Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя.
Жанр: мракобесие, издевательство над фэндомом
Рейтинг: PG-16
Персонажи: Аллен, Линали, Канда
Пары: Аллен/Линали, Канда/Линали, Аллен/Канда >_<
Предупреждение: ООС. AU относительно манги/аниме, ересь во всей своей красе, смерть персонажа
Использованы слова песни: Coddy – C.K. Не, вы ее, конечно, можете послушать, но не думаю, что поймете что-нибудь.
Музыкальное сопровождение: Wada Kaoru – Tamashii no Iyashi (OST из ДиГры)
Отказ от прав: не мое это, не мое.
От автора намба ванн: посвящаю всем своим любимым друзьям, которых мне пришлось ненадолго покинуть. Я дорожу дружбой с каждым, каждому я благодарна за поддержку. Я хочу, чтобы вы знали: вы действительно мне дороги. Все
От автора намба ту: а что сразу автор? У него вообще начальная стадия шизофрении.
читать дальше
Обмакни ладонь в мою печаль,
Посиди со мною в тишине.
Дней так скоро прожитых печать
От дыханья тает на окне.
Обними меня своим крылом,
Дай поплакать на твоей груди:
Помечтать о прожитом былом,
Пожалеть о ждущем впереди.
Утешай меня, умножив боль,
Подведи к священному огню -
Попрощаться с прожитым позволь...
И лети. Я скоро догоню.
(с) Елена Домнина (blesna)
Посиди со мною в тишине.
Дней так скоро прожитых печать
От дыханья тает на окне.
Обними меня своим крылом,
Дай поплакать на твоей груди:
Помечтать о прожитом былом,
Пожалеть о ждущем впереди.
Утешай меня, умножив боль,
Подведи к священному огню -
Попрощаться с прожитым позволь...
И лети. Я скоро догоню.
(с) Елена Домнина (blesna)
На три удара сердца приходится несколько секунд. На короткий выдох – вечность пополам с трясущимися руками. На вдох – плачущее на дне глаз осеннее небо.
Кривые стрелки часов, прибитых к стене, медленно плывут по окружности, подрагивают, смеются, издевательски останавливаются тогда, когда сорвавшийся с губ выдох стынет в воздухе и белым облачком пара тает, подобно дыму сигарет.
Удушающая пыльная осень скребет когтями по стеклу и говорит: «Не ждите ее. Она уже не с вами».
А Аллен дрожит под этим злостным змеиным шипением за спиной и переводит встревоженный взгляд на широко улыбающуюся Линали, для которой нет проклятой осени, нет чудовищных размеров теней, расползающихся по ее лицу и телу, нет лижущей руки ночи. Сейчас она где-то далеко, в том мире, в котором всегда хотела жить.
Наверное, ее обнимает Смотритель Комуи, а она сама смеется и нетерпеливо сдирает с коробочки разноцветную шуршащую фольгу, чтобы достать заветное – подарок на день рождение от Нии-сана. За обеденным столом сидят друзья, близкие, а большой и вкусный торт с горящими свечками ждет именинницу.
И тихий смешок откуда-то издалека, с улицы, куда ненадолго прогнали осень. Недобро горят ее глаза, как яркий и пестрый кленовый лист под ногами.
Остывшее небо лениво раскачивается туда-сюда, стыдливо прикрываясь мягким одеяльцем облаков, на котором застыли яркие кровавые пятна недавно погибшего солнца.
Чувств аритмия, счастья колпачки.
Где бы взять ключи от родного сердца…
Мною прикасается и прижимает к телу,
Кислород теряя в этих стенах по инерции.
На другом конце комнаты, скрывшись под тенью смежной стены, стоит друг ее детства. Сцепив на груди руки, неотрывно смотрит на нее, ее полусумасшедшую улыбку, и в темноте зло сверкают холодные глаза цвета промокшей осени. Молчаливый спутник из этого мира в параллельный. Тот мир, что скрылся за ликом ванильных небес.
А рядом с ней, в трясущихся руках держа ее ладонь, сидит Аллен и не может поверить, что сейчас она его не видит, что сейчас для нее не существует эхом в висках отдающего тиканья старых часов, серого потолка над головой, мертвенно-белого холода, ласкающегося к ней.
Он только чувствует, как она начинает шевелить пальцами, как напрягается ее рука в его руке. Канда, уловивший перемену, отрывается от стены, и слившаяся с ним воедино тень нехотя отпускает его.
Линали переводит совершенно ясный взгляд на Аллена и широко улыбается, глядя на его растерянное лицо – что случилось?
А вид у нее – счастливый-счастливый, будто она только что в сказке побывала. В глазах – солнце, уснувшее недавно, а на губах – теплые ладони сгинувшей весны.
… Она просто не понимает, что за окном уже давно пляшет осень, будто сумасшедшая цыганка, и в такт ее движениям выше к небу взмывает бешеный костер, в котором плавится время, и воздух сотрясается от ее криков, пестрая юбка колышется, сливаясь с жадным пламенем.
Канда отступает на шаг – назад к теням, потому что понимает, что ее действительно не вернуть из сладкого мира, в который она сама себя заточила, в который, как в пропасть, толкнула болезнь и воспалившееся сознание.
Аллен подается вперед и заглядывает ей в глаза. Его неровное дыхание теплом ложится ей на губы и через несколько мгновений превращается в легкое дуновение ветерка, шаловливо ласкающего нежную луговую траву, на которой лежит Линали и взглядом провожает пухлые облака, складывающиеся в различные фигурки.
Вот это облако – собачка с косточкой, и бежит она, радостно виляя хвостиком, к своему хозяину.
Это облако – полевой цветок, устало склонивший голову к земле.
А вон то облако – белоснежная макушка… мальчика из далеких глубоких снов, которые ей иногда снятся. Сны кошмарные, полные криков, боли, крови и смертей, но только в самом конце появляется этот беловолосый мальчишка, и все прекращается – виснет мертвая тишина, все начинает тонуть в слишком ярком свете, и Линали просыпается, потому что начинает слепнуть в собственном подсознании.
Цифрами - словами, с лаской на губах
Еще одно касание и можно растеряться!
Я пытаюсь дотянуться и прикрыть ладонями тебя,
Еще один разряд эмоций, импульсы рисуя…
Эскизы страниц их истории мокнут под проливным дождем и, обдуваемые ветром, разлетаются белыми извивающимися языками-лентами. И Линали своими же руками закапывает свою любовь, меняет ее на искаженный мир света, тепла, нежных объятий и высокого неба. Изо дня в день все больше и больше уходит в иную, ею придуманную реальность, окутанную безмятежностью.
Обратный отсчет был запущен с первой смертью – Смотрителя. Как следствие тяжелая психологическая травма, а завершило все последнее задание, на котором Линали попала под обвал и получила сильнейшее сотрясение мозга. Врачи тогда предупреждали, что могут быть изменения в ее поведении, но чтобы так…
Сначала просто видения, галлюцинации, а теперь и вовсе потеря пространства, самой себя, своего «я», полное отторжение реальности.
Все, что она видит – это мечта. Небо, вкуса ванили. Ветер, цвета моря. Весна, аромата спелых персиков.
Аллен и Канда молча провожали ее, безмолвно видели, как осень заползала в ее тело, как она уходила с улыбкой на устах…
И потом уже, когда усталый день засыпает в объятьях ночи, когда чернеющее небо перестает заглядывать в яркие пятна окон на ликах зданий, становится чуточку тише, потому что дыхание начинает выравниваться в унисон ветру за окном. Аллен чувствует пристальный на себе взгляд и быстро приходит в себя.
Линали смотрит на него и улыбается. Как и последние пару недель. В ее глазах – только его надломленное отражение. И потом уже по привычке начинает свой рассказ: что видела, с кем разговаривала, где успела побывать, холодно было или жарко, было солнце или луна, день или ночь. А Аллен и Канда будут слушать ее тихие речи и считать секунды, за которые успевает встрепенуться надежда.
Сегодня она была маленькой Линали на руках у брата, была весна, и ярко светило огромное на полнеба солнце. Она сидела на большом лугу, и высокая трава почти полностью скрывала ее маленькую фигурку в своих объятьях. Линали собирала полевые цветы и плела из них красивый венок, только принести его забыла… а ведь так хотела поблагодарить Аллена за то, что он рядом, за то, что встречает ее и слушает рассказы.
Аллену ничего другого, кроме как улыбаться ей в ответ и тихо качать головой, не остается. Он может, конечно, заплакать, убежать, пытаться достучаться до Линали и объяснить ей, что она просто сходит с ума, но знает, что она только рассмеется и скажет, что шутка вышла глупой.
Канда устало вздыхает и закрывает глаза – бред, что несет Ли, начинает его раздражать, но еще больше его раздражает бездействие Стручка, которому, видимо, страшно. Не в первый раз он видел, чтобы Аллен трусил, но только сейчас Уолкер даже не пытался сопротивляться.
Свет падает так, что обрывки и разводы теней расползаются по всей комнате, и вскоре тень Юу начинает сливаться с ним самим, прислонившимся к стене. Еще ни разу Линали не говорила ему о том, что видела его в своих путешествиях, ни разу не признавалась, что скучала по нему, ни разу не улыбалась ему. Смотрела сквозь него – на стену с его вытянутой косой тенью и сожалела о том, что этого человека рядом нет.
Осмысленность в ее взгляде таяла, подобно куску льда под струей воды, и на исходе третьей недели Линали вовсе перестала замечать даже Аллена. Это они поняли, когда однажды она просто не вернулась.
Где бы взять тепло и скользить по коже.
Ты на расстоянии секунды и кажется…
Присутствие так близко, эта мягкость множится,
Я б хотел бы повторить и сам не повторяться.
Странно, но именно сейчас – глубокой ночью – он понимает, что пока еще она жива, пока еще бьется ее сердце, пока еще она приходит в сознание, правда, реже – раз в одну-две недели, - но ведь и этого достаточно, да?..
И, возвращаясь обратно, она не видит ничего, кроме серого потолка и безликих больничных стен, больше некому теперь слушать ее неторопливые рассказы о том, как она провела день, с кем виделась, больше некому будет передавать приветы от ее друзей, не к кому будет возвращаться…
И она поймет, что здесь, в этом мире ее оставили и предали. И больше она не захочет обратно, в пустую белую комнату, где ее не ждут.
Шаги Аллена тихие, быстрые, будто он крадется в логово врага. Противно под ногами скрипят лестницы, и протяжный звук мгновенно перерастает в утробное рычание. Палата, в которой лежит Линали, находится на пятом этаже, и удивительно, почему Рувелье не избавился от нее – беспомощной и теперь уже не способной сражаться. Возможно, он все еще ждет дня, когда она придет в себя, и тогда можно будет отправить ее на какое-нибудь сложное задание, этот старик не отпустит Линали до тех пор, пока тело ее не износится, пока Чистая Сила все еще в ней, он будет ждать.
Аллен злится на самого себя, потому что не может думать ни о чем другом, но отогнать навязчивые мысли не могут ни тренировки, на задания, ни сны.
Он замирает, потому что слышит тихий, угасающий голос, алой лентой скользнувший в полумертвой темноте. И смех. Теперь уже привычный – с хрипотцой, обрывающийся, сдавленный.
Рукой касается холодной металлической ручки двери, тянет ее на себя и заглядывает в комнату. Замирает, потому что увиденное никак не укладывается в голове: возле койки сидит Канда и держит в своих руках ее маленькую ладошку, терпеливо слушает рассказ и, когда нужно, отвечает на ее вопросы.
Сегодня она была в Японии, там уже конец марта, и вся страна утопает в бело-розовых облаках цветущей сакуры. Линали говорит, что красота невероятная, Канда положительно качает головой – верит ей на слово.
Скрип двери отвлекает его от Ли, мечник переводит взгляд на Аллена, съежившегося под пристальным прищуром темных глаз. Расставание близко – ожидание парит в воздухе напряженным молчанием, поэтому каждый ее вдох на вес золота.
Это все во мне, а расстоянье - степень боли,
Через его глаза смотрю - твои губы чувствую,
Это все во мне - а расстоянье степень боли,
Через его руки глажу - твою улыбку вижу...
И однажды солнце просто потухло посреди дня, покрылось мелкой паутинкой трещин на стекле, а потом осело на землю последними жухлыми свернувшимися листьями, прикрывшись удушающим туманом.
Долго-долго потом по этой потере скорбело небо, изливаясь немыми ледяными дождями, под которыми плакали серые здания и мокрый асфальт.
… И тихо умирал свет, в надежных объятьях задыхаясь. И постепенно оседал перед глазами мрак, тушуя видимые и невидимые кляксы и очертания оставшегося мира. Размывались привычные четкие и ясные контуры, плыли перед глазами картины настоящего, происходящего.
Бетоном обшарпанное небо выпускало из объятий погасшее солнце и медленно остывало до бледно-голубого. Истерично смеялась осень, танцуя над могилой, хлестали дожди по земле, и вдребезги разбивались слезы.
Подобно дыму, таяли в воздухе слова, и Аллен не мог правильно произнести это проклятое «прощай». Потому что за его спиной – он это чувствовал – все равно стояла Линали, ее запах, ее голос, ее тепло. И она говорила с ним. До последнего Ли не понимала, что погибла, что больше ее нет – по рассказам можно было подумать, что она просто снова проснулась и продолжила тот ад, в котором жили ее друзья несколько недель. Руками тащила их обратно в ту пропасть, из которой они толком не успели выбраться. И в очередной раз услышав «Аллен-кун», Уолкер четко осознал, что не готов просто так отпустить ее, однажды проснуться и понять, что так его больше никто не назовет.
Ему нужно было ее вернуть – неважно каким способом, неважно как, лишь бы снова почувствовать тот тонкий глубокий аромат дикого леса после дождя, присущий только ей. Ему нужно было просто обмануть самого себя и надрывно плачущую в душе осень – на пару всего минут отмотать время или заменить…
Заменить незаменимое и замотать глаза тонкой паутинкой лжи. Он был готов обмануться и обмануть. Но не знал – как. Как притупить обострившиеся в несколько раз чувства потери, беспомощности, отчаяния. Как заставить видеть себя то, чего на самом деле нет. Странно, но в эти минуты слабости он завидовал Линали, перед глазами которой черно-белый мир вспыхивал, подобно бриллиантам под солнцем, блики которого играли на свету, солнечными зайчиками путешествуя по стенам. Он сам был не против сойти с ума.
Ни одна миссия не на один месяц не могли вытащить его из пропасти, в которую затащила его Линали и память о ней. Каждый Божий день ее светлый лик преследовал его, ее голос настигал его, где бы он ни находился, что бы он ни делал – она была рядом, в его голове и сердце.
…Он умирал следом за ней.
Гас, подобно последней звезде на светлеющем небе.
Таял, словно восковая свечка в рассветных лучах кроваво-красного солнца.
Замирал, будто страхом скованный маленький зверек.
Шел по ее следам за горизонт – шаг за шагом по ровной полосе.
Дни прекратили сменять другу друга, ночь слилась воедино с темным небом и саваном укрыла время. Удушливая осень успокоилась, прекратила свой дикий пляс и просто смотрела на мир сквозь желтые кривые полосы протекшего солнца.
Из него самого будто выпала какая-то важная часть, что-то оторвалось, упало вниз – к ногам на грязную землю, и он теперь – инвалид. Калека, не умеющий дышать. Бесполезная точка, прогибающая стул.
В каждом брошенном на него взгляде он видит только гнилое сожаление, ложные слова утешения, псевдопечаль – вранье в каждом их движении, не прикрытое безучастие и равнодушие. Ни один из них не способен понять всю съедающую его изнутри острую боль, ни одному из них не изведана вся безграничность адской муки по ночам. Всюду – только маски, раскрашенные акварелью слезы, печальные вздохи, наигранная тоска… и смех за спиной. Издевательский. Злой. Заливистый.
…Аллену кажется, что он сходит с ума от собственной беспомощности.
И никто, никто не в силах понять его. Никто, кроме Канды.
Это все во мне, а расстоянье - степень боли,
Через его глаза смотрю - твои губы чувствую,
Это все во мне - а расстоянье степень боли,
Через его руки глажу - твою улыбку вижу...
Никто, кроме Канды, у которого в бледном свете луны в темной комнате волосы отливают серебром, и от которого пахнет чем-то диким, свободным, ярким, безудержным – настоящим безумием.
Пальцы которого рвут горечь потери напополам. В ладонях которого тает сердце и начинает биться часто-часто, будто перепуганная птичка в силках. Губы которого умело читают кожу, душу и его самого – Аллена. Руки которого сминают влажную рубашку, торопливо расстегивают маленькие пуговки, поблескивающие в сумеречном свете полумертвых звезд на ясном чистом небосводе, к которому из самой земли поднимается удушливая жара, плавящая кислород.
По ладоням текло топленое солнце, которое они делили на двоих, пили его, слизывая с дрожащих пальцев, и темное небо цвета глаз Линали укрывало их, в своих теплых объятьях грело, уберегало от пронизывающего насквозь ветра.
Каждым поцелуем, каждым движением Аллен заполнял пустоту в себе недавно утерянным смыслом, утраченным чувством себя в сердце другого человека, потерянным темной ночью дыханием весны на губах.
Они учились дышать без нее – делили воздух на двоих бережно, нежно.
Они учились жить без нее – помогая друг другу, спасая друг друга.
Они учились быть – друг рядом с другом, кожа к коже, выдох во вдох и наоборот, пока кислород не теплел от их дыхания.
Они заполняли друг друга друг другом. Меняли одиночество, пустоту на объятья и глупый шепот по ночам.
Аллен больше не вытаскивал Линали обратно из того света, больше не целовал ее, больше не помнил ее. Память о ней засыпалась первым несмелым снегом, сгинула в землю, прогнившей плотью схоронилась, ушла в небытие. Аллен больше не любил Линали.
Ему больше не нужно было закрывать глаза, чтобы не видеть правды. Учился, как калека после травмы. Шаг за шагом, кусок за куском он заново собирал свою треснувшуюся и разбившуюся жизнь. Он начал дышать. Жить. Любить. Заново.
…Незаменимых нет.