Автор: Кактус преподобный
Редактор: долго смеялся, а потом убился
Жанр: ересь, драббл
Рейтинг: R (за просто так)
Предупреждение: страшный бред, навеянный недавним снегопадом, умопомешательство, и вообще, автору пора в свою палату в лечебнице Св.Мунго.
От автора: дружба? Любовь? Братство? Забота или иллюзии? Бред, все это жутчайший бред
читать дальше
«Слушай беззвучие, -
шепчет призрачный голос из неоткуда, —
и, возможно, таинство откроется тебе».
Shim
шепчет призрачный голос из неоткуда, —
и, возможно, таинство откроется тебе».
Shim
Тихо. Тише.
Близко. Ближе.
Низко. Ниже.
Молчи, только молчи.
С каждым шагом все дальше и дальше.
С каждым вдохом все легче и легче.
С каждым словом все выше и выше.
Мысли, взгляды, пересечения выдохов, соприкосновения теней, шепота, шороха — все так чуждо, неопознано, незнакомо, и уже не важно то, что было три бесконечности назад, и мир, что существовал до первой улыбки, тускнел, выцветал и, словно старая зажевавшаяся на бобинах лента, разрывался напополам и летел в пустоту.
По капле выжимая кислород и эфирное масло, губами ловить горячий воздух и сладковатый привкус, чувствовать нежной кожей ласковый на щеке ветер и солнечный свет.
Бронзовые брызги остывшего дождя об асфальт, яркие фрагменты картонно-желтых с коричневыми крапинками листьев, унылое небо и тонкая кривая линия, бездушно вспарывающая брюхо стальной туче. Корявые силуэты голых веток мертвых деревьев где-то на горизонте, шумный хлопотливый город, грязные ручейки по изуродованной морщинами дороге, отражающийся от только что зажегшихся фонарей свет. Холодный вечер в неизведанном районе, редеющая с каждой бесконечной минутой толпа и эта безликая осень, незаметно слившаяся воедино с густым непроницаемым туманом, теплой шалью который укрыл это небольшое пространство. Исполосанные неровными влажными дорожками витрины, по другую сторону которых застывшие разодетые манекены томными взглядами провожали в прошлое этот миг.
Липкий по спине мороз и приторный запах прелых листьев. Где-то на электрических протянутых по воздуху проводах примостились серые неприметные воробьи, пугливо озираясь по сторонам. Семь капель на щеке, подобно слезам, скатились, очертив контур лица, дрогнули на подбородке и, на секунду, всего лишь на миг, остановившись, упали, вдребезги разбившись об асфальт. И ощущение смятой под ладонью шелковой ткани платочка, показавшегося скользким, мокрым.
Воробьи взмахнули куцыми крыльями и улетели прочь, а потревоженный провод еще долго колебался из стороны в сторону, подобно выброшенному в открытое море суденышку.
Сорвавшаяся с посиневших губ тихая ругань и, словно по волшебству, на растушеванном горизонте твой знакомый силуэт, поминутно тонущий в неистовых потоках озверевшего дождя. То ли в прощальном, то ли в приветственном взмахе твоя тонкая кисть, разорвавшая плотную водную стену из небесных слез, небрежно брошенное «Привет, как дела?», ленивый ответ на мой вопрос: «Сойдет, — мои сомнения, — ты со мной решил погулять, потому что не с кем больше?»
Наскоро раскрытый над головой черный матовый зонт и заботливое «еще простудишься». Долгое-долгое молчание и ничем не рушимая связь, которой простого объяснения не найти, а эпитета не отыскать.
Мой корявый почерк рядом с твоим — ровным, мои неуместные вопросы, которые ты терпеть не мог, общие шутки, воспоминания, от которых тепло и немного горько. Твои непослушные волосы, намокшие под ливнем, мое молчание, от которого становилось совсем зябко, неуместно чуждо, ведь, по сути своей, ты мне почти как брат.
«Глупости, с чего это ты взяла, что это так?»
Совершенный ответ в твоей непеременимой манере говорить, немного хмуря брови и спешно выговаривая слова, превращая в какой-то сплошной поток, отчего они начинали терять привычное значение и приобретали именно тот смысл, который вкладывал ты. И я понимаю тебя так, как тебе было нужно.
«Ну просто так, — уклончиво отвечаю, чтобы не показаться слишком сентиментальной, хрупкой. Я ведь свой парень, и мне неприлично показывать слабость, — вроде как не звонил, а тут решился. Блин, — осекаюсь, понимая всю глупость, что несу, — не обращай внимания».
...Холодные пальцы на голой шее, холодом обжигающее дыхание, на катастрофически близком расстоянии мутные глаза, холодный в спину ветер и холодные над головой небеса. Ледяная кровь, стынущая в жилах, ледяные прикосновения и ледяная бесконечность застывшего серого купола...
«Я же сказал, что простудишься», — поправляешь мой шарфик из дешевой ткани, купленный мамой на распродаже, и снова отворачиваешься, продолжая широко шагать.
Тонкие пальцы по вспотевшему от неровного дыхания, словно пламя свечки, окну, такие же неровные следы, размытая мутная картинка чужого за окном мира, тонущего в дожде, и чувство, отдаленно напоминающее тоску.
«Холодная осень», — полушепот за спиной, от которого начинает дрожать хрусталь. «Потому что давно пора», — ответ, без которого можно было бы и обойтись. Нервный вальс сорванных листьев на бешеном ветру, слишком броские образы, слишком явное однообразие, слишком яркое поражение и эта осень.
Странный для этого вечера фильм о трех совершенно разных людях, чьи судьбы сплетаются, подобно лозам, выворачиваются наизнанку, переворачиваются и, совершенно внезапно, обрываются. Странный потому, что по обыкновению ты предпочитаешь экшены и страшилки. Я тоже не люблю драм — они пугают.
И вот женщина заходит в комнатку своих близняшек, которых сбил водитель-набожник на своем пикапе, бережно перебирает вещи, плачет, рыдает, бьется в истерии...
«Зачем мы это смотрим?»
Молчание, до краев наполненное осенью, печалью и не успевшим начаться чувством. Ты слышишь, как оно рвется на части?
«Затем, что надо», — холодный ответ. Вот так ты отвечаешь только мне, с остальными все легче — ты веселый, милый человек, заканчивающий свой чертов политехнический университет. Со мной — усталый, выцветающий, немного грубый и чуток рассеянный.
Три бесшумных выдоха и последовавшее за ними разочарование. Приглушенный звук мобильного телефона из заднего кармана потертых джинс, ленивое движение и сообщение.
Напускная небрежность с моей стороны.
Мне, видишь ли, все равно кто тебе пишет — Даша или Маша. Да и зачем мне лезть в твою чертову жизнь? Мы ведь просто друзья, которым порой даже лень созвониться и встретиться.
Последовавший звонок. Быстрые речитативы рэперов твоего обожаемого хип-хопа и мое глубокое недовольство от этих битов — однообразных звуков. И еще один повод вечных споров — твоя музыка, которую я категорически отказываюсь понимать.
Короткое: «Да, конечно. Давай, через десять минут», небрежно брошенный в сторону телефон и неподдельное счастье в глазах.
Молчание, настолько громкое, что слышно жужжание нитей накаливания в электрических лампочках и свист ветра за окном.
«Ну, мне пора. Я потом приду. Наверное».
И безразличное: «:Конечно, приходи потом», — напоследок.
Наверное, я тебя уволю с должности своего друга, потому что ты действительно ужасный друг. И не хочу видеть тебя на посту старшего брата, потому что твою младшую сестру мне поистине жаль.
***
Простирающаяся в бесконечность зима, слепяще-яркое солнце, морозный, стрянущий в легких обжигающий воздух, слова, за короткие мгновения превращающиеся в клубы и нити пара, большие сугробы вдоль дороги и голая трасса, по которой плывут нескончаемым потоком автомобили.
Резные узоры, подобно драгоценному тончайшему кружеву на окнах, десять неровных движений окоченевшей рукой и три длинных, до умопомешательства безразличных гудка, набухшее и подскочившее к горлу сердце.
Тихий щелчок из динамика и сонное «алло» на другом конце провода.
Изменившее нас короткое время в два с лишним месяца и бесконечное между нами расстояние, с каждым днем превращающееся в ощутимую материю, обретающую формы, запах, тепло.
Острым носком сапога ковыряю снег, рисуя узоры — еще одна моя дурацкая привычка, от которой отказаться, означает отбросить часть самой себя.
Три глубоких до головокружения вздоха.
Привет.
— Ты чего в такую рань звонишь?
А ты чего дрыхнешь до часу дня?
— Устал. К сессии готовлюсь.
Понятно.
— Так чего звонила?
...Ничего важного. Пока.
— Угу... стой, ты в четверг свободна?
Да. А что?
— Давай встретимся.
Монотонное молчание и два глухих гулких удара сердца о ребра.
Зачем?
Несмелый вопрос, за который хотелось потом откусить себе поганый язык.
— Ну, просто. Давно не виделись.
Удивленный ответ: естественно, тебе не понятно, почему я не звоню, не прихожу, не зову в гости. Или же тебе просто некогда думать о таких вещах, как мое к тебе отношение.
Хорошо, давай в кино тогда сходим.
— Давай, пока.
Зная наперед слова, жесты, движения, сначала я не обратила внимания, но...
В кого ты превратился?
На секунду внимательный взгляд, а после — отчаянные попытки больше на тебя не смотреть, не вглядываться с пустынные глаза, не видеть той резкой перемены. И ответы стали смазаннее, и время — тоньше. Казалось, каждое слово приобретало немыслимый доселе смысл, понять который я не могла, мне было то не под силу. В отличие от меня, ты вырос. И эта перемена пугающая.
Мягкий рыхлый с безликого неба снег и легкие нежные прикосновения ветерка с юга. Снежинки, плавно опускающиеся, запутывающиеся в волосах, медленно превращающиеся в тонкую изящную паутинку, бриллиантовой пылью блестевшую в свете фонарей, тускло освещающих этот район, их медленный вальс в такт моему сердцебиению. Причудливые ледяные фигурки в центре парка, громкий голос из динамик, после — старомодная музыка, получившая статус «шлягер», поток копошащихся, спешащих людей, вереница разноцветных автомобилей, свист и гул, звонки на сотовые и пустые разговоры. Мне одной кажется, что эта зима до ужаса бесполезна?
Проклятое молчание, от которого не сбежать, которое незаметно перетекает в неловкость, и в этот момент перехода становится совсем горько — мы уже не те, время утекло, прошли те годы, когда я не осознавала, что запросто могу лишиться твоего общества.
И теперь же непонятно даже то, что мы с тобой стоим друг напротив друга и говорим о чем-то бесполезном, беспорядочном, ненужном и, по сути своей, пустом. Голодный ветер, жрущий небо, что еле виднеется в маленьком оконном проеме, обжигающий легкие морозный воздух, мелкими острыми иголками колющие кожу снежинки, посиневшие губы и покрасневшие щеки — ненавижу зиму, какой бы красивой она не была.
Немного твоего молчания, разбавленного моими глупыми вопросами и односложными фразами, брошенными ради того, чтобы сказать хоть что-то, расстроить нарастающее отчуждение, разорвать материю между нами. Совсем капельку раздражения на тебя и твою дурацкую привычку отключаться во время разговора, пусть и не совсем интересного. Да повернись же ты, ну! Чего ждешь?
— Слушай, я вот у тебя спросить хотел.
Слушаю, черт возьми, я все время только тебя и слушаю! Или это настолько незаметно, что ты даже не мог разглядеть хоть отблески в бесконечной игре под названием «мне все равно»?
Давай уж, говори, я тебя слушаю.
— Я тебя приглашаю на нашу с Надей свадьбу, хочу, чтобы ты тоже присутствовала. Ну как, ты согласна?
Хоть дату назови, идиот.
— Летом, конечно же.
Хорошо, так уж и быть, я приду.
И почему мне все равно? И почему нет истерик и слез? Почему я так просто тебя отдаю и отпускаю?
...Стоя где-то в толпе, пытаясь всеми силами исчезнуть и раствориться в ней, пытаясь скрыться и убежать, я вижу вас.
Приклеенная намертво улыбка, неестественно растягивающая губы, холодная лужи внутри, затопившая органы, сжатые в кулак руки и чувство, будто в груди что-то гниет, обдавая смрадным затхлым запахом замогильной сырости.
И почему я тогда отпустила тебя?
Потому что ты — моя ночная истерика, мои кошмары, мои видения. Ты — мои галлюцинации, моя панацея. И это уже похоже на болезнь, на сумасшествие.
А где-то за окном в самое небо взмывает шальной ветер, унося с собой то недалекое прошлое. Наше прошлое. И не будет больше тех долгих вечеров, проходивших за просмотрами дешевых фильмов. Не будет больше глупых шуток, смеха. Не будет больше нас.