Dream On, Dreamer
Название: Танец на ветру
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: романтика
Рейтинг: общий
Персонажи: Аллен, Линали и остальные
Пары: Аллен/Линали
Предупреждение: ООС и АU
От аптора: у аффтара депрессия. Так что со своей критикой идите в одно место.
читать дальше
Тяжелее всего было осознавать безвыходность ситуации и свой идиотский характер: он хотел догнать ее исчезающий в полумраке силуэт и самому все сделать. Хотел оградить ее от жестокого будущего и страшного разговора с Алленом. И больше всего он боялся ее завтрашнего дня, того, как на нее будут смотреть остальные, когда узнают. Презрение – меньшее, что будет в худшем случае, он даже боялся представить.
Все его последнее время только и занималось мыслями о столь шатком плане по возвращению в прошлое. И он прекрасно знал, что любая мелочь, сделанная не так – и все пойдет наперекосяк, поэтому и сомневался в том, сможет ли Линали выполнить его просьбу, не усугубив ситуацию под гнетом собственных чувств.
Однако, как бы сильно он ни хотел удостовериться в правильности действий девушки, выходить из ее комнаты он не имел права, да и три бессонные ночи дали о себе знать: усталость внезапно обвалилась на него, и стоять на ногах оказалось чрезвычайно трудно. Мужчина прилег на кровать и бесцельно уставился в выбеленный потолок. Стало легче, и мысли прояснились.
***
У Лави от предвкушения скорой победы даже затряслись руки – впереди маячила очередная фигура комурина пятого по счету, удиравшего от него вот уже битых полтора часа. Робот, хот и был глупой бесполезной машиной, направленной на подписывание бумаг, но сообразил, что рыжий парень, всюду бегающий за ним, хочет попросту избавиться от него, поэтому инстинкт самосохранения (пусть и мизерный) заставлял его убегать и прятаться, чтобы прожить еще хоть чуток.
И все же идея с соревнованием по уничтожению комуринов была великолепной, потому что Аллен живо встрепенулся и с головой окунулся в игру, позабыв о депрессивном настроении. Чтобы не мешать друг другу, друзья разошлись по разным сторонам Ордена в поисках ничего не подозревающих комуринов. Машина подозрительно оглянулась, внимательно оглядела коридор, чтобы убедиться в том, что в ближайшие несколько минут его жизнь будет находиться вне угрозы, а потом уже, достав из потайного кармана на ноге кипу бумаг, увереннее направился в сторону кабинета Смотрителя. О таком моменте можно было только мечтать: враг, то есть потенциальная жертва расслаблена и не подозревает о том, что всего в нескольких от него шагах, за углом спрятался настоящий охотник.
- Пять – ноль в мою пользу! – выкрикнул Лави, с силой стукнув комурина молотом по железной голове. – Консервные банки должны пылиться в подвале, а не подписывать бумаги!
Робот с грохотом развалился на бесполезные останки, и Книгочтей-младший победоносно улыбнулся: победа за ним, и Аллену Уолкеру придется пригласить на шуточное свидание Канду.
- Аллен, ты где? Сдавайся, я уже выиграл, - Лави окликнул друга, - и тебе придется сходить с Юу на свидание!
- Ну-ка повтори, - рыжий экзорцист почувствовал холодное поблескивающее лезвие на шее и шумно сглотнул. То был нечаянно услышавший последние слова Канда.
- Э… это не то, что ты подумал, - скороговоркой проговорил Лави, мысленно проклиная себя за длинный язык и Канду за хороший слух и поразительный талант появляться не вовремя.
«Самое идиотское оправдание», - апатично заметил внутренний голос мечника.
***
Одним из самых нелюбимых явлений для Линали были узкие коридоры Ордена и многочисленные комнаты, предназначение которых она не запомнила, даже прожив в этом месте одиннадцать лет. И как бы долго она ни искала Аллена, под конец третьего часа она поняла, что попросту блуждает кругами. В такие моменты она начинала ненавидеть и дурацкую привычку Уолкера прятаться в самых неприметных местах.
Наконец, распрощавшись с мыслью быстро отыскать седовласого экзорциста, девушка наугад толкнула первую попавшуюся дверь и зашла в неизвестную комнату. То, что помещение оказалось полупустым, ничуть не удивило Линали: оно находилось чуть ли не под крышей здания, и чаще в такие комнаты складывали ненужные вещи, или Смотритель прятал в таких местах остатки от своих поверженных комуринов. Вся обстановка представляла из себя старый деревянный хромой стул, стеллажи, заставленные покрывшимися плесенью и пылью книгами и старинную картину с уже растушевавшимися контурами. Ни с того ни со всего Фортуна улыбнулась девушке: Аллен сидел на широком подоконнике, виском прислонившись к холодному стеклу, и пальцами водил по вспотевшему окну, чертя извилистые узоры.
- Холодно… - бесшумно выдохнул экзорцист.
- Аллен-кун? – почти шепотом произнесла девушка, - почему ты не с Лави?
Уолкер вздрогнул, хотя ее присутствие почувствовал, еще когда тихо-тихо скрипнула дверь. Он почему-то был уверен, что это она. Мальчик оглянулся и глупо улыбнулся. Дрогнувшая рука грубо стерла нарисованные силуэты на стекле.
- Я подумал, что ему и так весело, - ответил он, спешно стирая оставшиеся узоры на окне.
Линали прикрыла за собой дверь и прошла дальше, кутаясь плотнее в накидку – здесь действительно холодно. Без своей привычной униформы, в одной футболке Аллен казался еще меньше, тоньше… уязвимее? И было непривычно видеть его одиноким, без напускной веселости.
- Почему ты здесь один?
Девушка уселась на другой край подоконника, поджав под себя закоченевшие ноги. В воздухе повисла неловкая пауза, грозившаяся перерасти в молчание.
- Вечер такой, - как-то глухо прошептал мальчик, стараясь не смотреть в сиреневые глаза Линали.
- Да, - эхом отозвалась девушка, - холодно что-то.
- Наверное, будет снег.
Сухой треск на секунду залил комнату и стер вязкую тишину: то удиравший от Канды Лави, наверное, поставил щит из чего-то деревянного, а Юу без особого труда разломил его напополам. Потом до сидящих на широком подоконнике донеслась ругань кого-то из работников, кому нужно было потом все это убирать. Как бы время ни замирало, Орден продолжал жить, как бы ни было тяжко это признавать, но даже если какая-то маленькая частица целого пропадет, со временем все придет в норму.
И пусть даже эта частица – человек, разница была невелика, только ныло в груди от осознания того, что все-таки ты заменим, что небо все равно останется голубым, а солнце – ярким, слепящим глаза, теплым и приветливым.
У Линали перехватило дыхание, когда косой лунный свет, кое-как пробившийся через густую пелену темных облаков, неровно лег на бледное лицо Аллена, слегка повернувшего голову. Тогда отчетливо мелькнула тень одиночества в его серебристых глазах, только никогда до этого момента она не видела, чтобы Уолкер полностью отдавался во власть этого противного чувства. По своей натуре он был борцом, не унывающим, не знающим страха перед опасностью… да много можно было подобрать эпитетов и сравнений, только в этот момент они казались совершенно неуместными.
И как бы много он ни пытался сделать самостоятельно, не подвергая никакой угрозе своих друзей, в сущности он оставался ребенком.
И было интересно проводить параллель между тридцатилетним Алленом и Алленом, которому всего пятнадцать. Фактически никаких изменений, если не считать низкого голоса и тонкой сеточки морщин вокруг глаз и сухих губ. Наверное, он как небо – постоянен, до дрожи в пальцах родим, до истерик по ночам любим. И далек. Так далек, что и представить себе трудно. Кажется – вот он, рядом, стоит руку протянуть, но все это – ломаная проекция настоящего Уолкера на чистый холст, на самом деле он слишком далеко, чтобы даже пытаться докричаться.
Хотя было трудно себе представить, что все важное для нее, весь ее мир сосредоточится именно на Аллене, которого до недавнего времени она считала своим младшим братом. И вот теперь, когда все встало на свои места, когда доселе хаотично метавшиеся в сердце чувства сложились в целостную картину, ей придется вырвать половину, точно прокаженную частицу. Да и как мог взрослый Аллен подумать, что она найдет в себе силы исполнить его просьбу-приказ?
Любой знающий ее человек с уверенностью может сказать, что весь ее мир – это улыбки друзей, это холодное мрачное здание Ордена, и постоянно раздающийся смех близких, а теперь еще – он, маленький худенький мальчишка, бесцеремонно ворвавшийся в ее жизнь; и мир терять этот она не намерена. Аллен как никто другой знал о ее привязанности к этому месту и этим людям, да только не догадывался, что с некоторых пор все ушло на задний план, заместившись им.
Наверное, он просто в нее верил. А вот она – нет. Постоянно в голове вертелась мысль уйти отсюда, за руку потащить за собой продрогшего и совершенно потерявшегося Аллена на кухню и там отпоить его сладким ароматным чаем с кучей пирожных. Но… но нет.
- Мне кажется, что ты сильно изменился с тех пор, как узнал, что в тебе живет Четырнадцатый, - скороговоркой протараторила девушка, чтобы в спешке не дать самой себе времени обдумать сказанное, чтобы не взвешивать все «за» и «против», чтобы потом не смазать всю работу и складно продуманный план взрослого Аллена. И чтобы не дать напротив сидящему Уолкеру начать говорить, потому что любое сказанное им слово в свое оправдание – и все, конец ее решительности. – Он ведь страшный монстр, да, Аллен? Тебе не страшно?
Говорила она очень быстро, очень уверенно, чтобы Уолкеру не вздумалось ее перебивать. И она не спрашивала, а утверждала, с каждым словом вселяя в сердце Аллена огромные сомнения, а заодно собственноручно разламывая с сухим хрустом свои немного окрепшие чувства. Она никогда бы не подумала, что ее любовь – медуза Горгона, и каждая попытка отрубить хоть какую-нибудь частицу от нее с треском проваливается, потому что она – любовь – крепнет, становится все больше и сильнее.
- А вот мне страшно… - продолжила спешно выговаривать Линали заученные за долгие четыре часа безрезультатных прогулок по коридорам и закоулкам Ордена в поисках Аллена слова, - и мне кажется, что это чудовище способно разрушить мой мир…
Только Аллен не знал, что ее мир – он. Его улыбка. Его дыхание. Его тепло. Его запах. Он думал, что с ним одним такое происходит, что только у него все ощущения, все эмоции и мысли концентрируются на одном человеке, касаются только его. И все становится понятием относительным. Относительно этого человека - его настроения, его слов, его чувств – светит солнце, льет дождь, быстро или медленно бьется в груди сердце.
- А я… я люблю свой мир. И я не переживу, если с ним что-нибудь случится, если он рухнет из-за этого монстра, вышедшего из-под контроля. Я умру, если умрет он.
Зажмурилась до кровавых перед взглядом точек, до боли стиснула зубы и вскочила с места. Отворачивалась, торопилась, но не смотрела ему в глаза. Рванула вперед и с бешеной скоростью выбежала из комнаты, забыв за собою закрыть дверь. Было очень темно, чтобы мальчик заметил три влажные расползшиеся точки на грязном, почти заледеневшем от холода полу. Было очень больно, чтобы он почувствовал, как дрожало пространство, и как срывался ее голос.
А потом непонятно от чего закружилась голова, и стало трудно дышать, словно с силой вышибли из груди весь воздух. Защипало в носу, и прежде, чем он успел осознать сказанное Линали, по щекам потекли холодные, словно осенний дождь, слезы. И влажные после них следы горели морозом, будто кто-то когтями медленно водил по чуть зажившим ранам. Словно в такт дрожавшему сердцу несмело дрогнули и оставшиеся в живых извилистые на стекле узоры, оставленные его рукой. Дрогнули и по его желанию размазались, стерлась тонкая пленочка мороза на окне, и обнажилась бесстыже ночь перед его пустым взором.
И в голове запульсировала страшная мысль – а ведь она права. Он действительно ужасный монстр, которому нет места в ее жизни, которую он может с легкостью порвать на мелкие-мелкие кусочки-обрывочки.
И почему до него раньше не дошло, что он элементарно опасен для своих же друзей, ради которых готов жизнь отдать?
Почему он не додумался до этого, а только вяз в своих переживаниях?
Почему?..
Да разве теперь это важно, когда его поставили перед фактом – он должен уйти. Нет ему места в этом мире. Нет, и не было.
Он видел только край палантина, в который Линали то и дело куталась, а потом до него доносились с усердием замирающие шаги, тонущие в шепоте ветра за тонким окном, отделяющим его от прохладной ночи. В которую он уйдет…
***
На улице было холоднее, чем казалось через подмерзшее окно. Вздохи белым паром растворялись и таяли в ледяном воздухе, впитавшем свежесть северных ветров. Было, наверное, часа четыре утра, потому что все огни уже были погашены, и из-за этого ночь казалась еще черней и гуще. А еще было неудобно сидеть на холодных ступенях на крыльце, к груди прижав колени. Первый пухлый и рыхлый снег безмятежно падал на землю и оседал белоснежным ковром поверх прелых полусгнивших листьев. Он кружился, вертелся, даже слабо мерцал в полупризрачном свете уставшей луны.
В темном небе печально подмигивали звезды, бесполезно рассыпанные по небосводу. Обманчиво-спокойный ветер свободно разгуливал по просторам небольшого клочка земли, оторванного от общей территории города. Голые ветки корявых деревьев только глухо стукались друг с другом. И было как-то пусто.
Пусто внутри. Эффект выжженных земель – только пепелище и слепая надежда, что все глупый мрачный сон, который легко прогнать светом солнца и громкими голосами друзей. Не затишье перед бурей, а мертвая тишь после нее.
И мыслей не было, будто кто-то их куда-то прогнал. Тупое безразличие и глубокая апатия. Что там дальше? – без разницы, лишь бы дальше, лишь бы уйти или убежать, умчаться и спрятаться от себя самой.
Тоненькая сеточка из изящных снежинок мерцала драгоценной россыпью на фоне темно-зеленых волос. Линали устало опустила голову, лбом уткнувшись в колени. Почему-то не хотело плакать от бессилия или злости на саму себя, не хотелось реветь или рвать волосы, кинуться вдогонку за недавно ушедшим в неизвестность Алленом или, заламывая руки, медленно уничтожать себя изнутри, с садистским удовольствием бритвой проводя по тонким нервам.
Хотелось уснуть. Просто уснуть, чтобы никогда не проснуться и не проживать голый день без его улыбки, без его шуток, без его напускной дурачливости или наоборот – серьезности. Без его жалоб на ненавистного учителя-пьяницу и без его довольно неумелых утешений.
Не хотелось думать о том, где он, как он, о чем думает и что делает. Не хотелось тонуть в догадках – ненавидит ли он ее? Естественно, ненавидит. А как можно относиться к человеку, лишившему тебя дома и друзей одной только идиотской фразой дрожащим голосом?
Острая сверлящая боль, родившаяся в шее, змеей расползлась по позвоночнику, сводя судорогой ноги и руки – наверное, где-то с час просидела в такой неудобной позе, хотя небо было по-прежнему черным и бархатным, мягким на ощупь. И дико красивым, как цветок посреди песка. На его фоне еще ярче искрились снежинки, танцуя в медленном ритме неизвестной музыки.
Уже днем следующего дня они растают, оставив после себя только неглубокие лужи и морозную в воздухе свежесть.
И Аллен был прав насчет снега, он ведь действительно выпал.
Пусть и с некоторым опозданием, но все же выпал.
- Можно?
Голос – пусть и немного деформированный, но родной – от которого все сворачивается, леденеет, гаснет, меркнет, взрывается, замирает, а потом с неимоверной скоростью уносится прочь.
Аллен…
- Да, конечно.
Она поднимает голову и слабо, как-то тускло улыбается, как улыбаются умирающие больные. Странно как-то: пару часов назад Аллен ушел, и все равно стоит перед ней, такой близкий и далекий, такой прозрачный, в то же время тактильно ощутимый. Только в голове растет и пухнет, подобно опухоли, мысль о том, что это – дешевая иллюзия, потому что и этот Аллен уйдет от нее, бросит. Исчезнет. Растает в воздухе. Утечет сквозь пальцы…
- Холодно, ты почему тут сидишь? Простынешь еще.
Он садится рядом с ней и укрывает своей курткой, чтобы эта глупышка действительно не подхватила воспаление легких.
А потом бережно приобнимает ее рукой. Чтобы запомнить. Чтобы вспомнить.
- Он уже ушел… как ты и хотел.
Не хотелось отвечать на его глупый вопрос, почему она сидит на холоде, когда можно нежиться в теплой постели, пока Аллен где-то в бродит в неизвестности. Пусть она заболеет, пусть будет потом отлеживаться в госпитале, пусть умрет – пусть, лишь бы ей не было легче, чем Уолкеру, которого она прогнала. Лишь бы ее страдания были в несколько раз сильнее, чем его, лишь бы Бог ее наказал по полной программе.
Уж чего-чего, а чтобы потом время замазало раны, она не хотела, потому что теперь память о нем – все, что у нее осталось.
- Это к лучшему, поверь. Ты все поймешь, Линали.
Когда он произносил ее имя, голос его теплел, как пропускало удары и его сердце.
А его слова не на шутку злили ее. Она словно забывала, что разговаривает с ней Аллен, тот самый Аллен, которого она любит.
- Что пойму? Что я должна понимать, Аллен-кун? Что я прогнала человека, которого люблю?..
Голос дрогнул. Задрожали губы. Мутная пелена слез легла на глаза. Посинели окоченевшие пальцы, и морозный воздух застрял где-то в горле.
Мелкие снежинки, падающие на землю, понемногу начали превращаться в ниспадающие частички темного неба, а потом и мира. Так и рассыпалась на блестящие осколки ее жизнь и неровным слоем ложилась под ноги, уносясь далекой тропой вперед, по которой она должна пройти.
Чтобы она в полной мере смогла прочувствовать то, что чувствовал Аллен, слушая ее бессвязную лживую речь. Это и обидней всего – она ложью разрушила его судьбу. Ложью, а не правдой. Тем, что она ненавидела больше всего.
А он слушал и не верил, словно все вовсе и не с ним происходило, будто она говорила сейчас не ему, а у него за спиной стоявшему человеку. Все вышло более чем просто глупо: все его мечты были настолько близки, настолько реальны, что стало даже смешно. Но почему Линали в его жизни, в его реальности промолчала? Почему она не сказала ему о своих чувствах? Что ее держало? Может, признайся она ему, все пошло бы немного иначе? Может, она просто не успела до того момента, когда он перестал быть Алленом и превратился в Ноя?
Да что теперь гадать, все сделано.
- Нечего сожалеть о каком-то монстре, Линали. Как бы ты ни хотела, Аллена вернуть не смогла бы, потому что все было выше его и твоих сил вместе взятых.
- Глупости, - бездумно перебила его девушка, упрямо мотая головой. – Нет ничего такого, чего бы мы не смогли преодолеть.
- Тебя убил твой обожаемый Аллен, - со злостью в голосе отчеканил мужчина, чтобы поубавить в ней решительности. – И он потом не рыдал над твоим телом. Он убил всех твоих друзей у тебя же на глазах. Вы бы ничего не сделали… Даже если бы захотели.
Замолчал, потому что понял, как глупо поступил. Вся ее фигура от каждого его слова становилась все меньше и тоньше, словно ледяная статуэтка под палящими лучами солнца. Влажные фиалковые глаза блестели в густой черноте ночи. И она понимала, что он прав, но, Господи, как же было страшно признавать действительное, как же больно сдаваться, сбрасывая надежду, оставляя мечты под снегом.
Она никогда не чувствовала безграничность боли настолько отчетливо и ярко. До тошноты. До головокружения. До истертых нервов. До истерик.
А потом по небольшому пробежавшему по спине морозу он понял, что его время истекло – пора назад, в полуразрушенное будущее, которое потом уже отстроится и изменится.
Он медленно встал с места. Протянул вперед руку и увидел, что даже через нее можно увидеть согнувшийся силуэт Линали. Он почти что исчезал, а потом – как он предполагал – последние его частицы блестящей космической пылью развеются по ветру.
Нужно ли было прощаться? Нет, наверное. Не стоит еще раз надрывать рану.
Тихо развернулся и пошел прочь, чтобы оставить ее наедине с собой и своими далеко не оптимистичными мыслями. Он ее оставляет и теперь уже навсегда. Наверное, они больше не увидятся, поэтому и не стоит оттягивать этот момент, чтобы потом еще больше сожалеть, мучиться, самоистязаться, пытаясь наказать себя за глупость…
Можно, конечно, зажмуриться, потом долго-долго сидеть у окна, пытаясь из памяти стереть этот день. Можно выпасть из реальности, а по ночам воображать, что было бы, не послушай она его, не исполни она его просьбы.
А можно кинуться вперед, на короткий миг руками вцепиться в ворот его одежды, пальцами сминая мягкую ткань. Глотнуть воздух аромата ванили, согретый его теплом – тягучим, с привкусом горького шоколада. Заиндевевшими губами поймать короткий вдох, и дать пока еще не отступившей ночи обнять себя.
И не успела его мысль закончиться, как его дернули за руку. Не успел опомниться, как губы обжег горячий и терпкий, как виски, поцелуй. И не успел пальцами зарыться в чуть отросшие темно-зеленые мягкие волосы, как Линали исчезла, словно растаяла в воздухе. Он оглянулся, но даже следов маленьких ног на белом снегу не было. В принципе неудивительно… это же она.
А губы все жгло морозной мятой и терпким привкусом виски, от которого ничего не стоит опьянеть и потерять голову.
Их время ушло. Стерлась толком не начавшаяся история двух сердец. Смялось полотно с их картиной.
Тонкое стекло лопнуло, и остались только безжизненные от него осколки.
Узкая полоса горизонта просветлела, и первые, самый смелые лучи пока еще не возродившегося солнца неуверенно коснулись земли, и тут же свет их заиграл миллионами мерцающих искр на белом только что выпавшем первом снегу.
Только все было похоже на небольшие осколки разбившегося вдребезги хрусталя - двух опасно близко поставленных к пропасти фигурок, в спину которым ударил злой ветер, сорвав несмелый их первый танец.
Автор: Кактус
Бета: тут могло бы стоять ваше имя
Жанр: романтика
Рейтинг: общий
Персонажи: Аллен, Линали и остальные
Пары: Аллен/Линали
Предупреждение: ООС и АU
От аптора: у аффтара депрессия. Так что со своей критикой идите в одно место.
читать дальше
Это я придумала тебя,
Облака смывают с неба краски.
И весь мир под снегом января,
Так одиноко остывает, а под ногами замерзает земля.
Я не могу, но оставляю.
Сердце плачет, забывая тебя
А помнишь мелом на асфальте рисовал:
"Я люблю тебя, мой зайчик"?
Где-то там, может, все Богами между нами решено?
Но мое сердце будет биться лишь для тебя одного.
(c) Алина Гросу "мелом на асфальте"
Облака смывают с неба краски.
И весь мир под снегом января,
Так одиноко остывает, а под ногами замерзает земля.
Я не могу, но оставляю.
Сердце плачет, забывая тебя
А помнишь мелом на асфальте рисовал:
"Я люблю тебя, мой зайчик"?
Где-то там, может, все Богами между нами решено?
Но мое сердце будет биться лишь для тебя одного.
(c) Алина Гросу "мелом на асфальте"
Тяжелее всего было осознавать безвыходность ситуации и свой идиотский характер: он хотел догнать ее исчезающий в полумраке силуэт и самому все сделать. Хотел оградить ее от жестокого будущего и страшного разговора с Алленом. И больше всего он боялся ее завтрашнего дня, того, как на нее будут смотреть остальные, когда узнают. Презрение – меньшее, что будет в худшем случае, он даже боялся представить.
Все его последнее время только и занималось мыслями о столь шатком плане по возвращению в прошлое. И он прекрасно знал, что любая мелочь, сделанная не так – и все пойдет наперекосяк, поэтому и сомневался в том, сможет ли Линали выполнить его просьбу, не усугубив ситуацию под гнетом собственных чувств.
Однако, как бы сильно он ни хотел удостовериться в правильности действий девушки, выходить из ее комнаты он не имел права, да и три бессонные ночи дали о себе знать: усталость внезапно обвалилась на него, и стоять на ногах оказалось чрезвычайно трудно. Мужчина прилег на кровать и бесцельно уставился в выбеленный потолок. Стало легче, и мысли прояснились.
***
У Лави от предвкушения скорой победы даже затряслись руки – впереди маячила очередная фигура комурина пятого по счету, удиравшего от него вот уже битых полтора часа. Робот, хот и был глупой бесполезной машиной, направленной на подписывание бумаг, но сообразил, что рыжий парень, всюду бегающий за ним, хочет попросту избавиться от него, поэтому инстинкт самосохранения (пусть и мизерный) заставлял его убегать и прятаться, чтобы прожить еще хоть чуток.
И все же идея с соревнованием по уничтожению комуринов была великолепной, потому что Аллен живо встрепенулся и с головой окунулся в игру, позабыв о депрессивном настроении. Чтобы не мешать друг другу, друзья разошлись по разным сторонам Ордена в поисках ничего не подозревающих комуринов. Машина подозрительно оглянулась, внимательно оглядела коридор, чтобы убедиться в том, что в ближайшие несколько минут его жизнь будет находиться вне угрозы, а потом уже, достав из потайного кармана на ноге кипу бумаг, увереннее направился в сторону кабинета Смотрителя. О таком моменте можно было только мечтать: враг, то есть потенциальная жертва расслаблена и не подозревает о том, что всего в нескольких от него шагах, за углом спрятался настоящий охотник.
- Пять – ноль в мою пользу! – выкрикнул Лави, с силой стукнув комурина молотом по железной голове. – Консервные банки должны пылиться в подвале, а не подписывать бумаги!
Робот с грохотом развалился на бесполезные останки, и Книгочтей-младший победоносно улыбнулся: победа за ним, и Аллену Уолкеру придется пригласить на шуточное свидание Канду.
- Аллен, ты где? Сдавайся, я уже выиграл, - Лави окликнул друга, - и тебе придется сходить с Юу на свидание!
- Ну-ка повтори, - рыжий экзорцист почувствовал холодное поблескивающее лезвие на шее и шумно сглотнул. То был нечаянно услышавший последние слова Канда.
- Э… это не то, что ты подумал, - скороговоркой проговорил Лави, мысленно проклиная себя за длинный язык и Канду за хороший слух и поразительный талант появляться не вовремя.
«Самое идиотское оправдание», - апатично заметил внутренний голос мечника.
***
Одним из самых нелюбимых явлений для Линали были узкие коридоры Ордена и многочисленные комнаты, предназначение которых она не запомнила, даже прожив в этом месте одиннадцать лет. И как бы долго она ни искала Аллена, под конец третьего часа она поняла, что попросту блуждает кругами. В такие моменты она начинала ненавидеть и дурацкую привычку Уолкера прятаться в самых неприметных местах.
Наконец, распрощавшись с мыслью быстро отыскать седовласого экзорциста, девушка наугад толкнула первую попавшуюся дверь и зашла в неизвестную комнату. То, что помещение оказалось полупустым, ничуть не удивило Линали: оно находилось чуть ли не под крышей здания, и чаще в такие комнаты складывали ненужные вещи, или Смотритель прятал в таких местах остатки от своих поверженных комуринов. Вся обстановка представляла из себя старый деревянный хромой стул, стеллажи, заставленные покрывшимися плесенью и пылью книгами и старинную картину с уже растушевавшимися контурами. Ни с того ни со всего Фортуна улыбнулась девушке: Аллен сидел на широком подоконнике, виском прислонившись к холодному стеклу, и пальцами водил по вспотевшему окну, чертя извилистые узоры.
- Холодно… - бесшумно выдохнул экзорцист.
- Аллен-кун? – почти шепотом произнесла девушка, - почему ты не с Лави?
Уолкер вздрогнул, хотя ее присутствие почувствовал, еще когда тихо-тихо скрипнула дверь. Он почему-то был уверен, что это она. Мальчик оглянулся и глупо улыбнулся. Дрогнувшая рука грубо стерла нарисованные силуэты на стекле.
- Я подумал, что ему и так весело, - ответил он, спешно стирая оставшиеся узоры на окне.
Линали прикрыла за собой дверь и прошла дальше, кутаясь плотнее в накидку – здесь действительно холодно. Без своей привычной униформы, в одной футболке Аллен казался еще меньше, тоньше… уязвимее? И было непривычно видеть его одиноким, без напускной веселости.
- Почему ты здесь один?
Девушка уселась на другой край подоконника, поджав под себя закоченевшие ноги. В воздухе повисла неловкая пауза, грозившаяся перерасти в молчание.
- Вечер такой, - как-то глухо прошептал мальчик, стараясь не смотреть в сиреневые глаза Линали.
- Да, - эхом отозвалась девушка, - холодно что-то.
- Наверное, будет снег.
Сухой треск на секунду залил комнату и стер вязкую тишину: то удиравший от Канды Лави, наверное, поставил щит из чего-то деревянного, а Юу без особого труда разломил его напополам. Потом до сидящих на широком подоконнике донеслась ругань кого-то из работников, кому нужно было потом все это убирать. Как бы время ни замирало, Орден продолжал жить, как бы ни было тяжко это признавать, но даже если какая-то маленькая частица целого пропадет, со временем все придет в норму.
И пусть даже эта частица – человек, разница была невелика, только ныло в груди от осознания того, что все-таки ты заменим, что небо все равно останется голубым, а солнце – ярким, слепящим глаза, теплым и приветливым.
У Линали перехватило дыхание, когда косой лунный свет, кое-как пробившийся через густую пелену темных облаков, неровно лег на бледное лицо Аллена, слегка повернувшего голову. Тогда отчетливо мелькнула тень одиночества в его серебристых глазах, только никогда до этого момента она не видела, чтобы Уолкер полностью отдавался во власть этого противного чувства. По своей натуре он был борцом, не унывающим, не знающим страха перед опасностью… да много можно было подобрать эпитетов и сравнений, только в этот момент они казались совершенно неуместными.
И как бы много он ни пытался сделать самостоятельно, не подвергая никакой угрозе своих друзей, в сущности он оставался ребенком.
И было интересно проводить параллель между тридцатилетним Алленом и Алленом, которому всего пятнадцать. Фактически никаких изменений, если не считать низкого голоса и тонкой сеточки морщин вокруг глаз и сухих губ. Наверное, он как небо – постоянен, до дрожи в пальцах родим, до истерик по ночам любим. И далек. Так далек, что и представить себе трудно. Кажется – вот он, рядом, стоит руку протянуть, но все это – ломаная проекция настоящего Уолкера на чистый холст, на самом деле он слишком далеко, чтобы даже пытаться докричаться.
Хотя было трудно себе представить, что все важное для нее, весь ее мир сосредоточится именно на Аллене, которого до недавнего времени она считала своим младшим братом. И вот теперь, когда все встало на свои места, когда доселе хаотично метавшиеся в сердце чувства сложились в целостную картину, ей придется вырвать половину, точно прокаженную частицу. Да и как мог взрослый Аллен подумать, что она найдет в себе силы исполнить его просьбу-приказ?
Любой знающий ее человек с уверенностью может сказать, что весь ее мир – это улыбки друзей, это холодное мрачное здание Ордена, и постоянно раздающийся смех близких, а теперь еще – он, маленький худенький мальчишка, бесцеремонно ворвавшийся в ее жизнь; и мир терять этот она не намерена. Аллен как никто другой знал о ее привязанности к этому месту и этим людям, да только не догадывался, что с некоторых пор все ушло на задний план, заместившись им.
Наверное, он просто в нее верил. А вот она – нет. Постоянно в голове вертелась мысль уйти отсюда, за руку потащить за собой продрогшего и совершенно потерявшегося Аллена на кухню и там отпоить его сладким ароматным чаем с кучей пирожных. Но… но нет.
- Мне кажется, что ты сильно изменился с тех пор, как узнал, что в тебе живет Четырнадцатый, - скороговоркой протараторила девушка, чтобы в спешке не дать самой себе времени обдумать сказанное, чтобы не взвешивать все «за» и «против», чтобы потом не смазать всю работу и складно продуманный план взрослого Аллена. И чтобы не дать напротив сидящему Уолкеру начать говорить, потому что любое сказанное им слово в свое оправдание – и все, конец ее решительности. – Он ведь страшный монстр, да, Аллен? Тебе не страшно?
Говорила она очень быстро, очень уверенно, чтобы Уолкеру не вздумалось ее перебивать. И она не спрашивала, а утверждала, с каждым словом вселяя в сердце Аллена огромные сомнения, а заодно собственноручно разламывая с сухим хрустом свои немного окрепшие чувства. Она никогда бы не подумала, что ее любовь – медуза Горгона, и каждая попытка отрубить хоть какую-нибудь частицу от нее с треском проваливается, потому что она – любовь – крепнет, становится все больше и сильнее.
- А вот мне страшно… - продолжила спешно выговаривать Линали заученные за долгие четыре часа безрезультатных прогулок по коридорам и закоулкам Ордена в поисках Аллена слова, - и мне кажется, что это чудовище способно разрушить мой мир…
Только Аллен не знал, что ее мир – он. Его улыбка. Его дыхание. Его тепло. Его запах. Он думал, что с ним одним такое происходит, что только у него все ощущения, все эмоции и мысли концентрируются на одном человеке, касаются только его. И все становится понятием относительным. Относительно этого человека - его настроения, его слов, его чувств – светит солнце, льет дождь, быстро или медленно бьется в груди сердце.
- А я… я люблю свой мир. И я не переживу, если с ним что-нибудь случится, если он рухнет из-за этого монстра, вышедшего из-под контроля. Я умру, если умрет он.
Зажмурилась до кровавых перед взглядом точек, до боли стиснула зубы и вскочила с места. Отворачивалась, торопилась, но не смотрела ему в глаза. Рванула вперед и с бешеной скоростью выбежала из комнаты, забыв за собою закрыть дверь. Было очень темно, чтобы мальчик заметил три влажные расползшиеся точки на грязном, почти заледеневшем от холода полу. Было очень больно, чтобы он почувствовал, как дрожало пространство, и как срывался ее голос.
А потом непонятно от чего закружилась голова, и стало трудно дышать, словно с силой вышибли из груди весь воздух. Защипало в носу, и прежде, чем он успел осознать сказанное Линали, по щекам потекли холодные, словно осенний дождь, слезы. И влажные после них следы горели морозом, будто кто-то когтями медленно водил по чуть зажившим ранам. Словно в такт дрожавшему сердцу несмело дрогнули и оставшиеся в живых извилистые на стекле узоры, оставленные его рукой. Дрогнули и по его желанию размазались, стерлась тонкая пленочка мороза на окне, и обнажилась бесстыже ночь перед его пустым взором.
И в голове запульсировала страшная мысль – а ведь она права. Он действительно ужасный монстр, которому нет места в ее жизни, которую он может с легкостью порвать на мелкие-мелкие кусочки-обрывочки.
И почему до него раньше не дошло, что он элементарно опасен для своих же друзей, ради которых готов жизнь отдать?
Почему он не додумался до этого, а только вяз в своих переживаниях?
Почему?..
Да разве теперь это важно, когда его поставили перед фактом – он должен уйти. Нет ему места в этом мире. Нет, и не было.
Он видел только край палантина, в который Линали то и дело куталась, а потом до него доносились с усердием замирающие шаги, тонущие в шепоте ветра за тонким окном, отделяющим его от прохладной ночи. В которую он уйдет…
***
На улице было холоднее, чем казалось через подмерзшее окно. Вздохи белым паром растворялись и таяли в ледяном воздухе, впитавшем свежесть северных ветров. Было, наверное, часа четыре утра, потому что все огни уже были погашены, и из-за этого ночь казалась еще черней и гуще. А еще было неудобно сидеть на холодных ступенях на крыльце, к груди прижав колени. Первый пухлый и рыхлый снег безмятежно падал на землю и оседал белоснежным ковром поверх прелых полусгнивших листьев. Он кружился, вертелся, даже слабо мерцал в полупризрачном свете уставшей луны.
В темном небе печально подмигивали звезды, бесполезно рассыпанные по небосводу. Обманчиво-спокойный ветер свободно разгуливал по просторам небольшого клочка земли, оторванного от общей территории города. Голые ветки корявых деревьев только глухо стукались друг с другом. И было как-то пусто.
Пусто внутри. Эффект выжженных земель – только пепелище и слепая надежда, что все глупый мрачный сон, который легко прогнать светом солнца и громкими голосами друзей. Не затишье перед бурей, а мертвая тишь после нее.
И мыслей не было, будто кто-то их куда-то прогнал. Тупое безразличие и глубокая апатия. Что там дальше? – без разницы, лишь бы дальше, лишь бы уйти или убежать, умчаться и спрятаться от себя самой.
Тоненькая сеточка из изящных снежинок мерцала драгоценной россыпью на фоне темно-зеленых волос. Линали устало опустила голову, лбом уткнувшись в колени. Почему-то не хотело плакать от бессилия или злости на саму себя, не хотелось реветь или рвать волосы, кинуться вдогонку за недавно ушедшим в неизвестность Алленом или, заламывая руки, медленно уничтожать себя изнутри, с садистским удовольствием бритвой проводя по тонким нервам.
Хотелось уснуть. Просто уснуть, чтобы никогда не проснуться и не проживать голый день без его улыбки, без его шуток, без его напускной дурачливости или наоборот – серьезности. Без его жалоб на ненавистного учителя-пьяницу и без его довольно неумелых утешений.
Не хотелось думать о том, где он, как он, о чем думает и что делает. Не хотелось тонуть в догадках – ненавидит ли он ее? Естественно, ненавидит. А как можно относиться к человеку, лишившему тебя дома и друзей одной только идиотской фразой дрожащим голосом?
Острая сверлящая боль, родившаяся в шее, змеей расползлась по позвоночнику, сводя судорогой ноги и руки – наверное, где-то с час просидела в такой неудобной позе, хотя небо было по-прежнему черным и бархатным, мягким на ощупь. И дико красивым, как цветок посреди песка. На его фоне еще ярче искрились снежинки, танцуя в медленном ритме неизвестной музыки.
Уже днем следующего дня они растают, оставив после себя только неглубокие лужи и морозную в воздухе свежесть.
И Аллен был прав насчет снега, он ведь действительно выпал.
Пусть и с некоторым опозданием, но все же выпал.
- Можно?
Голос – пусть и немного деформированный, но родной – от которого все сворачивается, леденеет, гаснет, меркнет, взрывается, замирает, а потом с неимоверной скоростью уносится прочь.
Аллен…
- Да, конечно.
Она поднимает голову и слабо, как-то тускло улыбается, как улыбаются умирающие больные. Странно как-то: пару часов назад Аллен ушел, и все равно стоит перед ней, такой близкий и далекий, такой прозрачный, в то же время тактильно ощутимый. Только в голове растет и пухнет, подобно опухоли, мысль о том, что это – дешевая иллюзия, потому что и этот Аллен уйдет от нее, бросит. Исчезнет. Растает в воздухе. Утечет сквозь пальцы…
- Холодно, ты почему тут сидишь? Простынешь еще.
Он садится рядом с ней и укрывает своей курткой, чтобы эта глупышка действительно не подхватила воспаление легких.
А потом бережно приобнимает ее рукой. Чтобы запомнить. Чтобы вспомнить.
- Он уже ушел… как ты и хотел.
Не хотелось отвечать на его глупый вопрос, почему она сидит на холоде, когда можно нежиться в теплой постели, пока Аллен где-то в бродит в неизвестности. Пусть она заболеет, пусть будет потом отлеживаться в госпитале, пусть умрет – пусть, лишь бы ей не было легче, чем Уолкеру, которого она прогнала. Лишь бы ее страдания были в несколько раз сильнее, чем его, лишь бы Бог ее наказал по полной программе.
Уж чего-чего, а чтобы потом время замазало раны, она не хотела, потому что теперь память о нем – все, что у нее осталось.
- Это к лучшему, поверь. Ты все поймешь, Линали.
Когда он произносил ее имя, голос его теплел, как пропускало удары и его сердце.
А его слова не на шутку злили ее. Она словно забывала, что разговаривает с ней Аллен, тот самый Аллен, которого она любит.
- Что пойму? Что я должна понимать, Аллен-кун? Что я прогнала человека, которого люблю?..
Голос дрогнул. Задрожали губы. Мутная пелена слез легла на глаза. Посинели окоченевшие пальцы, и морозный воздух застрял где-то в горле.
Мелкие снежинки, падающие на землю, понемногу начали превращаться в ниспадающие частички темного неба, а потом и мира. Так и рассыпалась на блестящие осколки ее жизнь и неровным слоем ложилась под ноги, уносясь далекой тропой вперед, по которой она должна пройти.
Чтобы она в полной мере смогла прочувствовать то, что чувствовал Аллен, слушая ее бессвязную лживую речь. Это и обидней всего – она ложью разрушила его судьбу. Ложью, а не правдой. Тем, что она ненавидела больше всего.
А он слушал и не верил, словно все вовсе и не с ним происходило, будто она говорила сейчас не ему, а у него за спиной стоявшему человеку. Все вышло более чем просто глупо: все его мечты были настолько близки, настолько реальны, что стало даже смешно. Но почему Линали в его жизни, в его реальности промолчала? Почему она не сказала ему о своих чувствах? Что ее держало? Может, признайся она ему, все пошло бы немного иначе? Может, она просто не успела до того момента, когда он перестал быть Алленом и превратился в Ноя?
Да что теперь гадать, все сделано.
- Нечего сожалеть о каком-то монстре, Линали. Как бы ты ни хотела, Аллена вернуть не смогла бы, потому что все было выше его и твоих сил вместе взятых.
- Глупости, - бездумно перебила его девушка, упрямо мотая головой. – Нет ничего такого, чего бы мы не смогли преодолеть.
- Тебя убил твой обожаемый Аллен, - со злостью в голосе отчеканил мужчина, чтобы поубавить в ней решительности. – И он потом не рыдал над твоим телом. Он убил всех твоих друзей у тебя же на глазах. Вы бы ничего не сделали… Даже если бы захотели.
Замолчал, потому что понял, как глупо поступил. Вся ее фигура от каждого его слова становилась все меньше и тоньше, словно ледяная статуэтка под палящими лучами солнца. Влажные фиалковые глаза блестели в густой черноте ночи. И она понимала, что он прав, но, Господи, как же было страшно признавать действительное, как же больно сдаваться, сбрасывая надежду, оставляя мечты под снегом.
Она никогда не чувствовала безграничность боли настолько отчетливо и ярко. До тошноты. До головокружения. До истертых нервов. До истерик.
А потом по небольшому пробежавшему по спине морозу он понял, что его время истекло – пора назад, в полуразрушенное будущее, которое потом уже отстроится и изменится.
Он медленно встал с места. Протянул вперед руку и увидел, что даже через нее можно увидеть согнувшийся силуэт Линали. Он почти что исчезал, а потом – как он предполагал – последние его частицы блестящей космической пылью развеются по ветру.
Нужно ли было прощаться? Нет, наверное. Не стоит еще раз надрывать рану.
Тихо развернулся и пошел прочь, чтобы оставить ее наедине с собой и своими далеко не оптимистичными мыслями. Он ее оставляет и теперь уже навсегда. Наверное, они больше не увидятся, поэтому и не стоит оттягивать этот момент, чтобы потом еще больше сожалеть, мучиться, самоистязаться, пытаясь наказать себя за глупость…
Можно, конечно, зажмуриться, потом долго-долго сидеть у окна, пытаясь из памяти стереть этот день. Можно выпасть из реальности, а по ночам воображать, что было бы, не послушай она его, не исполни она его просьбы.
А можно кинуться вперед, на короткий миг руками вцепиться в ворот его одежды, пальцами сминая мягкую ткань. Глотнуть воздух аромата ванили, согретый его теплом – тягучим, с привкусом горького шоколада. Заиндевевшими губами поймать короткий вдох, и дать пока еще не отступившей ночи обнять себя.
И не успела его мысль закончиться, как его дернули за руку. Не успел опомниться, как губы обжег горячий и терпкий, как виски, поцелуй. И не успел пальцами зарыться в чуть отросшие темно-зеленые мягкие волосы, как Линали исчезла, словно растаяла в воздухе. Он оглянулся, но даже следов маленьких ног на белом снегу не было. В принципе неудивительно… это же она.
А губы все жгло морозной мятой и терпким привкусом виски, от которого ничего не стоит опьянеть и потерять голову.
Их время ушло. Стерлась толком не начавшаяся история двух сердец. Смялось полотно с их картиной.
Тонкое стекло лопнуло, и остались только безжизненные от него осколки.
Узкая полоса горизонта просветлела, и первые, самый смелые лучи пока еще не возродившегося солнца неуверенно коснулись земли, и тут же свет их заиграл миллионами мерцающих искр на белом только что выпавшем первом снегу.
Только все было похоже на небольшие осколки разбившегося вдребезги хрусталя - двух опасно близко поставленных к пропасти фигурок, в спину которым ударил злой ветер, сорвав несмелый их первый танец.
@музыка: что-то из новинок. Хрен выучишь названия
@настроение: нулевое
@темы: Проза, D. Gray-man, Написанное, Фанфикшн, het, Бред, Вынос мозга, Ересь, Творчество