Изабелла. Из цикла "Южные сны"

[люси.]

Название: Изабелла
Автор: Бадоу
Жанр: романтика
Рейтинг: детский
Персонажи: он, абонент и Изабелла
Предупреждение: бред
От автора: из цикла «Южные сны». Вдохновилась песнями Ассаи.



Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети…
Телефон летит на пассажирское сиденье и быстро затухает.
С этим абонентом вечные проблемы. Забыл, опоздал, просто не захотел – и все! – неделя глухого равнодушного молчания.
Опьяненный осенью Нью-Йорк роняет капельки лета на мокрый холодный асфальт, некогда бирюзовое, а теперь льдисто-голубое небо лениво раскачивает серебристые осколки облаков. Хмурые и серьезные, прохожие спят – шагая, прыгая, летая. Все они заснули с последним августовским вечером, усеянном огромными теплыми бусинами далеких звезд…

Забудь…

Абонент сейчас злится. Стоит у окна, спиной к двери, и злится на меня за то, что опоздал. Опоздал настолько, что смысла приезжать больше нет. Абоненту, в общем-то, на причины все равно. И звонить сейчас абоненту – себе дороже. Пусть уж лучше уляжется, успокоится. Глотнет никотин и притормозит.

Отпусти…

Запах у этой осени совсем иной – не сухой пыли и палых листьев, а морского бриза и… испанского неба. Яркого, лазурного. Жаркое лето еще здесь, со мной. Его я умудрился прихватить с собой маленькими ракушками, тремя цветастыми рубашками и статуэткой местного божества.
Хмурый Нью-Йорк встретил тогда меня и мое лето холодным и моросящим дождем, а абонент… абонент пропадал на работе, в дорогущем офисе, в строгом костюме и за компьютером.
Провожая сентябрь и октябрь, я все смотрел на маленькую золотистую статуэтку, ухваченную из веселого шумного испанского базара, смотрел и представлял, как там сейчас – в далекой теплой Испании… опустели ли пляжи? Похолодело ли вечно яркое, вечно синее небо?..
Стало ли море чужим человеческому телу? Стало ли далеким?

Прости…

Каждую ночь я вижу твои черные, как бархатное ночное испанское небо, глаза. Я вижу погибающее наше лето под огромными колесами белого самолета, уносящего меня за континент. Я вижу твои длинные шелковистые волосы, с которыми любило играть полуденное солнце и полуночная луна.
Изабелла, моя свобода, мое жаркое испанское лето, мои незабываемые южные ночи под черным бархатным небом, так похожим на твои безумной красоты большие выразительные глаза…
Глаза ведьмы, цыганки, укравшей мой покой на долгие сорок пять дней…
Пока Нью-Йорк бросает небрежно дождь, там, за океаном, по-прежнему солнце и все также полон соленый пляж, омываемый яркой, кристальной водой.
Ты уже не моя, дитя южных ветров и морских прозрачных вод. Ты – ничья. Дух, воплощение испанской свободы и безбрежного лазурного неба над шальной головой. Верно, ты даришь себя, свой жар кому-нибудь и даже не вспоминаешь бледного американца из сердцевины сухого Нью-Йорка.
Таких, как я – море, а ты – одна.

Прощай, моя Изабелла…

Быть может, лет через десять я вернусь на соленый наш берег, уже с женой и детьми, постаревший, усталый, и увижу тебя – вечно молодую, вечно живую, хозяйку снов своих южных.
Дикая и вольная, будто ветер, неудержимая, и вся – в одном порыве. Олицетворение испанского жаркого солнца – только одна, единственная Изабелла, вся сотканная из моря и тепла.
И лет через двести ты будешь стоять на лазурном берегу, в черных волосах твоих также будет дробиться свет, а ты, протягивая тонкие гибкие руки, будешь с другим. Даже не вспомнишь о том, чей покой украла на долгие сорок пять дней.

Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети.
Абоненту нужно отдохнуть. Абоненту порой очень грустно и тоскливо долгими осенними вечерами в объятьях старого клетчатого пледа.
У абонента остывает четвертая чашка кофе. И абонент дико устал.
На цыпочках дойду я до спящего абонента, возьму его, сонного и растрепанного, на руки и понесу в спальню, на большую холодную, как этот город, кровать.
Здесь – осень. Кажется, вечная и печальная. Старая. Ненужная.
Рядом с абонентом по-родному холодно. Пока там, через огромный океан, поешь ты, моя свобода, моя Изабелла…

@музыка: Шнуров Сергей - Скорость

@темы: Творчество, Ересь, Ориджинал, het, Написанное

---

Сердце Кая

[люси.]

Название: Сердце Кая
Автор: Снежная
Бета:
Жанр: романтика
Рейтинг: детский
Персонажи: Герда, Кай, Снежная Королева
Предупреждение: ООС, АУ
Дисклаймер: Г.Х. Андерсен
От автора:

В тот вечер падал искристый снег, плавно спускался с небес, подобно принцессе по длинной лестнице от неба до грешной земли.
В тот вечер Герды не было дома. Пустые комнаты тихо скорбели по некогда задорному смеху, ярким шоколадным глазам и маленьким пухлым ножкам, торопливо шаркающим по голым половицам. Черное окно смотрело на снежный городок, заваленный белыми полами зимы, и засохшие лозья винограда проволоками свисали с высокой деревянной опоры, протянутой между двумя сердцами.
На тот момент Герда уже не строила планов на будущее и смотрела на мир через кривые полосы желтой прессы. Каждый вечер в ее руках тлело письмо осколку прошлого.
По вечерам Герда не любила вспоминать заблудшую зиму и одинокую Снежную Королеву, державшую за руку ее милого Кая. Вроде было давно, вроде зажило и не болит больше, только тянет за грудной клеткой, будто кто-то сердце распутывает по ниткам, распускает обратно в мертвый аккуратный комочек. Все проходит с теплым солнцем в холодном воздухе и мокрым снегом под подошвой, и приходит обратно с холодным солнцем в теплом воздухе и яркими желтыми пятнами на голых деревьях.
Герда больше не писала стихов и не растила ярко-алых роз в маленьких горшочках, не прятала нежные цветы от острого мороза и не смотрела по вечерам в окно противоположного дома, где часто мелькала одинокая фигура Кая. У Герды больше не болело.
Только зима до самого ее совершеннолетия приносила с собой мертвые кусочки блестящего кривого зеркала, за которым пряталось самое мерзкое в ее жизни чувство – чувство без Кая.
Усталая, она все больше сидела на узком подоконнике и бесполезно прятала беспокойный взгляд в белых бесконечных барханах, спрятавших в своих огромных животах лавки и ее детские качели. Она знала, что в противоположном доме, близко к сердцу, сидит ее Кай и ждет, когда же ему в окна постучит Снежная Королева и позовет его обратно в Северные края. От этой горькой мысли кривились губы, и дрожало сердце, а унылый ветер бросал на стекло липучие снежинки и лепил узоры, которым не суждено было встретить алого рассвета.
Но в тот вечер дом встречал пустое небо без нее. Трель оставленного телефона холодным эхом бегала по комнатам в поисках хозяйки и находила лишь белые тетрадные листы с темно-синими розами на полях.
Герда видела только ярко-желтый прямоугольник на сером лице трехэтажного дома. Она знала, что Кая больше не вернуть, что сердце его заблудилось где-то по пути домой, в снегах Севера и замерзло, что Снежная Королева смогла его отыскать и забрать себе – в свой огромный замок, в свои ладони, и теперь ее милый томными вечерами смотрит вдаль и ждет, когда же его позовут.
Она знает, что ее Кай больше не дышит. Он бродит около жизни и не может открыть глаза, не может заснуть и не может увидеть солнца.
Сердце его бьется в чужих ладонях. И этот чужой трогает его, целует.
Ее Кай – больше не ее. Он больше не помнит того, как она спасла его, как ворвалась в огромный холодный замок и отобрала его у Снежной королевы.
Теперь он пьет холодный дешевый кофе и вспоминает ту, что смиряла одним только взглядом ледяные воды Антарктики.
Вселенная Герды сужается до одного только вечера и маленькой улицы, которая больше ее никогда не дождется. Каждый вдох заполняет ее легкие и кровь белым морозом, и сердце постепенно затихает.
Она знает, что Кай больше не выглянет из окна и не улыбнется, как раньше – доверчиво и нежно. Больше не будут они сажать красивые розы в маленькие глиняные горшочки и боязливо прятать их в домах от зимы, больше не побегут наперегонки до замерзшего озера и не прокатятся по голому льду, держась за руки.
Память жалит, но Герда уже слишком взрослая, чтобы пытаться отогреться.
И слишком сильная, чтобы мерзнуть.
Слишком маленькая, чтобы помочь Каю.
И слишком любит его, чтобы уйти, оставив на мерзлых качелях пару белых пушистых перчаток для той, что хранит в ладонях сердце ее милого.
Его силуэт тупой болью отзывается в душе, и снежинки начинают таять на горячих от слез щеках. Через дрожащие пальцы видно только как тухнет маленькое окошко, и большой дом впадает в кому.
Вроде прошло много лет, вроде и зажило, почти не больно, память уснула и последние пару лет совсем не тревожит, только до сих пор тянет – за грудной клеткой, и свернувшийся ежик в горле царапает раненое сердце.

Кай продолжает просыпаться каждое утро, честно ходит на работу и с работы – обратно, чуть задерживается около стареньких детских качелей, где совсем недавно нашел пару теплых перчаток, поливает колючий кактус, кормит снегирей и ждет, когда же в окно ему постучится Снежная королева, чтобы забрать к себе – в ледяной замок.
Ночами ему ничего не снится, только голый темно-синий сон, будто вырванный откуда-то фон, и завтра его никто не ждет, пока он будет блуждать по коридорам черно-белой работы.

Снежная королева уже давно его не ищет, уже почти забыла о мальчике с ярко-синими глазами, чье сердце бьется в хрустальном ларчике в самом центре большого тронного зала, в который льется переливчатый солнечный свет.
Только иногда захаживает она в полупустой городок и подолгу стоит у старых качелей. Порождение дьявола и истинной красоты, она смеется, глядя на небо, и медленно уходит обратно – на свой печальный Север.

@темы: Творчество, Фанфикшн

---

Непрощенные

[люси.]

Название: Непрощенные
Автор: Lucy Snowe он же Кактус
Бета: На этом месте могло бы быть ваше имя. (с)
Жанр: мракобесие
Рейтинг: детский
Персонажи: Аллен/Линали, Четырнадцатый/Линали, Тикки, Лави, Зима XD
Предупреждение: ООС, АУ, зима, ошибки
Размещение: запрещено! Тупой админ анимесайта одного, ты меня слышал?!
От автора: Для Анимебосса, только для него. И для вас, мою любимые
От автора 2: поперло меня на Алину. На Зиму, хотя ею у нас даже и не пахнет…


Этого не должно было произойти.
Ни при каких условиях, ни в одном из планов – запасных или основных, ни в одном из пересчитанных на много-много шагов вперед ходов.
Это относилось к чему-то из области фантастики и подлого, гнусного и трусливого предательства, что не могло стоять рядом с его именем – нежным, родным, почти ощутимо теплым.
Ни в одном из потрескавшихся сценариев неразборчивым почерком Судьбы не было столь крутого поворота, от которого все привычное поменялось на деаметрально противоположное – весна на осень, лето – на зиму.
Этого не должно было случиться ни в коем случае, ни в одной из Вселенных – этой или параллельной. В это невозможно было поверить, ровно как и невозможно было поверить в победу зла над добром вопреки установившимся правилам, по котором мир жил не одну сотню лет.
Через слезы, кровь, крики и немые всхлипы – она продолжала верить в то, чего на самом деле не было, но отказывалась принимать то, что произошло, то, что оказалось прописной истиной, отложившимся в истории отпечатком – потом уже сухим научным фактом, который в свою книгу занесет Лави или какой другой Историк.
Вопреки реальности, действительности и безжизненному «сейчас» в этой точке пространства, начавшегося размываться мутными кляксами и пятнами, - она отказывалась. Из последних сил. Под пеплом оседающих последних кусочков истлевшей надежды.
Она пальцами ловила легкий аромат весны, оставшийся тихим стуком от его несмелых, но торопливых шагов в сторону врага – во тьму, в которую они раз за разом окунали свои сердца и души, от которой они спасали других.

I wanted you to know,
That I love the way you laugh.
I wanna hold you high and steal your pain away.
I keep your photograph
And I know it serves me well.
I wanna hold you high and steal your pain.

Аллен знал, что Нои не умирают, и знал, что время все равно мерно капало, менялось, убегало в плюс бесконечность, но никогда не достигало конечной станции, за чертой которой начиналось что-то большее, чем просто бессмертие или бескрайность, и даже безграничность неба или выше – самого космоса не могло постичь того, что ждало всех за границей, которую переступать нельзя.
Аллен знал, что все имеет конец – финальную точку, после которой смысл – боли или тоски – терялся, и единственным выходом из темной грызущей душу жажды свободы из чужих, заполнивших голову мыслей, было забыться в потоке секунд, проносящихся мимо него, не задевая. Он просто сделал шаг с огромной пропасти, на границе которой балансировал который год, и если бы не данное когда-то обещание отчиму, давно бы утонул, не смог удержаться под порывистым ветром в самую спину.
Он мог бы сражаться до конца, до последней капли силы в изможденном теле, если бы не знал, что проще построить новый мир, чем пытаться защитить этот – уже давно погрязший в гнилостном болоте из зависти, ненависти и злобы. Порой он начинал понимать Ноев и их стремления очистить свет от такой низости, недостойной людей, только все это уже чувствовал Четырнадцатый, каким-то образом перемешавший свои и Уолкера мысли.
«Иногда стоит перешагивать через себя и отступать, чтобы потом не наделать глупостей, о которых будешь жалеть всю оставшуюся жизнь», - однажды сказал Комуи, отправляя на опасное задание больную Линали и не до конца оправившегося после очередной битвы Лави. Конечно, тогда Уолкер его не понял и только злился из-за этого необдуманного поступка, и лишь через пару месяцев понял, что правее Смотрителя в тот момент были только небеса.

Because I'm broken when I'm lonesome,
And I don't feel right when you're gone away

«Этим людям ничего иного не остается, кроме как убивать друг друга и упиваться смертями», - настойчиво твердит голос в голове, и Аллен, как мантру, повторяет слова, когда-то сказанные Линали о том, что вместе можно даже перевернуть Вселенную, главное – чтобы тебя крепко держали за руку.
«Не делай этого! Не делай вещей, о которых будешь потом жалеть!» - Уолкер кричал так, как никогда в жизни еще не кричал – испуганно, затравленно, будто в последний раз, и будто от его голоса, от того, насколько громко он закричит, будет зависеть завтра и следующая секунда. Истерика начала подниматься из глубин самого сердца и топить сознание. Она заполнила его – до краев.
И все, что видел Аллен, это тяжело поднимающуюся Линали, ее сжатые в кулачок сбитые руки, ее кровь, ее разодранное платье – будто его нарочно резали, потрошили, окунали в грязь, ее трясущиеся плечи, а он не мог встать, не мог заставить функционировать свои чертовы конечности, не мог найти в себе силы вырвать эту удушающую из груди боль. Не мог!..
Не мог вскочить на ноги и кинуться за ней. Не мог!..
Не мог догнать ее и успеть перехватить тонкие запястья. Нет мог!..
Он только тянул вперед руки и боялся. Боялся каждого ее неуверенного шага, каждого ее тяжелого вздоха, каждого всхлипа и тихих слов о том, что все будет хо-ро-шо.
Уолкер будто себя видел со стороны – так же как и Линали сейчас, он тысячу раз уходил за горизонт, тысячу раз делал точно такие же несмелые шаги вкупе с уверенностью в том, что его будут ждать, кусая губы и разбивая руки в кровь, сдирая и так уже обшарпанные обои на неровных стенах.
Правда теперь они просто поменялись ролями. Всего лишь поменялись… но цена за это была просто огромной – слишком большой, чтобы но мог просто так с этим смириться – не его, а ее жизнь.
Чужая, самая дорогая жизнь.
Чужая, самая дорогая улыбка.
Чужой, самый дорогой смех.
Самый дорогой…
«Линали, нет!»
Кажется, кричал даже не он, а что-то, что сидело внутри него – чужеродное, совсем ему не знакомое, но с точно такими же чувствами.
Она обернулась – медленно. Чуть наклонила голову набок и виновато улыбнулась. Вышло вымученно и как-то глуповато, слишком не к месту. Контраст этой улыбки и окружающего был просто убийственный. Убийственный настолько, что Аллен зажмурился от резко оборвавшейся жизни внутри себя.
«Есть вещи, о которых я никогда не буду жалеть».
И ушла – к противнику.
Уверенными шагами, пока Аллен пытался встать и кинуться за ней вдогонку, броситься в пекло вместо нее. Он умолял Небеса подарить ему возможность остановить ее – сейчас точную копию него самого.
И он поклялся, что никогда не простит ее, если она не вернется. Никогда не простит себя, если снова не увидит большие лучистые широко распахнутые фиалковые глаза.
Никогда!..

The worst is over now
And we can breathe again.
I wanna hold you high, you steal my pain away.
There's so much left to learn
And no one left to fight.
I wanna hold you high and steal your pain

«У каждого человека есть своя роль, и отыграть ее он должен на высоте, чтобы не портить всей постановки», - так говорил Лави, когда не был настроен шутить и дурачиться. Так говорил он, когда зимняя стужа заползала к нему в сердце начинала там плести свои тоненькие-тоненькие прозрачные ленточки-паутинки.
Аллен сидел возле него на выпотрошенном кресле – у самого окна, от которого отходил дымоподобный холодок – дыхание Зимы.
«Лучше не играть с Судьбой в детские игры. Лучше подчиниться». Говорил он, конечно же, о себе и своей проблеме – стоять в сторонке и наблюдать за тем, как уходит время, унося с собой в Долину Смерти его друзей-экзорцистов с поля боя.
Говорил и не знал, что Аллен слушал его более чем внимательно.
«Предатели – самые низкие существа», - отвечал Аллен и не знал, что Лави, потонувший в своих мыслях, все же услышал его. Услышал и выцарапал эти слова на своем сердце острой бритвой.
«Нои живут вечно, поэтому вскоре все оставленные тобою друзья погибнут, и некого будет тебе стыдиться», - вероятнее всего скажет этот отморозок Тикки и обязательно ехидно улыбнется, внутренне радуясь тому, что победил в этот раз он – и не важно, что победа в картах и в жизни весят немного по-разному и смысл несут отличный друг от друга. Ключевое слово и там, и там – победа.
«Пусть уж лучше время унесет их жизни, чем это сделаешь ты», - скажет та сторона, которая оживает только под лучами бедного исхудалого солнца, из последних сил греющего рабочие районы старого доброго Лондона. Сторона, которой есть что терять. Сторона, которая сейчас понимает его лучше, чем тот же Лави, потонувший в своих раздумьях.

Cause I'm broken when I'm open
And I don’t feel like I am strong enough.
Cause I'm broken when I'm lonesome
And I don't feel right when you're gone away.

Четырнадцатый никогда особо не любил эти районы – грязные, будто немытые беспризоники-воришки, слишком рано выбрашиеся из-под теплого маминого крыла и избитые тонкой черной плеткой жизни. Подобные этому места вызывали у него не омерзение, а удушающее чувство растерянности и пульсирующей внутри пустоты. Он будто что-то здесь потерял – что-то важное, что-то близкое не ему, а его существу.
И он искал это уже полжизни, уже половину своей новой жизни – той, которую ему подарили Небеса и маленький седоволосый мальчик.
Искал и не находил. Иногда подходил близко, слишком близко, чтобы найти в себе силы увидеть то, что способно изменить его более-менее устоявшуюся жизнь.
Слишком близко, чтобы у него хватило смелости посмотреть в глаза тому, что сильнее него в несколько раз.
Слишком близко – и он убегал обратно в свой дворец на краю Лондона, подальше от этого грязного района нищеты и вечных болезней, очага туберкулеза, логова зависти и отчаяния.
Примостившиеся с обеих сторон старые лавчонки с совершенно ненужным мусором тянулись и тянулись, казалось, до бесконечности. И он прекратил дышать, пока на горизонте не мелькнули деревянные стены, ограждавшие этот район от остального города.
Эта земля кричала под ногами – он слышал крики и голоса, молитвы. И пахло здесь смертью, кровью, болью – этого не смог укрыть даже вчерашний, но все еще белоснежный, все еще кристальный, больше похожий на просыпанную соль снег. И он чувствовал, что его связывают с этим местом отнюдь не презрение и пренебрежение – что-то большее, чем просто воспоминания того мальчика, которого он заменил в этом мире…
… Заменил.
Встал на чужое место…
… Отобрал чужую роль.
… Всего лишь замена, всего лишь второй после него – мальчишки-неудачника, который даже в любви признаться не нашел силы.
И почему этот идиот Тикки выбирает самые бедные районы Лондона, чтобы спрятаться, отдохнуть и просто слинять с работы?!

Слишком знакомый запах.
Слишком яркое солнце.
Слишком знакомая фигура.
Слишком громко все говорят!..
Слишком знакомые глаза.
Слишком белый снег для этой грязной, выброшенной Зимы.
Слишком знакомая боль.
Слишком долго он не может найти Тикки.
Слишком знакомые чувства.
Слишком задержался в это помойке в компании отбросов человечества.
Слишком знакомо дрожит сердце…
Слишком теплая осень цветет в душе.

«Ли… на… ли…»
Имя прекраснее самих лилий под проливных летним дождем. Нежнее только что распустившихся, стыдливо покрасневших роз в саду. Ближе маминого теплого запаха.
Сколько времени прошло? Сколько скурено дней? Сколько отравлено воздуха? Сколько прогнано ночей?..
И не сосчитать, если попытаться, только память предательски четко помнит то, чего помнить и не должна, что должна была отрезать – ампутировать, как ампутируют конечности будущим калекам и инвалидам.
«Ли… на… ли…»
Совсем незнакомое имя, совсем незнакомая жизнь – чужой прошлое, прошлое того, кого больше нет в живых. Нет ведь?..
Четырнадцатый знал, что вернется обязательно победителем, знал, что план – до гениальности простой – сработает, как самые точные – швейцарские – часы.
Совсем незнакомая фигура, совсем чужие мысли – в его голове?
Четырнадцатый был уверен в том, что выкинуть Уолкера из собственного тела не составит труда, нужно было только дождаться идеального момента и ударить мальчишку побольнее, чтобы он прекратил воевать за себя.
Совсем незнакомый запах умирающих лилий и совсем незнакомая бьющаяся, подобно сердцу, тоска в груди.
Неужели он что-то пропустил? Неужели в его плане оказались тонкие стенки и тайные ходы?
Совсем незнакомые глаза ночного неба, совсем незнакомая дрожь в коленях.
- Линали?.. это ведь ты?

Cause I'm broken when I'm open
And I don’t feel like I am strong enough.
Cause I'm broken when I'm lonesome
And I don't feel right when you're gone away.

Две попытки жить. Первая – замужество, вторая – рождение чужого ребенка.
Две попытки начать все заново – с чистого листа, с первой строчки. Две постановки на одной сцене с одним актером – на осколках прошлой жизни, на слезах, на криках, на разочаровании.
Маленькие три смерти – с его уходом, с уходом мужа и ребенка – уже в небо.
Три маленькие смерти как три круга ада. Как немые потоки холодных слез. Как шепот – бессвязный и безумный, как проклятье, как заклятье.
Она чувствовала, как ее трогала Зима. Там, внутри.
Она чувствовала, как Зима забирала ее к себе – в объятья, но уже после того, как оставила свою отметину.
Она видела, как Зима связывала их белыми узорами-лентами, привязывала руку к руке, ногу – к ноге, чтобы не убежала, не оставила.
Она видела, как серые птицы разбивались о камни, как кричали.
Она видела, как падало небо – на плечи, на дрожащие ладони маленькими холодными снежинками.
Она видела, как уходило солнце. Как затухала улыбка.
Ребенок. Девушка. Женщина. Всего лишь маленькая жизнь, всего лишь маленькие чувства, всего лишь маленькие мечты.
Вечная спутница Зимы. Вечная ее пленница. Подруга. Сестра. Почти что дочь или наподобие постоянного клиента в этот безразличный холод и безликие снежные барханы, обвивающий веточки иней, легкие снежинки с неба.
Израсходовала жизней даже больше, чем ей было подарено.

You're gone away
You don't feel me here... anymore

- Аллен?! Аллен! Стой!
Ее удержали только сильные руки Канды, вцепившиеся ей в запястья и оттащившие ее обратно. Ее удержали только улыбки врагов – уверенные, наглые. И тени от них расползались по полу, подобно злым шипящим змеям. Змеи эти шипели, совсем как волны того моря, в котором утонула ее первая жизнь и из ада которого достала ее Чистая Сила.
- Аллен, я прошу, не делай этого! Не смей этого делать, Аллен, ты меня слышишь?!!
Вырывалась из мертвой хватки, брыкалась, лязгалась, кричала – так громко, как могла, и почти не плакала. И даже не сопротивлялась, когда Юу почти что выплюнул низкое «предатель» в спину уходящему Уолкеру.
Развернулась Драма. Заиграли первые, еще слепые аккорды пианино. Еще не начала свой монолог скучная Зима, и даже зритель не успел подготовиться, как зал заполнился песней, слезами, болью, выходящей из-под тонких и умелых пальцев пианиста.Он обернулся – медленно. Чуть наклонил голову набок и виновато улыбнулся. Вышло вымученно и как-то глуповато, слишком не к месту. Контраст этой улыбки и окружающего был просто убийственный. Убийственный настолько, что Линали зажмурилась от резко оборвавшейся жизни внутри себя.
- Желаю тебе сдохнуть, Уолкер, - попрощался с ним Канда.
Тикки смеялся, как сумасшедший. Радовался своей победе над этим чудаковатым мальчиком, которого он принял за старикашку при их первой встрече. Радовался и убедился в том, что сил у этого пацана больше, чем у легендарного Четырнадцатого.
Роад ликовала. Граф – уже прекратил радоваться и строил планы на будущее.
Только Тикки понимал, что спектакль еще не окончен, и опускать занавес рано.

You're gone away
You don't feel me here... anymore

- Линали?
И произнес это Четырнадцатый раньше, чем успел сообразить, что перед ним стоит экзорцистка, бывшая экзорцистка Линали Ли, сестра Смотрителя Комуи… та, которая звала Аллена Уолкера обратно, та, ради которой мальчишка и сдался, ради жизни которой дал себе умереть.
Умереть ненадолго.
Потому что память у них одна – на двоих. И чувства тоже на двоих. И сердце – его не до конца. Аллен продолжал жить, правда, глубоко-глубоко в подсознании.
И пока жил Четырнадцатый, жил и он, Уолкер.
И теперь, теряя самого себя, проигрывая, казалось бы, совсем бесполезному мальчику, умершему, какому-то призраку, Четырнадцатый понял, как был прав Тикки, когда говорил о том, что людские чувства способны творить чудеса.
- Линали, это ведь ты, так?
Сгорбленная фигура остановилась и вся будто задрожала, став при этом меньше раза в два…
… Боялась.
Этого незнакомого голоса или себя?..
Обернулась.
Вздрогнул Аллен.
В глазах этого почти незнакомого человека мелькнуло то, что отдалось тупой болью в ее выпотрошенном сердце. Это был Аллен. Ее Аллен, ее любовь – похороненная, сгнившая, но все еще живая.
А Зима плакала белыми кристаллами слез, омывая историю с печальным концом.
Она стыдливо опустила глаза и попыталась прикрыться трясущимися руками свое обезображенное временем лицо, в то время, как совсем молодой и точно такой же как и огромное количество лет назад Аллен, будто завороженный, смотрел на нее – старую, немощную, больную женщину.
Он сделал шаг к ней и попытался отнять от лица руки и заглянуть в глаза, ради которых он предал, умер и снова возродился. Ради которых уснул и снова проснулся в середине этой пустой, никому не нужной Зимы…
- Уйди!..
Закричала, как кричала, когда провожала его и своего ребенка в дальний путь.
Стыдилась самой себя, своего вида. Ненавидела его и любила – отчаянно, горячо, как в последний раз.
Он смотрел на нее, будто глотал свежий воздух после тюремной духоты, будто кожей ловил солнце после тьмы.
- Это же я – Аллен. Линали, неужели ты меня не узнаешь?
Узнала – как же. Даже не позволяла себе забывать, даже не разрешала памяти стирать. Каждую секунду вышивала на ладонях, каждый взгляд перевязывала лентами.
Не забывала – не имела право во имя того, что давало ей силы жить дальше, не сломаться, не упасть.
Каждый день выводила карандашами, чтобы не потекли контуры.
Каждую улыбку подкрашивала, чтобы не выцвело со временем.
И жила – им одним, умершим. Предавшим. Ушедшим. Дышала им, пока ее целовала Зима.
- Уйди!
По-прежнему закрывая морщинистое лицо иссохшими руками, кричала, отступая назад – от него подальше.
Лишь бы не увидел! Не засмеялся над ней, не бросил презренное «ты жалка» ей в лицо, лишь бы не сломил ее до конца… заблестели мокрые дорожки меж пальцев, и на холодный снег упали горячие капельки сожаления, боли и страха
- Уйди!!!
Ее разрывало изнутри.
- Прошу, уйди!
Как когда-то просила остаться, так сейчас умоляет уйти.
И Аллен отступает, так и не заглянув в ее глаза. В глаза, в цвет которых выкрасилась его жизнь, его дыхание, сердцебиение.
Плачет, как маленький ребенок, и даже не стирает слез.
И Аллен умирает под смехом вновь ожившего Четырнадцатого – порвана нить, удерживающая его до сих пор.
Оттоптаны сны. Разобраны слова, которые он берег в себе.
Прежний знакомый блеск в стальных глазах проходит, и человек, стоявший перед ней, будто преображается – искажается его лицо, лишаясь нежной детской красоты, кривятся губы, растягиваются, стареют руки, стареет душа.
Развернулась и под его недоуменный взгляд поплелась в свою лачугу, хромая на левую ногу – старый шрам из далекого прошлого.
Четырнадцатый снова выругался на нищих, просящих денег, на Тикки, ухитрившегося спрятаться так, что сам граф не отыщет при всем своем желании, на Зиму, которая некстати оказалась слишком холодной и слишком снежной для Лондона.
Пианино замолкло, как только Зима оборвала пение и непонятно почему рванула за сцену вся в слезах. Зрители недоуменно переглянулись, и пианист, грустно улыбнувшись, доиграл свою партию.
Под громкие аплодисменты был опущен занавес, и зал, все еще хранивший привкус слез Зимы и печальных нот инструмента, опустел слишком быстро. Драма закончилась.

@темы: Творчество, Фанфикшн, AU, het, Вынос мозга, D. Gray-man

---

Ванильное небо

[люси.]

Название: Ванильное небо
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя.
Жанр: мракобесие, издевательство над фэндомом
Рейтинг: PG-16
Персонажи: Аллен, Линали, Канда
Пары: Аллен/Линали, Канда/Линали, Аллен/Канда >_<
Предупреждение: ООС. AU относительно манги/аниме, ересь во всей своей красе, смерть персонажа
Использованы слова песни: Coddy – C.K. Не, вы ее, конечно, можете послушать, но не думаю, что поймете что-нибудь.
Музыкальное сопровождение: Wada Kaoru – Tamashii no Iyashi (OST из ДиГры)
Отказ от прав: не мое это, не мое.
От автора намба ванн: посвящаю всем своим любимым друзьям, которых мне пришлось ненадолго покинуть. Я дорожу дружбой с каждым, каждому я благодарна за поддержку. Я хочу, чтобы вы знали: вы действительно мне дороги. Все
От автора намба ту: а что сразу автор? У него вообще начальная стадия шизофрении.

Обмакни ладонь в мою печаль,
Посиди со мною в тишине.
Дней так скоро прожитых печать
От дыханья тает на окне.

Обними меня своим крылом,
Дай поплакать на твоей груди:
Помечтать о прожитом былом,
Пожалеть о ждущем впереди.

Утешай меня, умножив боль,
Подведи к священному огню -
Попрощаться с прожитым позволь...
И лети. Я скоро догоню.
(с) Елена Домнина (blesna)

На три удара сердца приходится несколько секунд. На короткий выдох – вечность пополам с трясущимися руками. На вдох – плачущее на дне глаз осеннее небо.
Кривые стрелки часов, прибитых к стене, медленно плывут по окружности, подрагивают, смеются, издевательски останавливаются тогда, когда сорвавшийся с губ выдох стынет в воздухе и белым облачком пара тает, подобно дыму сигарет.
Удушающая пыльная осень скребет когтями по стеклу и говорит: «Не ждите ее. Она уже не с вами».
А Аллен дрожит под этим злостным змеиным шипением за спиной и переводит встревоженный взгляд на широко улыбающуюся Линали, для которой нет проклятой осени, нет чудовищных размеров теней, расползающихся по ее лицу и телу, нет лижущей руки ночи. Сейчас она где-то далеко, в том мире, в котором всегда хотела жить.
Наверное, ее обнимает Смотритель Комуи, а она сама смеется и нетерпеливо сдирает с коробочки разноцветную шуршащую фольгу, чтобы достать заветное – подарок на день рождение от Нии-сана. За обеденным столом сидят друзья, близкие, а большой и вкусный торт с горящими свечками ждет именинницу.
И тихий смешок откуда-то издалека, с улицы, куда ненадолго прогнали осень. Недобро горят ее глаза, как яркий и пестрый кленовый лист под ногами.
Остывшее небо лениво раскачивается туда-сюда, стыдливо прикрываясь мягким одеяльцем облаков, на котором застыли яркие кровавые пятна недавно погибшего солнца.

Чувств аритмия, счастья колпачки.
Где бы взять ключи от родного сердца…
Мною прикасается и прижимает к телу,
Кислород теряя в этих стенах по инерции.

На другом конце комнаты, скрывшись под тенью смежной стены, стоит друг ее детства. Сцепив на груди руки, неотрывно смотрит на нее, ее полусумасшедшую улыбку, и в темноте зло сверкают холодные глаза цвета промокшей осени. Молчаливый спутник из этого мира в параллельный. Тот мир, что скрылся за ликом ванильных небес.
А рядом с ней, в трясущихся руках держа ее ладонь, сидит Аллен и не может поверить, что сейчас она его не видит, что сейчас для нее не существует эхом в висках отдающего тиканья старых часов, серого потолка над головой, мертвенно-белого холода, ласкающегося к ней.
Он только чувствует, как она начинает шевелить пальцами, как напрягается ее рука в его руке. Канда, уловивший перемену, отрывается от стены, и слившаяся с ним воедино тень нехотя отпускает его.
Линали переводит совершенно ясный взгляд на Аллена и широко улыбается, глядя на его растерянное лицо – что случилось?
А вид у нее – счастливый-счастливый, будто она только что в сказке побывала. В глазах – солнце, уснувшее недавно, а на губах – теплые ладони сгинувшей весны.
… Она просто не понимает, что за окном уже давно пляшет осень, будто сумасшедшая цыганка, и в такт ее движениям выше к небу взмывает бешеный костер, в котором плавится время, и воздух сотрясается от ее криков, пестрая юбка колышется, сливаясь с жадным пламенем.
Канда отступает на шаг – назад к теням, потому что понимает, что ее действительно не вернуть из сладкого мира, в который она сама себя заточила, в который, как в пропасть, толкнула болезнь и воспалившееся сознание.
Аллен подается вперед и заглядывает ей в глаза. Его неровное дыхание теплом ложится ей на губы и через несколько мгновений превращается в легкое дуновение ветерка, шаловливо ласкающего нежную луговую траву, на которой лежит Линали и взглядом провожает пухлые облака, складывающиеся в различные фигурки.
Вот это облако – собачка с косточкой, и бежит она, радостно виляя хвостиком, к своему хозяину.
Это облако – полевой цветок, устало склонивший голову к земле.
А вон то облако – белоснежная макушка… мальчика из далеких глубоких снов, которые ей иногда снятся. Сны кошмарные, полные криков, боли, крови и смертей, но только в самом конце появляется этот беловолосый мальчишка, и все прекращается – виснет мертвая тишина, все начинает тонуть в слишком ярком свете, и Линали просыпается, потому что начинает слепнуть в собственном подсознании.

Цифрами - словами, с лаской на губах
Еще одно касание и можно растеряться!
Я пытаюсь дотянуться и прикрыть ладонями тебя,
Еще один разряд эмоций, импульсы рисуя…

Эскизы страниц их истории мокнут под проливным дождем и, обдуваемые ветром, разлетаются белыми извивающимися языками-лентами. И Линали своими же руками закапывает свою любовь, меняет ее на искаженный мир света, тепла, нежных объятий и высокого неба. Изо дня в день все больше и больше уходит в иную, ею придуманную реальность, окутанную безмятежностью.
Обратный отсчет был запущен с первой смертью – Смотрителя. Как следствие тяжелая психологическая травма, а завершило все последнее задание, на котором Линали попала под обвал и получила сильнейшее сотрясение мозга. Врачи тогда предупреждали, что могут быть изменения в ее поведении, но чтобы так…
Сначала просто видения, галлюцинации, а теперь и вовсе потеря пространства, самой себя, своего «я», полное отторжение реальности.
Все, что она видит – это мечта. Небо, вкуса ванили. Ветер, цвета моря. Весна, аромата спелых персиков.
Аллен и Канда молча провожали ее, безмолвно видели, как осень заползала в ее тело, как она уходила с улыбкой на устах…
И потом уже, когда усталый день засыпает в объятьях ночи, когда чернеющее небо перестает заглядывать в яркие пятна окон на ликах зданий, становится чуточку тише, потому что дыхание начинает выравниваться в унисон ветру за окном. Аллен чувствует пристальный на себе взгляд и быстро приходит в себя.
Линали смотрит на него и улыбается. Как и последние пару недель. В ее глазах – только его надломленное отражение. И потом уже по привычке начинает свой рассказ: что видела, с кем разговаривала, где успела побывать, холодно было или жарко, было солнце или луна, день или ночь. А Аллен и Канда будут слушать ее тихие речи и считать секунды, за которые успевает встрепенуться надежда.
Сегодня она была маленькой Линали на руках у брата, была весна, и ярко светило огромное на полнеба солнце. Она сидела на большом лугу, и высокая трава почти полностью скрывала ее маленькую фигурку в своих объятьях. Линали собирала полевые цветы и плела из них красивый венок, только принести его забыла… а ведь так хотела поблагодарить Аллена за то, что он рядом, за то, что встречает ее и слушает рассказы.
Аллену ничего другого, кроме как улыбаться ей в ответ и тихо качать головой, не остается. Он может, конечно, заплакать, убежать, пытаться достучаться до Линали и объяснить ей, что она просто сходит с ума, но знает, что она только рассмеется и скажет, что шутка вышла глупой.
Канда устало вздыхает и закрывает глаза – бред, что несет Ли, начинает его раздражать, но еще больше его раздражает бездействие Стручка, которому, видимо, страшно. Не в первый раз он видел, чтобы Аллен трусил, но только сейчас Уолкер даже не пытался сопротивляться.
Свет падает так, что обрывки и разводы теней расползаются по всей комнате, и вскоре тень Юу начинает сливаться с ним самим, прислонившимся к стене. Еще ни разу Линали не говорила ему о том, что видела его в своих путешествиях, ни разу не признавалась, что скучала по нему, ни разу не улыбалась ему. Смотрела сквозь него – на стену с его вытянутой косой тенью и сожалела о том, что этого человека рядом нет.
Осмысленность в ее взгляде таяла, подобно куску льда под струей воды, и на исходе третьей недели Линали вовсе перестала замечать даже Аллена. Это они поняли, когда однажды она просто не вернулась.

Где бы взять тепло и скользить по коже.
Ты на расстоянии секунды и кажется…
Присутствие так близко, эта мягкость множится,
Я б хотел бы повторить и сам не повторяться.

Странно, но именно сейчас – глубокой ночью – он понимает, что пока еще она жива, пока еще бьется ее сердце, пока еще она приходит в сознание, правда, реже – раз в одну-две недели, - но ведь и этого достаточно, да?..
И, возвращаясь обратно, она не видит ничего, кроме серого потолка и безликих больничных стен, больше некому теперь слушать ее неторопливые рассказы о том, как она провела день, с кем виделась, больше некому будет передавать приветы от ее друзей, не к кому будет возвращаться…
И она поймет, что здесь, в этом мире ее оставили и предали. И больше она не захочет обратно, в пустую белую комнату, где ее не ждут.
Шаги Аллена тихие, быстрые, будто он крадется в логово врага. Противно под ногами скрипят лестницы, и протяжный звук мгновенно перерастает в утробное рычание. Палата, в которой лежит Линали, находится на пятом этаже, и удивительно, почему Рувелье не избавился от нее – беспомощной и теперь уже не способной сражаться. Возможно, он все еще ждет дня, когда она придет в себя, и тогда можно будет отправить ее на какое-нибудь сложное задание, этот старик не отпустит Линали до тех пор, пока тело ее не износится, пока Чистая Сила все еще в ней, он будет ждать.
Аллен злится на самого себя, потому что не может думать ни о чем другом, но отогнать навязчивые мысли не могут ни тренировки, на задания, ни сны.
Он замирает, потому что слышит тихий, угасающий голос, алой лентой скользнувший в полумертвой темноте. И смех. Теперь уже привычный – с хрипотцой, обрывающийся, сдавленный.
Рукой касается холодной металлической ручки двери, тянет ее на себя и заглядывает в комнату. Замирает, потому что увиденное никак не укладывается в голове: возле койки сидит Канда и держит в своих руках ее маленькую ладошку, терпеливо слушает рассказ и, когда нужно, отвечает на ее вопросы.
Сегодня она была в Японии, там уже конец марта, и вся страна утопает в бело-розовых облаках цветущей сакуры. Линали говорит, что красота невероятная, Канда положительно качает головой – верит ей на слово.
Скрип двери отвлекает его от Ли, мечник переводит взгляд на Аллена, съежившегося под пристальным прищуром темных глаз. Расставание близко – ожидание парит в воздухе напряженным молчанием, поэтому каждый ее вдох на вес золота.

Это все во мне, а расстоянье - степень боли,
Через его глаза смотрю - твои губы чувствую,
Это все во мне - а расстоянье степень боли,
Через его руки глажу - твою улыбку вижу...

И однажды солнце просто потухло посреди дня, покрылось мелкой паутинкой трещин на стекле, а потом осело на землю последними жухлыми свернувшимися листьями, прикрывшись удушающим туманом.
Долго-долго потом по этой потере скорбело небо, изливаясь немыми ледяными дождями, под которыми плакали серые здания и мокрый асфальт.
… И тихо умирал свет, в надежных объятьях задыхаясь. И постепенно оседал перед глазами мрак, тушуя видимые и невидимые кляксы и очертания оставшегося мира. Размывались привычные четкие и ясные контуры, плыли перед глазами картины настоящего, происходящего.
Бетоном обшарпанное небо выпускало из объятий погасшее солнце и медленно остывало до бледно-голубого. Истерично смеялась осень, танцуя над могилой, хлестали дожди по земле, и вдребезги разбивались слезы.
Подобно дыму, таяли в воздухе слова, и Аллен не мог правильно произнести это проклятое «прощай». Потому что за его спиной – он это чувствовал – все равно стояла Линали, ее запах, ее голос, ее тепло. И она говорила с ним. До последнего Ли не понимала, что погибла, что больше ее нет – по рассказам можно было подумать, что она просто снова проснулась и продолжила тот ад, в котором жили ее друзья несколько недель. Руками тащила их обратно в ту пропасть, из которой они толком не успели выбраться. И в очередной раз услышав «Аллен-кун», Уолкер четко осознал, что не готов просто так отпустить ее, однажды проснуться и понять, что так его больше никто не назовет.
Ему нужно было ее вернуть – неважно каким способом, неважно как, лишь бы снова почувствовать тот тонкий глубокий аромат дикого леса после дождя, присущий только ей. Ему нужно было просто обмануть самого себя и надрывно плачущую в душе осень – на пару всего минут отмотать время или заменить…
Заменить незаменимое и замотать глаза тонкой паутинкой лжи. Он был готов обмануться и обмануть. Но не знал – как. Как притупить обострившиеся в несколько раз чувства потери, беспомощности, отчаяния. Как заставить видеть себя то, чего на самом деле нет. Странно, но в эти минуты слабости он завидовал Линали, перед глазами которой черно-белый мир вспыхивал, подобно бриллиантам под солнцем, блики которого играли на свету, солнечными зайчиками путешествуя по стенам. Он сам был не против сойти с ума.
Ни одна миссия не на один месяц не могли вытащить его из пропасти, в которую затащила его Линали и память о ней. Каждый Божий день ее светлый лик преследовал его, ее голос настигал его, где бы он ни находился, что бы он ни делал – она была рядом, в его голове и сердце.
…Он умирал следом за ней.
Гас, подобно последней звезде на светлеющем небе.
Таял, словно восковая свечка в рассветных лучах кроваво-красного солнца.
Замирал, будто страхом скованный маленький зверек.
Шел по ее следам за горизонт – шаг за шагом по ровной полосе.
Дни прекратили сменять другу друга, ночь слилась воедино с темным небом и саваном укрыла время. Удушливая осень успокоилась, прекратила свой дикий пляс и просто смотрела на мир сквозь желтые кривые полосы протекшего солнца.
Из него самого будто выпала какая-то важная часть, что-то оторвалось, упало вниз – к ногам на грязную землю, и он теперь – инвалид. Калека, не умеющий дышать. Бесполезная точка, прогибающая стул.
В каждом брошенном на него взгляде он видит только гнилое сожаление, ложные слова утешения, псевдопечаль – вранье в каждом их движении, не прикрытое безучастие и равнодушие. Ни один из них не способен понять всю съедающую его изнутри острую боль, ни одному из них не изведана вся безграничность адской муки по ночам. Всюду – только маски, раскрашенные акварелью слезы, печальные вздохи, наигранная тоска… и смех за спиной. Издевательский. Злой. Заливистый.
…Аллену кажется, что он сходит с ума от собственной беспомощности.
И никто, никто не в силах понять его. Никто, кроме Канды.

Это все во мне, а расстоянье - степень боли,
Через его глаза смотрю - твои губы чувствую,
Это все во мне - а расстоянье степень боли,
Через его руки глажу - твою улыбку вижу...

Никто, кроме Канды, у которого в бледном свете луны в темной комнате волосы отливают серебром, и от которого пахнет чем-то диким, свободным, ярким, безудержным – настоящим безумием.
Пальцы которого рвут горечь потери напополам. В ладонях которого тает сердце и начинает биться часто-часто, будто перепуганная птичка в силках. Губы которого умело читают кожу, душу и его самого – Аллена. Руки которого сминают влажную рубашку, торопливо расстегивают маленькие пуговки, поблескивающие в сумеречном свете полумертвых звезд на ясном чистом небосводе, к которому из самой земли поднимается удушливая жара, плавящая кислород.
По ладоням текло топленое солнце, которое они делили на двоих, пили его, слизывая с дрожащих пальцев, и темное небо цвета глаз Линали укрывало их, в своих теплых объятьях грело, уберегало от пронизывающего насквозь ветра.
Каждым поцелуем, каждым движением Аллен заполнял пустоту в себе недавно утерянным смыслом, утраченным чувством себя в сердце другого человека, потерянным темной ночью дыханием весны на губах.
Они учились дышать без нее – делили воздух на двоих бережно, нежно.
Они учились жить без нее – помогая друг другу, спасая друг друга.
Они учились быть – друг рядом с другом, кожа к коже, выдох во вдох и наоборот, пока кислород не теплел от их дыхания.
Они заполняли друг друга друг другом. Меняли одиночество, пустоту на объятья и глупый шепот по ночам.
Аллен больше не вытаскивал Линали обратно из того света, больше не целовал ее, больше не помнил ее. Память о ней засыпалась первым несмелым снегом, сгинула в землю, прогнившей плотью схоронилась, ушла в небытие. Аллен больше не любил Линали.
Ему больше не нужно было закрывать глаза, чтобы не видеть правды. Учился, как калека после травмы. Шаг за шагом, кусок за куском он заново собирал свою треснувшуюся и разбившуюся жизнь. Он начал дышать. Жить. Любить. Заново.
…Незаменимых нет.

@темы: Творчество, Фанфикшн, slash, het, D. Gray-man, Написанное

---

Сердце Зимы. Фрагмент 3

[люси.]

Название: Сердце Зимы
Автор: Кактус
Бета: нет ее, нет!
Жанр: романтика
Персонажи: Линали, Аллен, Намида и остальные (не суть важна)
Пары: Аллен/Линали, Намида/Аллен (какой-то скользкий намек)
Предупреждение: ООС, зима, ОС (машка по ходу, ога)
От автора: пошли последние работы по этому фэндому. Для меня он перестает быть интересным.
Йуйный аффтар, кажется, забыл, как нужно писать Т__Т пните его, а?

***
Глухой стук заставил Линали разлепить веки и, фокусируя затуманенный сонный взгляд, оглядеться по сторонам. Аллен стоял в двух от нее шагах, испуганно прижав к груди две книги, которые он умудрился уронить, когда вытаскивал из сумки. Видимо, это и разбудило Ли, потому что Уолкер виновато улыбнулся и попросил прощения. А потом уснуть как-то не получилось: то ли Аллен, поджавший под себя ноги и с увлечением изучающий книгу, мешал, то ли бормотание Лави, может, и вовсе вой ветра у самого уха - окно было совсем рядом.
… А что потом? Что будет с Алленом? неужели от него действительно избавятся, как только Ной внутри него будет пытаться вырваться на свободу?
- Линали, - виновато выдохнул Уолкер, заметив, как внимательно и напряженно она на него смотрит – чуть ли не кожей чувствовал ее тяжелый немного сонный взгляд, - прости, я тебя разбудил…
- Нет-нет, все в порядке. Я и не хотела спать. Что ты читаешь? – она указала на плотно прижатую к груди книжку в старом уже выцветшем перелете с рваными краями.
- Ничего интересного, просто детская сказка, - отмахнулся парень, разглядывая помятую, уже истертую обложку с изображением вечерней зимы и обнимающихся девочку с мальчиком, сверху вниз на которых смотрит горделивая Снежная королева… - Просто сказка. Мне ее в детстве Мана рассказывал.
«…Она свободно вошла в огромную пустынную ледяную залу и увидела Кая. Девочка сейчас же узнала его, бросилась ему на шею, крепко обняла его и воскликнула:
- Кай, милый мой Кай! Наконец-то я нашла тебя!
Но он сидел все такой же неподвижный и холодный. Тогда Герда заплакала; горячие слезы ее упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколок…»
Аллен помнил каждое слово, каждую интонацию, с которой Мана рассказывал эту, казалось бы, незатейливую сказку о брате с сестрой. Но отчим делал особый акцент именно на Снежной королеве, на ее красоте и величии, поэтому ее образ казался Уолкеру настолько живым и ярким, что сама зима у него ассоциировалась с ней – с королевой, ледяной и холодной. Она и была сердцем снега, ветра и мороза.
А тема разговора исчерпала себя быстрее, чем предполагалось, и повисла неловкая пауза. Утекающие секунды начали душить, на много раз обхватывая горло. Линали никогда не думала, что рядом с близким человеком может быть настолько неудобно, да и сам Аллен замялся, пытаясь отыскать нить разговора. В этот момент дико захотелось, чтобы проснулся Лави и быстренько подбросил пару тем, чтобы занять долгую и нудную поездку. Но законы подлости еще никто не отменял, поэтому до резко замолчавших ребят доносилось только сопение Книжника.

Тише, прошу, будь только тише, и когда весь мир замрет в немом ожидании чего-то важного и невероятного, по небу пронесутся наши молитвы, а в ответ им загремит голос нашего Бога. Тогда, возможно, заиграет на востоке рассвет, алыми бутонами расцветая и распускаясь на матово-лазурном полотне. Внизу будут по нас скучать и кричать, чтобы мы вернулись, но что нам земля, когда за плечами небо и воздух в помощь? Что нам их крики, когда Бог нас обнимает?..

- Аллен-кун, я знаю, что ты чувствуешь, - Аллен встрепенулся, но не потому, что голос ее прозвучал несколько громче, чем того требовалось: было бы слышно даже полушепота сухими губами; его насторожила та уверенность, с которой она произнесла эту фразу, будто действительно знала, что именно тревожило его на данный момент.
Стоило ли переводить тему разговора в другое, совершенно бесполезное русло, которое рано или поздно все равно привело бы в тупик и очередное молчание? Да, наверное, стоило, чтобы после неловкость не накрыла с головой и не отдалила их. Хотя… когда до него дошло, что надо было сделать, она уже говорила:
- И поверь, ты очень сильно ошибаешься, если думаешь, что Орден пытается от тебя избавиться путем износа тебя на миссиях. Знаешь, ты не должен так думать, потому что ты уже давно часть нашей семьи, и даже если будет угроза Ноя внутри тебя, поверь, мы все вместе справимся…
Резко замолчала, потому что смысл сказанного начал доходить. Черт, почему она так необдуманно всегда поступает? Почему заранее не приготовила речь? Теперь Аллен точно убедится в том, что от него постепенно избавляются, а сама Линали просто усыпляет его бдительность…
- Спасибо, Линали, - его широкая теперь ладонь легла поверх ее маленькой узкой ладошки и полностью ее накрыла. – Мне действительно было важно услышать это.
Как всегда в моменты признаний длинная челка закрывала влажные глаза. Как всегда она отворачивалась и делала вид, будто толстое, морозом покрывшееся окно ее волнует куда больше, чем улыбка Аллена.
- Клево смотритесь, - как гром среди ясного неба раздался полусонный голос Лави, хитро щурящего глаз.
И когда это он успел проснуться?!
Аллен, будто обжегшись, резко отдернул руку: сколько бы времени ни прошло, сколько бы сражений ни было выиграно, даже несмотря на то, что в нем живет какой-то бес, Уолкер все равно оставался тем стеснительным мальчиком.
Линали пригвоздила Лави к месту испепеляющим и красноречивым взглядом, и Книжнику на секунду показалось, что она специально брала мастер-класс у Канды, потому что раньше Ли себе такого не позволяла, даже когда Лави шутил откровенно пошло.
- Да ладно вам, я же пошутил, - попытался оправдаться Лави и сгладить вину за жутко застеснявшихся друзей, с которыми ему еще задание выполнять, а если они будут молчать и дуться на него, то время растянется до плюс бесконечности, и он умрет от нехватки общения; согласитесь, перспектива не самая позитивная.
- Приехали, - выдохнула с облегчением Линали, которая последние полчаса упорно смотрела в окно и отказывалась поворачивать голову в сторону друзей. Потом первая схватила свою довольно легкую сумку и пулей вылетела из купе, и не успел поезд толком остановиться, как Ли уже ждала, когда де откроются двери, и она сможет выбраться из этого ужасного места.
Лави и Аллен непонимающе переглянулись и, схватив каждый свой чемодан, поспешили за убегающей Линали. Однако Лави решил не подходить к ней ближе, чем на десять шагов (и ждал выхода он в узком, длинном, тесном и до ужаса душном коридоре), чтобы ненароком Ли не решила отомстить ему преждевременной высадкой.
***
Остановились в заранее выбранном Комуи отеле с заранее забронированными номерами (вот почему не всегда так?!). Но прежде гостиницу эту нужно было отыскать, потому что по рассказам Смотрителя, находился он далеко не в центре и далеко не в одном из известных районов города, а где-то за три мили от парка в сторону кладбища. Узнав это, экзорцисты очень долго негодовали, но, как только голод дал о себе знать, подавили природную брезгливость и принялись усерднее прочесывать местность, чтобы отыскать хоть одно здание, отдаленно напоминающее отель.
Мороз стоял неподдельно сильный, больше похожий на злую кусачую собаку, клыками вгрызшуюся в посиневшие щеки и нос. Тепло паром отходило от торчавших труб и замерзших окон. Дорога, покрытая тонким слоем льда, была слегка запорошена снегом, поэтому ребятам пришлось держаться друг за друга, чтобы не шлепнуться на землю и не переломать себе пару костей. Лавочки и прочие торговые точки пустовали, видимо, долгое время из-за чересчур низкой температуры и сильного, резкого ветра, когтями царапающего кожу. Посиневшие губы напрочь отказывались что-либо произносить, язык заплетался, вдобавок ко всему желудок Аллена начал урчать настолько громко, что всполошил оставшихся пешеходов, которым показалось, будто город атакуют какие-нибудь бесы или чудовища. Так вскоре на улице не осталось ни одного человека, у которого можно было спросить, где же находится отель «Черная жемчужина».
Парк нашли, но в какую сторону идти, чтобы найти кладбище? Блуждали очень долго, протискивались по улочкам и переулкам, плутали по площадям и закрытому до следующего года ярмарочному рынку, но потом все-таки наткнулись (нужно заметить чисто случайно) на чуть ли не полностью изолированный от всего остального города маленький райончик с одноэтажными старыми домами, корявыми дорогами. А изолированный потому, что рядом с кладбищем. В общем, тут жили бедные старые люди, которым уже и дыхание смерти не страшно, что уж там глупые поверия о вампирах и призраках.
Отель (официально это называлось так, но на деле больше походил на просто всеми брошенный дом) был плотно зажат прилегающими зданиями и грозился рухнуть в любую секунду от слишком резкого холодного ветра или собственного бессилия. Радовало одно – крыша оказалась в целости, да и заметных щелей не было, поэтому на минимальную дозу тепла ребята могли рассчитывать. Только перспектива жить в этом жутком месте, готовом развалиться в пыль от немощи, не радовала ни Линали, ни всегда вежливого и терпеливого Аллена, ни весельчака и оптимиста Лави. Все желание остаться в этом городе и помочь горожанам сдуло колючим ветром.
- И что будем делать?
- Терпеть.
Внутри все оказалось лучше, чем предполагали замерзшие экзорцисты, уже готовые были заселиться хоть в хлеву, лишь бы отогреться. Пусть снаружи отель не блестел, да и покосившаяся надпись «Hotel» не внушала доверия, но услужливый швейцар, заранее предупрежденный о прибытии трех молодых людей, мигом подскочил к озябшим экзорцистам, пригласив друга, забрал легкие чемоданы и дорожные сумки, и рабочие быстренько перенесли багаж в нужные комнаты. Одноэтажное, нужно заметить большое, здание было разделено на две части. В правом крыле размещалась столовая и комнаты для гостей, а в левом – кухня, кочегарня, черный вход и спальни рабочих.
Ребята внимательно разглядывали помещение, чтобы мысленно прикинуть, что же ожидает их в комнатах.
Пол, естественно, скрипел и кряхтел, словно старая бабка, замерзшие окна не пропускали и капельки света из-за тяжелых пыльных и грязных штор, волнами ниспадающих до самого расстеленного засаленного пестрого ковра.
Ужин был обещан к шести часам, и молодые люди разбрелись каждый в свою комнату, чтобы осмотреться, ознакомиться и привести в божеский вид спальню на две-три недели. И когда еле державшаяся на петельках облупленная дверь, кряхтя, открылась, Уолкеру сильно захотелось домой – в свою уютную комнату, потому что скудная обстановка предоставленного номера ничего кроме жалости с примесью отвращения не вызывала. И вместо того, чтобы отдыхать, мальчику пришлось приводить спальню в более или менее пристойный вид: стряхнуть густой слой белой паутины с углов под самым потолком, открыть окошко и проветрить комнату, потому что спертым воздухом было просто невозможно дышать, да и обильная пыль, танцующая в воздухе и покоящаяся на полу, мигом забивала дыхательные пути. Даже стажировка у такого дьявола, как Кросс не позволяла ему в рекордно короткие сроки справляться с работой такого уровня сложности. Нда-а-а, без посторонней помощи явно не обойтись.
Лави пришлось туже: мало того, что кровать была не «по размеру», так еще и куска стекла на окне не хватало, и по номеру бесстыже гулял злой колючий ветер, иголками впиваясь в кожу. Покрывшиеся инеем стены мерцали в солнечном свете, втекающем из окна. У него был один выход: за неимением у отеля свободных номеров, ему придется заявиться в комнату Аллена (или Линали – этот вариант устраивал его больше, но наверняка об этом узнает Смотритель, и Панда более не увидит своего ученика целого) и поселиться там.
Линали повезло больше, чем парням: видимо, швейцар ей как единственной даме в этой компании выделил самую лучшую и уютную комнату практически без неудобств. все чисто и убрано, так, как надо. И прежде, чем начать раскладывать свои вещи, Ли поспешила к Аллену и Лави, чтобы убедить в том, что у них с комнатами все в порядке. Узнав, что Лави решил ночевать в номере Аллена (причем второй не лучился счастьем из-за того, что друг разделит с ним ночлег), решила помочь привести обстановку в приличное состояние.
А вечер подкрался незаметнее самого искусного убийцы или хищника – стремительно, резко. Прижал к стене и долго смеялся своей победе. Вроде минуту назад светлое низкое небо лениво дремало, а потом внезапно почернело и будто стало выше. Спрятанная за облаками луна не сразу нашла себе свободное место, поэтому тьма стояла непроглядная: здесь о фонарях можно было только мечтать. Окна стали черными-черными, как будто краской кто их покрасил, и даже белый снег утонул в пузе ночи, померкнув до первого бледного сияния луны.
Старое корявое дерево ветками скреблось по стеклу, билось, истерило из-за тумаков стервозного ветра, пальцами рисующего узор на снежных барханах. А Зима… самодовольно скалилась, видя плоды своей долгой кропотливой работы, и за сотню миль учуяла теплое дыхание, частое сердцебиение, услышала ласковый смех и опрометью бросилась к ним – живым. Знакомое тепло, знакомый взгляд, слишком все для нее было знакомо, и отметина ее горела, Зима видела того, кого давно запомнила.
Ее…
Остекленелым взглядом неотрывно следила за тем, как сидящий возле девушки парень – с точь-в-точь такими же, как у нее, белыми волосами, - продолжал рассказывать о недавней миссии в Индии. И сердце ее не стучало, не колотилось в груди – оно уже давным-давно отдано, продано за бессмертие. Так почему же теперь так… больно? Почему же хочется, чтобы и ей было тепло?
Стылыми пальцами водила по окну, очерчивая контуры светлого лица, ловила каждый теплый вздох, любовалась белыми, как первый снег, волосами, запоминала каждое слово, движение, улыбку – все, до мелочи, до крупинки.
Зима любила его…
Линали по наитию оглянулась и посмотрела в окно, будто увидела там кого-то, и только мелькнувшая черная тень от ветки развеял наваждение и минутный страх. На самом деле все было просто замечательно: здесь, в общей гостиной было тепло, мягкий свет плавно разливался по комнате из небольшой, но аккуратной и чистой люстры, а все трещины в стенах и потолке утонули в чувстве комфорта, защищенности.
Да, завтра нужно будет приступить к миссии, снова броситься с головой в войну и бесконечную погоню, битвы, сражения, но сейчас можно спокойно склонить голову ему на плечо, будто нехотя и совершенно случайно, не потому, что хотелось этого сделать долгие месяцы, а просто потому, что она устала и хочет спать. Можно на щеках чувствовать его теплое дыхание и слушать теперь уже полушепот. И его руку на своем плече. И рев ветра где-то далеко-далеко, будто в параллельной Вселенной.

@темы: Бред, Творчество, Фанфикшн, Вынос мозга, D. Gray-man, Написанное

---

Сердце Зимы. Фрагмент 2

[люси.]

Название: Сердце Зимы
Автор: Кактус
Бета:
Жанр: романтика
Персонажи: Линали, Аллен, Намида и остальные (не суть важна)
Пары: Аллен/Линали, Намида/Аллен (какой-то скользкий намек)
Предупреждение: ООС, зима, ОС (машка по ходу, ога)
От автора: пошли последние работы по этому фэндому. Для меня он перестает быть интересным.
Йуйный аффтар, кажется, забыл, как нужно писать Т__Т пните его, а?


На приготовления было отведено всего полчаса – не слишком много, чтобы успеть захватить все, что нужно, но достаточно, чтобы выбрать главное, остальное будет доставлено Искателями. Было раннее пока еще утро, поэтому царила необычная тишина, вязко расползавшаяся по стенам. Любой тихий звук степенно таял в воздухе эхом, и потом снова все замирало, будто хотело оттянуть момент, когда же окончательно проснется и с головой погрузится в будничную рутину.
Комнаты Лави и Линали находились в разных крылах этажа, поэтому молодые люди разошлись, как только добрались до развилки. Удивительное дело, но они молчали, каждый обдумывая не сколь миссию, сколь предстоящую встречу с Алленом. Интересно, изменился ли?
Времени на то, чтобы думать и мечтать не было, поэтому Линали предпочла на пока оставить все мысли и сомнения и начать собирать вещи, чтобы не оказаться без куртки под унылым северным ветром. Кое-как засунув в небольшую дорожную сумочку вторую теплую куртку и три пледа, Ли положила в небольшой внутренний карманчик тонкую книжку, чтобы было чем скрасить время в поезде, пока парни будут спать. То был какой-то роман о любви – такие быстро читались и практически не запоминались, поэтому ими можно было хоть и ненадолго, но убить тоску. Приоткрыв форточку и задернув шторы – она любила, когда в комнате было холодно и свежо, - Линали не стала закрывать двери.
В коридоре она столкнулась с очень недовольным Кандой, источающая яд аура которого не позволяла никому приблизиться к нему ближе пушечного выстрела. К категории тех, кто его боится, Линали не относилась, поэтому, улыбаясь, подошла к нему. А вот Юу не слишком любил, когда она вот просто так заговаривала с ним, потому что в любом случае он обязан будет ей ответить, а говорить ему не всегда хотелось.
- Канда, ты разве не на задании? – удивилась Линали.
Юу выплюнул три белые маленькие таблетки и вытер губы, брезгливо морщась.
- Эта грымза старая заставила жрать эту хрень, - и он покосился в сторону лазарета, где вовсю командовала пуленепробиваемая Матрона, которой, по сути, плевать, кто ты, хоть Папа Римский. И Канда отличался удивительной способностью, оскорбляя кого-то, не повториться. И за всю историю ругани ни разу не произносил одного и того же мата. К таким вещам у него был явный талант.
- Зато хоть кто-то тебя приручил, ворчун-Юу, - показался тот, кого Канда ну совсем не хотел видеть – тупой Кролик, задорно улыбающийся во все тридцать два.
Мечник ввинтил уничтожающий взгляд Лави прямо в лоб, когда последний хотел хлопнуть его по плечу. Всем стало как-то не по себе. Книжник остановился и поежился от упавшей на несколько градусов температуры – а ведь как все дружелюбно начиналось! Как бы ужасно это ни звучало, но Линали нравилось, когда парни ругались – в такие моменты они напоминали больше малышей, не поделивших пластмассовую лопаточку в песочнице, а не взрослых экзорцистов, направо и налево уничтожающих акума.
***

Часы пробили ровно двенадцать, а Лави с Линали уже подходили к перрону, на котором их должен был ждать Аллен.
Погода стояла на редкость неприятная для этого времени года: небо низко легло над землей и грозилось упасть, но не расстелиться густым туманом, а вдребезги разбиться, словно треснувшее стекло. Где-то у самой полоски горизонта собрались огромные тучные облака, и над самой головой тускло светило погасшее холодное солнце, больше похожее на кусок металла, но было сравнительно тепло, ветра не было, поэтому тишина казалась особенно вязкой и густой, залившей до краев воздух.
Всюду толпился народ, кто-то громко разговаривал, кто-то смеялся, где-то за углом торговали цветами и милыми для глаза побрекушками с уже облупившейся из-за мороза краской. Толпа была настолько плотной, что протискиваться пришлось, сильно втянув животы и поминутно трясь о рядом стоявших. Линали казалось, что ее прессуют с обеих сторон, когда она пыталась добраться до старой деревянной скамейки, чтобы уже сидя дождаться нужного поезда. Лави плелся где-то позади: на пару секунд задержался возле одной обворожительной девушки в кокетливой шляпке с широкими краями; напоминать ему о миссии и Аллене было в тот момент бесполезно, потому что незамедлительно на весь перрон раздалось его фирменное: «Страйк!»
Кое-как добравшись до одинокой скамеечки на углу, Линали плюхнулась на ее и, нахмурив тонкие брови, взглядом начала искать Лави. Ну, или Аллена. В любом случае, торчать в одиночку и ждать поезда ей не хотелось.
А потом… словно когтями по спине провели: не то, чтобы насмерть, но достаточно больно, чтобы помучить. Остро кольнуло в груди, но счастливая улыбка как-то сама растянула посиневшие потрескавшиеся губы, будто по какому-то наитию или привычке – так надо, так… правильно. Улыбка получилась чуть холодной, но идеальной для такой ситуации: вернулся друг, которого она не видела несколько недель. Все, как надо. Только в груди что-то расползалось, что-то отталкивало эту незатейливую игру, не принимало принятый ею на несколько секунд облик соскучившейся подруги. Она словно со стороны наблюдала за собой и видела, насколько мертвой выглядит улыбка, насколько дешево смотрится ложь. Скорее всего, Аллен, неподвижно стоявший напротив нее, тоже заметил неестественность и напряженность ее фигуры.
Это бывает очень часто – когда концентрируешься на чем-то одном, все внимание со всего остального, что ранее было под контролем, угасает. Тогда на волю могут вырваться не те эмоции, которые хотелось бы показывать. Или же просто они настолько сильны, что любое замешательство используется против холодного разума. В конце концов, может потухнуть логическое мышление и способность анализировать: а что потом?
Линали бросилась обнимать Аллена, обхватив руками его шею. Потом глубоко, до головокружения вдохнула его родной аромат, зажмурилась от нахлынувших чувств, кажется, даже успела опомниться и сто раз пожалеть, что так быстро сдалась.
Сбитый с толку Аллен даже не сразу сообразил обнять ее в ответ. Почему-то ее действия показались ему слишком резкими – вот пару секунд назад она смотрела на него, как на чужака и глупо улыбалась, будто не знала, что еще делать, а тут… слишком резко, чтобы он мог понять, что же толкнуло ее к нему в объятья: ветер? тоска? Или что-то еще?..
С каждой секундой народа становилось все больше и больше, и совсем скоро в глазах стало рябить от такого огромного количества самой разнообразной расцветки одежды прохожих. Пестрая туча увеличивалась в размерах, грозясь треснуть по швам, а поезда все не было, будто специально опаздывал. Но было как-то все равно, что на них, стоявших на углу и открыто обнимающихся, смотрела толпа и неодобрительно качала головой. Что они могут понять? Ведомо ли им чувство острой нехватки чьего-то взгляда из-под полуопущенных ресниц? Глубоко запаха теплого хвойного леса, охваченного алыми лучами закатного солнца? Ощущения мягкой под ладонями кожи? Главное, чтобы Лави не видел, а остальное – черт с ним. Поболит и отпустит. Уйдет во вчера и потухнет радом с ярким, мерцающим снегом. Утонет в ясном небе и потом уже не вспомнится.
Она отстранилась и уже тогда заметила, насколько сильно этот Аллен отличался от того Аллена, которого она запечатала в своей памяти и, возможно, сердце. Совсем не тот взгляд, не те черты лица, будто огрубевшие, или просто ей так кажется? Нет больше того мальчика, которым все привыкли видеть Уолкера. Стал шире в плечах, и вымахал до Лави. Только еще никогда она не видела его глаза такими светлыми и лучистыми, как в этот момент, когда он все еще держал руки на ее талии и весело улыбался, а угрюмое мрачное небо грозилось упасть и разбиться прямо над их головами, упершись о какой-нибудь высокий фонарный столб.
И… дошло. Уолкер, покраснев, резко отдернул от нее руки и промямлил, что-то вроде: «Прости, я не специально», - а она, совсем растерявшись, как-то не к месту рассмеялась. Почти истерично. Так бывает, когда слишком резко возвращаешься в реальность и слишком сильно разочаровываешься, гладя на слепые осколки треснувшей мечты.
- Рада тебя видеть, Аллен… -кун
Только и всего. А ведь столько хотелось сделать и сказать, дать ему почувствовать, что его ждали и по нему скучали, в сотый или тысячный раз доказать ему, что он нужен и важен для нее и всех остальных. Но внутри что-то резко запротестовало и сковало язык, паутинкой оплело желание, и ей пришлось сдаться, уступив место здравому смыслу.
А потом, прежде чем Линали успела его предупредить, Уолкер резко качнулся вперед от сильного лавиного дружеского хлопка по спине. Наверное, Книжник думал, что чем сильнее ударит, тем ярче выразит степень своего счастья видеть Аллена снова в целости и невредимости.
- Ну ничего себе, как ты вымахал! – зеленые глаза расширились, когда Лави понял, что Аллен почти с него ростом. И как это он умудрился за два месяца его догнать? – Тебя там не удобрениями ли кормили, Уолкер?
Лави был настолько ошарашен и рад, что даже забыл поздороваться. Сразу же мысль о той очаровательной кокетке, привлекшей его внимание и как назло оказавшейся вместе со своим женихом, от которого Книжнику потом пришлось прятаться в густой и тесной толпе, ушла далеко на второй и третий планы. На самом деле было трудно представить те чувства, которые одолевали Лави, когда он видел улыбающегося Аллена. Уолкер был для него олицетворением того неба, за которое они проливают кровь, – чистого, ясного – и тех людей, за которых умирают, - живых, искренних, настоящих.
- Привет, Лави, - выдохнул Аллен, даже не обратив внимания на то, что друг забыл поздороваться и просто таращился на него, широко распахнув глаза.
- Ну что, ребят, пора в путь?
Линали указала на вынырнувший на пару секунд из-за спины разноцветной тучи толпы зеленый останавливающийся поезд. Клубы тяжелого вязкого пара валили из него вверх, к самому небу и сливались со свинцовыми, грязными клочками туч, низко повисшими над городом.
Повалил теплый снег, большими хлопьями осыпая перрон, ровным ковром ложился на асфальт, мерцающей сеточкой оседал на плечи и волосы, щекотал чуть замерзшую кожу и прохладой касался рук. Казалось, Зима вплотную подошла к городу и пахнула морозом. Взяла кисти в свои руки и белыми красками покрыла неряшливый узор поздней осени.
Прошла минута или чуть больше, и проводница встала у поезда и начала принимать билеты, пропуская пассажиров в чрево транспорта. Толпа двинулась к ней, и площадь понемногу начала вычищаться, светлеть. Стало легче дышать – воздух пропитался морозным зимним дыханием.
Договорившись поболтать и поделиться новостями уже в поезде, Линали, Лави и Аллен, спохватившись, бросились к проводнице, ожидающей последних пассажиров-зевак, задержавших на целых три минуты рейс.
***
Сколько бы раз Линали ни ездила в поездах, все же не могла привыкнуть к красоте, открывающейся взору из окна. Быстрыми кадрами леса сменялись полями, усыпанными белоснежным покрывалом, те в свою очередь понемногу замещались покосившимися обветшалыми домишками небольшого поселения, мелькали городишки, а потом – снова лес, голый, темный, несмотря на еле пробившееся металлоподобное солнце, и одинокий, будто заплутавший путник. Мерный стук колес превратился в монотонный убаюкивающий звук, и пока Ли разглядывала мир по ту сторону пыльного толстого стекла, Лави вместе с Алленом о чем-то говорили, но тихо, будто голоса их постепенно погружались и сливались с необычной тишиной. Удивительно, как они еще не поставили весь поезд на уши своими выходками. Она молчит просто потому, что сейчас уютней ничего не говорить и просто слушать неторопливую тихую речь уставшего от миссии Аллена. Удобней смотреть на его чуть освещенное мертвенно-бледным светом лицо и отмечать про себя, что же в нем действительно изменилось, а что просто ускользнуло от невнимательного взгляда.
Не было никакого желания выжимать из себя слова и улыбки, только для того, чтобы казаться нормальной, гораздо лучше было притвориться полусонной, чтобы глядеть на него через полуопущенные ресницы и считать, сколько же раз он улыбнулся. Искренне, разумеется.
Лави тоже молчал – удивительное дело, но Книжник решил пока что дать Уолкеру выговориться, поделиться впечатлениями, а потом, возможно, сказать пару ободрительных фраз о том, что все по-прежнему, все спокойно…
- Знаешь, Аллен, тебя чертовски не хватало, - наконец выговорил Лави, когда Уолкер на пару секунд замолчал, чтобы подобрать наиболее подходящее слово для своего рассказа.
Естественно, Аллен не нашел, что ответить, но по немного виноватой и искренней улыбке было понятно, что он безмерно благодарен. Даже если бы Лави лгал, Аллену было бы все равно – какая разница? Главное, что в тот момент он действительно почувствовал себя нужным, и дикие мысли о том, что Орден попросту тихо избавляется от него, улетучились.
Нужно ли было доказательство? Наверное, нет. Не было ничего убедительнее, чем уверенный голос Лави.
- Мне вас тоже не хватало. Я даже по идиоту Канде соскучился, - усмехнулся мальчик, закрывая глаза – сон все-таки его настиг и обхватил руками. Усталость тяжким грузом навалилась на плечи, и все силы вышибло из тела.
Зима задышала часто-часто, мягкими ладонями гладя небо. Мороз скатывался с туч маленькими небесными частичками – снежинками – и лип к стеклу, дорисовывая цветочные узоры. Проносившиеся поля и леса смешались, растворившись в снегу, и потом уже бесконечной белой полосой разостлались по обеим сторонам рельс. Линали и не заметила, как сон постепенно одеялом накрыл все купе – задремал не только Аллен, но и угомонившийся и уставший Лави, сама Ли еще немного просидела вот так – молча и внимательно осматривая Уолкера.
И теперь, когда он был настолько близко, насколько позволяло узкое купе и одна койка, на которой они сидели, мысли о том, что, возможно, в скором времени Орден по приказу Ватикана придумает что-нибудь, чтобы избавиться от потенциального врага – Ноя внутри Аллена - остывали и уже не казались такими чудовищными, как раньше – в одиночестве, в темной комнате без него и его упрямо поджатых тонких губ. В конце концов, и не с такими проблемами они справлялись, разве может быть такое, чтобы они просто так сдались: без боя?
Линали и не заметила, как спутавшиеся мысли угасли, тревога улетучилась, и она закрыла глаза, все еще удивляясь, как это Аллен умудрился так вырасти за два месяца…

@темы: Творчество, Фанфикшн, AU, Вынос мозга, D. Gray-man, Написанное

---

Первый день осени. Пролог

[люси.]

Название: Первый день осени
Автор: Кактус
Бета:
Жанр: от драмы до флаффа
Рейтинг: не выше R точно
Категория: гет, слэш, фэмслэш (ужоснах)
Персонажи/Пары: Ино/Сай, Итачи/Саске, Сакура/Саске/Хината, Ино/Гурен, (на заднем плане Ино/Итачи, но сие есть просто намеки)
Предупреждение: ООС всех и вся, AU, мозговынос, инцест.
От автора: я все-таки села за эту работу. Ну, с Богом.

Как старое дерево, тихо скрипя,
Листья мертвые сбросив,
Я хочу быть любимым, я хочу жить любя,
В первый день осени.
И дурная, приятная, пьяная блажь
Смотрит хитро глазами раскосыми,
Каждый раз, когда наступает на нас
Первый день осени.
(с) Смысловые галлюцинации.

Пролог.
У каждого цвета есть свой характер. Вот красный – это страсть, это невероятное головокружение от бушующих эмоций, выброс норадреналина в кровь, от чего сердце начинает выплясывать в груди бешеные ритмы чечетки; черный – это безграничность тьмы, бескрайний космос, Вселенная, пылающая жаром, это голая безлунная ночь, высокий купол утопающего во мраке неба. Белый – это медленное сумасшествие, слившаяся воедино спираль времени, петляющая в закоулках разума. Белое – это безликие безразличные длинные стены больницы, в коридоре которого буквально проживала последние три дня Ино Яманако.
Эти семьдесят два часа растянулись до плюс бесконечности, плавно тенями ложась на пол и натяжной, отражающий ее бледное лицо, потолок. Впрочем, считать время Ино не могла по той лишь простой причине, что в одной из палат огромного здания лежал ее муж и боролся за свою жизнь. Молиться было бесполезно. Было бесполезно пытаться поймать врача и узнать, что же с Саем, оставалось только ждать, беспомощно сидеть на скамейке, затылком прижавшись к холодной стене, и отсутствующим взглядом провожать то больных, еле ковылявших по коридору, то шустрых медсестер в белых халатах.
Всему свое время, говорила одна ее подруга, и если смерть пришла за тобой, то ничего уже не поделаешь. Нет, можно было, конечно, плакать, истерить, звать на помощь, звонить друзьям и реветь в трубку, но Яманако предпочла отмолчаться и тихо-мирно пережить этот период в своей жизни. Ино была умной девочкой и понимала, что в свои двадцать три может еще мир покорить, а муж… идти против Судьбы глупо, пусть даже во спасение того, кто был рядом последние три года. Сай – это Сай, а у нее вся жизнь впереди.
Глухой стук двери заставил Яманако оторваться от созерцания голой стены напротив и перевести затуманенный взгляд на доктора, вышедшего из палаты Сая. Немолодой уже мужчина пятидесяти лет, почти полностью седой, с тонкой сеткой морщин на лице – главный врач больницы, нанятый за бешеные деньги. Говорить ему практически не пришлось – Яманако и так все поняла по опущенной голове и сутулым плечам доктора.
- Мне очень жаль, Яманако-сама, - печально проговорил мужчина, но голос его – ровный, гладкий, как бумага на ощупь, говорил об обратном: на самом деле ему было все равно.
- Да-да, конечно, я понимаю – вы сделали все, что было в ваших силах, - поддержала маскарад и маленькое представление на пять минут Ино, чтобы снять с себя и врача чувство вины за безразличие.
- Я мог бы посоветовать вам похоронное бюро.
- Нет, спасибо, - бесцветно улыбнулась Яманако, потирая переносицу – слишком яркий, глаза режущий свет доставлял дикую головную боль. – Я как-нибудь сама.
- Как знаете.
***
- Ты точно уверена, что готова бросить квартиру, работу, друзей и вернуться обратно? Может, стоит все-таки повременить? Разобраться в себе?..
Голос Сакуры доносился будто из соседнего мира – связь ни к черту, да еще и говорила она тихо, чтобы не дай Бог не спугнуть дремавшего под боком парня, оставшегося у нее ночевать после вечерники. Ино пришлось даже телевизор выключить, чтобы лучше слышать подругу. Нет, она, конечно, предполагала, что ее не ждут дома, но чтобы так открыто заявлять ей об этом…
Ино была разочарована, хоть и по привычно-ровному голосу определить ее настроение с расстояния почти что в полмира было невозможно.
- Я уверена, - ответила Яманако, прижимая маленькую серую трубку телефона к уху, - тем более меня здесь ничто не держит: ни работа, ни квартира, ни друзья, - и для того, чтобы удостовериться в собственных намерениях уже наверняка, Ино еще раз прокрутила в голове весь список приятелей, приобретенных здесь, в Риме, и пришла к окончательному выводу – действительно ее ничто не держит.
- Хоть когда? – уже веселее поинтересовалась Харуно.
- Недели через две. Сначала нужно организовать похороны, встретиться с друзьями…
«Прикинуться больной и страдающей», - мысленно добавила Яманако, разглядывая в зеркале напротив свое усталое осунувшееся лицо, по которому, будто штукатуркой мазали – таким бледным оно было. Да и сама девушка словно выцвела, иссохла – ледяно-голубые, почти прозрачные глаза, блеклые жидкие волосы до пояса, тонкая кожа, покатые плечи, слишком выпирающие ключицы – список до ужаса длинен.
В большой пустой квартире каждый шорох степенно превращался в гулкий звук, бьющийся о стены, поэтому голос Ино, хоть говорила она тихо, многократно, но затухающе повторялся, разносился по комнатам, бродил по коридорам, будто призрак какой, и бездомным путником медленно и лениво плелся по всему периметру. В этот момент Ино поняла, что дом действительно пуст, и что Сай действительно умер, забрав с собой в землю не только три последние годы ее жизни, но и, возможно, пару лет из будущего – подарок самому себе и некое наказание ей за безразличие.
- Думаю, мне надо просто отдохнуть.
Не сколько говорила, сколько оправдывалась перед собой, беснующей в квартире пустотой и жадно глотающей свет наступающей голубоватой дымкой сгустившихся сумерек. Долго-долго смотрела на свое отражение и пыталась поймать изменения: то, что было настоящим и то, что есть всего лишь умело наложенный грим.
Круги под глазами – черт с ними, она не спала примерно неделю.
Бледная кожа – опять же ерунда, ведь экология города оставляла желать лучшего.
Истончившаяся фигура? – все нервное, все пройдет.
- Ты меня слышишь?
Сакура, мать ее, то молчит, то кричит – черт ее разберет…
- Слышу-слышу, - откликнулась Ино, - короче, я в понедельник уже у вас буду. Надеюсь, встретишь?
- Не сомневайся, - уверила Харуно некогда лучшую подругу. – Только не опаздывай, а то у меня работа, сама знаешь.

***
Пафоса много не бывает, его, обычно, мало в этих местах. Вот Яманако и решила напоследок встретиться с лучшим другом именно здесь – в клубе «Гильда» на Вио Мария дей Фиори, где каждый вечер какая-нибудь звезда отмечала свой день рождения. Выбирать самое дорогое – просто привычка, привитая бурным прошлым участницы одной известной организации, из которой Яманако удачно ушла, выйдя замуж за человека совсем не из этого мира вечной сказки.
Правда заходить внутрь она даже не планировала, просто надумалось ей попрощаться с приятелем через опущенное стекло своего «Мерседеса», чтобы потом не было больно расставаться, ведь Киба за последний год стал ей чуть ли не братом.
И Инудзука терпеливо ждал у входа в клуб, даже не спрашивая, зачем ей вдруг так приспичило встретиться с ним в одиннадцать утра – к своему же счастью привык к ее переменчивому и капризному характеру, хоть и не выносил его. Как назло солнце чуть ли не с шести часов не то, что палило, а плавило воздух, сжигая кислород. Было душно. Хотя небо не было ясным, а наоборот, обтянутым тонкой простыней облаков, и скопившийся смог парил над головами каким-то сумеречным туманом. Кожа иссыхала, будто слоем штукатурки намазали, дышать было нечем. Город лениво умирал от жажды, а Киба все никак не мог дождаться Ино, опаздывающей уже на пятнадцать минут. Несмотря на ужасно капризный характер, она никогда не позволяла себе такого неуважения к другу. Даже на свидания она приходила вовремя. Это он знал по собственному опыту – ни раз Яманако топила свое одиночество в его объятьях, когда Сай улетал на переговоры или просто задерживался в командировках.
- Какого черта, Яманако?! – крикнул парень в трубку, как только послышался виноватый голос Ино. – Я тут не намерен печься под солнцем!
Хотя как такового солнца и не было вовсе – оно скрылось за прослойкой облаков и даже не выглядывало, поэтому и тепло его было удушающим. Только на небе слабо горел бледно-желтым светом его диск.
- Прости, - запищала трубка голосом Яманако, - я в пробку попала…
- Да мне все равно, - рыкнул Инудзука, негодуя на незадавшийся с утра день.
Времени не оставалось совсем – самолет прямиком до Нью-Йорка ровно в половину двенадцатого, а если она заскочит к Кибе, и если расспросы и прощание еще и растянутся до хотя бы десяти минут, то она точно не успеет на рейс, а потом может и вовсе передумать и остаться здесь навсегда. Ино всегда действовала быстро и резко, чтобы потом не было возможности передумать и не сделать. Она чуть ли не всегда полагалась на свою интуицию, и сейчас та просто орала, чтобы Яманако отбросила лишние сантименты и рванула обратно домой.
- Киба, тут такое дело… я домой возвращаюсь.
И если бы не виноватый, с грустными нотками голос, черта бы с два Киба остановил поток нелестных слов о подруге, заставившей его стоять в такую духоту на такой оживленной улице.
- За… зачем? – выдавил из себя юноша, чувствуя, как пересыхает горло, и как плавленый город начинает стекать вниз, как капли по стеклу – медленно, оставляя следы. – Не уверен, что это хорошая перспектива.
Трубка телефона стала вдруг очень маленькой, и Кибе пришлось сдерживать рвущиеся наружу недоумение и гнев с обидой, чтобы не сломать ее. Небо вдруг опустилось низко-низко, и опасно близко повисло над землей.
- Так надо, Киба.
И резкие с короткими перерывами гудки, от которых наизнанку выворачивало. Хотелось рвать и метать, пешком добраться до этой полоумной блондинки и одним ударом привести ее в чувство, вправить ей мозги. Дотянуться до нее и наорать, забрать с собой и запереть в квартире, чтобы не убежала…
Однако, все было более чем бесполезно – Яманако не та пташка, которая быстро отдаст свою свободу или променяет ее на что-либо еще. В конце концов, не этому ее учила мать.
Инудзука вскинул голову и уставился в безразличное белое небо, застывшее на месте, в свисающее брюхо которого уперлись крыши высоток и головки фонарей. Гул бесконечного потока машин степенно слился в один неделимый монотонный вой. От жары воздух колебался, и видение искажалось, струи тепла поднимались из самой земли.
Усыхающий город делал последние вздохи, а кислород удушающе сворачивался в легких.
- Если тебя кто-нибудь обидит, скажи, я ему голову оторву.
Получилось не так, как он планировал, потому что как только Яманако ответила на вызов, вся ярость улетучилась. И попрощался он с ней печально.
Короткое «спасибо» затерялось в общем гуле, повисло в воздухе, так и не добравшись до того, кому было предназначено, и со сброшенным вызовом умерло, так и не родившись. Впрочем, это, наверное, и к лучшему.
***
- И все-таки ты с ним жестока, - наконец-таки сказала Темари, когда Ино, нахмурившись, пыталась припарковаться – буквально впихивать свою машину меж двух больших джипов марки «Лексус 470» и «Тойота Лэнд Крузер».
Ино перевела взгляд с зеркала заднего вида на подругу и растерянно улыбнулась, мол, не время сейчас говорить о таких вещах.
- Совсем тебя не понимаю, - соизволила ответить Яманако уже в аэропорту, проходя регистрацию. – Обычно я тебе морали читаю.
Темари скептически изогнула бровь, всем своим видом показывая, что совершенно не понимает, на что намекает блондинка.
- Сдается мне, ты меня не за ту принимала все эти годы, - улыбаясь, добавила Яманако, волоча за собой три огромных чемодана на противно скрипящих колесиках.
Темари цокала каблуками на весь аэропорт, заглушая не только голоса окружающих людей, но и диспетчера. Привычка с детства привлекать к своей персоне излишнее внимание нравилось, к сожалению, только одной Темари, и за короткий путь от регистратуры до ближайших стульев Яманако успела возненавидеть белые босоножки подруги на десятисантиметровой шпильке.
А еще саму подругу за то, что через тринадцать чертовых секунд она скажет, что ей пора, уйдет, так и не обняв на прощание, даже не обернется – просто сядет в серебристый «Мерседес» Ино и уедет обратно в самое сердце Рима.
И как только Яманако села на стул, Темари действительно сказала, что ей пора, забрала ключи и ушла из аэропорта, так ни разу не оглянувшись, хотя дала настоятельный совет не курить в самолете, чтобы проблем не сгрести. А Яманако делает такое лицо, будто бы без этого совета жизнь ей казалась не мила.
…По какому-то наитию повернула голову, чтобы посмотреть в окно, а взгляд сам собой цепляет одинокую мужскую фигуру из далекого-далекого прошлого.
- Саске? – ну конечно же, разве может Яманако промолчать? Ей проще доставить ближнему своему кучу неудобств, лишь бы комфортно было ей. Если за этого ближнего она не готова мир свернуть, естественно.
Нехотя и через силу, но Учиха все-таки повернул голову, не удосужившись даже улыбнуться знакомой. Весь его вид – бледная кожа, матовые глаза и залегшие под ними темные круги, - говорил о том, что к дружественной беседе он не готов. Прекрасно зная характер подруги, Саске уже приготовился к тому, что она сама встанет с места, подойдет к нему и ближайшие десять минут будет играть на его нервах. «Было бы лучше, если бы я ошибся», - устало подумал Учиха, мысленно прощаясь с тишиной и покоем.
И, конечно же, второй гений могучего клана Учиха не ошибся – ровно в ту секунду, когда по его предположению Яманако должна была встать с места, она действительно встала с места!
- Даже не поздоровался, - елейным голоском пропела Яманако, становясь напротив недовольного всем Саске, которому, в общем-то, было плевать на нее и ее приветствие. – И что же мы здесь забыли?
- Мы – ничего, я – домой, - сухо и коротко ответил Учиха, в душе надеясь на то, что она, задетая его тоном, больше приставать не станет, но последовавший ответ просто растоптал все его надежды:
- Так нам по пути, - проигнорировав вполне ожидаемую реакцию Саске – а его передернуло, как только она сказала эти четыре слова, - Яманако жестом пригласила Учиху присесть на удобные стулья.
Если приглядеться, то можно, конечно, подметить парочку новых черт, что-то отличное от образа, который запечатался в его голове года три назад, но на самом деле она осталась почти такой же – яркой, смелой, дерзкой. Только циничного блеска в глазах больше, дикой хищности на порядок выше в поведении.
- А где же Сай? – бесцветно поинтересовался Саске, скорее, приличия ради. То, что ему параллельно на все, что относится не к нему, давно секретом не являлось.
Сначала она хотела пальцем указать на потолок, но потом все же ответила, потому что Учиха на нее не смотрел и навряд ли заметил бы этот жест.
- Он погиб. Несчастный случай.
И голос – тихий, с сухими нотками сожаления и печали.
- И что же ты будешь делать в Токио?
Опять же – очередная попытка забить свободное время за пустым разговором, значение которого приравнивается к нулю.
- Подамся во все тяжкие.
На мгновение Саске показалось, что Ино специально избавилась от муженька – потому как скользнувшая в голосе радость не утаилась от проницательного Учихи.
Говорить много не нужно было – впереди еще долгий полет до Токио, и если они исчерпают все темы, то потом придется молчать. Самое интересное - о делах компании – Яманако решила оставить на потом.
- Слушай, - говорит Саске, а изумленная Ино отвлекается от всего и переводит внимательный взгляд на него, - а что ты забыла-то в Японии? Тебе же сказали, чтобы ты больше туда не совалась.
- Насколько я знаю, у тебя скоро свадьба с девчонкой из клана Хьюга. Считай, что пригласил меня, а я любезно согласилась прилететь. Я ведь не могла отказать другу.
Мило улыбаясь, закрыла пудреницу и жестом указала на двинувшуюся в сторону выхода толпу – самолет уже прилетел.

@темы: Бред, Творчество, Наруто, Фанфикшн, Вынос мозга, Написанное

---

Сердце Зимы. 1 глава

[люси.]

Название: Сердце Зимы
Автор: Кактус
Бета:
Жанр: романтика
Персонажи: Линали, Аллен, Намида и остальные (не суть важна)
Пары: Аллен/Линали, Намида/Аллен (какой-то скользкий намек)
Предупреждение: ООС, зима, ОС (машка по ходу, ога)
От автора: пошли последние работы по этому фэндому. Для меня он перестает быть интересным.
Критика и пожелания только приветствуются


Если у нас отберут тех, кого мы любим, надо просто не переставать любить. И они будут жить вечно. Дома сгорают, люди умирают, но истинная любовь всегда нетленна.
© Coddy.


- … Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было страшнее всего: сердце делалось как кусок льда…
- А это правда? – немного удивленным, немного испуганным голоском перебила своего брата девочка, слушая очередную на ночь сказку.
Почему Комуи выбрал именно эту – не знал, может быть, потому что за окном бушевала метель, белоснежными вихрями разгневанных снежинок взметая ввысь, к самому небу, может, потому что в сердце вдруг ярким пламенем вспыхнули воспоминания, когда ему, маленькому еще мальчику зачитывали такие – причин могло быть куда больше, но сегодня, проходя вдоль длинней вереницей тянущихся пыльных стеллажей, заставленных книгами, журналами и просто забытыми документами, пожелтевшими, кое-где порванными, он остановился, и его взгляд моментально ухватился за тонкую потрепанную книжку в нежно-голубом с белыми крапинками – снежинками – перелете. На обложке рукой профессионала были нарисованы счастливые мальчик и девочка – Кай и Герда, а сзади – горделивая Снежная Королева, красотой своей затмевающая раскинувшиеся на многие-многие километры снежные барханы, всеми возможными отсветами переливающимися в блеклом свете полной, холодной луны, обрамленной мерцающими звездами Млечного пути.
Осторожно раскрыв книгу, Комуи подушками пальцев провел по ровно напечатанным строкам, даже не вчитывался в слова – его память с поразительной точностью восстанавливала в голове события, описанные автором, и все сцены одна за другой с быстротой сменяющихся друг друга кадров пробегали перед глазами. Он будто смотрел немое, черно-белое кино. Именно эту сказку он решил прочитать маленькой Линали перед сном, чтобы сестренка, усталая и измученная чужими людьми – работниками Ордена, в частности инспектором Рувелье, - смогла спокойно подремать, скинуть с плеч усталость и недавние слезы.
Вот и теперь, сидя на низеньком, хромом стульчике возле небольшой кроватки Линали, Комуи глазами пробегал по знакомым строкам, пытаясь сосредоточиться на чтении, а не на опухших влажных глазах сестры. Линали слушала молча, и взгляд ее был устремлен не на пыльный темный потолок, а сквозь него, куда-то в ночное небо, усыпанное бисеринками звезд.
- Линали, - мягко заметил Комуи, когда девочка перебила его в самом начале повествования, - лучше дослушай.
И она замолчала, послушно следуя совету брата. Он ведь знает гораздо, гораздо больше нее…
- … Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Кай испугался и спрыгнул со стула. А мимо окна промелькнуло что-то похожее на большую птицу…
- И он уйдет с ней, да? – нетерпеливо воскликнула девочка, вставая с места. Похоже, сказка вызвала у нее куда больше эмоций, чем того хотелось Комуи, но и отложить ее в сторону, когда Линали ожила и заинтересовалась хоть чем-то за последние две-три недели, не мог. Нужно было утолить ее любопытство.
- Нет, Линали, он с ней не уйдет, - с улыбкой успокоил девочку мужчина и снова опустил взгляд на книгу, чтобы дочитать сказку. – Пока не уйдет, - поправил самого себя мужчина, вспомнив дальнейшие действия, - но тебе лучше дослушать.
Однако, дальше девочка слушать не стала: вскочила с места и, босыми ногами ступая по холодному деревянному полу и чуть морщась от неприятного морозца, змеей расползшегося по всему телу, бросилась бежать к высокому небольшому окну – единственному в этой комнате. Штор не было, но из-за корочки мороза на стекле никакой: ни лунный, ни фонарный свет не проникали в спальню, поэтому, несмотря на горевшую лампочку, было как-то темно. Свет парил вверху, под самым потолком, а чуть пониже, клубочком свернувшись у ног Комуи, дремал полумрак, мурлыча, словно сытый кот.
А свет, и так робкий и хрупкий, дрожал, боясь близко подойти к темноте, чтобы не дай Бог не разбудить ее.
Линали зачем-то понадобилось удостовериться в том, что злюка-зима не захочет забрать к себе и ее братика.
Тяжело вздохнув, Комуи все же встал с места, хотя он сам достаточно измотался за полный работы день, и, подхватив сестру на руки, поднес ее к окну, чтобы девочка убедилась в том, что тревожиться не о чем, и все в порядке.
Из-за залихватски закрученных узоров в виде цветов и кружев стекло казалось толще, чем оно есть на самом деле, но – удивительное дело – хрупче, будто хрусталь. Тонкая прослойка мороза сковывала всю видимость, и обо всем, что творилось на улице, можно было узнать только по свистящему звуку завывающего, стонущего ветра, в такт которому бешено вились снежинки, подгоняемые разгорячившимся задором. Метель ревела, с громким стуком колотя по окнам и крышам, проворно проникая в каждую, даже мельчайшую щель.
Девочка протянула руку вперед и коснулась холодного, подмерзшего стекла и вглядывалась в напротив стоявшую незнакомку, так же близко подошедшую к окну. Линали пыталась взглядом зацепиться за злюку-зиму, пришедшую за братом, но ничего, кроме собственного, чуть испуганного отражения не увидела. Чтобы вконец разогнать ее сомнения, Комуи также коснулся ладонью стекла и улыбнулся легкому холодку, скользнувшему под рубашку – стало отчего-то приятно. Линали повернулась к нему с немым вопросом в блестевших в темноте фиалковых глазах, но братик ничего не ответил и лишь потрепал ее по волосам. Сейчас он чувствовал себя скорее ее отцом, нежели братом. Холод тонкими нитями отходил от стекла и сразу же растворялся в слишком для него горячем воздухе.
- Вот видишь, никого там нет.
И тепло улыбнулся, хотел было отойти и уложить сестру в кровать, как девочка напряглась, и ему пришлось остановиться, чтобы выслушать еще один ее каприз.
- Ну? – подтолкнул ее к разговору Комуи.
- Расскажи о Сердце Зимы.
- Откуда ты знаешь о ней? – тонкая вертикальная меж бровей складка выдала некое замешательство мужчины, в самом деле, откуда маленькая девочка знает о такой древней и давно позабытой уже легенде о Сердце Зимы. По чуть виноватой улыбке Линали он понял, что она только мельком слышала о ней, поэтому и детское любопытство разогрелось в девочке. – Насколько я помню, Сердцем Зимы называют одинокую, брошенную у алтаря девушку.
Он осторожно уложил Линали на кровать, а сам сел на прежний, теперь уже холодный стул и продолжил рассказывать, пока сестра с жадностью впитывала каждое его слово, в сердце вышивая рассказ. Эта сказка показалась ей куда лучше глупой злой Снежной Королевы Андерсена, поэтому, отбросив сонливость, слишком быстро настигнувшую ее, Линали вся превратилась в слух.
- … И пока холодный ветер тонкими прутьями бил ее по лицу и обнаженным рукам, она бежала вперед, в самую чащобу густого темного леса, уже объятого тугими клешнями сумерек. Удерживая озябшими пальцами пышную ткань свадебного платья, чтобы оно не мешало ей, девушка неслась, что есть силы, ни разу не оглянувшись. Из утробы леса слышались зловещие голоса, яростное шипение ветра, запутавшегося в корявых ветках, покрывшихся тонким слоем инея. Ее звали. Она слышала, как ее имя отчетливо гремело в воздухе, как сердце протяжно, больно сжималось от каждого звука, каждого раза, когда ветер протягивал «На-ми-да-а-а». Белоснежная фата уже давно осталась где-то позади, слившись с таким же белым, невинным снегом, легким ковром запорошившим прогнившие отсырелые листья, наскоро сброшенные лесом под ноги вернувшейся зиме. С каждым ударом ее сердца она уходила все дальше и дальше, проникая вглубь, где деревья смыкались смертельным кругом, оставив для путника маленькую полянку, зажатую мощными стволами, охваченными ледяными объятьями зимы.
Когда девушка, уже обессиленная и поверженная холодным ветром упала на колени, чувствуя под ладонями мягкий снег, все затихло, словно ждало только этого момента – когда она сдастся, когда признает свое поражение и впустит зиму к себе в душу…
И Намида действительно сдалась, чувствуя, как теплая жизнь утекает из тела с каждым горячим выдохом. И вот тогда из-за дерева к ней шагнула статная высокая женщина в белом платье. Она была красива, но красота эта была убийственно-ледяной, от которой внутри все сворачивается и холодеет. Ее глаза были похожи на два огромных айсберга в водах Северного океана, волосы – белые-белые, как чистейший снег, руки – словно тонкая подмерзшая на ветру бумага. Она опустилась на одно колено рядом с Намидой и улыбнулась, протягивая руку.
Это была Зима.
И она дала Намиде шанс избавиться от боли разбитой любви, пообещала счастье и спокойствие, возможность отомстить… просто нужно было впустить ее – зиму – к себе в сердце, просто нужно было раскрыться. И плачущая девушка согласилась. Она отдала свою душу взамен на забвение и тихую смерть.
И теперь Сердце Зимы ходит по этому лесу, в том же белом подвенечном платье, с опухшими от слез глазами и застывшими на щеках влажными следами, ищет своего жениха, чтобы отомстить за смерть, а заодно забирает себе души заблудших влюбленных девушек, отбирает у них сердце…
Линали уже спала, устало свесив ноги с кровати. Комуи замолчал и бережно уложил девочку обратно, накрывая ее теплым одеялом. Дрожащий от лампочки свет потускнел сильнее, и темнота почти полностью разошлась, лениво распластавшись на холодном полу.
За окном продолжала выть зима, кулаками стучась в окна, и ветер протяжно кричал, будоража уже было улегшуюся метель. Рваные облачка из снежинок то и дело взметали вверх, к самым звездам, но сил их было недостаточно, чтобы коснуться небесных пуговок.
Луна была похожа на осколок отражающего солнечный свет хрусталя, подвешенного на тоненьких ниточках.
Комуи выключил единственную лампочку и, бросив последний взгляд на спящую сестру, тихо закрыл за собой массивную дверь. А зима стояла у окна, пальцами водя по стеклу, рисуя очередную картину. Она совсем недавно заметила эту маленькую хрупкую девочку, когда та еще сидела на скамейке во дворе Черного Ордена и неумелой ручкой пыталась нарисовать неподалеку стоявшего брата, разговаривающего о чем-то важном с другом. Тогда зима только-только забежала в эти края, щедро осыпая снегом оторванный от города клочок земли. Сердце этой девочки было очень и очень желанным для нее трофеем, потому как поражало своей силой и невероятной способностью любить.
***
Для Комуи такие моменты были наиболее тяжелыми, даже тяжелее долгих месяцев ожидания возвращения экзорцистов домой. Именно когда он рассказывал суть задания и место, куда они должны отправиться, сердце больно сжималось, как только он представлял, что кто-то может не вернуться, или вообще вся группа пропадет… но, умело спрятав бушующие в груди эмоции за завесой привычной маски усталого равнодушия с ноткой иронии, Смотритель монотонно рассказывал сидевшим на кресле экзорцистам – Лави и Линали – в чем заключалась их миссия, рассчитанная на два месяца. Всего лишь два месяца… или восемь недель, шестьдесят дней… много. Для всех время перестало идти своим ходом, уподобляясь тягучему мазуту. Каждый день растягивался до целой вечности, а неделя – в вереницу из семи вечностей. О месяце можно было даже не думать, чтобы заранее не расплескать попусту вялый энтузиазм.
- На перроне вас встретит Аллен, так что скучать вам не придется, - закончил свою речь Комуи. Эту фразу он берег специально для завершающего аккорда, чтобы расшевелить унылых экзорцистов, и он оказался прав: при упоминании имени Уолкера и Лави, и Линали, будто по волшебному мановению палочки, ожили.
Правда для каждого из них это имя означало разные вещи. Для Лави Аллен – это друг, самый, наверное, лучший. Один из немногих людей, которых Книжник не относил к типу «такой же». Аллен вообще ни под какую категорию не попадал, просто он был. Отдельно от всего мира, от людей, от истории, которую Лави записывает и записывает. Да, он многое видел, и многое пережил, но таких, как Уолкер, еще ни разу не встречал. Поэтому любая рядом с ним минута ценилась на вес прохладной воды в знойной пустыне.
Для Линали… все было пока непонятно и размыто. Ощущений от одного только упоминания его имени было столько, что запутаться в них не составляло никакого труда. Мигом перед глазами всплыл образ виновато улыбающегося Аллена с Тимканпи на голове. Потом начинало быстро биться сердце, но это, наверное, просто тоска, не так ли? Когда долго нет Лави или Канды, она тоже скучает по ним, чувствует то же самое, разве нет?..
Ли быстро сообразила, что должна что-то ответить, потому что брат и Лави подозрительно на нее косились. На сколько минут она выпала из реальности?
- Я думаю, что это… правильное решение, - промямлила девушка первое, что пришло в голову, но, судя по недовольному лицу Комуи и ухмыляющемуся Лави, ляпнула она совсем не то, что ожидалось, поэтому легкая краска стыда залила впалые щеки.
- Тебе стоит больше спать и есть витаминов, - подметил Смотритель, хмуря брови. Хотя об истинной причине такого поведения сестры догадался. Да и как можно было не заметить, когда любое упоминание об Уолкере вызывало наивную, мечтательную у Линали улыбку?
Только в этот раз кричать и плакать было абсолютно бесполезно. В конце концов, она была уже взрослой девочкой, чтобы можно было контролировать ее чувства и пытаться вмешиваться в ее дела.
- Захватите с собой побольше теплой одежды, а то прогноз погоды на ближайшие несколько недель неутешительны относительно всей Европы. Не забудьте проверить своих големов, чтобы они работали исправно и не сломались в самые ненужные моменты, а заодно возьмите несколько курток и одеял для Аллена, потому что он только вернулся из Индии и экипировки нужной не имеет с собой.
- Братик, а почему Аллену-куну не дадите отдохнуть? Он ведь только что с миссии, устал, наверное, - конечно, Линали обеими руками была «за» того, чтобы Уолкер был с ними, но и такое жестокое к нему отношение напрягало: они что, боятся его и намеренно изолируют от Ордена?
- Потому что экзорцистов больше нет… здоровых.

@темы: Творчество, Фанфикшн, AU, het, D. Gray-man, Написанное

---

Два сердца

[люси.]

Название: Два сердца
Автор: Кактус
Бета: прочитала – убилась, предварительно пожелав мне больше так не писать
Рейтинг: детский. Потому что про детей >_<
Жанр: ересь во всей красе
Персонажи/Пары: Канда/Линали о_О я и так могу
Предупреждение: ООС. Бред. Бессвязные истории из прошлого и одна – будущего, которое я вижу.
От автора: эх, надеюсь, моя не последняя работа по этому фэндому, но печень моя подсказывает, что последняя. Буду надеяться на лучшее.

Грустный усталый взгляд - песня печальная,
Не смотри на меня, я так не выдержу.
Дальше мне без тебя будет ещё трудней…
Без тебя, без тебя!..
Ведь только нам только раз
Дадут начать все с начала,
И небо будет за нас,
Разве мало? Мало?..
© Юля Савичева «Мало».

В большой просторной холодным светом залитой комнате, с занавешенными рисовой бумагой, изрисованной черными кляксами иероглифов, окнами, гладким деревянным полом, выбеленным потолком и голыми стенами, тихо, будто в склепе.
Ни ветра здесь, ни шороха, ни шепота, только накаленный воздух, пристальный взгляд соперника, устремленный на мальца, сжимающего рукоять катаны. За три с половиной часа упорных тренировок этот паршивец не допустил ни одной ошибки, которая могла бы стать решающей в этой схватке. Потеряв возможность видеть соперника, Юу научился чувствовать его, слышать, понимать с полувздоха - иначе было нельзя. Тишина стояла настолько густая, что каждый вздох рассекающими воздух волнами разносился по комнате, предназначенной для тренировок.
По-лисьи прищурившись, соперник бесшумно отступил на шаг - ближе к стене. Юу напрягся, услышав легкий шорох ступней о деревянный пол - так он в несколько раз обострил слух, обоняние и осязание, почти кожей чувствовал перемену в настроении оппонента, слышал, как крутятся шестеренки в его голове, проворачивая каждый возможный шаг и возможные последствия. Оскалился, почувствовав свое превосходство, и было уже сделал последний к победе шаг, как обмер. Очертив в воздухе полукруг, Муген остановился, яркий свет от лампочек упал прямо на лезвие и огромным количеством солнечных зайчиков рассыпался по комнате - стенам, потолку, полу - некоторые из них пали на самого мальчика, запутались в длинных черных волосах; как и он, остановились на складках одежды, вперед протянутой руке, ногах.
Он не видел, кто это был. Не видел людей, крепко державших маленькую девчушку за тоненькие ручки, чтобы та не убежала. Не видел скривленные от презрения лица. Не видел темных узких коридоров, по которым шла девочка. Не видел капающих на пол горячих слез. Не видел остекленелого взгляда фиалковых глаз. Он слышал только плач. Детский. Надрывный, из глубин самого сердца. Сбитое дыхание.
Сорвал с глаз повязку и, сунув меч в ножны, бросил противника в недоумении. Прикрыл дверцу и заглянув в узенький проем, но осторожно, чтобы внимания не привлечь. Раскосые глаза расширились от удивления: Канда еще ни разу не видел в Ордене ребенка, тем более девочку, до этого момента в его окружении были только взрослые Искатели, экзорцисты и работники Научного Отдела, но никогда - дети, такие же, как и он. Маленькие люди в огромном здании. Девочка была крошечная и худенькая, словно куколка, и было удивительно, как эти взрослые мужчины, крепко державшие ее за руки, не умудрились вывихнуть ей запястья, переломать кости - она же такая... тоненькая, как ленточка на ветру.
- Эй, ты чего там такого увидел?
Пришедший в себя и порядком осмелевший противник дал о себе знать. Канда резко обернулся, пригвоздив того к месту уничтожающим взглядом.
- Ничего, - отозвался мальчишка, снова доставая меч из ножен, - может, ты сдашься? Или нужно, чтобы я тебя на куски порубил?

***
Воздух охотно резался надвое острым отражающим свет лезвием Мугена. Плавный свист атласными лентами скользил по стенам и потолку. Босые стопы осторожно ступали по деревянному холодному полу. Противник отступал, переменно отражая удары слева, сверху, снизу, справа, резкие выпады; шаг за шагом они передвигались по комнате, нападая и защищаясь. Одна мельчайшая ошибка могла стоить победы. Неверное движение – и поражение сцепит руки. Четыре часа беспрерывного боя, четыре проклятых часа натянутые и раскаленные нервы дребезжат и жужжат, как нити накаливания в лампах. Юу порядком подустал гоняться за оппонентом по комнате и ждать, когда же тот соизволит напасть. Выход был один: отвлечь его внимание хоть на долю секунды, а потом нанести последний, решающий удар. Только как это сделать?..
Откуда-то со стороны раздался приглушенный звук падающей книги и сдавленное испуганное «ой» тоненьким девчачьим голоском. Мужчина – потенциальный враг Юу – позабыв об осторожности, обернулся и мгновением позже почувствовал холод лезвия на шее. Пришлось примирительно поднять руки, признавая поражение.
- Ах ты сволочь, - пробормотал он, по приказу Канды бросая на пол свой меч.
В ответ – самодовольное «хм» и скрытый в уголках губ оскал победившего хищника. И невольный, резкий взгляд в сторону нарушителя тишины – девочки, которую недавно привели в Орден. Все те долгие секунды, пока парни разбирались, кто победитель, кто проигравший, Линали молча наблюдала за ними, плотно зажав ладошками рот. От страха позабыла даже поднять учебник, который уронила, и благодаря которому победа досталась мальчишке примерно ее возраста. До конца не осознавая почему, Ли изначально болела за него, может, потому что он единственный кроме нее ребенок в этом огромном, бесконечном здании, больше напоминающем огромный бункер под землей?
Канда недовольно цокнул языком и отвернулся от пристального, открытого и полного восхищения взгляда аметистовых глаз. Потом обернулся к противнику и острием Мугена презрительно отшвырнул лежавший на полу меч.
Линали в первый раз в жизни видела, чтобы ребенок так сражался, поэтому и замешательство, когда он повернулся и прямо посмотрел на нее, румянцем проступило на бледным щеках.
Юу впервые видел в чужих глазах искреннее восхищение и неподдельный восторг.
С этого дня так и проходили тренировки: Ли молча сидела возле двери на полу, поджав под себя ноги, а Юу оттачивал мастерство владения мечом и всегда полностью абстрагировался от реальности, уходя куда-то в параллельную Вселенную или соседнюю комнату – разницы нет, лишь бы было там пусто и просторно. Говорил он очень мало, только изредка обращался к ней с каким-нибудь совершенно пустым вопросом, но и такое внимание с его стороны вызывало в девочке кучу различных эмоций и мыслей.
Постепенно два маленьких мирка, ограниченных холодными стенами комнат Черного Ордена, слились в один, но просторный, где можно было вдвоем сидеть на полу и молчать, но молчать по-особому, чувствуя поддержку друг друга; где не было упрямых и безразличных взрослых, где не было каждодневных изнурительных тренировок – только они, одна на двоих тишина, тусклый свет и тепло.
***
В этот день Линали не пришла, и из-за этого и так просторная комната казалась еще больше. Вязкую тишину разбавлял ропот дождя по крыше, окнам и широким зеленым листьям рассаженных в саду деревьев. Вода отбарабанивала четкий по стеклу ритм, будто музыкант пальцами по гладкому столу – тук-ту-тук-ту - быстро, медленно, потом с короткими паузами, будто передышками, и снова – быстро, медленно, сливаясь все в один неделимый звук, останавливаясь. Через тонкую бумагу, служившую шторами для помещения, были видны косые дорожки стекающих капель, будто раны на теле воина. Шрам за шрамом на окне. И прозрачная из раны кровь – весенний, ошалелый дождь, вырвавшийся на свободу.
Нет, в этой комнате всегда было тихо, потому что Линали никогда не заговаривала первой, но в этот раз, когда молчать было некому, стало как-то сыро на душе, тоскливо что ли…
Может, она действительно убежала, воплотив идею в жизнь? Может, действительно переборола страх и вырвалась на свободу? Действительно, оставила его и сделала задуманное?
Тренироваться дальше не было желания, и, убрав Муген в ножны, Канда присел на пол, спиной прижавшись к холодной, влажной стене. Как назло день тянулся и тянулся, как вязкий по стеклу мазут.
Он слышал дождем отбиваемый ритм. Слышал шепот листьев, визг ветра, пригибающего деревья к земле. Видел стекающие влажные дорожки, контуры которых проступали через тонкую бумагу, загородившую весь вид на вспыхнувший изумрудами сад под проливным дождем. Видел отсветы мира, за который ему потом, в будущем придется сражаться. Видел слабую тень того неба, под которым будет проливаться его кровь. Видел бледные проекции существующей жизни, которая пройдет мимо него, даже плечом не задев…
Он слышал топот. Шум быстрых коротких шажков маленьких ног. Рваное дыхание, перетекающее в хрип. Сдавленные рыдания. Он слышал ее. Но не успел вскочить на ноги и выйти из комнаты, чтобы найти ее, как дверь задрожала из-за тихих ударов кулаками. Глухие стуки напоминали дробь дождя по крышам и окнам. И не успел открыть гостю, как ему кинулись на шею с тихим плачем. Как тонкие пальцы вцепились в ворот рубашки, сминая ткань.
Влажный всхлип в ямочку меж ключиц. Ледяные прикосновения к щеке. Горячее дыхание нежными прикосновениями по коже – Линали плакала, лицом уткнувшись в его грудь, и ошарашенному Юу ничего другого не оставалось, кроме как рукой приобнять подругу и дать ей немножко времени.
Она не убежала – и дождь не будет вечно бить по стеклам, день не будет тянуться до плюс бесконечности, комната не станет дешевой пародией на холодную одинокую Вселенную. Все будет нормально.
Она видела то, чего ей видеть было не положено – эксперименты, проводимые в Научном отделе, по искусственному созданию экзорцистов. Видела падших. Видела боль во всей безграничности ее проявления. Видела страх в широте ее возможностей. Разглядела другую сторону этого здания, ту, что прикрыла собою широкая тень.
А дождь степенно замолкал, теперь уже нехотя и как-то лениво стуча по земле, капая в лужи, и ветер разгонял тучи, вылившие свои слезы, и на посветлевшем небе выступил яркий диск пылающего солнца.
***
За горизонтом умирает солнце, и кровь его дождем падает на землю. Серые тучи саваном укрывают помертвелое небо пепельного цвета. Чернеют тени на фоне выжженных земель, и запах гари туманом стелется, сливаясь с дымом и последними вдохами затухающих жизней. Пульсирующий от чужой боли воздух растворяет в себе все звуки, крики и шипение ветра, носящегося по опустелому лесу. Кровавое марево рассеивается, и остается только пустошь – невероятных размеров, небывалых масштабов.
Оставляя сердце и душу в прошлом, эхом разносившемся где-то за спиной, остается смотреть вперед – в серое будущее, построенное на осколках разбитых судеб. Холодными пальцами перебирая обрывки скомканных стремлений, можно только смотреть на безликое плаксивое небо, роняющее слепые слезы.
Есть только сейчас – выжженное, болезненное, больнично-белое, почти умирающее. Есть только сегодня – помертвелое, серое, пеплом опадающее на землю. И среди всего этого безразличного месива – ярко-красные всполохи алой крови. Твоей крови на его руках, щеках, разорванной униформе.
Там, где-то за облаками спряталось то небо, за которое вы сражались, но которое никогда не откроется, не улыбнется вам. За плечами – мир, за который погибли друзья, но в котором вам нет места. У вас только сейчас, этот миг, собранный из осколков и отголосков прошлого, из слов и случайно брошенных на ветер фраз.
Ты улыбнешься разорванной напополам улыбкой на потрескавшихся сухих губах, и похолодевшая земля унесет в свое чрево твои слезы.
От детских воспоминаний – лишь привкус горечи во рту, колючий в горле ком и ощущения прикосновений чужих рук к спине, аромат дождя за окном и соленых капель на губах.
Для вас дверь в прошлое закрыта. Есть только сейчас – с твоей разбитой улыбкой, оставленным с погибшими друзьями сердцем и его несмелыми объятьями.

@музыка: Coddy - Топонома

@настроение: -____________-

@темы: Творчество, Фанфикшн, AU, Любимое, Избранное, het, Вынос мозга, D. Gray-man

---

Как небо

[люси.]

Название: Как небо
Автор: Кактус
Бета: о_О енто хто?
Жанр: романтика
Персонажи: Мелман/Глория
Предупреждение: Оригинальный мир, оригинальные персонажи. Бред.
От автора: да-да, героев зовут в честь бегемотихи и жирафа из "Мадагаскара". А что, хорошие герои!
Написано под впечатлением после просмотра фильма "Впусти меня". Кто смотрел - тот поймет, в чем схожесть. Кто не смотрел - ждите, скоро рецензию напишу.
Пусть сначала это и должен был быть фик, но потом я пораскинула мозгами и решила, что лучше он будет смотреться как оридж.
И да, конец как всегда смазан. Не знала просто, как закончить, вот
С поступлением меня ^__^


Она говорит, спешно выговаривая слова, и проглатывает окончание, будто куда-то торопится, и поэтому я не до конца могу понять, что же она хотела мне сказать.
Над головой глухо барабанит холодный дождь, стуча по покатому выступающему вперед козырьку крыльца подъезда, возле которого мы сегодня встретились.
Она недовольно морщится, когда разбившаяся капелька дождя попадает ей на лицо – она не любит воду и холод, хотя сама холодная, как ледышка.
За последние тря дня воды вылилось столько, что появилась реальная угроза небесного обезвоживания. Уж не упадет ли оно нам на головы? Не треснет ли посередине и кусками станет осыпаться, подобно иссохшей штукатурке?
Она потирает руки, будто пытается их отогреть, но на самом деле деть этого ей совсем не нужно. Она все равно не сможет этого сделать. Ее кожа на ощупь схожа с гладким ровным скользким льдом.
А лето и на лето не похоже, как будто за ночь осень его прогнала. Мы уже неделю не можем понять, почему погода свихнулась, устраивая нам совершенно ненужные сюрпризы. Все праздники и парады отменили. Да и жизнь, кажется, тоже отменилась, замерев под струями ледяного дождя.
Я ей говорю, чтобы она прекратила строить из себя совершенно другого человека, потому что я не верю.
- Не понимаю, о чем ты. Я просто грею руки.
А то, что ты босиком – ерунда. В конце концов, врать тоже надо уметь. И этого таланта ты лишена, увы, с самого детства.
Может, тебе стоит больше доверять тем, кто рядом?
- А если обманут?
А если нет? ты ведь не узнаешь, пока не попробуешь открыться. Да и чего бояться – я же точно не предам. Лучше сделать, а потом жалеть, а не сделать и жалеть.
- Когда люди предают, они тоже так думают – не сделаю и пожалею?
Нет, когда люди предают, они уже не люди.
- А почему ты любишь дождь?
А почему бы его не любить? Да и нужны причины для того, чтобы любить? Вот тебе нужна причина, чтобы любить жить?
- … Конечно. Это же здорово!
Чем здорово-то? Тем, что больно? Или тем, что не знаешь того, будет ли завтра для тебя?
Во всем мире только этот маленький сухой островок, от дождя которого скрыл покатый козырек подъезда. Косые линии воды хлещут землю кнутами, трава и деревья гнутся от ветра, и небо течет, подобно раскаленному жидкому металлу. Это уже не лето, даже не осень, а какое-то сумасшествие. Мне иногда хочется, чтобы солнце никогда больше не выходило из своей колыбели – пусть земля остынет.
Так все-таки кто ты?
- Откуда узнал?
Просто ты даже зимой ходишь в юбке, без куртки и босиком. Очень трудно не заметить этого, учитывая то, что ты еще не умерла. Потому что ты все время пытаешься быть «кем-то», и эта постоянная игра не под силу даже самым отъявленным лицемерам. Потому что ты постоянно ищешь причины для того, чтобы «быть». Потому что ты не такая, как все остальные.
Ответ не настолько прост, насколько кажется на первый взгляд: он рядом, но не настолько, чтобы можно было поймать за сколький хвост.
У тебя три секунды на ответ, иначе я уйду.
Ты не ешь сладкого, не пьешь воду, не смотришь телевизор, не играешь в компьютерные игры, не смотришь в дождь в окно, не отвечаешь на вопросы, а только сама их задаешь, не интересуешься ни политикой, ни модой, ни спортом, не звонишь по телефону и не берешь трубку, когда звонят тебе. Говоришь даже тогда, когда тебя никто не слушает, носишь странную одежду – список настолько длинен, что мне даже лень озвучивать треть всего, что свойственно тебе. Может, ты просто признаешься, и мы будем общаться как раньше?
- Прости, но я не могу.
Я даже не знаю, что тебе ответить. Может, лучше промолчать? Все равно ты мне расскажешь.
- Дело в том, что мы…
Из разных миров, параллельных истин, соседних Галактик. На самом деле наша встреча уже есть ошибка – сбой. Только я ошибкой это не считаю.
И почему из тысяч измерений, из миллионов дорог и путей выбрала именно эту реальность – холодную, сырую, безнадежно больную? Почему именно в эту зиму ты босиком шла по замерзшей мостовой и, остановившись напротив меня, испытующе заглянула в мои глаза, будто бы искала ответ?
Из тысяч путей ты ступила именно на эту – кое-как заасфальтированную, мокрую от постоянных дождей, рухнувшую от времени.
Судьба ли тебя вела?
- Ты сердишься, да?
Нет, знаешь, кажется, я тебя даже понимаю.
Просто у нас с тобой очень разные одиночества. Твое – холодная зима в пустынном поле с диким ветром, капризно меняющим узоры на снежных барханах. Мое – плачущая осень, одинокая, запутавшаяся в гутой толпе в центре города с проливным дождем, хлещущим по лицу не хуже кнута.
Слишком мы разные.
- Давай, просто будем.
Хорошо, просто будем.
Без моих идиотских закидонов, мол, мы с тобой из слишком разных миров. Без твоей дебильной привычки выходить чуть ли не голой на улицу в зимнюю стужу и мороз под минус тридцать. Просто будем. Ты и я. Как небо – выше всех, дальше мира, сильнее стали, мягче шелка.

@музыка: Saltillio - Giving In

@настроение: *__*

@темы: Творчество, Ориджинал, Проза, het, Вынос мозга, Написанное

---

Узоры морозом

[люси.]

Название: Узоры морозом
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: романтика, song-fic
Рейтинг: детский
Персонажи: Аллен/Линали
Предупреждение: сильный ООС Аллена, POV Аллена, довольно необычное для меня оформление. Пафос-пафос-пафос
Посвящение: для Valkyrie. Знаю, ты не очень жалуешь этот пейринг, но на сегодняшний день это лучшее, что мне удавалось написать, и именно поэтому я дарю его тебе.
Музыка: Грот «Кровь с кислородом»
От аптора: на самом деле идея принадлежит NightGuard, то есть его идея так преподнести обычный о любви фик



Важна твоя рука во время моего отчаяния.
Важны твои глаза в бою за моими плечами.

Мы на засовы закрываем дверь, и за окном дня три подряд ревет метель. И ночи напролет бушует ветер, но вроде тихо, мертвенно-спокойно в этот вечер.
В комнате полупустой, в холодом разбитой тишине стоишь, чуть ежась, видишь размытое мое отражение в окне, а за твоей спиной стою я, будто примерзший к месту, и, черт, опять, опять пространство между нами полупусто.

Река становится шире, и мы подходим к устью
Главное, чтоб ты осталась, если вдруг меня не впустят.
Если ветер так и будет набирать обороты,
Ломая ветки, останется со мной хоть кто-то?

- Ли… на… ли… - зову я тихо-тихо, чтобы не испугать, иль не спугнуть ночную стихию, что вздумала с тобою поиграть.
Вздрагиваешь, словно боишься, чуть подхожу и вижу, как дрожат твои ресницы. В чем дело?.. Ты плачешь? Прости, я думал, будет все иначе.
- Аллен-кун? Ты почему не спишь?
Рукой смахиваешь слезы с мокрых, чуть дрогнувших ресниц.
… И виновато улыбаешься, будто героиня, слетевшая с истертых, надтреснувших страниц…

Дабы протянуть путь дворами пустыми,
Укрощать страх ночью в заснеженных пустынях,
Подожду тебя, пусть тело моё холодом дышит,
Я в одного не выживу, но ты так и не вышла.

А у меня за плечами мой дикий страх потерять этот вечер и твою кроткую улыбку. Хотя, волновало это меня не шибко, сейчас готов был я кинуться к тебе, в объятьях сжимая, лишь бы не видеть фигуру твою, утонувшую во тьме непроглядной ночи.
- Холодно, вот и не спится. Давай лучше помолчим?..
- Давай.
- А почему ты не спишь?
- Давай уж лучше помолчим…
Заглядываю тебе в очи и вижу тень холодной ночи, навеки поселившейся в твоей душе, гадаю – что же было? Что в тебе так быстро переменило обычную твою улыбку?

Смотрю на звезды, гладью у подъездов искрится,
Сзади дверь не скрипнет, свет так и не загорится,
Темные комнаты так и достанутся крысам,
Истории любви так и не будут написаны.

Странно, но в комнате серым ковром оседает густой, полупрозрачный туман, а ведь сейчас, в этот миг за окном – зима. Дрожащими пальцами ловлю горячий вдох, бережно кладу его в карман, а потом стараюсь не дышать, чтобы не ушел за горизонт наш Бог, сверкнувший на небе глазами, полными любви для нас…
А ты молчишь, как будто я тебе чужой, а лунный свет ложится кривою полосой тебе на плечи и пледом укрывает в этот вечер.
Завидую ему…
Богу известно одному, как сильно же хочу коснуться мягких твоих волос, хочу попасть под манящий твоих глаз гипноз, хочу губами собирать смешные солнечные зайчики на твоей щеке, но вижу только влажные серебряные дорожки на коже в кромешной темноте.

И счастье робкое уйдет в чужие края,
Пока больше остальных будешь ценить себя.

- Я бы хотела с тобой поговорить.
И я молчу, будто к твоему сердцу потерял нить, а ты, наверное, думаешь, какой же я дурак, раз не могу определиться, кто всем вам – друг или враг?
И черные тени, будто привидения, пляшут на замазанном ночью потолке, и ты, подобно свечке, освещаешь путь мне…
- Я слушаю.
- Аллен, мне кажется, я тебя…
Боюсь?
Страшусь?
Теряю?
Не понимаю?
- … люблю.
И ток разрядом пробегает по спине, и кажется, что не проснуться – ведь все это происходит во сне? Или действительно мечта моя сбылась?

Я пронесу тебя на руках по скалам и бродам,
Незачем мне одному мешать кровь с кислородом,
Солнце в тебе и сила управлять мирами,
Ведь ты одна заметила моё лицо под ногами.

У губ твоих морозный привкус мяты, и пальцы пробегают по чуть измятой мягкой ткани ночной рубашки. И за окном танцует ветер, переменно стучась в стекло, а я, кажется, забыл, что хотел тебе сказать… теперь уж все равно.
Есть только ты и запах твой пьянящей дикой розы.
Линали, неужели ты действительно со мной?..

@музыка: OSTы из D. Gray-man

@настроение: средненько

@темы: Творчество, Фанфикшн, Избранное, het, D. Gray-man, Написанное

---

Spawn. Глава 12. Грешные объятья.

[люси.]

Название: Spawn. 12 глава
Автор: Kaktus
Бета: не бечено
Жанр: фиг его знает
Рейтинг: R
Категория: джен
Фэндом: «Spawn»
Персонажи: Эл, Джейн, Ванда, свои персонажи Джомей, Кенсиро, Касуми, Элли, Дэнни.
Пары: Эл/Джейн/Джомей, Элли/Дэнни, Кенсиро/Касуми
Предупреждение: нецензура, ООС, полное AU, BDSM
Дисклаймер: Марвел
Примечание: Джомей («Jomei» японс. Мужск. - Несущий свет), Кенсиро («Kensiro» - японс. М - Небесный сын), Касуми («Kasumi», японск, Ж. – Туман).
От автора: я уж лучше промолчу.

Глава 12. Грешные объятья.

Все последнее время Джейн проходило в тайных встречах и попытках как можно незаметнее смыться с важных собраний. И скрываться становилось все сложнее и сложнее, потому что ее довольно странное поведение напрягло напарников и привлекло лишнее со стороны внимание. Сначала перемену в женщине заметил Джомей – тот, кто замечает все, что с ней связано, а потом, как в цепной реакции, и остальные начали приглядываться к ее поведению.
Положение Джейн ухудшалось с каждым днем, подозрения росли как на дрожжах, и, следовательно, Касуми попросили быть внимательней к подопечной. Последняя в восторге от этой затеи не была.
Как началось это безумие, Джейн не знает и не помнит: все началось слишком быстро, чтобы она успела осознать и, может быть, несколько раз подумать, прежде чем вступать в тайную связь со своим кровным врагом. Мир завертелся, подобно бешеной карусели, и ей оставалось только судорожно глотать ртом воздух, чтобы не умереть.
Разум помутнел, и все былые до начала этого безумия чувства и мысли померкли, выцвели и потеряли свою значимость. Да и что теперь ей закон, когда она может улыбаться?
Стальные оковы треснули посередине и рассыпались в прах, как только сердца коснулось новое, пока еще неизведанное чувство к совершенно чужому… существу из ее же мира, но противоположного лагеря. Оппонент стал чем-то вроде персонального кислорода. Теперь она понимала Джомея, понимала, что он чувствует, наталкиваясь на ровное безразличие с ее стороны.
Но все позабылось, как только в помещение, шурша подолами длинного черного из-за отсутствия света плаща, он – вся ее головная боль и причина радоваться каждому прожитому мгновению. Но ни о какой сентиментальности с ее стороны речи быть не могло: как бы сильно она его ни любила, все равно дух воина, живущий в ней, не ослаблял ее, даже подкреплял, и от этого любовь ее становилась взрослее, сильнее и жарче. Сам же Эл… вспоминал. Все. Кусок гранита, что вместо сердца, только ныл от воспоминаний о Ванде. А Джейн была не то, что ему безразличной, но он точно знал, что ради нее никогда бы не вернулся обратно из Ада. Признательность – да, была. Благодарность и привязанность, но не та сумасшедшая любовь до дрожи пальцев и острой боли в позвоночнике, как к Ванде. Но чувства Джейн помогали ему вспоминать недалекое прошлое, когда он был простым смертным человеком, поэтому ему было важно, чтобы она была рядом.
Джейн не бросилась ему на шею, как обычно бывает в романах, но он понимал, что это не дает ей сделать обыкновенная гордость воина. Как бы сильны ни были ее чувства, она понимала, что любит того, кого должна убить, поэтому и унижаться перед жертвой позволить себе не могла.
О ребенке она пока не знала.
Ее тонкие пальцы ловко скользнули под латексовую маску и утонули в прогнившей плоти. Из образовавшейся небольшой ранки от ее ногтей потекла ядовито-зеленая слизь. Омерзение тенью легкой дрожи пробежало по спине, и Эл почувствовал, как она вздрогнула. Он попытался остановить ее, но полный решимости взгляд заставил его убрать руку с ее запястья и дать ей доделать то, что она замыслила.
На самом деле он ничего не чувствовал. Ее прикосновения не создавали даже иллюзии тактильного контакта, но это было важно для нее, и из чувства благодарности он дал ей возможность сделать задуманное.
Ее сердце дрогнуло, трепыхнулось и больно сжалось. Кровь стучала в висках, и она чувствовала себя крайне неловко. Пальцы задрожали, и на смену омерзению пришел легкий страх. Пальцы оттянули край плотно прилегающей маски и приподняли ее, обнажив небольшую часть лица – подбородок и губы. Было достаточно темно, чтобы не видеть обуглившейся сгнившей плоти, но соответствующий запах она все же уловила. Эл действительно смутился – ему было стыдно за свой вид, за свое отвратительное лицо, за запах, за слизь, что текла по ее рукам. Теперь он понимал, что чувствовало Чудовище, когда обнимало маленькую хрупкую Красавицу.
Ее губы утонули в мягком податливом месиве, и замогильная вонь обожгла ей лицо. К горлу подкатил огромный ком, сплетенный самыми противоречивыми чувствами, смесь которых выбила ее из привычной колеи.
- Не… не надо, - хрипло прошептал Выродок, и в голосе его звенела просьба. Джейн резко отступила от него на пару шагов, и Эл быстро поправил задравшуюся маску.
Казалось, пространство пульсировало в такт ее разочарованному сердцебиению – дрожали стены, и по ним через ровные промежутки времени пробегали звуковые кожей ощутимые волны. Она сжала губы в тонкую нитку, и ревность уколола ее в самолюбие – он ее отверг. Это оказалось больнее, чем она предполагала.
- Прости, - быстро проговорила Джейн, будто ей было за что извиняться, но так она пыталась вытянуть из него признание, почему он ее оттолкнул. Было несколько версий, и она ждала подтверждения хотя бы одной.
- Нет, это ты меня прости. Я виноват. Я просто… я… Джейн, я не имел права пользоваться твоими чувствами, - губы прошептали это быстрее, чем он успел обдумать сказанное. Как только слова прозвенели в тишине, он вздрогнул и отшатнулся. Испугался. Понял, что шанса на спасение больше нет, но решил довести все до конца. – Я не люблю тебя. Прости.
- Это я виновата, - отстраненно проговорила Джейн, и ее голос не дрогнул вообще, казалось, стал еще уверенней. В глазах не мелькнула даже тень тех чувств, что обычно накрывают людей в подобной ситуации. Да, она действительно сильный духом воин, пусть и женщина, и подобный удар – ничто. Хотя ощущение, будто что-то холодное и острое разрывает позвоночник, слишком резко вспыхнуло и погасло, совсем как свет от пролетающей кометы, чтобы она успела различить его от накатившего чувства тревоги.
Эл ошибочно предполагал, что после признания ему станет легче. Все оказалось сложнее, потому что Джейн отреагировала совсем не так, как он того ожидал: она будто взвалила вину на себя, мол, он тут не при чем.
- Мне пора, - глухо отозвалась Ангел и поспешила выйти из укрытия. – Встретимся еще.
Ее шаги степенно тонули в ночной мгле и слишком резком ветре, ворошившим все подряд своей дерзостью. Еще никогда Эл не чувствовал себя таким одиноким, еще никогда ему не было так стыдно за свое омерзительное поведение. Даже когда старик стыдил его за случай с Вандой, он не чувствовал себя настолько ничтожным, чем сейчас, когда отверг ту, что его любила.
Да, он четко осознавал то, что упустил навсегда шанс вернуть себе жизнь. Как бы Джейн не пыталась скрыть своего разочарования и боли, он все же чувствовал, что это сильно ее задело, возможно, ее месть будет слишком жестокой даже для той, что хладнокровно отправила в ад своего мужа.
***
- Почему такая грустная?
Джейн не сразу заметила, что рядом с ней стоял несколько взволнованный ее молчанием и хмурым лицом Джомей.
Оказывается, он уже во второй или третий раз задал этот вопрос, но, погруженная в своих мыслях, она даже не слышала ни приветствия, ни вопросов, даже не ощутила его присутствия, чего за ней никогда не замечалось.
- С чего ты взял? – безразлично поинтересовалась Джейн, отрывая взгляд от бледного горизонта, на фоне которого то опускались, то подымались черные контуры холмов и далеких гор.
- Потому что небо хмурое.
Ей пришлось сдаться и признать его победу: в этих краях их мира природа довольно тонко реагировала на любые проявления различных эмоций, и если кому-то было плохо, то и небо серело, покрываясь один за другим толстыми слоями облаков, и грозился начаться дождь. Джейн и не сразу заметила, что температура понизилась на несколько градусов, и если она не прекратит хандрить, то запросто может начаться снегопад, которого здесь не было с незапамятных времен.
- Грущу, потому что грустно мне, - смазанный ответ не пришел по душе Джомею, но принуждать к разговору ее было бесполезно: запросто можно было нарваться на ее неприветливость и грубость. – А ты что здесь забыл?
Хоть он и привык к довольно сложному характеру Джейн, но еще ни разу не видел, чтобы ее руки дрожали. Несмотря ни на какие неприятности, она всегда держалась как настоящий воин – с решительностью в темных глазах, с чуть насмешливой улыбкой, но сейчас… от прежней Джейн не осталось ни следа.
За те несколько месяцев, что он ее не видел, она будто постарела.
- Это все из-за твоего заявления, будто ты становишься на сторону того Выродка, да? Слушай, Джейн, что бы ты ни выбрала, это твое решение, и я его уважаю, потому что я уважаю тебя. И пока я ничего никому не говорил: я даю возможность сделать это тебе, чтобы не выглядеть простой хвастуньей, - последнее было сказано немного шутливо и тепло, - но ведь прошел уже месяц, а ты… почему он все еще не вернул себе человечность? Почему он не пользуется той отсрочкой, которую ты ему предоставила? Он специально ждет, пока в дело не вступят остальные Светлые и следом за ним Сумеречные?
- Не знаю, - выдохнула женщина.
И задумалась. А ведь действительно, почему он не спешит вернуть свою душу?
- Потому что на нем страшный грех, - ответил на свой вопрос Джомей.
- Это и так понятно, - усмехнулась Джейн, - смертный грех и не один.
- Я о другом, - как-то отстраненно проговорил Джомей, пытаясь привлечь ее внимание. – О грехе пострашнее, чем убийство.
- А такое бывает? Брось.
Хотя в голосе ее мелькнуло беспокойство. Во-первых, она не могла объяснить поведение внезапно повзрослевшего Джомея, который на данный момент не пытался с наиболее выгодной стороны показать свои страдания по поводу ее предательства и своей отвергнутой любви, а действительно хотел ей помочь, даже отсрочил момент, когда ее официально назовут предателем и, возможно, отправят в ад к Мальбоджио. Во-вторых, ее тревожили его слова о каком-то ужасном грехе, за который вообще могут душу не вернуть. за все время, что она служит, такого не было ни разу. Конечно, она понимала, что с Элом будет труднее, чем с остальными, но… здесь было слишком все сложно.
- Объяснишь? – скорее предложила, чем спросила Джейн, повернувшись к Джомею и заглянув ему в глаза, хотя такое положение ей не понравилось: лучи высоко стоявшего солнца легли так, что большая тень от рядом располагавшегося холма полностью скрыла ее собеседника, в то время, как сама она оказалась освещена.
- Ты ведь знаешь причину возможного Конца Света?
Джомей не стал говорить все прямо, решив немного растянуть общение с женщиной, хотя понимал, что Джейн не любила, когда ходили вокруг да около: она ценила именно прямоту и голую жесткую правду.
- Вроде как знаю, какое это имеет знач… - ее зрачки расширились, и она вся будто потускнела, потухла, резко осела и постарела. – Не может быть, - прошептали побледневшие губы.
Джомей даже сделал шаг вперед, чтобы в случае чего подхватить ошарашенную Джейн, но понимал, что через три минуты она уже успеет взять себя под контроль.
Для самой Джейн мир словно рассыпался, как быстро рассыпается резко поднятая в воздух мозаичная картинка – на отдельные фрагменты, кусочки. По частичке отрывались от целого полотна составляющие и падали, падали вниз, в грязь или пропасть – нет разницы. Было только тусклое солнце и грязное небо, голос Джомей утонул в общем потоке переполнивших ее чувств. Сердце ухнуло куда-то вниз, воздух выбило из груди, а в глазах помутнело. Никогда еще она не чувствовала себя настолько беззащитной, уязвимой. Униженной и растоптанной.
Даже угроза Конца Света ушла на второй/третий планы, а впереди осталось только разбитое вдребезги самолюбие. И любовь, которая, казалось, успела возрасти в несколько раз, пока Джомей говорил о том, что у Эла нет шанса на спасение.
А потом ее вдруг словно холодной водой окатило: минутная слабость прошла, оставив тихую злость. Небо собралось, и по кусочкам восстановился мир. Джейн на секунду закрыла глаза, а потом, скинув с плеч наваждение, глупо улыбнулась. Джомей, пусть и не привыкший к такому ее поведению, все же не удивился: тщательно изучив ее характер, он предположил, что будет примерно то же, что произошло. Только все же его грызла мысль, что не из-за него Джейн потеряла контроль и на несколько мгновений отдалась воле чувствам, совершенно ей не свойственным.
- Ты в порядке?
- Это правда? – пропустив вопрос мимо ушей, Джейн решила выпытать от него всю подноготную. – От кого этот ребенок? Кто мать?
Ревность, правильно подметил Джомей. Обыкновенная ревность – одно из самых распространенных человеческих чувств, свойственных влюбленным. Господи, во что превратилась та гордая сильная Джейн, в которую он влюбился и которую до сих пор любил?
- От его жены, естественно, - фыркнул оскорбленный мужчина, - от кого же еще?
- И что же дальше? То есть Конца Света не избежать, да? – только теперь она осознала серьезность положения. Ведь в действительности Выродок один глупым поступком перечеркнул многовековую работу Светлых, и ее в том числе. Такого эгоизма с его стороны она никак не ожидала.
- Ну почему же, - выдохнул Джомей, улыбаясь, - наш главный бунтарь продумал весьма неплохой план, - хотя было видно, что ему довольно неприятно работать с Кенсиро, вражда с которым крепла, как вино, со временем.
- Не тяни, - поторопила его Джейн, сложив руки.
- Касуми по его приказу незаметно так подстроит несчастный случай и убьет ребенка, а мне поручено уничтожить Выродка. Точнее, - поправил самого себя Ангел, - поручено-то тебе, но, думаю, все же ты этого делать не будешь.
- Почему же? Мне не трудно для общего блага уничтожить еще одного Выродка, - с сумасшедшей полуулыбкой прошептала Джейн.
- Если таким образом ты хочешь его спасти, то даже не надейся. Джейн, это не шутки, это Конец Света. Такие ублюдки, как он, не имеют права даже на малейший шанс, понимаешь? Я понимаю твое стремление ему помочь, но я не позволю тебе приблизиться к нему.
- Я серьезно, - перебила его Джейн, и тон ее – твердый и решительный – говорил о том же: она действительно готова пойти на убийство Эла, лишь бы спасти мир и свою правду. А заодно и отомстить. – Но разве Кенсиро не отправляет свою ученицу на верную смерть? Узнав о том, что Сумеречная убила вестника Армагеддона, Темные будут в бешенстве.
- Он знает. И она знает, на что подписывается, но Долг превыше всего, помнишь? – с некоторым укором проговорил Джомей, чтобы припомнить ей о том, что она сама нарушила этот закон – самый важный для всех закон.
А вот этого она действительно не ожидала: все знали Касуми как довольно себялюбивую особу, которой до долга дела особого нет – ведь о ее романе с простым смертным вопреки установленным законам знали почти все, однако она не торопилась прерывать сложившиеся отношения, а тут такая жертва – жизнь и бессмертие. Хоть Джейн и не любила ее, но не проникнуться уважением не могла. Да и поведение самого Кенсиро немало ее удивило – он отправил на верную смерть не только свою ученицу, но и свою единственную любовь (о его чувствах знали несколько, и Джейн была в их числе). Примерно она могла представить, что он испытывал, приказывая Касуми переступить закон.
Хотя ставка была слишком уж большой, чтобы задумываться.
Небо просветлело, и солнце выглянуло из-за пышного белого облачка. Трава сразу стала ярче и сочнее в несколько раз, и глаза начали понемногу уставать от столь насыщенных цветов: желтого солнца, зеленых лугов, голубого неба.
Наверное, все-таки это был Джомей, потому что Джейн чувствовала себя разбитой, даже несмотря на видимое спокойствие, ее до сих пор одолевали самые неприятные и тяжелые чувства, ведь смерть Эла все равно лежит на ее плечах.

@темы: Творчество, Фанфикшн, Spawn

---

Spawn. 10 глава. Прелюдия. Фрагмент 1.

[люси.]

Название: Spawn. 10 глава
Автор: Kaktus
Бета: не бечено
Жанр: фиг его знает
Рейтинг: R
Категория: джен
Фэндом: «Spawn»
Персонажи: Эл, Джейн, Ванда, свои персонажи Джомей, Кенсиро, Касуми, Элли, Дэнни.
Пары: Эл/Джейн/Джомей, Элли/Дэнни, Кенсиро/Касуми
Предупреждение: нецензура, ООС, полное AU, BDSM
Дисклаймер: Марвел
Примечание: Джомей («Jomei» японс. Мужск. - Несущий свет), Кенсиро («Kensiro» - японс. М - Небесный сын), Касуми («Kasumi», японск, Ж. – Туман).
От автора: я уж лучше промолчу.

10 глава. Прелюдия. Фрагмент 1

Унылое солнце уже спряталось за горизонтом, и небо окончательно потухло. Легкие розовые облака, согнанные ветром, проплыли к западу, а на востоке темно-синий купол обтянуло вечером. Дремлющее селение погрузилось в полутьму, еле разгоняемую бледным, серебристо-молочным светом луны, бесполезно повисшей в невесомости.
Вязкая тишина мгновенно прикрыла неясные на темном фоне силуэты ветхих полуразрушенных домов, и только плач цикад изредка разрывал безмолвие и, подхваченный ветром и ночью, разносился по земле. Само селение находилось на низменной площадке, загнанной в угол высокими горами со снежными верхушками, и стоявшие на возвышенности две темные фигуры сумели разглядеть все, что им было нужно без особых проблем.
Чернеющий кусок неба на юге говорил о том, что дождя не миновать, и возможность попасть под холодный ливень возрастала с каждой промелькнувшей, пролетевшей легкой бабочкой секундой.
- Мы не могли бы поторопиться? Скоро дождь начнется.
Девушка повернула голову, скрытую под широким капюшоном длинного до пят черного плаща, больше напоминающего мантию. От этого движения легко звякнули цепочки о металлические латы, прикрытые тканью. Мужчина взглядом скользнул по затонувшим в густой мгле крышам и, застегнув открытую тряпичную сумку, в которой хранилась фляга с чистой пресной водой из озера, двинулся вперед, не спеша спускаясь со склона.
- Пошли, а то действительно ведь не успеем.
Последние слова утонули в раскате грома, грянувшем на юге, но прежде всполохи ядовитой молнии на пару мгновений осветили вечер. И мгновенно сияние луны оборвалось загородившими ее диск грузными тучами.
Пробираясь по узким улочкам меж полуразрушенных домов, ступая по щелкавшей под ногами щебенке, путники двигались в сторону местного рынка, пустующего на ночь. Хватило всего лишь двух минут, чтобы добраться до места назначения.
Вся суть их задания заключалась в передаче письма от Старейшин своим товарищам напарникам, выполняющим миссию и поимке предателя.
Выбрали Кенсиро потому, что его профессионализм сомнениям не подвергался с самого первого дня вступления им на службу. Касуми как его ученица сопровождала все время короткого путешествия.
Нужный свиток Кенсиро спрятал в скрытом кармане на обратной стороне плаща.
Рынок располагался в самом сердце селения, и ярмарки, ежегодно устраивающиеся жителями, затрагивали всех. На земле лежали скомканные листочки, сорванные со столбов афиши, билетики и поблескивающие в сумраке монетки. Несмотря на прогнозы, дождь медлил вылиться непроницаемой стеной на землю, и очередной раскат грома разорвал ночную тишь.
В отличие от Кенсиро, Касуми то и дело оборачивалась, смотрела по сторонам, вытягивала шею, напрягая зрение, чтобы разглядеть в темноте знакомые фигуры двух воинов: вдруг прошли мимо или не заметили? Сам же мужчина, словно ведомый неведомыми силами и инстинктами, шагал по земле уверенно, словно тропа, по которой они должны были пройти, высвечивалась для него в сгустившемся над поселком тумане.
Тучное облако, закрывшее небо, несущее в себе разряды молний, постепенно отступало на восток, где на небосводе слабо, но мерцали озорные звездочки. В это время земля начинала остывать, и воздух впитывал исходившее от нее тепло.
Рука чуть дрогнула к ножнам по выработанным и отточенным рефлексам, но указательный жест Кенсиро успокоил ее: неподалеку от них стояли две съеденные мраком фигуры в длинных, сливающихся с чернотой ночи мантиях. Спрятавшись меж пустых прилавков, они поджидали посланников от Старейшин с письмом.
Ангелы сделали им навстречу шаг, и Кенсиро остановился в паре от них метров, чтобы оставшееся расстояние проделали они, Светлые.
- Здравствуй, Кенсиро, - низким гортанным голосом поприветствовал тот, что старше, - рад тебя видеть. Здравствуй, Касуми, - он обратился к девушке, и та в ответ кивнула.
- Не могу ответить тем же, - холодно проговорил Кенсиро. Во всей его величественной фигуре сквозила гордыня. Ледяной тон мгновенно разогнал дружественный настрой Светлого и его молчаливого напарника.
- Вижу, - сделав вид, будто ему все равно, Ангел начал разговор самым непринужденным тоном, - у тебя плохое настроение? Что, Старейшины потрепали?
В такт ему мерзко хмыкнул его напарник. От такого натянутого презрения, прикрывающего страх, уважение и обиду, Касуми стало весело, и она с нарастающим по геометрической прогрессии интересом следила за глупыми попытками Светлых путем детских оскорблений задеть холеную гордость и самолюбие Кенсиро.
- Я не подчиняюсь себе равным, не елозю, это ваш удел.
Касуми не смогла сдержать улыбки: от гордости за своего учителя и наставника она даже стала выше ростом. Девушка и раньше знала, что Кенсиро ставится остроумием, и все по возможности старались его обходить стороной, но в деле она видела его в первый раз, поэтому и впечатление оказалось в несколько раз ярче. Правда, во всем его существе она не видела всеми ненавистной холеной гордости, лишь нетерпение к тем, кто глупее, но не ниже рангом: с ней, да и с остальными учениками, он говорил на равных, порой даже спрашивал совета.
Наскоро достав из сумки письмо, Кенсиро небрежно передал его Светлым и, не дождавшись благодарностей и прощальных слов, побрел обратно под недоуменные взгляды Ангелов. Его столь грубое пренебрежительное отношение к ним, воинам Света, не только возмутило, но и глубоко оскорбило, но тут Ангелы оказались бессильны: Сумеречные не подчинялись ни одной ветви власти, и найти на них управу делом было гиблым.
Даже не попрощавшись с ними, Касуми направилась за учителем.
Он шагал в сторону рассыпающегося в песок здания, крыша которого скрылась в сгустившихся, низко повисших облаках. Дом этот стоял поотдаль от остальных, словно изгой. Двор был завален черепицей, свалившейся с крыши от сильных порывов ветра, мусором, а узкие клумбы вдоль периметра заросли сорняками. На протухшие, сгнившие от высокой влажности цветы слетелись мухи.
Кенсиро без проблем отворил уже отсыревшую мягкую деревянную дверь. Она даже не скрипнула, нехотя впуская в дом странников.
Как и предполагалось, обстановка оказалась более, чем скромной, поэтому Касуми нисколько не удивилась одной табуретке и низкому столу с горящей на нем парафиновой свечкой, в дальнем правом углу примостилась железная кровать с одним только грязным рваным матрацем, накинутом на ржавые растянутые пружины.
Кенсиро снял длинную мантию и повесил ее на крючковатый гвоздь, торчавший из заплесневелой стены, Касуми затворила дверь и прошла к столу. Мантии снимать она не стала, потому что прохладный воздух умело пробирался под латы, одежду и вытягивал тепло.
Учитель уверенно подошел к стене и, подушками пальцев осторожно гладя тонкие обои, нащупал то место, где была пробоина, скрытая цветастой бумагой. Разорвав материю, он извлек из небольшого тайника завернутую в газету еду и бутылку с пресной водой из Святых источников.
Расставив на стол их скромный ужин, Кенсиро присел на кровать, отчего та скрипнула по его весом, и мужчина достал из ножен свой меч, созданный для сохранения тонкой грани равновесия. Гладкое лезвие отбрасывало бледные блики от тусклого света полусгоревшей свечи.
За проведенные в этом доме полчаса Касуми не проронила ни слова, только молча сидела на хромой табуретке, бесцельно глядя на озорной язычок пламени, играющий в кошки-мышки с тьмой, норовившей сожрать последний свет и раскинуться, вальяжно докуривая сигарету. За окном сверкнула молния, и грянул гром, а следом за ним по крыше забарабанил дождавшийся своего выхода дождь, исполосал задребезжащее, отсвечивающее небольшую комнату и двух сидящих людей стекло неровными обрывочными влажными дорожками небесных слез.
Постепенно быстрый ритм сменился бешеной чечеткой, и в доме стало совсем холодно – прохлада проникла внутрь через узкие щели меж брусьев. Медленно неловкая пауза перетекла в горделивое молчание, и Касуми почувствовала себя крайне неуютно наедине с учителем. Раньше никогда не было таких заминок, темы для разговоров находились с завидной скоростью, да и сидеть с ним вдвоем в одной комнате ей пока еще не приходилось: чаще они беседовали, примостившись около костра где-нибудь в лесу.
- Почему не ешь? – поинтересовался Кенсиро, откладывая в сторону меч. – Завтра на рассвете мы выходим, тебе нужно подкрепиться.
Его ровный голос вывел ее из задумчивости, но отвечать она не стала и к еде не притронулась.
- Скажите, Кенсиро-сан, почему вы отдали Ангелам не тот свиток, что был Вам поручен Старейшинами?
Привычно-мелодичный девичий голос сливался с шепотом дождя за окном и от этого становился еще прекраснее, еще нежнее для слуха.
- Потому что от этого свитка зависит судьба одного человека.
Кенсиро не имел привычки врать Касуми, но и открывать ей всей правды в его планы не входило, поэтому ответил он весьма уклончиво, но чтобы расспросы свои девушка прекратила. Люди всегда были ей неинтересны, и если он хотел отбить у нее всякое желание продолжить разговор, то всегда русло менял именно в эту сторону.
- Но нам запрещено помогать людям, не так ли, Кенсиро-сан? И почему Вы вдруг стали интересоваться их судьбами?

@музыка: Лион vs Алина Гросу - Мелом по асфальту

@настроение: нолик

@темы: Бред, Творчество, Фанфикшн, AU, Проза, Spawn, Написанное

---

Топонома - 2

[люси.]

Название: Топонома – 2
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: бред
Рейтинг: детский
Персонажи: Сакура/Наруто
Предупреждение: ООС и бред воспаленного мозга
От автора: автору явно пора в свою палатку в лечебнице Св.Мунго.

У их истории ярко-синие глаза и аромат весеннего неба. Она обрывочна и до краев заполнена недосказанностью. Она почти невидима при дневном освещении, но лунный свет изредка обнажает ее перед ними обоими.
Их прошлое сводится к совместным посиделкам и выполнениям различных миссий, шуткам и, возможно, чувствам. Это – их общая топонома, уродливый затянувшийся посеревший шрам. До недавнего момента она не видела преследующей ее тени его чувств, и только выглянувшее из-за туч тусклое солнце на несколько секунд озарило размытый силуэт за ее спиной.
Их привыкли видеть друг с другом в качестве напарников и друзей, поэтому никому в голову не приходит, что с течением времени их миры сужаются до небольшого между ними расстояния, на котором не успевают слиться дыхания и не слышно сердцебиения.
Он ее любит, и это знает почти вся Коноха, ради которой он готов пожертвовать собой и даже большим, если это – большее – отыщется. Получать от нее тумаки и выслушивать оскорбления стало делом для него привычным, и со временем он перестал обращать внимания на это, предпочитая пропускать мимо ушей летящие в него слова, и слушать ее мелодичный со стервозными искорками голос, полный усталого раздражения. Он знает, что через пару секунд она успокоится, и все придется в норму, может, она даже успеет попросить у него прощения прежде, чем его снова отправят на порядком осточертевшие задания.
Она привыкла к его присутствию настолько, что порой при нем начинала разговаривать с собой. Для нее Наруто – свой человек, родственная душа, которой можно доверять на все сто процентов. Он не обманет и не предаст в отличие от некоторых. Чуть повзрослев, она поняла, насколько эгоистичной была ее просьба вернуть Саске в деревню. Да только пока еще никто не придумал машину времени, благодаря которой можно вернуться назад и ластиком стереть свои грубые ошибки. Теперь же ноющая память об Учихе, которого она любила всю свою осознанную жизнь, погрузилась в кому. Слез больше нет, как нет и желания вспоминать того, кто втоптал в грязь ее чувства.
Его любовь похожа на небо – такая же бесконечная, одинокая, яркая и всеобъятная, высокая – и ребенка – чистая, беззащитная, прекрасная в своей невинной красоте. Она постоянно с ним, что бы он ни делал, поэтому со временем он даже привык к ее тихим по вечерам песням, ее мелодичному переливчатому голосу и ее мягким ладошкам, которыми она медленно перебирала его светлые топорщащиеся в разные стороны волосы.
Ее любви нет. Есть только глубокая душевная привязанность к нему и его постоянным шуткам. Его любовь для нее что-то вроде теплого пледа, в который можно закутаться при холодном ветре или морозном воздухе. Как бы цинично это ни звучало, но его любовь для нее даже полезна, поэтому и привыкание произошло гораздо раньше, чем она могла представить.
Наруто для Сакуры ничего не жаль, и он молчит, видя, как она пользуется его вечной спутницей. Только в тот день, когда она призналась ему в любви, Узумаки четко осознал, что не готов быть заменой. Он хотел большего – искренности от нее.
Сакуре неведома даже сотая доля тех чувств, которые переполняли его, когда он чувствовал себя нужным. Наруто был личностью в тысячу раз сильнее, чем она, поэтому и его слез – а их было достаточно – никто не видел. Он мог только мечтать.
Их прошлое – это маленький рисунок тенями на обоях. Небольшой спектакль, сплетенный косыми и не очень контурами, отбрасываемыми кривыми оплавившимися парафиновыми свечами. Обои старые, пожелтевшие, кое-где порвавшиеся, кое-где выцветшие. Рисунок размытый и неточный, но видно, что изображено там кривое солнце, хромой лебедь и слишком большой уродливый цветок. Будущего у них нет, потому что нет места на бумаге – его заняли раскинувшиеся лучи светила и огромные неровные лепестки начерканной ромашки.
Его к ней чувства – тонкое кружево, сплетенное изящными лозьями весеннего винограда. Его любовь застряла где-то между криком и молчанием, сном и явью. Она – точка соприкосновения дня с ночью. Его любовь способна творить чудеса.
Его любовь и есть чудо.
Для них такие задания привычны, как привычны и последующие неудобства с ночлегом, питанием и теплом. В Лесу Смерти в сумерках становится особенно тихо и мрачно из-за высоких столетних деревьев, перекрывающих кровавый свет закатного солнца. Уханье птиц многократно повторяющимся эхо разлетается по тропинкам и густым чащобам, превращаясь в чудовищные звуки мифических существ. Вечер опускается не сразу – по ступеням. Сначала накрывает темным одеялом землю, а потом забирается наверх, в тисках зажимая голубоватый отсвет от лазурного неба. Тишина приходит незаметно, как скрытый враг, и прохладой ложится на плечи.
Наруто быстро зажигает костер, а Сакура тем временем раскладывает палатку, чтобы было где спрятаться от ночного холода и возможного дождя. Они молчат, тихо делая каждый свою работу, и между ними начинает дрожать пространство. Недосказанность с его стороны и догадки с ее начинают разрастаться, степенно перетекая в неловкость и отчужденность, словно эти двое впервые оказались наедине.
Через несколько минут двое шиноби уже сидели на небольшом обросшем мохом бруске около костра и грели окоченевшие пальцы. В алюминиевой небольшой кастрюльке закипал ароматный чай с лепестками жасмина.
Тогда Сакура не понимала, насколько сейчас далеко от нее Наруто. К сожалению, она не заметила, как постепенно его чувства к ней потухли, подобно костру, упустила тот момент, когда ее потребность в нем переросла его потребности в ней, когда она стала попросту зависимой от него, когда весь мир сосредоточился на нем одном: на его улыбке, словах, запахе. Странно, однако, устроен человек – сколько бы ему ни говорили окружающие, ценить что-то он начинает только тогда, когда угроза потерять это становится ощутимой.
У ее любви слабая прозрачная улыбка и бесцветные глаза. Худые руки и до бесконечности усталый взгляд. Пока еще у нее нет имени, и она сама не понимает, что делает здесь, рядом с двоими сидящими рядом друг с другом людьми, которым банально не о чем говорить. Эта любовь возродилась из пепла и еще не готова стать чьим-то небом. Она попросту боится снова умереть.
Наруто подкинул в костер пару сухих веточек, и огонь запылал с новой силой. Сакура сидела рядом с ним, почти в нескольких от него сантиметрах и неотрывно следила за каждым усталым движением напарника. Мысли текли плавно и лениво, как мазут по стеклу, оставляя после себя черный размазанный след. Сейчас для нее существовало только здесь и сейчас: этот вечер, этот проворный холодный ветер, этот небольшой костер, мрачный лес и Наруто. На самом деле ей большего было не нужно.
- Сакура-чан, иди спать, - Узумаки повернул голову и тепло улыбнулся, - ты, наверное, устала.
У ее замерзшей любви тряслись плечи, и посиневшими губами она шептала бессвязные слова, пытаясь отогреться. Так она и уснула – под многовековым деревом, спиной прислонившись к могучему стволу, вся съежившаяся, одинокая, худая и полупрозрачная. Она и не видела, как другая – его – любовь подошла ней близко и теплым пледом накрыла ее, присела рядом и тихо запела.

@темы: Бред, Творчество, Наруто, Фанфикшн, Ересь, het

---

После титров

[люси.]

Название: После титров
Автор: Кактус
Бета: уже по традиции – тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: романтика, ога
Рейтинг: детский
Персонажи: Аллен/Линали (тщорд, это мое проклятье)
Предупреждение: ООС и куча бреда
Размещение: без моего ведома трогать даже отдельные фразы запрещено. Короче – нет.
Вдохновитель: Каста «Закрытый космос». Советую послушать, ибо песня прелестна.
От автора: ну шо я могу сказать? Сопли и куча бреда – в наличии, ошибки и ляпы – присутствуют. Попытка встряхнуть вдохновение и пнуть музу, ибо зажралась сволочь. Вы уверены, что хотите это прочитать?


Будь ты абсолютный гений или абсолютный дурак, тебе никогда не удастся жить обособленно в своем абсолютном мире. Как ты для этого под землю ни прячься и на какую стену ни залезай. Кто-нибудь обязательно заявится в твою жизнь и перевернет ее вверх дном.
© Харуки Мураками «Страна Чудес без тормозов и Конец Света».

На самой окраине города – старый заброшенный парк, в который боятся приходить даже самые отчаянные хулиганы и обманщики. Здесь тихо и пусто круглый год, а сейчас – в середине октября – еще и страшно из-за гулявших в народе поверий, будто духи убитых восстают из ада и принимаются искать своих мучителей.
Холодный ветер свободно гулял по узким заросшим тропинкам, пинал сорванные с полуголых деревьев жухлые листья, шуршащие от каждого его движения, огляделся в поисках своей закадычной подруги, прищурился и, почувствовав усталость, сел на тоненькую корявую веточку некогда могучего клена.
Одинокое бесконечное небо в полудреме нависло над серой землей, и утробное рычание голосистым раскатом пронеслось по всему его периметру. Чернильно-синие тучи заслонили собой северную часть высокого купола.
Алый обрубок солнца стыдливо прижался к тоненькой полоске горизонта, и яркие бутоны заката вспыхнули на бледном кривом небе. Это – три завершающие ноты, прелюдия к смерти светила. Сигнал к сумеречной жизни.
Две косые тени, слившись, неровно легли на тропинку, и за пару секунд нарисовалась их история – хрупкая фигурка из тончайшего северного льда, дребезжащая под резкими порывами осеннего вечернего ветра.
Будто в прощальном взмахе лучи закатного солнца вспороли небесное брюхо и прошли сквозь сгустившийся туман, кривыми полосами пали на яркий ковер из опавших листьев и так же незаметно исчезли до следующего дня.
Накинув прохладу на хрупкие плечи, осень медленным шагом прошла вдоль полуголых деревьев и одним движением смахнула с веток оставшиеся листочки – завершила изящную композицию.
Теплый еще воздух пронес в своих ладонях запах прелых листков и чье-то дыхание.
Вечер несмело выглянул из-за толстого могучего ствола клена и улыбнулся – его время пришло. В эти моменты тоска и тупое безразличие ко всему неотвратимо поселялись внутри, и непроницаемый взгляд устало скользил по тонувшим в полумраке силуэтам голых деревьев и далеких холмов, расположенных прямо за парком. И где-то залаяла заблудшая бездомная собака, и отыграл последние ноты одинокий такой же бездомный скрипач, на аллее зажглись скрюченные фонари, и в холодном их свете заплясали маленькие кристаллики заморосившего дождя. Проворный холодок ловко скользнул под тонкую накидку и пальцами пробежал вдоль ребер, заставив поежиться и плотнее закутаться в ткань.
Протяжно завыла тоска по далекому дому, томно сжалось сердце и резко брыкнуло, гулко стукнув в груди. Перед глазами заплясали черные точки, слившись после в одну большую дыру. Сорвавшийся с губ вздох маленьким облачком растаял в похолодевшем воздухе, вобравшем в себя аромат ночной прохлады и сырой земли. Капли дождя, запутавшиеся в темных волосах, мелкой бриллиантовой пылью переливались в молочном свете фонарей.
Линали поджала губы и оглянулась. Опустившаяся шалью на плечи тишина не давала покоя, тревожа чуть расслабившиеся нервы. Прищурилась. Посмотрела на своего молчаливого спутника. Конечно, такое случалось очень редко, но все же Аллен, погрузившись в путаные мысли или далекие воспоминания, как-то слишком резко выпал из реальности, оставив девушку наедине с собственной тенью и тоской по большому зданию, ставшему в короткие сроки из тюрьмы в дом. От Уолкера осталась лишь оболочка, а разум и внимание стерлись под грузом усталости и вечной погони.
Но она чувствовала, что рядом с ними есть еще нечто, не материя, но и не дух. У этого «нечто» был запах – палых листьев и горькой полыни, - цвет – выцветший синий или даже ледяно-голубой, как высокое небо ранней весной, отражающееся в равномерном и тихом потоке реки, - и тепло – слабое. Но «нечто» похоже на коньяк – со временем все крепче и прекрасней, терпкий вкус которого заставляет жмуриться и судорожно вдыхать морозный осенний ветер.
Имя ему Линали уже дала, но не понимала, чувствует ли то же самое он – ее молчаливый спутник.
Сколько бы она его ни разглядывала, понять цвет его глаз не могла, то есть не могла подобрать нужного оттенка: то ли серый, то ли серебристый, может, тонкой корки льда на синем-синем море где-то на краю Земли, откуда улетают птицы на зимовку? И волосы… белые-белые, как первый снег в середине ноября или ледник в самом сердце Антарктики. Эпитетов было куда больше, чем предполагалось, но все мимо, все неточно. Рядом, но не то. Как-то вскользь, черство, чересчур поверхностно.
Его глаза – это небо поздней осенью или перед Рождеством. Обтянутое тонкой прослойкой перистых облаков или свинцовых туч, готовых пролить на Землю слезы ангелов – мелкий моросящий дождик. Или млечный путь на темном бархате ночного купола. Или драгоценная дорожка на ровной глади Тихого океана под ленивым светом блеклой луны.
Его улыбка – это надежда цвета моря – глубокого, искрящегося под лучами солнца. Которая приходит в самый трудный момент белой птицей и вселяет веру, которая полоской света ложится на пол и стены в темных комнатах, которая теплым пледом накрывает при сильном морозе или промозглом ветре.
Его запах – теплой осени ярким солнечным днем где-нибудь в самом краю парка, где громадные деревья бросают такие же большие косые тени, способные укрыть в своих объятьях полмира. Немного терпкий, горьковатый, пропитанный грустью и печалью. Тоской по лету и бесшабашной весне. Родной, как дом. Мягкий на ощупь и соленый, как слеза, на вкус – его запах, от которого кружится голова, и стынут пальцы. От которого дрожат руки, сжимается сердце, и белеет горизонт.
Его неровные ресницы бросали косые тонкие тени-лески на впалые щеки при каждом повороте головы. Кристаллики дождя, запутавшиеся в белых волосах, маленькими бриллиантами поблескивали в сумеречном персиково-розовом свете небольшого клочка неба, куда пару минут назад погрузилось солнце.
И ей хотелось смеяться. Или плакать – нет разницы. Лишь бы не молчать, чувствуя ускользающее сквозь пальцы оплавившееся время.
…Небольшая комната, до потолка заполненная ночью и просачивающимся сквозь приоткрытую форточку холодным ветром. Голые стены и деревянный скрипучий пол полностью утонули в темноте. Тихо настолько, что слышны даже неясные голоса – мужские и женские – за пределами этого мирка, ограниченного тесным пространством и ленивой ночью, распластавшейся на широком подоконнике.
Пыльные зеркала трещат, и в окно бьется осень, просясь внутрь. Из неоткуда взявшееся эхо не отражается, а ровным слоем ложится на стены и исчезает.
Сквозь рваные клочья черных облаков выглядывает печальное лицо луны, и ее жемчужный свет достигает этой комнаты, проходит через стекло и разгоняет темноту.
Одиночество в длинном черном платье хозяйкой ступила на деревянный пол и, цокая каблуками, подошла к нему - Аллену. Худыми руками обхватила его и холодными губами прижалась к его плечу. Страх встал по другую от него сторону, зло щурясь на неясный в углу силуэт.
Тени, как и все остальное, утонули в густой тьме, залегшей на пол ковром. Каждое движение ножом резало темноту. С надрывом, будто нехотя, она рвалась на куски, а потом быстро собиралась в целое полотно. Звук треснувшего ствола дерева на секунду оглушил стоявших, а потом растворился, будто его и не было. Словно в протест восставшей тишине сильнее завыл прохладный сырой ветер, с силой стукнулся о стекло, но разбить его не смог, поэтому, обиженно поджав губу, ушел обратно, чтобы вернуться и довести свой замысел до конца.
Серебристый свет упал на бледное лицо… девушки, сидевшей в самом темном углу этой холодной комнаты, и секунды хватило, чтобы он узнал ее по тревожному влажному блеску фиалковых глаз. Он резко рванул вперед, к ней, чтобы успеть разогнать скользнувшую из-за спины липкую тишину, норовившую забрать к себе в плен ее силуэт. Треснули потолок и стены, неровные слои штукатурки быстро начали оседать на пол. Что-то громко хрустнуло, но что – Аллен понять не мог, в этот момент он видел лишь испуганный взгляд Линали, прикованной к месту корявыми руками Страха. Но и пошевелиться ему не давали цепкие объятья Одиночества – возмужавшей за три секунды барышни в черном платье.
Да плевать…
Рванул вперед, оставив позади проклятья и гневные выкрики некогда постоянной спутницы. За полувздох добежал до хрупкой фигуры. С силой отдернул от нее руки Страха. Самое главное сейчас – уйти из разрушающегося мира – кокона – плетеного двумя чувствами, непеременимо следовавшими за ним по пятам, дышавшим ему в затылок, шептавшим на ухо ночные кошмары.
Уолкеру хватило трети мгновения, чтобы схватить Линали за руку и, с силой дернув на себя, вызволить из объятий Страха. И его, и ее.
Свобода свежим ветром ударила в лицо, и за спиной будто выросли крылья. Тьма треснула напополам, и прорвавший ее свет ковром лег на пол и быстро убежал вдаль, разогнав мрак.
Рухнувший на бесполезные осколки мир-кокон остался далеко за плечами, как остались и Одиночество со Страхом под завалами собственноручно построенной западни. Теперь уже навсегда.
Лави рассказывал, что если вытянуть вперед ладонь и подставить ее под тугие струи ветра – желательно теплого – то создается ощущение, будто тебя кто-то держит за руку. Или дать закатному теплому еще солнцу лучами погладить тебя по спине – только тогда можно будет почувствовать, как тебя сзади обнимают.
Линали зажмурилась, вытянула руку и позволила ветру пройти сквозь пальцы. Вечер был холодный, поэтому очень скоро горячая кожа остыла. А потом стало тепло. Она открыла глаза и увидела, что ее ладонь держат его руки. Улыбнулась. Неуверенно дрогнули уголки его губ. Бояться было больше нечего – над головою темнело небо, и верхушки высоких деревьев, утонувшие во мгле, укрыли их от холодной ночи и дождя. Сузившийся мир разноцветным упругим зонтом раскрылся над ними, сдержав тепло.
А потом… они вдвоем собирали свое небо, свою весну, свое море, своими руками переплетали свои судьбы, создавая тонкое изящное кружево.

В парке стемнело, и немного жаль,
Что нельзя еще постоять, повоображать,
Ты смотришь на часы – видимо, мой черед,
И я делаю… шаг вперед.
Я будто выпал из сна, а тут – другая весна.
В небе добрый знак, если комете верить,
Это сгорает мой корабль в твоей атмосфере…
© Каста «Закрытый Космос»

@темы: Творчество, Фанфикшн, het, D. Gray-man, Написанное

---

Яой, или Всего один поцелуй

[люси.]

Название: Яой, или Всего один поцелуй.
Автор: Кактус
Бета: по традиции – тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: Зачетный стеб (с) Valkyrie
Рейтинг: общий
Персонажи: Комуи, Канда, Лави и остальные.
Пейринг: за уши натянутая Лаванда-а-а-а!
Посвящается: моим двум новым другам AkaЗЗ и Ками. За вечный позитив
Предупреждение: недояой и дикий ООС всех персонажей.
От автора намба ван: написано по заказу AkaЗЗ. Надеюсь, не разочаровала.
От автора намба ту: пожелания, типа «аффтар, выпей йаду» можно оставить при себе. Автор – фиялка.

В Черном Ордене творилось черт знает что: все куда-то бежали, что-то кричали, о чем-то спорили, бегали, прыгали, спрыгивали – и на первый взгляд можно было подумать, что все разом свихнулись, но на самом деле причина такого поведения была очень и очень веской: судя по статистике в Интернете (которая, кстати, никогда не ошибается), популярность Ди Грей Мена упала в несколько раз с декабря 2010 года. Количество посетителей на Ру Тьюбе сократилась со ста тысяч до пятнадцати, и понять, почему фанаты вдруг внезапно охладели к мультфильму, никто не мог. Работники Научного Отдела то и дело выдвигали различные гипотезы, а потом опровергали их, пытались достучаться до истины, даже обратились к Ватикану, но все было безрезультатным.
Самооценка некоторых героев сильно пострадала, особенно Канды, которого Лави обошел по популярности, и теперь у мечника была еще одна веская причина оставить рыжика без головы. Уровень продаж дисков так же снизился, а мангу и вовсе перестали читать. Прямо наказание какое-то.
Именно поэтому главный гений и изобретатель Ордена, а по совместительству еще и всеми любимый начальник Комуи решил организовать срочное собрание всех главных героев, кроме Ноев, потому что с ними мирного договора подписано не было. И теперь все собравшиеся, расположившись кто куда, громко решали, что же делать, чтобы вернуть былую славу.
- Дорогие мои, - начал Комуи, чтобы все же повернуть разговор в нужное русло и привлечь внимание отошедших от темы экзорцистов, - я хотел спросить совета у вас: что же нам сделать такого, чтобы повысить свои рейтинги? Выслушаю любые предложения.
Обвел внимательным взглядом сидящих и широко, добродушно улыбнулся.
- Пусть Линали отрастит волосы, - предложил Канда. – Все жалуются, что с короткими ей не идет.
- Э-э, - возмутилась девушка, - знаешь, как сложно отращивать их? А потом еще и ухаживать за ними!
- Знаю, - раздраженно бросил мечник.
- Давайте после каждой серии будет какой-нибудь бонус! – весело заявил Аллен, сверкая глазами.
- Аллен, давай мы будем игнорировать твои предложения, - как можно тактичнее остудил пыл мальчика Смотритель, - просто твоя прошлая затея со смертью Кросса нам популярности не принесла.
- Зато как дышать легче стало! – воскликнул Уолкер.
- Я знаю стопроцентный способ, - уверенно сказал Лави, победоносно улыбаясь. – Давайте наконец уже возьмем в экзорцисты пару шикарных блондинок? – его энтузиазма никто не разделил. – Ну, тогда пусть Линали будет не в костюме, а в купальнике.
Линали побледнела, а Уолкер и Комуи – покраснели. Только первый от смущения, а второй от гнева.
- Ну-ка повтори, - низко прохрипел Смотритель, и за его спиной возникли два огромных размеров комурина.
- Нет-нет, - примирительно вскинул руки Лави и виновато улыбнулся, - я ничего не говорил.
- Есть еще предложения? Вижу, что нет, - Смотритель пару минут молчал, а потом решился все-таки огласить свое решение. – Я знаю один метод, который сработает сто процентов.
- Ну? – все разом встрепенулись и внимательно посмотрели на него.
- Лаванда-а-а-а, - тихо пропел Комуи, с интересом смотря на ребят.
- Э-э-э… че? – откликнулся Лави. Лица экзорцистов выражали наиполнейшее непонимание.
- Ну, Лаванда-а-а-а, - еще раз пропел Смотритель. Однако, эффект был тот же. – Да блин, - выругался он, - Лави плюс Канда, яой… любовь, - уже яснее выразился мужчина.
На этот раз эффект был просто незабываемым, впрочем, можно себе представить, что было с лицами ребят, услышавших столь смелое заявление начальника.
- Это не я виноват, а мода, - попытался как-то оправдаться Комуи, чтобы в глазах парней не выглядеть свахой.
- И не подумаю, - как можно громче фыркнул Канда.
- Отберу Муген и понижу до «искателя», - безапелляционно заявил Комуи. И все-таки он чувствовал себя не очень удобно под испепеляющим взглядом разгневанного Юу.
- Я против, - возразил Лави.
- Думаю, всем твоим семи подругам будет о чем поговорить друг с другом, не так ли? – с самой наиневиннейшей улыбкой проговорил Смотритель.
Младший Книгочтей понял, что попался.
Такие методы были в духе Аллена Уолкера, но положение впрямь было критическим, поэтому Комуи и пришлось прибегнуть к столь подлому поступку как шантаж.
- Нет, - смертельно побледневший Лави сдался, - не надо.
- Всего один поцелуй, ребята. Вы не можете нас подвести.
- Еще как можем, - прошипел Юу, сверля взглядом только что приобретенного врага в белом беретике.
- Думаю, Муген можно сдать в металлолом, - еще одна невинная улыбка от Комуи, которого на данный момент ненавидели уже двое.
- А как это вообще все происходит?
Не успели решить одну проблему, как тут же возникла еще одна: о яое никто ничего толком не знал, поэтому отсутствие навыков могло быть причиной полного краха. Думали-спорили, а потом решили пригласить опытную яойщицу со стажем, чтобы она научила что и как. Парням не повезло еще больше – она была бешеной поклонницей данной пары.
Девушкой она оказалась на редкость красивой, но по ее взгляду Канда понял, о чем она думает. И да, он готов был ее убить, когда она притащила небольшую коробочку, в которой была ярко-красная атласная ленточка, которой ему пришлось повязать волосы.
- Это создаст нужную атмосферу, - поясняла яойщица, с маниакальным блеском в глазах то тут, то там выключая лампочки и зажигая свечи.
Канду передернуло, когда она поставила их – его и Лави – на очень близком друг от друга расстоянии. Он кожей чувствовал горячее дыхание рыжика.
- Распусти волосы, - прошептал Лави.
- Нахрена?
- Я хоть представлю, что ты девушка, - выдохнул экзорцист, моля Бога, чтобы этот кошмар прошел как можно быстрее.
- Закрой рот, пока я его тебе твоими же сухожилиями не зашил, - разъяренно прошипел Юу.
Канде было очень и очень страшно: он вообще еще не целовался, и если его первый поцелуй достанется этому идиоту, это будет катастрофой вселенского масштаба. И еще он боялся того, что ему может… понравиться.
Бред. Экзорцист – и гей? Воин Бога и… педик? Как-то не звучит. Он тут же одернул себя и попытался абстрагироваться, чтобы не видеть собственный позор.
Лави закрыл глаза и подался вперед. Ему было реально противно. Он, конечно, любил пошутить над Юу, который был создан для того, чтобы над ним издевались такие, как Лави, но слово «любил» относилось только к шуткам. Самого же Канду он как-то побаивался.
Омерзение мелкой дрожью пробежало по спине Канды и комом застряло в горле. Хоть ты тресни, все происходящее было неправильным!
- Я… я не могу, - выдохнул Канда и отошел.
- Ну, я за блондинками? – Лави, кажется, снова начал верить в чудеса. А заодно сто раз поблагодарил все-таки справедливого Бога.
- Я пойду сошью для Линали купальник, - мрачно сказал Юу.
Лави ликовал – даже шантажом его не сделали геем.
Юу радовался еще больше – он все-таки натурал, а еще успел записать номер телефона той чертовски красивой яойщицы. Но это уже совсем другая история…

@музыка: херь откровенная

@настроение: ноль на палочке.

@темы: Творчество, Фанфикшн, slash, Проза, D. Gray-man, Написанное

---

Танец на ветру. 2 глава

[люси.]

Название: Танец на ветру
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: романтика
Рейтинг: общий
Персонажи: Аллен, Линали и остальные
Пары: Аллен/Линали
Предупреждение: ООС и АU
От аптора: у аффтара депрессия. Так что со своей критикой идите в одно место.

Это я придумала тебя,
Облака смывают с неба краски.
И весь мир под снегом января,
Так одиноко остывает, а под ногами замерзает земля.
Я не могу, но оставляю.
Сердце плачет, забывая тебя

А помнишь мелом на асфальте рисовал:
"Я люблю тебя, мой зайчик"?
Где-то там, может, все Богами между нами решено?
Но мое сердце будет биться лишь для тебя одного.
(c) Алина Гросу "мелом на асфальте"

Тяжелее всего было осознавать безвыходность ситуации и свой идиотский характер: он хотел догнать ее исчезающий в полумраке силуэт и самому все сделать. Хотел оградить ее от жестокого будущего и страшного разговора с Алленом. И больше всего он боялся ее завтрашнего дня, того, как на нее будут смотреть остальные, когда узнают. Презрение – меньшее, что будет в худшем случае, он даже боялся представить.
Все его последнее время только и занималось мыслями о столь шатком плане по возвращению в прошлое. И он прекрасно знал, что любая мелочь, сделанная не так – и все пойдет наперекосяк, поэтому и сомневался в том, сможет ли Линали выполнить его просьбу, не усугубив ситуацию под гнетом собственных чувств.
Однако, как бы сильно он ни хотел удостовериться в правильности действий девушки, выходить из ее комнаты он не имел права, да и три бессонные ночи дали о себе знать: усталость внезапно обвалилась на него, и стоять на ногах оказалось чрезвычайно трудно. Мужчина прилег на кровать и бесцельно уставился в выбеленный потолок. Стало легче, и мысли прояснились.
***
У Лави от предвкушения скорой победы даже затряслись руки – впереди маячила очередная фигура комурина пятого по счету, удиравшего от него вот уже битых полтора часа. Робот, хот и был глупой бесполезной машиной, направленной на подписывание бумаг, но сообразил, что рыжий парень, всюду бегающий за ним, хочет попросту избавиться от него, поэтому инстинкт самосохранения (пусть и мизерный) заставлял его убегать и прятаться, чтобы прожить еще хоть чуток.
И все же идея с соревнованием по уничтожению комуринов была великолепной, потому что Аллен живо встрепенулся и с головой окунулся в игру, позабыв о депрессивном настроении. Чтобы не мешать друг другу, друзья разошлись по разным сторонам Ордена в поисках ничего не подозревающих комуринов. Машина подозрительно оглянулась, внимательно оглядела коридор, чтобы убедиться в том, что в ближайшие несколько минут его жизнь будет находиться вне угрозы, а потом уже, достав из потайного кармана на ноге кипу бумаг, увереннее направился в сторону кабинета Смотрителя. О таком моменте можно было только мечтать: враг, то есть потенциальная жертва расслаблена и не подозревает о том, что всего в нескольких от него шагах, за углом спрятался настоящий охотник.
- Пять – ноль в мою пользу! – выкрикнул Лави, с силой стукнув комурина молотом по железной голове. – Консервные банки должны пылиться в подвале, а не подписывать бумаги!
Робот с грохотом развалился на бесполезные останки, и Книгочтей-младший победоносно улыбнулся: победа за ним, и Аллену Уолкеру придется пригласить на шуточное свидание Канду.
- Аллен, ты где? Сдавайся, я уже выиграл, - Лави окликнул друга, - и тебе придется сходить с Юу на свидание!
- Ну-ка повтори, - рыжий экзорцист почувствовал холодное поблескивающее лезвие на шее и шумно сглотнул. То был нечаянно услышавший последние слова Канда.
- Э… это не то, что ты подумал, - скороговоркой проговорил Лави, мысленно проклиная себя за длинный язык и Канду за хороший слух и поразительный талант появляться не вовремя.
«Самое идиотское оправдание», - апатично заметил внутренний голос мечника.
***
Одним из самых нелюбимых явлений для Линали были узкие коридоры Ордена и многочисленные комнаты, предназначение которых она не запомнила, даже прожив в этом месте одиннадцать лет. И как бы долго она ни искала Аллена, под конец третьего часа она поняла, что попросту блуждает кругами. В такие моменты она начинала ненавидеть и дурацкую привычку Уолкера прятаться в самых неприметных местах.
Наконец, распрощавшись с мыслью быстро отыскать седовласого экзорциста, девушка наугад толкнула первую попавшуюся дверь и зашла в неизвестную комнату. То, что помещение оказалось полупустым, ничуть не удивило Линали: оно находилось чуть ли не под крышей здания, и чаще в такие комнаты складывали ненужные вещи, или Смотритель прятал в таких местах остатки от своих поверженных комуринов. Вся обстановка представляла из себя старый деревянный хромой стул, стеллажи, заставленные покрывшимися плесенью и пылью книгами и старинную картину с уже растушевавшимися контурами. Ни с того ни со всего Фортуна улыбнулась девушке: Аллен сидел на широком подоконнике, виском прислонившись к холодному стеклу, и пальцами водил по вспотевшему окну, чертя извилистые узоры.
- Холодно… - бесшумно выдохнул экзорцист.
- Аллен-кун? – почти шепотом произнесла девушка, - почему ты не с Лави?
Уолкер вздрогнул, хотя ее присутствие почувствовал, еще когда тихо-тихо скрипнула дверь. Он почему-то был уверен, что это она. Мальчик оглянулся и глупо улыбнулся. Дрогнувшая рука грубо стерла нарисованные силуэты на стекле.
- Я подумал, что ему и так весело, - ответил он, спешно стирая оставшиеся узоры на окне.
Линали прикрыла за собой дверь и прошла дальше, кутаясь плотнее в накидку – здесь действительно холодно. Без своей привычной униформы, в одной футболке Аллен казался еще меньше, тоньше… уязвимее? И было непривычно видеть его одиноким, без напускной веселости.
- Почему ты здесь один?
Девушка уселась на другой край подоконника, поджав под себя закоченевшие ноги. В воздухе повисла неловкая пауза, грозившаяся перерасти в молчание.
- Вечер такой, - как-то глухо прошептал мальчик, стараясь не смотреть в сиреневые глаза Линали.
- Да, - эхом отозвалась девушка, - холодно что-то.
- Наверное, будет снег.
Сухой треск на секунду залил комнату и стер вязкую тишину: то удиравший от Канды Лави, наверное, поставил щит из чего-то деревянного, а Юу без особого труда разломил его напополам. Потом до сидящих на широком подоконнике донеслась ругань кого-то из работников, кому нужно было потом все это убирать. Как бы время ни замирало, Орден продолжал жить, как бы ни было тяжко это признавать, но даже если какая-то маленькая частица целого пропадет, со временем все придет в норму.
И пусть даже эта частица – человек, разница была невелика, только ныло в груди от осознания того, что все-таки ты заменим, что небо все равно останется голубым, а солнце – ярким, слепящим глаза, теплым и приветливым.
У Линали перехватило дыхание, когда косой лунный свет, кое-как пробившийся через густую пелену темных облаков, неровно лег на бледное лицо Аллена, слегка повернувшего голову. Тогда отчетливо мелькнула тень одиночества в его серебристых глазах, только никогда до этого момента она не видела, чтобы Уолкер полностью отдавался во власть этого противного чувства. По своей натуре он был борцом, не унывающим, не знающим страха перед опасностью… да много можно было подобрать эпитетов и сравнений, только в этот момент они казались совершенно неуместными.
И как бы много он ни пытался сделать самостоятельно, не подвергая никакой угрозе своих друзей, в сущности он оставался ребенком.
И было интересно проводить параллель между тридцатилетним Алленом и Алленом, которому всего пятнадцать. Фактически никаких изменений, если не считать низкого голоса и тонкой сеточки морщин вокруг глаз и сухих губ. Наверное, он как небо – постоянен, до дрожи в пальцах родим, до истерик по ночам любим. И далек. Так далек, что и представить себе трудно. Кажется – вот он, рядом, стоит руку протянуть, но все это – ломаная проекция настоящего Уолкера на чистый холст, на самом деле он слишком далеко, чтобы даже пытаться докричаться.
Хотя было трудно себе представить, что все важное для нее, весь ее мир сосредоточится именно на Аллене, которого до недавнего времени она считала своим младшим братом. И вот теперь, когда все встало на свои места, когда доселе хаотично метавшиеся в сердце чувства сложились в целостную картину, ей придется вырвать половину, точно прокаженную частицу. Да и как мог взрослый Аллен подумать, что она найдет в себе силы исполнить его просьбу-приказ?
Любой знающий ее человек с уверенностью может сказать, что весь ее мир – это улыбки друзей, это холодное мрачное здание Ордена, и постоянно раздающийся смех близких, а теперь еще – он, маленький худенький мальчишка, бесцеремонно ворвавшийся в ее жизнь; и мир терять этот она не намерена. Аллен как никто другой знал о ее привязанности к этому месту и этим людям, да только не догадывался, что с некоторых пор все ушло на задний план, заместившись им.
Наверное, он просто в нее верил. А вот она – нет. Постоянно в голове вертелась мысль уйти отсюда, за руку потащить за собой продрогшего и совершенно потерявшегося Аллена на кухню и там отпоить его сладким ароматным чаем с кучей пирожных. Но… но нет.
- Мне кажется, что ты сильно изменился с тех пор, как узнал, что в тебе живет Четырнадцатый, - скороговоркой протараторила девушка, чтобы в спешке не дать самой себе времени обдумать сказанное, чтобы не взвешивать все «за» и «против», чтобы потом не смазать всю работу и складно продуманный план взрослого Аллена. И чтобы не дать напротив сидящему Уолкеру начать говорить, потому что любое сказанное им слово в свое оправдание – и все, конец ее решительности. – Он ведь страшный монстр, да, Аллен? Тебе не страшно?
Говорила она очень быстро, очень уверенно, чтобы Уолкеру не вздумалось ее перебивать. И она не спрашивала, а утверждала, с каждым словом вселяя в сердце Аллена огромные сомнения, а заодно собственноручно разламывая с сухим хрустом свои немного окрепшие чувства. Она никогда бы не подумала, что ее любовь – медуза Горгона, и каждая попытка отрубить хоть какую-нибудь частицу от нее с треском проваливается, потому что она – любовь – крепнет, становится все больше и сильнее.
- А вот мне страшно… - продолжила спешно выговаривать Линали заученные за долгие четыре часа безрезультатных прогулок по коридорам и закоулкам Ордена в поисках Аллена слова, - и мне кажется, что это чудовище способно разрушить мой мир…
Только Аллен не знал, что ее мир – он. Его улыбка. Его дыхание. Его тепло. Его запах. Он думал, что с ним одним такое происходит, что только у него все ощущения, все эмоции и мысли концентрируются на одном человеке, касаются только его. И все становится понятием относительным. Относительно этого человека - его настроения, его слов, его чувств – светит солнце, льет дождь, быстро или медленно бьется в груди сердце.
- А я… я люблю свой мир. И я не переживу, если с ним что-нибудь случится, если он рухнет из-за этого монстра, вышедшего из-под контроля. Я умру, если умрет он.
Зажмурилась до кровавых перед взглядом точек, до боли стиснула зубы и вскочила с места. Отворачивалась, торопилась, но не смотрела ему в глаза. Рванула вперед и с бешеной скоростью выбежала из комнаты, забыв за собою закрыть дверь. Было очень темно, чтобы мальчик заметил три влажные расползшиеся точки на грязном, почти заледеневшем от холода полу. Было очень больно, чтобы он почувствовал, как дрожало пространство, и как срывался ее голос.
А потом непонятно от чего закружилась голова, и стало трудно дышать, словно с силой вышибли из груди весь воздух. Защипало в носу, и прежде, чем он успел осознать сказанное Линали, по щекам потекли холодные, словно осенний дождь, слезы. И влажные после них следы горели морозом, будто кто-то когтями медленно водил по чуть зажившим ранам. Словно в такт дрожавшему сердцу несмело дрогнули и оставшиеся в живых извилистые на стекле узоры, оставленные его рукой. Дрогнули и по его желанию размазались, стерлась тонкая пленочка мороза на окне, и обнажилась бесстыже ночь перед его пустым взором.
И в голове запульсировала страшная мысль – а ведь она права. Он действительно ужасный монстр, которому нет места в ее жизни, которую он может с легкостью порвать на мелкие-мелкие кусочки-обрывочки.
И почему до него раньше не дошло, что он элементарно опасен для своих же друзей, ради которых готов жизнь отдать?
Почему он не додумался до этого, а только вяз в своих переживаниях?
Почему?..
Да разве теперь это важно, когда его поставили перед фактом – он должен уйти. Нет ему места в этом мире. Нет, и не было.
Он видел только край палантина, в который Линали то и дело куталась, а потом до него доносились с усердием замирающие шаги, тонущие в шепоте ветра за тонким окном, отделяющим его от прохладной ночи. В которую он уйдет…
***
На улице было холоднее, чем казалось через подмерзшее окно. Вздохи белым паром растворялись и таяли в ледяном воздухе, впитавшем свежесть северных ветров. Было, наверное, часа четыре утра, потому что все огни уже были погашены, и из-за этого ночь казалась еще черней и гуще. А еще было неудобно сидеть на холодных ступенях на крыльце, к груди прижав колени. Первый пухлый и рыхлый снег безмятежно падал на землю и оседал белоснежным ковром поверх прелых полусгнивших листьев. Он кружился, вертелся, даже слабо мерцал в полупризрачном свете уставшей луны.
В темном небе печально подмигивали звезды, бесполезно рассыпанные по небосводу. Обманчиво-спокойный ветер свободно разгуливал по просторам небольшого клочка земли, оторванного от общей территории города. Голые ветки корявых деревьев только глухо стукались друг с другом. И было как-то пусто.
Пусто внутри. Эффект выжженных земель – только пепелище и слепая надежда, что все глупый мрачный сон, который легко прогнать светом солнца и громкими голосами друзей. Не затишье перед бурей, а мертвая тишь после нее.
И мыслей не было, будто кто-то их куда-то прогнал. Тупое безразличие и глубокая апатия. Что там дальше? – без разницы, лишь бы дальше, лишь бы уйти или убежать, умчаться и спрятаться от себя самой.
Тоненькая сеточка из изящных снежинок мерцала драгоценной россыпью на фоне темно-зеленых волос. Линали устало опустила голову, лбом уткнувшись в колени. Почему-то не хотело плакать от бессилия или злости на саму себя, не хотелось реветь или рвать волосы, кинуться вдогонку за недавно ушедшим в неизвестность Алленом или, заламывая руки, медленно уничтожать себя изнутри, с садистским удовольствием бритвой проводя по тонким нервам.
Хотелось уснуть. Просто уснуть, чтобы никогда не проснуться и не проживать голый день без его улыбки, без его шуток, без его напускной дурачливости или наоборот – серьезности. Без его жалоб на ненавистного учителя-пьяницу и без его довольно неумелых утешений.
Не хотелось думать о том, где он, как он, о чем думает и что делает. Не хотелось тонуть в догадках – ненавидит ли он ее? Естественно, ненавидит. А как можно относиться к человеку, лишившему тебя дома и друзей одной только идиотской фразой дрожащим голосом?
Острая сверлящая боль, родившаяся в шее, змеей расползлась по позвоночнику, сводя судорогой ноги и руки – наверное, где-то с час просидела в такой неудобной позе, хотя небо было по-прежнему черным и бархатным, мягким на ощупь. И дико красивым, как цветок посреди песка. На его фоне еще ярче искрились снежинки, танцуя в медленном ритме неизвестной музыки.
Уже днем следующего дня они растают, оставив после себя только неглубокие лужи и морозную в воздухе свежесть.
И Аллен был прав насчет снега, он ведь действительно выпал.
Пусть и с некоторым опозданием, но все же выпал.
- Можно?
Голос – пусть и немного деформированный, но родной – от которого все сворачивается, леденеет, гаснет, меркнет, взрывается, замирает, а потом с неимоверной скоростью уносится прочь.
Аллен…
- Да, конечно.
Она поднимает голову и слабо, как-то тускло улыбается, как улыбаются умирающие больные. Странно как-то: пару часов назад Аллен ушел, и все равно стоит перед ней, такой близкий и далекий, такой прозрачный, в то же время тактильно ощутимый. Только в голове растет и пухнет, подобно опухоли, мысль о том, что это – дешевая иллюзия, потому что и этот Аллен уйдет от нее, бросит. Исчезнет. Растает в воздухе. Утечет сквозь пальцы…
- Холодно, ты почему тут сидишь? Простынешь еще.
Он садится рядом с ней и укрывает своей курткой, чтобы эта глупышка действительно не подхватила воспаление легких.
А потом бережно приобнимает ее рукой. Чтобы запомнить. Чтобы вспомнить.
- Он уже ушел… как ты и хотел.
Не хотелось отвечать на его глупый вопрос, почему она сидит на холоде, когда можно нежиться в теплой постели, пока Аллен где-то в бродит в неизвестности. Пусть она заболеет, пусть будет потом отлеживаться в госпитале, пусть умрет – пусть, лишь бы ей не было легче, чем Уолкеру, которого она прогнала. Лишь бы ее страдания были в несколько раз сильнее, чем его, лишь бы Бог ее наказал по полной программе.
Уж чего-чего, а чтобы потом время замазало раны, она не хотела, потому что теперь память о нем – все, что у нее осталось.
- Это к лучшему, поверь. Ты все поймешь, Линали.
Когда он произносил ее имя, голос его теплел, как пропускало удары и его сердце.
А его слова не на шутку злили ее. Она словно забывала, что разговаривает с ней Аллен, тот самый Аллен, которого она любит.
- Что пойму? Что я должна понимать, Аллен-кун? Что я прогнала человека, которого люблю?..
Голос дрогнул. Задрожали губы. Мутная пелена слез легла на глаза. Посинели окоченевшие пальцы, и морозный воздух застрял где-то в горле.
Мелкие снежинки, падающие на землю, понемногу начали превращаться в ниспадающие частички темного неба, а потом и мира. Так и рассыпалась на блестящие осколки ее жизнь и неровным слоем ложилась под ноги, уносясь далекой тропой вперед, по которой она должна пройти.
Чтобы она в полной мере смогла прочувствовать то, что чувствовал Аллен, слушая ее бессвязную лживую речь. Это и обидней всего – она ложью разрушила его судьбу. Ложью, а не правдой. Тем, что она ненавидела больше всего.
А он слушал и не верил, словно все вовсе и не с ним происходило, будто она говорила сейчас не ему, а у него за спиной стоявшему человеку. Все вышло более чем просто глупо: все его мечты были настолько близки, настолько реальны, что стало даже смешно. Но почему Линали в его жизни, в его реальности промолчала? Почему она не сказала ему о своих чувствах? Что ее держало? Может, признайся она ему, все пошло бы немного иначе? Может, она просто не успела до того момента, когда он перестал быть Алленом и превратился в Ноя?
Да что теперь гадать, все сделано.
- Нечего сожалеть о каком-то монстре, Линали. Как бы ты ни хотела, Аллена вернуть не смогла бы, потому что все было выше его и твоих сил вместе взятых.
- Глупости, - бездумно перебила его девушка, упрямо мотая головой. – Нет ничего такого, чего бы мы не смогли преодолеть.
- Тебя убил твой обожаемый Аллен, - со злостью в голосе отчеканил мужчина, чтобы поубавить в ней решительности. – И он потом не рыдал над твоим телом. Он убил всех твоих друзей у тебя же на глазах. Вы бы ничего не сделали… Даже если бы захотели.
Замолчал, потому что понял, как глупо поступил. Вся ее фигура от каждого его слова становилась все меньше и тоньше, словно ледяная статуэтка под палящими лучами солнца. Влажные фиалковые глаза блестели в густой черноте ночи. И она понимала, что он прав, но, Господи, как же было страшно признавать действительное, как же больно сдаваться, сбрасывая надежду, оставляя мечты под снегом.
Она никогда не чувствовала безграничность боли настолько отчетливо и ярко. До тошноты. До головокружения. До истертых нервов. До истерик.
А потом по небольшому пробежавшему по спине морозу он понял, что его время истекло – пора назад, в полуразрушенное будущее, которое потом уже отстроится и изменится.
Он медленно встал с места. Протянул вперед руку и увидел, что даже через нее можно увидеть согнувшийся силуэт Линали. Он почти что исчезал, а потом – как он предполагал – последние его частицы блестящей космической пылью развеются по ветру.
Нужно ли было прощаться? Нет, наверное. Не стоит еще раз надрывать рану.
Тихо развернулся и пошел прочь, чтобы оставить ее наедине с собой и своими далеко не оптимистичными мыслями. Он ее оставляет и теперь уже навсегда. Наверное, они больше не увидятся, поэтому и не стоит оттягивать этот момент, чтобы потом еще больше сожалеть, мучиться, самоистязаться, пытаясь наказать себя за глупость…
Можно, конечно, зажмуриться, потом долго-долго сидеть у окна, пытаясь из памяти стереть этот день. Можно выпасть из реальности, а по ночам воображать, что было бы, не послушай она его, не исполни она его просьбы.
А можно кинуться вперед, на короткий миг руками вцепиться в ворот его одежды, пальцами сминая мягкую ткань. Глотнуть воздух аромата ванили, согретый его теплом – тягучим, с привкусом горького шоколада. Заиндевевшими губами поймать короткий вдох, и дать пока еще не отступившей ночи обнять себя.
И не успела его мысль закончиться, как его дернули за руку. Не успел опомниться, как губы обжег горячий и терпкий, как виски, поцелуй. И не успел пальцами зарыться в чуть отросшие темно-зеленые мягкие волосы, как Линали исчезла, словно растаяла в воздухе. Он оглянулся, но даже следов маленьких ног на белом снегу не было. В принципе неудивительно… это же она.
А губы все жгло морозной мятой и терпким привкусом виски, от которого ничего не стоит опьянеть и потерять голову.
Их время ушло. Стерлась толком не начавшаяся история двух сердец. Смялось полотно с их картиной.
Тонкое стекло лопнуло, и остались только безжизненные от него осколки.
Узкая полоса горизонта просветлела, и первые, самый смелые лучи пока еще не возродившегося солнца неуверенно коснулись земли, и тут же свет их заиграл миллионами мерцающих искр на белом только что выпавшем первом снегу.
Только все было похоже на небольшие осколки разбившегося вдребезги хрусталя - двух опасно близко поставленных к пропасти фигурок, в спину которым ударил злой ветер, сорвав несмелый их первый танец.

@музыка: что-то из новинок. Хрен выучишь названия

@настроение: нулевое

@темы: Бред, Творчество, Фанфикшн, Ересь, Проза, het, Вынос мозга, D. Gray-man, Написанное

---

Осколки хрусталя

[люси.]

Название: Осколки хрусталя.
Автор: Кактус
Бета: не бечено => много ошибок.
Рейтинг: детям тоже можно
Жанр: ересь
Персонажи: таких точно не знаете. И это не я. Точно говорю.
Предупреждение: не читать.
От автора: во всем виновата песня Лиона.


На пожелтевшем от времени стертом клочке салфетки – рисунок. Черной гелевой ручкой. Маленький домик и кривое над ним небо. Элипсоподобное солнце и рваные облака. Наш рисунок, где черно-белый мир под светом солнца начинает оживать.
Под домиком – номер. Точнее, дата. День, когда был нарисован этот маленький островок надежды. Наш мир, которому мы даже успели дать имя. По которому сейчас я скучаю. Без которого больше не светит солнце, и не поют по утрам прилетевшие птицы свои серенады.
Края салфетки искромсаны и оборваны временем, силуэты размыты и неточны. Прошло уже полгода, как все это превратилось в осколок прошлого – хрустальной фигурки, поставленной слишком близко к краю высокого стола. Сейчас эта история больше напоминает сказку без счастливого конца. Глупую сказку, передаваемую из уст в уста на протяжении многих столетий.
А еще у рисунка есть хозяин – ты. Мой кошмар и моя личная боль.
Все было незаконно и неправильно. Противоестественно и наказуемо небесами. Все было слишком запретно слишком грязно. Не было шанса. Ни единого.
На рисунке – точки – птицы, прилетевшие на короткий миг весны. Да, там изображена весна, и если бы не большое солнце и раскинувшиеся на полклочка лучи, можно было подумать, что это – голая зима. Всю жизнь я боялась потерять этот маленький мирок, нарисованный твоей неумелой рукой простого студента четвертого курса юридического университета.
Тогда я стояла у окна и смотрела на плачущую за окном позднюю осень, разъяренно рвавшую разноцветные с полуголых деревьев листья, а ты сидел на кресле и быстрыми движениями чертил на клочке салфетки. В соседней комнате без устали трещало радио. Пела какая-то певица. Явно талантливая.
Тогда было не сразу понятно, что осень – к разлуке. Наверное, в тот момент я и не думала о приметах, а лишь наблюдала за тенью весны, ловко проскользнувшей меж голых кустов старой сирени около окна. Я видела, как она ушла в закат.
Я молчу, потому что молчишь ты. Обычно разговор начинается с будничных расспросов о делах, а потом плавно перетекает в какое угодно русло. Но сегодня он не вяжется, расплетается так неловко, словно кривые петли под неумелыми руками вязальщицы. Я пытаюсь разглядеть, что выше, но из-за грузно нависших над землей облаков ничего не видно. Поэтому в комнате так темно.
Слышу звук чиркающей ручки и пытаюсь уловить ход твоих мыслей.
Этому рисунку несколько месяцев, поэтому размытость силуэтов объяснима. Да и нарисовал ты ее достаточно криво, чтобы изначально было смешно на него смотреть. Где-то посередине салфетка порвалась, и дом разделился напополам. Как разделилось и небо. Солнце осталось на другой половине почти нетронутым. Эту часть, кажется, ты забрал с собой.
Я даже не помню, как ты встал с места и подошел ко мне. Как протянул рисунок и виновато опустил глаза, стыдясь своих откровенно смешных и нелепых попыток как-то замять неловкую паузу.
Ты всегда так делал. Даже когда мы были совсем еще детьми, ты пытался развеселить меня, чтобы я прекратила сердиться. В школе ты тоже меня опекал. Заменил погибшего старшего брата, стал неделимой частью меня и моей бело-черной жизни. Моих снов и кошмаров, моих мыслей и ощущений. Просто я пропустила момент, когда ты стал чем-то большим, чем просто родной человек.
То ли тебе позвонили, то ли ты позвонил – не имеет значения. Важно то, что единственной оставшейся у меня вещью остался твой кривой рисунок маленького островка весны посреди голого ноября.
Когда закончилась водка в полупустом баре, я поняла, что закончилась и жизнь.
Или долгий период, пропитанный твоим ароматом – разница невелика. Ее даже нет.
Я вижу, как шелестит время, превращаясь в некое подобие горькой памяти. От этого еще больнее отрывать от себя часы, насквозь пронизанные твоими словами.
Хотя… знаешь что? Пошел ты. Вместе со своим миром и своими чувствами. Проваливай из моей никчемной черно-белой жизни, больше похожей на голую осень. У меня есть бутылка и пустой бар, до краев заполненный дождем. Адьес, амиго.

@музыка: Лион vs Сацура - Как Кай и Герда

@настроение: нормально

@темы: Творчество, Ересь, Ориджинал, Проза, het, Написанное

---

Морозом по стеклу

[люси.]

Название: Морозом по стеклу
Автор: Кактус
Бета: Тут могло бы стоять ваше имя
Рейтинг: поставлю-ка я R
Жанр: а фиг его знает… пусть будет мракобесие
Персонажи/Пары: О Юллен! Прекрасный Юллен! Я разбила такую пару… ну и пофиг: Канда/Линали, Линали/Аллен
Предупреждение: ООС, AU, смерть персонажа. Почти что инцест (относительно Канды и Линали)
Размещение: без моего ведома трогать строго запрещается. Не дай Бог увижу где – оторву голову.
От автора: Моя палатка в больнице Св.Мунго меня поджидает. Я туда поплелся.


Дрожащими пальцами, не трогай щеки!
В твоих ладонях зима вымыла ноги... © Krec

Холодный вечер рвано затекает в комнату сквозь микроскопические щели меж окном и стеной. Постепенно дыхание и слова, соскальзывающие с посиневших губ, превращаются в клубы и нити пара.
Горделивая зима по-хозяйски прошлась вдоль дорог, засыпая землю своими жемчугами, и остановилась напротив большого окна.
В запретном уголке мерзлого сердца пусто, будто из картины с силой вырвали очень важный фрагмент. И тьма умело замазала освободившееся место.
Зима ладонью провела по стеклу, оставляя ровные кружевные узоры, и улыбнулась прекрасному отражению, манящему величественной, ледяной красотой. Окно затрещало, покрываясь тонкой паутинкой мороза, и Линали пальцами дотронулась до молочной пленки, забравшей в свои объятья ее встревоженный и пугливый взгляд.
Под холодной кожей экзорцистки узоры стали еще тоньше и изящней, словно только распустившиеся бутоны утренних цветов. Увидев в отражении чье-то лицо, леденящее душу, девушка поежилась.
Зима настороженно пригляделась к отражению и поняла, что там, по ту сторону тонкого стекла стоит маленькая хрупкая девушка не старше шестнадцати лет, и красота эта – ее.
И потом уже как-то стало все равно, что в комнате прохладно, сыро, что даже тусклое тепло от зажженного камина не справляется, и постепенно щеки покрываются инеем. Это чувство – обреченной горечи – рождалось где-то глубоко в подсознании и тонкой острой леской прорывало стенки сердца и уже там превращалось в нечто скользкое и страшное. Обманчиво-спокойная рана только ныла, и девушка, ни на секунду не забывая свой долг, молчала вслед за душой.
Ее теплое рваное дыхание дребезжало, как дребезжало окно, по которому рисовал мороз причудливый узор, сплетенный миллионами мерцающих снежинок.
Синими губами зима прильнула к тонкому стеклу и заговорщически подмигнула, маня за собой в ночь, в доказательство ее слов ярче засияли бусинки-звезды на бархате неба.
«Что тебе стоит сделать этот шаг?» - спрашивала зима, тонкими пальцами подзывая к себе ту, что своей красотой затмила ее величие.
И правда, что стоит сделать этот шаг в бездну? Между ними лишь стекло, которое вот-вот лопнет под ледяным дыханием северного ветра. Но Линали зажмурилась, чтобы отогнать наваждение – просто сон или видение, навеянное таким настроением. Разве может говорить страх?
У зимы были темно-синие спокойные глаза, в которых отражались – пусть искаверканно и смято – отголоски самых тайных чувств и желаний. Она обещала его улыбку и теплое дыхание. Большего было не нужно. Только… было немного страшно переступать за порог дома.
Зима только смеялась, победоносно скаля белоснежные зубы – попалась в тонкие паучьи сети, расставленные вдоль дорог на окраинах рассудка. Нужно было только подтолкнуть в спину, пообещав мираж, сплетенный из тонкой розовой дымки. В такт ее смеху ярче сверкнули далекие холодные, безразличные звезды.
- Как думаешь, Канда, Аллен-кун скоро вернется?.. – еле слышно прошептали тонкие губы экзорцистки.
- А мне какое дело? – через пару мучительно долгих секунд последовал ответ, от которого стало трудно дышать.
Раньше такого с ней никогда не случалось – сумасшествия. Все было похоже на неловко собранную мозаику из разных кусочков, совершенно не составляющих целостную картину – ее чувства были настолько обрывочны и бестолковы на данный момент, что понять происходящее и свое состояние было сродни игре в прятки с собственной тенью.
В те короткие мгновения Линали отчетливо видела свое отражение в темно-синих глазах по ту сторону окна. Видела возможное будущее и пьянящее на двоих счастье. Кожей чувствовала его теплое дыхание и слышала, как звонко бьется хрустальная чаша страха поодаль от них. В голове отчетливо слышался до колик в сердце родной голос. Нужно было лишь сделать шаг. С головой броситься в темную даль и упасть в просторные объятья недалекой мечты…
На худенькие плечи легли теплые ладони почти что брата, скользнули вниз по рукам и чуть сжали болезненно-бледные, просвечивающие голубые вены под тонкой кожей запястья. И тихий шепот у самого уха:
- Уверен, что он скоро вернется.
***
Она боится поднять глаза и увидеть во плоти самый отчаянный и сильный свой страх. Она говорит тихо-тихо, чтобы не прогнать пугливый сон, клубочком свернувшийся около его холодного тела на больничной койке. Она рассказывает о том, что очень скоро Рождество, и Смотритель приказал установить в большом парадном зале огромную, под два метра елку. И что подарки ему уже завернуты и ждут, когда он встанет с кровати и сам их заберет.
Из-за тонкой мутной пелены слез не видно, шепчет он или действительно молчит. Из-за гудящего в голове звука совсем не слышно, говорит он, или это просто так сильно ей хочется в это верить. Для нее происходящее – экранизация второсортного романа.
Где столько горьких слез, что со временем они превращаются в пресную воду – дождь. Где сюжет размывается где-то на середине, и потом уже непонятно, что происходит дальше – то ли смех, то ли рыдания.
Ее руки дрожат, и голос срывается на хрип, но она по-прежнему сидит, не шелохнувшись, чтобы не спугнуть покой, пришедший так вовремя. У нее за спиной стоит пустота – спутница одиночества – и зевает, торопясь забрать к себе тонкий силуэт экзорцистки.
Трещит стекло, покрываясь изящными узорами. А Линали продолжает рассказывать о том, что произошло. Описывать зиму, которую он, наверное, не увидит…
И в сердце что-то хрустит, словно бьется или разрывается. И хочется сделать прощальный в неизвестность шаг, окунуться в лиловую мечту и умереть от легких поцелуев и нежного шепота родного голоса.
И снова на хрупкие плечи ложатся ладони почти что брата, сжимают их, давая понять, что оно – горе – на двоих. Она закрывает глаза, подается назад и спиной прижимается к нему, слыша ровные удары сердца.
Тихий голос, от которого хочется кричать:
- Отпусти… не вернется.
***
На его похоронах она стоит, как изваяние, и глупо улыбается – точь-в-точь как он когда-то давно. Ей кажется, что его губы растягиваются в ответной улыбке.
Хотя, может она просто сошла с ума.
Нет боли, слез, криков и рыданий. Вообще ничего нет.
Серый выцветший мир остается далеко за спиной, и глухие звуки совсем не слышны.
Она видит, как его пальцы зажимают ее тень и тащат за собой в землю.
Она чувствует леденящее дыхание зимы на своих щеках и прикосновение холодных пальцев на губах. Она понимает, что не отпустит. Ни она его, ни он ее. Он всегда будет рядом с ней. Как истерика, как дрожь по спине, как ночной кошмар.
И горько на душе от того, что не успела рассказать о той зиме, которую он так и не увидел.
Самую малость – обидно. Потому что не успела вслед за ним, потому что так глупо упустила возможность быть с ним.
Хочется отмотать и переиграть заново. Или, не задумываясь, уйти в ночь за его удаляющейся тенью. Догнать, обнять и не отпускать. Чувствовать, как переплетаются дыхания, как сливаются судьбы…
На хрупкие плечи ложатся ладони почти что брата, и ее оттаскивают, насильно заставляют покинуть это место. И тихий шепот у самого уха:
- Пойдем. Уже поздно.

@музыка: Rihanna - Te amo

@настроение: непонятное

@темы: Творчество, Фанфикшн, Ересь, Проза, Избранное, het, D. Gray-man, Написанное

---

Капли дождя в Лондоне

[люси.]

Название: Капли дождя в Лондоне
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: мракобесие
Рейтинг: детский
Персонажи: охоспидибожемой... Сакура/Саске
Предупреждение: ООС и АУ. СОПЛИ!
От автора: я себя точно уебу когда-нибудь за такой ужас.
Стих взять с сайта Стих.ру Оригинал

Ушли,
дверь закрыли.
Ключ забыв выброшенный,
не нужный.
Вихрем рвутся
в тусклое небо
надежды мои
ежедневные,
за столом обеденным –
одиноким.

Ласкали бы нас брызги рассвета! –
нету этого, нигде.
Посмотришь
сквозь бесконечные года печали
и не узнаешь,
почему
так
все грубо молчали:
поздно –
времени догорела свеча.
Мох и сыро.
Каменная стена.
Зеленые –
сырые года текут
усталым ручьем.

Раньше
дул северный ветер,
и спиною тебя закрывал.
Любовью тончайшей ласкал…
Не давая продрогнуть.
И в мыслях кричал, как сильно люблю!
Ночь для тебя пронзал –
взрываясь ярким светом!

Даже в красивом Лондоне, капли дождя
не смоют слез багровых черед.
Будто фонтаны рыдают!
И брызги мои
без устали
на солнце играют.
Горький - мокрый театр желаний!
Жалкие актеры…

Бредил:
сольемся двумя каплями чистой слезы.
Не сбудется это –
мои надежды
бесследно ушли
к бездарным – “мокрым актерам”
моей дряблой души.
(с) Дмитрий Вишневый

Мне кажется, что наш Бог слеп. Мне кажется, что он нас покинул, как покидаю палату с больными - грустно, но с облегчением. Конечно, проще от нас отвернуться, проще закрыть глаза и уйти, и только приглушенный звук тихих шагов будет напоминать о том, что нас покинули, бросили.
Капли на стекле будут скатываться вниз наперегонки, и, когда зажгутся редкие фонари вдоль дорог, я открою окно, подставляя ладони под пресные слезы ангелов, буду слушать глухой стук клавиатуры и твою ругань - не получилось взломать пароль.
С севера потянет сыростью, и будет мало тепла, но мне будет так жаль отпускать этот вечер в чужие объятья, что я заберусь на подоконник и буду долго-долго смотреть на дорогу, по которой без устали носятся сумасшедшие автомобили, в воздухе сшибая мелкие кристаллики дождя.
Самое странное то, что я знаю наперед твое "я пойду, покурю", и то, что более мы, наверное, никогда не увидимся... я это знаю, но бежать за тобой не буду, не буду просить надеть пальто - на улице холодно, - и брать зонт - там еще и дождь. Я просто скажу: "Покури, но возвращайся".
Наверное, ты и не расслышишь моих слов или подумаешь, что это прошелестел ворвавшийся в квартиру ветер, или ты просто проигнорируешь меня. Но я все равно скажу тебе это.
Ты молча выйдешь в подъезд, тихо стукнет дверь, и до меня донесется глухой звук, от которого задребезжит стекло.
Ты никогда не умел играть красиво и умело, ты всегда портил тонкую работу художника, актера или музыканта. Ты никогда не умел ценить. Даже когда терял. Даже когда любил.
Мне остается только дождь и этот вечер, от которого внутри все леденеет. Мне остается пустота, от которой не скрыться. Мне остается плачущий над нами Бог и тонкий твой аромат где-то в душе.
И где-то тоже дождь, где-то тоже настежь распахнуто окно, и кто-то сидит на подоконнике одинокий, покинутый Богом и любовью. Наверное, моя судьба.
А ты... лети. Улетай, если хочешь, иль упади. Разбейся. Мне все равно. Я отпускаю.
Я допьяна напьюсь дождем и выброшу твой аромат за окно. Прощай.

@музыка: ересь

@настроение: неопределенно-грустное

@темы: Бред, Творчество, Наруто, Фанфикшн, AU, Ересь, Проза, Избранное, het, Написанное