Топонома

[Julia-Qeen]

Название: Топонома
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: по ходу очередной бред ну и щипоточка ангста
Рейтинг: R (хрензнаетзачто)
Персонажи: Линали/Аллен
Предупреждение: ООС, причем сильный. И это не смешно – тут нужно плакать Т_Т
Примечание: Значение топономы заключается в совокупности ассоциаций, разного рода прошлых переживаний, связанных у человека с тем или иным локальным местом в пространстве.
От автора: кидайтесь, чем вздумается – я все равно увернусь. Вдохновилась фиком «Хрусталь». Автора, к сожалению, забыла.

...Два зеркала. Два неба.
Две формулы счастья. Две нити.
Два сердца. И только одна пропасть...
(с) Роза без шипов

Когда рядом с ними находятся другие, чужие люди, внутренняя связь рушится, и вроде бы собравшееся воедино сильное чувство раскалывается, трещит по швам, разлетаясь мутными безжизненными осколками, что потом, подобно теням, преследуют каждого из них – и его, и ее. Оно не уходит, никак не зароется в землю и не сгинет – оно приходит по ночам самым страшным кошмаром. Каждый раз спасает универсальная отговорка – это все война, которой нет ни начала, ни конца.
Когда рядом стоит Лави или тот же Крори, холодеют ладони, и было уже сорвавшиеся слова комом стрянут в горле, а после насильно проталкиваются обратно и запираются в старый, пыльный и ржавый сундук.
И вместо «ты мне нужна» звучит: «Ты ведь сильная, моя старшая сестра».
И вместо «я не могу без тебя» звучит: «Конечно, я буду сильной ради тебя… ради нас».
Когда рядом стоит кто-то еще, когда мир не концентрируется на этом моменте, уверенность в чувстве пропадает, оставляя за собой осадок пережитого страха, боли.
Когда вместе с ними находятся посторонние, отделяющая две души трещинка за пару не тех слов стремительно превращается в нечто огромное и страшное – дыру, туннель, пробоину. И в такие моменты ей хочется схватить его за руку и убежать на край света, чтобы заполнить пустоту его смехом или нечаянным касанием руки.
Когда рядом с ними кто-то начинает говорить, смеяться или даже дышать, обязанности, предрассудки и правила приличия берут верх. И на золотые секунды рассыпается бесконечность, а рваные клочья бессмертия, отяжелев, падают, падают и, не выдерживая столкновения, улетучиваются, умирают, пропадают.
В последний раз их на улице ошибочно приняли за влюбленную пару две недели назад. Тогда он замахал руками и глупо рассмеялся, спешно пытаясь загладить это недоразумение. Только смех у него вышел нервный, дребезжащий, как у стоявшего над пропастью. У нее опустились руки, и губы скривило нечто, что должно было стать улыбкой.
Так уж вышло, что все они для нее – семья, и понять, что ты значишь для нее больше, чем остальные, невозможно, поэтому любая ее попытка приблизиться, остаться наедине или помочь воспринимается как нечто, что она делает для каждого.
Так уж вышло, что он постоянно улыбается, даже когда нужно выть от безысходности, и понять, что эта его улыбка не от отчаяния, а от счастья из-за секундного к ней прикосновения, трудно. Очень трудно.
… Все последнее время, нет, вся моя жизнь превратилась в бесплотную попытку отыскать простой ответ – кто ты мне? Брат ли? Друг ли? Товарищ? Что-то большее?
И что же происходит между нами? И не подобрать нужного слова, нужного чувства, нужного жеста – все не то, все мимо. А на часах уже двенадцать, и мне пора уходить, но не могу, не хочу, не стану. Не оставлю. И я бы стерла с лица твоего эту жуткую, кукольно-фальшивую улыбку, от которой внутри все леденеет, я бы стала твоим небом, я бы помогла… да только на часах уже двенадцать, и мне пора уходить, а ты, глядя мне вслед, все улыбаешься.
Так уж вышло, что они забыли установить ту границу, за которую заходить не положено, и потом уже, когда станет слишком поздно, они поймут, что перепутали, не разглядели, не сберегли, упустили.
Когда в той узкой, скользко-холодной пещере от сильного толчка завалило выход, они остались одни, рядом никого не было. А места было так мало, что им пришлось все делить напополам: время, радость, боль, дыхание, мысли, прикосновения. И усталого отчаяния было столько, что пришлось сложить надежды и ждать помощи, только вот уходить не хотелось.
Хотелось раствориться, утонуть, забыться, лететь вниз, не открывая глаз, не чувствуя земли под ногами, лишь шустрый воздух, проникающий в каждую пору, клетку. Хотелось остановить время.

У Линали Ли слишком бледная кожа и слишком глубокие аметистовые глаза, в которых можно прочитать – если удачно повернуть свет – отголоски своих чувств, но стоит лучу солнца лечь не под тем градусом – все исчезнет. Ее волосы пахнут морозным утром и весенними цветами – странное сочетание, но большее на ум, когда он прижимает ее к себе, не приходит. Со стороны она кажется слабой и беззащитной, ровно-заботливой ко всем, кто по ее понятию есть ее семья, вот только он не знает, что все последнее время она не спит по ночам.
Линали Ли жутко раздражает, когда он берет все на себя, пытается отгородить их, прикрыть собой, когда он играет роль живого для всех щита. В такие моменты она мечтает ударить его посильнее, привести в чувство, доказать, что ей защита не нужна. Поэтому в последнее время она перестала плакать и показывать слабости. Поэтому она обижается, дуется, ругается.
Аллена Уолкера, повидавшего на своем веку много чего, трудно удивить, однако он до сих пор не понимает, почему дрожит голос, когда он просто здоровается со «старшей сестрой», когда она проходит мимо, не улыбнувшись, когда она обижается, дуется, ругается, почему сердце замирает, когда он видит ее слезы. Для него это непонятно.
Аллен Уолкер хочет помочь своим друзьям, защитить их, подарить им счастье, сберечь их жизни, и это нормально, это в порядке вещей – загораживать собой других, но только его пугает реакция Линали на такие поступки. Все чаще ее лицо кривится от боли. Все чаще она говорит ему, чтобы он прекратил так себя вести.

Мы учимся дышать почти закончившимся кислородом, один вдох – на двоих, а где-то снаружи слышны голоса, звуки и шорохи, только вот сейчас значение этого приравнивается к нулю.
Мы стараемся держаться на расстоянии, поставив между собой ширму – клеймо «брат и сестра», и каждое прикосновение вызывает нервный смешок, напускную беззаботную улыбку, желание поскорей выбраться на свободу.
Мы пытаемся замаскировать тот момент, когда стали друг для друга чем-то большим, чем друзья. Мы пытаемся, всеми силами пытаемся держаться на расстоянии.

Когда они наедине, леденеет воздух, леденеет кровь, леденеет небо и горизонт – солнце уже не вырвется из его плена.
Когда они наедине, плачут священными слезами ангелы, и их Бог пытается загладить свою вину в том, что подарил им нечто большее, чем просто дружба, но явно что-то меньшее, чем любовь до потери пульса.
Когда они наедине, прекращают тикать часы и смеяться сумасшедшие.

Когда проход открыли, и друзья вытащили их из жуткого подземелья, вместо облегчения на душе засела тоска по тем коротким мгновениям слияния мыслей. Только сделать вид, будто ничего не было, оказывается, совсем просто. Повсюду слышны голоса товарищей, но они слышали лишь треск разрывающегося напополам чувства.
Когда рядом с ними кто-то есть, пыль снова начинает оседать на встрепенувшиеся эмоции.

Так уж получилось, что его уход на миссию совпал с ее днем рождения. Была шумная вечеринка, музыка, подарки, поздравления, были бессвязные слова. Было смятое, скомканное прощание, были застывшие в глазах слезы.
Когда его рядом нет, вся жизнь превращается в немое ожидание, все сознание напоминает возбужденный нерв, который вот-вот лопнет из-за большого напряжения.
Когда его рядом нет, кошмары уходят, но приходят страхи.
Когда его рядом нет, слезы сами по себе текут, и остановиться невозможно.
Когда он не звонит, когда его теряют, поведение становится похожим на низкий старт – один только намек, и можно будет сорваться, ринуться туда.
Когда же он возвращается, нет теплых объятий, пьянящих, сводящих с ума поцелуев, бессвязного шепота, глубоких вздохов – есть только дружеское рукопожатие и милая, намертво наклеенная улыбка, от которой внутри все сворачивается.
Когда он возвращается, все становится на круги своя, все перетекает в нормальное, привычное русло.
Когда он возвращается, в мыслях он перестает быть самым дорогим и нужным на свете человеком - снова становится Алленом.
Так уж вышло, что Аллен – ее семья, ее младший брат.
Когда рядом с ними находятся другие, чужие им люди, их голоса тонут в общем гоготе и гуле. Тогда что-то растаскивает их по разным углам и крепко прижимает к стенам. Тогда что-то корявыми пальцами раздвигает пропасть между ними, а они даже не замечают, что за окном апрель, и нет больше колючего мороза, но им все равно холодно.
Когда рядом с ними находится кто-то еще, щеки покрываются инеем, а губы синеют, и уж более никогда не произнесут заветных слов.
Никто не виноват в том, что проглядели, упустили, прошли мимо.