречного, тем более некогда бывшего предателя, которого простили Бог знает по какой причине.
— Эл Симмонс. Бывший военный, якобы миротворец. Женат, детей нет, убит по заказу начальства собственными товарищами по работе. Был заживо сожжен пять лет назад. Вернулся, скорее всего, ради жены, но она, к его огромному сожалению, уже замужем за его некогда лучшим другом и имеет от него дочь Сайен. Ты довольна? — ядовито улыбаясь, прошипела Джейн.
— Вполне. Довольно стандартная история, — Элли зевнула. — А жена фамилию не поменяла, ты не знаешь?
— Нет, фамилии она не меняла. И у меня к тебе одно заманчивое предложение, — незаметно алые губы Джейн растянулись то ли в усмешке, то ли Элли просто показалось от того, что неровно легла тень, а уже через мгновение, когда луч солнца скользнул по лицу, улыбка исчезла, — думаю, эта новизна, внесенная Старейшинами, не по душе ни мне, ни тебе. Поэтому я считаю, что нам обеим будет легче, если ты не будешь сопровождать меня на задании. Просто мне так работать проще, и я не привыкла, что меня кто-то стережет, — серьезнее продолжила Джейн, — да и на жизнь земную тебе останется больше времени.
Элли поднялась с месте и направилась к сидящей на краешке стола Джейн, взяла в руки белую кофточку с кружевными манжетами и легким движением кисти указала Ангелу раздеться, потому что в любую секунду в кабинет могла заявиться Ванда за своими бумагами, которые, кстати, Нэш так и не проверила и не подписала, а оправдываться перед ней, выдумывать нелепую историю про небывалую двоюродную сестру не хотелось, тем более лгать пришлось бы тонко, продуманно, ведь Симмонс отличалась чрезвычайной проницательностью, от которой плохо было всем. Джейн нехотя разделась и быстро облачилась в земную одежду Касуми, хотя юбка и оказалась немного узковатой в бедрах, а кофточка — в груди, но выглядела она превосходно.
— Порвешь — убью, — серьезно заявила Элли, глядя на туго обтягивающую ягодицы ткань юбки, — она стоит половину моей зарплаты.
— И почему вас такими худощавыми сделали? — Джейн оглядела себя и, убедившись, что одежда ей чертовски идет, дала Элли спрятать свои вещи, пояс и, главное, меч. — Кстати, насчет меча. Что делать будем? Не таскать же мне его с собой в мешочке?
— Естественно не будешь, — Элли закатила глаза и неоднозначно цокнула языком, — потому что в этом мире ты гулять не будешь! Зная по многочисленным рассказам твой непростой характер, могу с уверенностью предположить, что ты пришла отнюдь не за тем, чтобы узнать меня ближе. Думаю, — она выдержала небольшую паузу, чтобы посмотреть на реакцию разоблаченной Джейн, — ты просто пришла прощупать почву.
Ни один мускул не дрогнул на окаменевшем лице Ангела, девушка выслушала все абсолютно спокойно, а когда Элли закончила свое маленькое повествование-психологический анализ, она встала с места, сняла пиджак с себя и отдала его хозяйке. Касуми стояла рядом с ней, равнодушно наблюдая за плавными движениями, а в душе гордилась собой и своей сообразительностью.
— Хоть притворяться не надо, — тихо выдохнула Джейн, — до встречи, Касуми.
— До скорого, Джейн.

***
— Скажи, Старик, есть ли выход? Как, как мне быть? скажи, Старик, есть ли шанс вернуть душу тому, кто потерял ее еще будучи простым смертным, когда еще не был посланником Дьявола, когда еще у него было это злосчастное право выбора?
Скажи, Старик, неужели мне суждено будет потерять свою человечность? Скажи, Старик, действительно ли ты знаешь способ вернуться, вздохнуть и свободно расправить крылья? знаешь ли ты, как мне помочь?
Старик, могу ли я рассчитывать на спасение, когда насквозь прогнил, провонял, когда на руках моих кровь десятков убитых моим же оружием людей? Когда на глазах моих выжигались целые деревни, а действия назывались доблестью и героизмом? Неужели нет? неужели я действительно настолько жалок, что даже не достоин твоей помощи?
Старик, не молчи. Скажи хоть что-нибудь, Старик! Тебе подвластно время, тебе подчиняется закон, ты даже смог переписать историю, действительно ли я способен на такое? смогу ли я перебороть себя и прекратить убивать?
Не-ет, я чувствую, как по моим гнилым раздувшимся венам течет яд, как перед глазами темнеет. Я не могу прекратить это безумие, Старик, я не могу совладать со своей природой, не могу подчинить силу, что бьет через край.
Во мне живет беспощадный монстр, что руководил мною на протяжении всей жизни. Я понял, что я просто убийца людей, ничем не отличающийся от серийных маньяков и извращенцев. Нет, все гораздо, гораздо хуже — я и есть монстр, бесчувственная жалкая тварь, и теперь пришло время расплаты...
— Нет, ты не прав. Смерть — не спасение и не выход. Смерть — это первая ступень к новым мучениям и отчаянию. И отдав себя на съедение Светлых, ты обречешь себя на вечные муки в адском пламени, что будет жрать тебя на протяжении целой вечности, пока не придет Иисус во второй раз и не спасет вас, падших грешников. Вечности — ты понимаешь все ее значение?

Неужели ты думаешь, что все так просто? Неужели ты думаешь, что отказаться от надежды легко? Ты глуп, Выродок, ты бесконечно глуп, наивно полагая, будто сможешь спокойно наблюдать за тем, как шанс ускользает! Нет же, я говорю тебе, что ты будешь волочиться по земле, будешь умолять, будешь унижаться, чтобы использовать эту последнюю возможность вернуть себе душу, потому что страх перед болью и адом настолько затмят твой разум, что померкнет не только гордость, но и желание получить наказание за грехи прошлого!
Ты — не просто посланник Дьявола на Землю, ты — не просто главнокомандующий армией Мальбоджио, ты — не просто очередной воин, которому нужно впустить ад в мир людей. Нет, ты нечто большее. Ты — давний договор между Небом и
Подземельем. Тебе дан шанс, право выбора. Ты можешь вернуться, ты можешь освободиться, и Ад тебя отпустит, но если ты не выдержишь испытания, Преисподняя тебя заберет обратно, а вместе с тобой и Ангела, защищавшего твою жалкую душонку. Таковы правила Договора, которому вот уже три тысячи лет.

Когда же Светлые окончательно убеждаются в том, что вернуть человечность тебе не дано, они посылают за тобой своего воина, который и поражает твое прогнившее сердце Священным мечом и отправляет тебя обратно а Ад. Ангел, стороживший твою душу убивается своими товарищами, чтобы обрести покой на Елисейских полях, но не быть проглоченным алчным Мальбоджио.
И что бы я ни говорил, Выродок, душа твоя бесценна.
Я тебе помогу ее вернуть...

5 глава. Сумеречные. 3 часть

5 глава. Сумеречные. 3 часть

Штаб-квартира собравшихся в этот холодный осенний вечер располагалась где-то в восточной части города, посреди заброшенных гаражей и домов, уже ограбленных и разрушенных, в разбитые окна которых успевали врываться не только шумный ветер, но и хлещущий по мансардам и скатам крыш дождь, сорванные древесного цвета листья. И где-то между всем этим находился двухэтажный дом с четырьмя квартирами. Одна из них была местом собрания Сумеречных воинов для проведения первого за последние четыреста лет собрания.
Большая гостиная больше напоминала заброшенный пустой склад вся обстановка которого была представлена двумя длинными скамейками, потертым диваном и стулом со сломанной ножкой, ни стола, ни кресел здесь не было — растащили еще в первые годы.
Двадцать два воина, наблюдатели со стороны, стояли полукругом в центре комнаты, дожидаясь самого главного — самого старшего, ибо Старейшин у них, как и Покровителей, не было. Предоставленные сами себе, Сумеречные избрали ответственного, двадцать третьего воина. Одежда их состояла из белых накидок античных времен, золотого пояса и прикрепленных к нему позолоченных ножен для Священного меча. Высокие до колен сапоги были украшены драгоценными камнями.
Когда же из пустынной темноты глуби комнаты послышались глухие тяжелые шаги, все двадцать два воина опустили головы в уважительном приветствии, и новоприбывший встал рядом с ними в полукруг.
— Сегодня мы собрались здесь, чтобы обсудить новое прибытие на Землю Выродка и новую начавшуюся на него охоту. — начал прибывший ответственный тихим голосом, гулко разносившимся по помещению и многократным эхо отражавшимся от голых, покрытых плесенью стен. — И внести некоторые коррективы в процесс. Обо всем по порядку, — добавил он, увидев, как настороженно переглянулись воины, — думаю, не секрет, что от Светлых отправлена Джейн, один из самых могущественных и сильных стражей, — в ответ он получил утвердительные кивки, — но и Выродок не так прост. Я подозреваю, что у него есть помощник, Выродок, которому удалось, впервые за всю историю, вернуть свою душу. Поэтому и борьба будет яростнее обычной, и нашей прямой обязанностью будет слежка за обеими сторонами. Оградить нового Выродка от своего помощника мы не можем, да и не имеем права, потому что он простой человек, а в Мире Живых нам делать нечего, но нам нужно проследить, чтобы Джейн не добралась до старика и не убила его, ведь она пойдет на все ради победы. Поэтому Джейн приставлен воин с нашей стороны, которому будет приказано следить за ее действиями. Это предложение Кенсиро, и мы решили, что лучшего выхода не будет. Касуми, — он обратился к стоявшей девушке с опущенной головой, — ты уже знакома со своей подопечной и свои обязанности поняла. — она утвердительно кивнула. — Нам остается только проследить за действиями Светлых. Есть у кого-нибудь вопросы?
— У меня есть вопрос, — Касуми подняла голову и сделала шаг вперед, оказавшись в центре полукруга из воинов.
— Я слушаю тебя.
— Вам не кажется странным, что Небеса так скоро отправили своего воина? Ведь они не имеют права делать этого, пока душа Выродка окончательно не пропадет или им не станет понятно на все сто процентов, что ему не вернуть свою человечность? Этому воину они не дали даже шанса.
— Касуми, думаю, они пока не пустят Джейн на Землю, просто они уведомили ее о том, что она будет в будущем охотницей за ним. Пока же она просто наблюдатель, ему, конечно же, дан шанс на спасение.
Из-за необычайной тишины каждое слово громом звенело в ушах, а разносимое эхо становилось похожим на стаю привидений, свободно гуляющих по просторам пустой квартиры. Сухие ветки дерева, росшего около единственного окна с не разбитым стеклом, томно скреблись, просясь внутрь. Вскоре пол покрылся мелкими влажными точками ворвавшегося дождя, а температура заметно понизилась.
— До меня долетели слухи, Касуми, что ты пытаешься разобраться в сложном и загадочном деле по поимке преступника, похищающего детей?
Девушка скрежетнула зубами, подавив тем самым вырывающееся наружу злобное рычание на предателя, она сжала кулаки и приняла самое равнодушное выражение лица, чтобы не выдать своего негодования.
— Да, это так. — холод ее голоса мог посоперничать с ледниками Антарктики, что непременно должно было разозлить доносчика. Однако, то, что в их рядах завелись такие греховные пороки, как зависть и предательство, немало ее удивило, потому что сталкиваться с подобным пришлось впервые. — Я не понимаю, что вас так удивило.
— Касуми, — ответственный сначала оглядел всех стоявших воинов, чтобы получить одобрение от каждого из них, но, судя по гневному взгляду, один из них все же был против, — ты не имеешь права вмешиваться в ход событий. Зная твои способности как стражи, я могу предположить, что ты этим обязательно воспользуешься, но мы ни в коем случае не должны этого делать, поэтому Совет приказывает тебе прекратить свое личное расследование. В противном случае ты лишишься своей земной жизни. Элли Нэш прекратит свое существование, и все воспоминания о ней сотрутся.
— Я и не собиралась применять свои способности, чтобы разобраться в деле о похищении детей, уж тем более я не хотела вмешиваться в ход истории. Но тем не менее, я послушаюсь Совета и перестану свое личное расследование. — ответила Касуми, не сводя холодного взгляда с ответственного. — Я могу идти?
— Да, иди. И помни, что мы все доверяем тебе и ни в коем случае не хотели обижать тебя.

Внутренне негодуя, внешне она оставалась спокойной, даже равнодушной. Ступая по голому зашарканному полу, Касуми мысленно прикидывала, кто мог донести на нее и подвергнуть ее компетентность сомнению Совета. Ну, конечно же, единственный, кому это было под силу — Кенсиро, поганый предатель, который, во-первых, предложил ей стать стражей Светлого, во-вторых, некогда сам был заподозрен в предательстве, и причин было на то очень и очень много. Разобраться с ним? Просто поговорить или проигнорировать? Медленно одежда Сумеречно таяла под серебряными лучами печальной луны, превращаясь в земную одежду Элли Нэш, двадцатилетней девушки, работающей в небольшой конторке мелким редактором ничего не значащей газеты. Ранее собранные в высокий хвост густые каштановые волосы, закрепленные золотой заколкой, ниспали до самого пояса драгоценным каскадом топленого шоколада. Прокручивая в голове дальнейший план действий, Элли решила ближайшие три недели не трогать дело и прекратить расследование, бросить его окончательно или нет она не знала, поэтому решила отложить решение на потом.

Когда же помещение покинули двадцать воинов, и воцарился истинный мрак, стоявший некогда в полукруге Кенсиро огляделся по сторонам и одним движением руки восстановил все разбитые на окнах стекла, чтобы заглушить грозное завывание ночного ветра, грозившегося превратиться в настоящий ураган.
— И все-таки мне кажется, что ты был слишком с ней строг, — Кенсиро подошел к ответственному, — она крайне недовольна.
— Ты ведь знаешь, что я просто выполняю свои обязанности, но у меня и в мыслях не было ее обидеть.
— Знаю, я это прекрасно знаю, только вот этого ей ты объяснить не сможешь. Знаешь же ее непростой характер.
В голосе Кенсиро изящной кошкой скользнула небывалая нежность, на которую ответственный предпочел внимания не обратить.
— Она и на тебя здорово рассердилась из-за Джейн, точнее, из-за твоего предложения побыть ей надсмотрщицей.
— Надеюсь, она когда-нибудь все поймет. — вздохнул Кенсиро.

***
Играй, гитара семиструнная! Пой, душа заблудшая! Пляши, тело измученное! Бейся, сердце израненное! Да будет этой ночью открыто таинство, именуемое Свободой! Да будут сегодня в небе парить Ангелы Божьи, оберегая нас от бед и невзгод. Да будем мы до потери сознания и рассудка танцевать страстный цыганский танец под музыку, льющуюся из самых недр чистой незапятнанной души! И забудем мы все дела насущные, которые омрачают бытие! Да! Нам сегодня все можно, мы сегодня вершители судеб, свои Боги, свои же идолы, которым нет дела до будничной рутины, до мелких проблем и забот.
Всю ночь напролет мы будем восхвалять жизнь, возносить Счастье, упиваться свободой, и дешевый ром станет нашим неизменным спутником в дальние края.

Ненадолго избавившись от своего вечного сопровождающего-клоуна, Эл неизменно подобно призраку ступал по грязным мрачным улицам ночного Нью-Йорка, в районах которого свирепствовала неистовая жестокость. Осенний дождь стал его лучшим другом. Он падал с неба и вместе со своими каплями уносил с собой всю низость, все грехи, очищая душу и тело, даря покой и ощущение безграничной над собой власти. И пока за спиной гул и гам пьяных товарищей тонул в шепоте дождя, он шел, ведомый инстинктами, чувствами. Под ногами длинными ручьями текли полноводные лужи, а над головой угрожающе-низко висело тяжелое, обремененное тучами чернильно-синее небо, на котором не горела ни одна даже самая отчаянная звезда, даже луны не было видно.
Пройдя несколько заброшенных квартала, он резко повернул назад и, когда прошел небольшое здание, некогда бывшее больницей, шагнул в небольшой проем между ней и прилегающей рядом стоматологической клиникой. Миновав узкое пространство, он оказался на маленькой площадке, притесненной с одной стороны больницей, а с другой — жилыми домами. И здесь, на грязном сером асфальте, свернувшись клубочком, безвыходно взвывал человек, перед которым стояли семеро подвыпивших мужчин, решивших ограбить одинокого человека.

О да, я чувствую тебя, мой монстр! Я ощущаю твою ярость! Я хочу тебя выпустить! Я хочу удовлетворить твою жажду крови и мести! Мой дьявол, я хочу видеть, как ты караешь преступников, как ты упиваешься их просьбами и мольбами! Мой монстр, я растворяюсь в твоей ненависти к тем, кто покушается на невинных! Ты меня слышишь? Я выпускаю тебя!

...Не помня ни себя, ни событий до страшного грудного рыка, не контролируя потерявшего волю тела, словно впав в оцепенение, забытье, за сотые доли секунды он оказался рядом с мучителями. Злобно зашипел за спиной саван, подобно огромной волне, поднялся в воздух, угрожающе расправил свои края. С диким звоном из плаща вырвались железные цепи, разрезая ночную тишь. Да, он был страшен в своем гневе, в своей стихии! Из недр темноты потянуло замогильной вонью, словно кладбищенские жители восстали из своих могил.
— Отойдите от него.
Чудовище, некогда бывшее Элом, прорычало стоявшим к нему спиной пьяным мужикам, решившим в эту ночь поразвлечься.
По истечению трех секунд, во время которых его проигнорировали, длинная вьющаяся цепь со зловещим звоном достигла цели и, не медля ни секунды, вонзился в полусогнутую спину так же легко, как и нож в подтаявшее масло, прошла насквозь и вышла из живота. Хлынула горячая липкая кровь и беспорядочным потоком залила зажавшуюся в уголке жертву ночных преследователей. И не успел второй опомниться, как огромная лапа с корявыми крючковатыми пальцами смогла вцепиться ему в волосы и отодрать скальп; с треском порвалась кожа на голове, и кровь несчастного затопила остальных его товарищей. Двое из них, самые трезвые, бросились прочь с неистовыми криками, вспарывающими ночную тишь неба, но за считанные мгновения красный саван окутал их скрюченные страхом фигуры и, скрыв в своих недрах их полностью, потянул обратно, медленно переваривая в себе с помощью липкой зеленой слизи. Пока плащ вершил правосудие, сам Выродок обернулся к оставшимся троим преступникам, которых нужно было срочно наказать...
Переламывая кости, сдирая с остывших тел кожу и мышцы, он купался в чужой крови, упивался своей местью, своей безграничной властью над простыми людьми, которые когда-то отправили его в преисподнюю. Облизывая липкие горячие пальцы, впитывая живительную жидкость, он чувствовал, как по его вздутым венам начинает растекаться тепло, как чаще начинает биться сердце. Чужие крики о помощи подобно мировым шедеврам величайших классиков успокаивали встревоженные нервы, и Выродок полностью растворялся в своей стихии, в своей жизни.
Когда же несчастная жертва подняла полные страха и влажного ужаса глаза на своего чудовищного спасителя, сердце ухнуло куда-то вниз с высокой горы, разум помутнел от отчаяния.
...И он его узнал. Конечно, он не мог забыть этих брошенных напоследок презренных слов, не смог забыть этих ехидно прищуренных глаз, этого леденящего душу злорадного смеха победителя. Его товарищ, друг и убийца перед ним на коленях, заливается слезами, боится, унижается...
Да! Теперь-то он заплатит за все: за разбитую жизнь, за растоптанные мечты и надежды, за боль, за страдания!
Огромной лапой схватив предателя за горло, поднимая его в воздух, спиной прижимая к бетонной стене, читая чистый в глазах страх, он приблизил свое лицо к его и выдохнул смрадный запах замогильной вони разлагающегося мяса.
— Ты ведь меня помнишь, да? — тихо прошептало чудовище, сияя диогеновыми зелеными глазами. — Я ведь верил тебе, доверял. Я задницу твою прикрывал перед начальством и во время миссий. Не помнишь? Ну как же... твой верный друг и товарищ, готовый помочь в любое мгновение. А ты его предал, сжег заживо по приказу каких-то ублюдков.
— Не-ет, — запищал мужчина, пытаясь скользкими от крови и дождя руками освободиться от смертельное стальной хватки чудища, — отпусти! Я тебя не знаю!

Ликуй, пой гимн, мой милый монстр! Теперь мы с тобой проучим всех наших убийц! Теперь мы со всеми поквитаемся! Мы их всех заставим давиться горькими слезами, мы их уничтожим! Мой монстр, давай же, выпей их крови, пусти им внутрь яда! Теперь мы с тобой неделимы, мы будем мстить жестоко! И они нам еще заплатят!

— Не делай этого, — за его спиной раздался спокойный тихий голос, вместе с шепотом дождя составляющий незримую композицию.
Выродок замер в полувздохе от своего убийцы и обернулся на помешавший звук. Жертва застонала и от перенапряжения попросту потеряла сознание, его обмякшее тело бесполезно сползло вниз по стене после того, как Эл ослабил хватку.
— Уйди прочь, пока я тебя не прикончил, — взревел Выродок, пытаясь напугать старика рыком.
— Если ты это сделаешь, ты станешь таким же как и он — убийцей и беспощадным зверем. Эл, ты и так натворил много чего плохого, не надо уходить во тьму и дальше. Эл, я прошу тебя, не делай этого, подумай о его семье, ведь у него маленький сын.
Старик с каждым словом подходил к нему все ближе и ближе, пока не оказался всего в трех от него шагах и протянул вперед руку, показывая выход, решение. Выродок с минуту молча смотрел ему в глаза.
Душа моя, не плачь. Нет, нет скажем страданиям!
Хватило всего лишь полсекунды, чтобы острая железная цепь вонзилась жертве в глотку и прошла насквозь, подняла обливающееся кровью тело в воздух и с размаху швырнула его о противоположную стенку, раздался хруст переломанных костей и последний сорвавшийся с уст вздох. Потом тьма поглотила ночного воина, призванного убивать.

@музыка: Отражение - На краю

@настроение: неплохо

@темы: angst, Проза, Spawn, Max, Написанное, drama, Фанфикшн, AU, Творчество